Ночью с четверга на пятницу четверым не спалось. Бывают моменты, когда мало иметь возможность позвонить другу. Да и станешь ли? В час ночи, когда он может спать. А другу, связанному отношениями, и вовсе может быть не до тебя. В этот момент о чём думаешь ты? Может, слишком взрослый, чтобы потакать подобным слабостям? Но родным, близким по духу людям иногда можно открыться. Или слишком гордый? Человек не должен быть один, когда ему так плохо. Гордыня приносит с собой лишь отчаяние и все равно ломается под тяжестью боли.

В эту ночь Бельфегор и Мукуро поняли, что звонить им некому. Рокудо вырос в приюте для сирот, а Принц в двадцать четыре года потерял последних родных для себя людей. Они оба сидели каждый в своей комнате и крутили в руках телефонную трубку, понимая, что в самых тяжёлых ситуациях они одни. Так было уже давно, но сейчас это ощущалось особо остро. Ещё больнее стать не могло. Просто противно звенящая внутренняя пустота. Холодная, как сгоревшая кухня с выбитыми окнами, по которой гуляют вихри сквозняков. Дышать становится всё тяжелее, но они не перестанут. Вдох. Выдох. Не мешать сердцу биться. Бросить вызов реальности, душащей своими ледяными скользкими пальцами. Вдох. Выдох. Потому что так нужно. Зачем-то это ещё нужно.

Хаято тоже долго крутил в руках трубку, но давящее чувство одиночества его сломало. Он всё-таки нажал кнопку «позвонить».

– Сестра… Да нет, ничего не случилось. Расскажи, где ты сейчас.

Бьянки хорошо его знала и не задавала лишних вопросов. Она понимала эту отчаянную потребность услышать родной голос, поэтому просто начала рассказывать про Австралию и как её туда занесло. Брат просто слушал её, молча. Но она не сомневалась ни на мгновение, что всё его внимание приковано к её словам. Потому что иногда людям это нужно.

Фран, не желая даже смыкать глаз, чтобы не увидеть вновь улыбку Бельфегора пред внутренним взором, пошёл на кухню. Согрев себе молока с мёдом, он по дороге в комнату обнаружил, что у бабули горит свет. Постучавшись, аккуратно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Женщина вязала на спицах очередные носки, а по размеру было видно, что предназначались они её внуку. Юноша едва заметно улыбнулся и зашёл.

– Бабуль, расскажешь мне снова пару историй с фермы? – попросил парень, усаживаясь по-турецки у неё в ногах, зажав горячий стакан с молоком между ладонями.

Мадам Эмералд подняла на внука такие же изумрудные глаза и усмехнулась:

– Ты же их сотню раз уже слышал, внучок!

– Ну и что, я ещё хочу.

– Много же историй с тобой приключалось, такой маленький проказник был! Было это лет одиннадцать назад…

Просто слушать родной голос… Это успокаивает. Даже осознавая всю пошлость и грязь своих мыслей, которой стыдился при этой женщине, считающей его чистым ангелом, парень всё же не мог не предстать перед ней этой ночью. Почему-то было ощущение, что это в последний раз. Хотелось слушать её. Говорить с ней. Потому что скоро, очень скоро, всё изменится. Как бы хотелось, чтобы это было лишь иллюзией… Но что-то пойдёт иным путём. Этот страх повис в их доме. Страх и ожидание. А Франу с каждым мгновением всё меньше хотелось жить. Дышать. Слушать своё сердце. Но больше всего досаждал разум. Было непреодолимое желание выключить собственный бубнящий глупости внутренний голос. Поэтому он будет слушать бабулю. И не думать. Стараться не думать…

После насыщенной переживаниями ночи вставать рано утром было невыносимо тяжело, но Гокудера пересилил треклятую лень, закон Всемирного тяготения и даже контраст температур между воздухом под одеялом и за его пределами. Хотя от мысли, что придётся идти к психологу, хотелось как минимум сломать ногу где-нибудь по пути в школу. Впрочем, Хаято понимал, что если он попытается избежать кары, Лар сама ему ноги переломает, а потом все равно заставит «поговорить с психологом».

Поэтому уже на перемене перед вторым уроком парень стоял перед дверью в кабинет Скуало и не знал, как и с чего начать. Сам-то прекрасно понимает свою проблему, но рассказать её кому-то ещё?

