Джейсу казалось, что он жил две жизни сразу: первую ему приходилось без остатка отдавать, посещая Поместье, а вторую он делил с Виктором.

Одна такая горько-тягучая, где недели издевательски медленно сливались в месяцы, когда он снова и снова приходил к супругам Бернарди, заставлял себя становиться на колени и отдавать, и отдавать, и отдавать.

Другая же была медово-сладкой, теплой и домашней, скрывающейся за дверьми лаборатории, наполненной новыми открытиями, ведущими ученых навстречу их общей мечте.

И эти две жизни так тесно переплелись между собой, сливаясь капля по капле в одну, что иногда и понять было невозможно, когда заканчивается одна и начинается другая. На пару седых волос у Джейса, кажется, стало больше, когда он однажды услышал Кэтлин, произносящую имя "Маркус". И он с замиранием сердца обернулся к ней только для того, чтобы увидеть рядом с ней шерифа Маркуса.

И он, конечно, мудак, но точно не тот, кто мог бы навредить ей.

В какой-то момент Джейс даже обнаружил, что Виктору приходится что-то ему повторять по второму кругу, пока Маркус насмехается над ним за то, что он так погружен в свои мысли.

А в один из дней, морозный и снежный, большая часть его времени в поместье казалась какой-то... Другой. Будто бы Джейс снова находился в той самой снежной буре, которая чуть не лишила жизни его и его матери. И внимание Джейса настолько размылось в этот момент, настолько глубоко он ушел в себя, в свои мысли, что Кора моментально заметила это и пришла в ярость. И во второй раз — первый же раз случился тогда, когда она обнаружила, что ленты подаренного ею корсета были разрезаны — за всё время их сессий она его наказала. Ее гнев раз за разом обрушался бичом на его спину, оставляя глубокие борозды на его коже и кровавые следы на идеально чистом полу спальни.

А после этого она уложила его на диван, чересчур мягкий и плюшевый, чтобы быть удобным, особенно после долгих трепетных ночей, проведённых на жёсткой раскладушке в их с Виктором лаборатории. Кора улыбалась Джейсу своей ядовитой, острой, как нож, ухмылкой, пока объезжала его, совершенно не заботясь о его состоянии, ведь для неё и её мужа он был просто инструментом для удовлетворения их потребностей.

Джейс со временем перестал возвращаться в свою холодную квартиру, слишком одинокую и темную по сравнению с таким приветливым и тёплым светом ламп в их с Виктором лаборатории. Он обнаружил, что стал меньше есть, ведь шипяще-шепчущие слова советника Сало о том, для чего именно больше всего годится его рот, прокручивались в голове на повторе, ни на секунду не исчезая из мыслей. Темнота его квартиры похожа была на те руки, снова и снова обвладевающие им. Той ночью последним, что увидел Джейс перед тем, как его глаза и запястья захватил плотный шелк, был волшебный блеск полной луны, образ которой Джейс хранил в своём сознании, пока Кора – или всё-таки это был Маркус? – веселилась с ним.

А следующим было ослепительно-яркое восходящее солнце, поприветствовавшее Джейса, когда он прошаркал в лабораторию и обнаружил, что она на удивление пуста. Правда, одна единственная масляная лампа все еще освещала стол Виктора, будто бы тот знал, что Джейс рано или поздно вернётся сюда, и ему понадобится свет.

Джейс упал в кресло Виктора, стоявшее ближе к двери, будто сломался. Он знал, что у них в лаборатории есть аптечка с набором необходимых медикаментов для оказания первой помощи, поскольку несчастные случаи были нередким явлением в этих стенах. И он точно знал, что Виктор пользовался ей последним, когда из-за ошибки при пайке обжег палец.

Ожог Виктора все еще был обмотан бинтом, когда Джейса отозвал знакомый курьер. Впрочем, любой человек становится знакомым после того, как увидит тебя на коленях под чьим-то столом.

Джейс рылся в столе Виктора, пока не нашёл наконец, что искал — аптечку, набитую всем, что ему могло понадобиться. Еще в юном возрасте он привык лечить травмы самостоятельно, зная, что его мать будет слишком беспокоиться о нём из-за того, что он снова провёл какой-то безрассудный и опасный эксперимент, не подумав о последствиях.

Он мог только представить себе выражение ее лица, если бы она узнала о том, что такое опасное и безрассудное её сын делает сейчас. Джейс догадывался, что это было бы похоже на судебный процесс, наполненный безумным беспокойством.

Страданиями.

А ведь он не видел свою маму с той вечеринки, первой из многих, где каждый знатный гость держал при себе человека или двух, раздетых догола, в глазах которых не читалось ни капли здравого смысла. Преимущественно из-за того, насколько расширены были их зрачки. Сама мысль об этом заставляла Джейса содрогнуться, борясь со вставшей комом в горле тошнотой. Но что ему еще оставалось? Никто бы на его месте не стал сопротивляться, если не хотел потерять своего второго по значимости покровителя. Покровителя, который давал возможность держать свет в их с Виктором лаборатории включенным так долго, как это потребуется, не экономить ресурсы и энергию. Давал достаточно средств, чтобы Виктор мог снять жилье поближе к лаборатории.

Джейс был рад, что смог убедить его переехать. Кажется, это было лучшим решением за всю его жизнь. А потом за ним снова приезжала карета, и Джейс отправлялся в поместье, счет оплачивался, ресурсы доставлялись, хоть и, вероятно, в избыточном объёме. А однажды он проснулся в этом самом поместье и обнаружил на кровати рядом с собой мешочек с монетами.

И это было так мерзко, так оскорбительно. Может быть, потому, что это заставило его взглянуть в глаза реальности, которой он никогда не хотел.

Посмотреть в лицо тому, кем это его сделало.

Джейс заставил себя сосредоточиться. Ему сейчас нужно было обработать этот чёртов порез на предплечье, некогда отвлекаться. Правда, Джейс обнаружил, что снова, как-то незаметно для себя, открывает запекшуюся рану.

— Тебе нужна помощь? — знакомый голос эхом разнесся по лаборатории, и Джейс переключил свое внимание на Виктора, стоящего на пороге лаборатории.

Возможно, это был самый небрежно одетый Виктор, которого он когда-либо видел. Зима уступила место прохладной ранней весне, оставив Вика в плотных брюках и простом легком свитере, прикрытом кардиганом, к которому Джейса так тянуло прикоснуться.

Хотя, если совсем честно, его всегда тянуло к Виктору, не только сейчас, потому что у этого человека была сила, которую Джейс не мог понять, не мог достигнуть, которая делала Виктора тихой гаванью, убежищем, единственным местом, кроме объятий матери, где Джейс чувствовал бы себя в безопасности.

Даже... даже несмотря на то, что Виктор, казалось, совершенно не догадывался о том, что послужило этому причиной. Да, возможно, Виктор привык к сделкам, подобным той, что заключил для них Джейс, но не к тому, насколько... жестокой была конкретно эта пара. Или, может, он знал и других людей, которые в самом деле поступили бы так же.

Но чем больше Джейс узнавал Виктора, тем больше сомневался в том, что он бы одобрил поведение Коры и Маркуса. И осознание этого пришло к Джейсу, как снег на голову: слишком внезапно и слишком поздно. Когда дом Бернарди уже так много сделал для них.

— Джейс?

— Да?

Виктор подошел ближе к нему, его трость постукивала в такт сердцебиению Джейса. По крайней мере, ему так казалось. Каждый удар пульса отдавался звоном в ушах.

— Ты так и не ответил, нужна ли тебе помощь. Судя по твоим ранам, пока меня не было, ты успел вляпаться в историю. – Виктор вытащил запасной табурет, который держал для себя на случай, если нога начнет подводить, но все еще будет необходимо воспользоваться доской для записей.

— О, да, конечно, если ты уверен, что не против помочь. – Джейс протянул Виктору пропитанную йодом тряпку и затем наблюдал, как тот промывает рану Джейса мягкими ненавязчивыми движениями.

— Откуда это? Если это не секрет. –Лицо Виктора было залито светом масляной лампы, и источало нежность и ласку. Такое выражение Джейс видел редко, но так боялся потерять навсегда.

— Меня... — Джейс хотел рассказать ему всё. Выплеснуть наружу самую ужасную и неприглядную правду. Но стоило Джейсу взглянуть на Виктора, на его нахмуренные брови и почувствовать его методичное, но все еще доброе прикосновение, слова вырвались сами. — Меня ограбили. Я хотел заменить одну деталь в нашем макете, но единственное место, где я мог ее достать, был Нижний Город.

Руки Виктора остановились, стоило ему услышать эти слова, и Джейс мигом пожалел о том, что вообще открыл рот. Бездна, ему нужно было придумать ложь получше. Виктор смотрит на него так, как смотрит обычно на затруднительное уравнение, которое нужно срочно решить, или даже на секрет, который жизненно необходимо разузнать.

— Было глупо с твоей стороны идти туда без меня. Я, конечно, знаю, что ты физически силен, но там, внизу, этого недостаточно. – Наступил черёд бинтов, и Виктор не менее аккуратно стал перевязывать руку Джейса.