– Иди уже, что встал?! – раздался голос Лар за спиной.

Хаято даже оборачиваться не стал – представить, что завуч стоит за спиной со сложенными на груди руками и прожигает спину взглядом, было совсем не сложно. Слишком часто они сталкиваются в последнее время.

– Да иду я! – рявкнул хранитель урагана и поспешил спрятаться за дверью кабинета психолога.

Минутку. Спрятаться?

– ВРО-О-ОЙ! Кого там принесло?! А, это ты, – мужчина сидел за столом, с оскалом разглядывая вошедшего школьника, отчего тому мигом стало не по себе. – Что встал?! Садись, рассказывай, с чем пришёл!

Юноша робко прошёл в глубь кабинета и сел на стул, отчаянно пряча взгляд. Вопрос уже был задан, и надо бы что-то ответить.

– Эм… Вообще-то меня завуч к Вам направила, – со страху внезапно стал смелее и, сложив руки на груди, заявил, – Я не считаю, что мне нужна консультация психолога.

– Вро-о-ой… И почему же она сочла наш разговор необходимым?! – психолог приподнял бровь, едва не вдавливая парня в кресло тяжёлым взглядом.

– Без понятия, – Гокудера пожал плечами. – Я просто нарушил несколько правил, но кто этого не делает? – парень отчаянно старался не отводить взгляд, но это было непросто.

– Ты мне лапшу на уши не вешай! Лар не дура, она всегда правильно видит ситуацию! Уверен, ты знаешь, о какой проблеме речь. У вас, мелких, глупости чаще всего вытекают из внутренних терзаний. Вот и ВЫКЛАДЫВАЙ, в чём, мать твою, дело?! – Скуало чуть наклонился через стол, заставляя школьника вздрогнуть.

Кажется, у парня даже волосы заколыхались от этого крика.

– Да всё у меня в порядке! – с перепугу выкрикнул Хаято в ответ.

В этот момент он замялся. А не станет ли легче, если разделить эту тайну с кем-то? Тем более, психологи обязаны хранить тайны своих посетителей. Помолчав, хранитель урагана с нажимом, сжав руку в кулак, спросил:

– Вы верны профессиональной этике? Об этом никто не должен знать! Лар Милч в том числе!

– Вряд ли твоя проблема стоит таких рассказов, пацан! – заявил психолог, складывая руки на груди.

Хаято уже готов был возмутиться, но наболевшие слова сами полились из него, не давая ни единственного шанса остановиться:

– Так вышло… Я переспал с мужчиной на десяток лет старше и влюбился в него так, что не знаю, как это описать! Он прекрасен, идеален, неотразим… и в то же время такой гад и сволочь… Я знаю, что ему отношения со школьником на фиг не сдались, и поэтому не могу ни сказать, ни показать ему, как много он для меня значит. Я вижу его каждую неделю, и это добивает.

Всё сказанное было выпалено едва ли не на одном дыхании, а потом на пару десятков секунд в кабинете повисла тишина.

– ВРО-О-ОЙ!!! – прервал тишину психолог. – То есть ты мало того, что влюблён во взрослого, так ещё и гей?!

– А вы меня ещё и осуждать за это будете?!

– Да делать мне больше нечего! Ты раздуваешь трагедию из-за того же, из-за чего страдают все слабаки и недоумки твоего возраста! Да чего уж там, всех возрастов!! «Я не могу признаться!», – мужчина с насмешкой передразнил драматичный тон, которым обычно произносится эта фраза. – С хрена ли ты не можешь?! Пошёл и признался! – мужчина ударил кулаком по столу. – Сейчас же!!

– Но…

– Никаких «Но»!!!

Скуало уже откровенно орал на Хаято, и тот ощутил, что это – последняя капля. Он и сам уже готов был сорваться и всё выложить Мукуро, а сейчас… Его просто распирало от энтузиазма и какой-то бешеной решительности вперемешку с раздражением. Парень вскочил со стула и ринулся к двери, забыв про «спасибо» и «до свидания». Первая бомба с часовым механизмом взорвалась. Гокудера на всех парах летел по коридорам к расписанию. Его обожаемый преподаватель литературы сейчас находился на уроке, но кого волнуют такие формальности?! У хранителя урагана была цель, и он смерчем нёсся к ней, не опасаясь при этом к чертям снести всё на своём пути.