- Я... ты был занят уравнениями для стабилизации кристалла. Я не хотел отвлекать тебя. — Что, в любом случае, было половиной правды. — Держу пари, именно поэтому ты здесь так поздно.

Виктор на мгновение поднял взгляд, чтобы встретиться со взглядом Джейса. В золотых глазах отражался свет лампы.

— Джейс, это не было бы проблемой, ты важен для меня. Мы партнеры, в конце концов, более того, мы... — но Виктор быстро оборвал себя и отвел глаза, румянец залил его лицо.

Кем они были друг для друга? Кем Джейс хотел, чтобы они были, когда представлял, как они вместе проводят часы сна в объятиях друг друга поздними ночами, как просыпается рядом с Виктором, окутанным мягкими розовыми оттенками рассвета, пока восходящее солнце медленно прокрадывается в их общую спальню?

Виктор был так близко, так непозволительно близко, что Джейс, несмотря на царивший в лаборатории полумрак, мог видеть, насколько его губы казались сухими и обветренными. Тело Джейса начало двигаться само по себе, пока его разум все еще был в той кровати, в их общей спальне.

Виктор издал какой-то странный приглушенный звук, когда их губы встретились, но ничего не ответил на это, застывший, словно статуя. Джейс совершил ошибку. Он всё испортил, онвсёиспортилонвсёиспоортил. Джейс ожидал всего, что угодно, но не нежной руки, обхватившей его лицо в следующую секунду. Их поцелуй превратился из отчаянного маниакального вихря в нежный танец.

Виктор целовал его с такой нежностью и непринужденной привязанностью в каждом своем прикосновении, что Джейс чуть не разрыдался прямо на месте. Кажется, прошли месяцы с тех пор, как кто-то дарил ему такой простой жест привязанности, как поцелуй.

Джейс пытался продержаться так долго, как только мог, умоляя свои легкие позволить этому моменту длиться до конца времён, однако, конечно же, ничего не длится вечно, и им пришлось отстраниться друг от друга с тихим вздохом. Но как только это произошло, они столкнулись вновь.

Один поцелуй за другим, срывающиеся с их губ мольбы и клятвы заполняли тишину раннего утра. Радость бурлила в них, как будто они снова парили в невесомости, наполненной искрами чистейшей магии.

Джейс встал прежде, чем успел сообразить, что вообще делает, после чего потянул Виктора следом, даруя ему с каждым новым вздохом по небольшому поцелую. Джейс знал, что от него требуется сделать дальше, ведь он уже делал это всё, только, правда, для людей которые ему не нравились. А для Виктора он постарается ещё лучше, чем когда-либо.

Как только Виктор оказался прижат к столу, Джейс мазанул губами по его шее поверх свитера, в то время, как руки Талиса уже успели задрать его край, обнажая тазовые кости, чуть повыше которых выглядывала нижняя часть укреплённого корсета. Джейс поцеловал то местечко, где твердый металл встречался с податливой плотью, пока пальцы, ловкие и наученные, уже орудовали где-то внизу.

Когда рука Виктора еще раз обхватила его щеку, Джейс был на полпути к тому, чтобы добраться до довольно заметной выпуклости в его брюках, из-за которой Талис весь трепетал. В конце концов, он хотел угодить Виктору. Если он мог сделать это для них, то он мог бы сделать это и для того, кого любит. Хоть и мысль о том, что Виктор ждет от него только этого, и заставляла сердце горько сжиматься.

— Что ты делаешь, любовь моя? –Виктор снова нахмурил брови, его большой палец скользнул по скуле Джейса, едва касаясь подушечками пальцев его "сувенира", шрама, с той их самой первой ночи.

— Но я думал... Ты разве не...?

Виктор наклонился и приподнял голову Джейса, чтобы их лбы соприкоснулись.

— Да, я хочу этого, но ты мне дорог, и я бы хотел, чтобы мы вместе получали это удовольствие. Я хочу уложить тебя и показать, насколько сильно я дорожу тобой. Я хочу узнать о тебе больше, как о твоем теле, так и о разуме, хочу добраться до самой души.

Виктор нежно поцеловал Джейса в лоб, выражая этим свои безграничные привязанность и преданность, и Джейс потерялся в этом. Крепко обняв Виктора, как только тот отстранился, Джейс спрятал лицо на его груди.

И чуть не заплакал, когда Виктор прижал его лоб к своей шее, неосознанно прикрывая от протянутых жадных рук, от того вязкого, грязного и чёрного несмываемого дёгтя, которым они пометили его тело, от мрачности, которую они оставили в его душе своим неизгладимым отпечатком.

Но здесь, в этот момент, он был ценен, им дорожили, его любили.