Добравшись до нужной двери, Хаято открыл её, не стучась, и практически выкрикнул:

– Сенсей, можно Вас на пару слов?

Рокудо пару секунд внимательно смотрел на него, раздумывая, но всё же отложил мел. Предчувствия были очень смутными – что нужно этому парню? После их обоюдной игры во «всё в порядке» … Будет очередной приступ боли и сожалений. Зачем? «Зачем ты пришёл, Хаято?», – с сожалением подумал преподаватель, покрепче фиксируя маску на своём лице.

Сделать невозможное? Сказать недозволенное? Шагнуть в пропасть и разбиться в дребезги. Прослыть безрассудным безумцем. Порвать свои путы страхов и стереотипов. Ураган готов к этому.

Стоило двери за иллюзионистом закрыться, Гокудера на одном дыхании выпалил:

– Мукуро-сенсей, я знаю, это абсурд, но больше всего на свете я хотел бы быть с Вами. Вы не идёте из моей головы, и это больно. Даже если Вам это не нужно, я хочу, чтоб Вы это знали, – парень сжал руки в кулаки, а Рокудо впервые за много лет по-настоящему опешил.

Безупречная маска всё ещё держится на лице хранителя тумана, скрывая всю гамму чувств, что разрывала сейчас изнутри. Перед радужкой глаза плывут разноцветные круги. Они сменяют друг друга ежесекундно, каждый по-своему особенный. Уверенность в реальности происходящего пошатнулась. Что он только что услышал? Признание школьника в любви? Нет, о любви не было ни слова. Парень, ведь, не глупый. Он просто сказал, что хочет быть со своим сенсеем. Это даже звучит глупо. Это… невозможно, чтобы юноша действительно этого хотел. Но он здесь, перед Рокудо, открыт, как никогда. Стадия отрицания слишком затянулась, а иллюзионист так и не среагировал. И в какой-то момент стало поздно.

Хаято очень ранило то, что Мукуро долго смотрел на него стеклянным, ничего не выражающим взглядом, и это с каждой секундой становилось всё больнее. Сначала его начало колотить крупной дрожью, потом появилось отчаяние, приволокшее за собой раскаяние. В сказанном, в чувствах и в собственной слабости. Сенсею это не нужно, и это было понятно с самого начала. Так какого чёрта?..

Понимая, что к горлу подступил ком, Гокудера не стал больше ждать. Он развернулся и побежал по коридору в направлении мужского туалета. Сигареты станут его спасением. Но, рывком распахнув дверь, парень увидел совсем не то, что ожидал. Он не раздумывал, почему Фран сидит на подоконнике и держит скальпель в опасной близости от своего запястья параллельно вене. Таймер второй бомбы почти обнулился. Три. Два. Один… Мгновенный импульс заставил Урагана подскочить, отвести руку со скальпелем в сторону и от души ударить одноклассника в челюсть. Впрочем, прежде, чем кулак коснулся лица зелёноволосого иллюзиониста, Хаято вспомнил, что этот человек – его приятель и, вообще говоря, не дурак. Осознание этого факта заставило слегка затормозить в последний момент.

От удара хранитель тумана лишь слегка стукнулся головой об оконное стекло, заставив его противно и угрожающе дребезжать, и ощутил ноющую боль в губе, которую тут же проигнорировал в привычной для себя манере. Потому что это уже не повод пойти к доктору Принцу. Больше нет ни одного повода идти в медицинский кабинет. Наоборот, теперь это под запретом. Так почему его импульсивный одноклассник до сих пор так больно сжимает запястье, мешая осуществить задуманное?

– Ты что творишь, идиот?! – воскликнул Гокудера, прожигая разъярённым взглядом стеклянные, пустые глаза Франа.

Он бы, наверное, и сам проникся отражённой в них безысходностью, если бы не был так зол. Фактически взбешён.

– Разожми свои грёбаные пальцы и выброси эту штуку! – проорал хранитель урагана в каком-то десятке сантиметров от лица Эмералда.

Юноша равнодушно разжал пальцы, и скальпель с лязгом упал на кафельный пол. В изумрудных глазах начали скапливаться слёзы и отразилась вся скрываемая до сих пор боль. Какая-то затаённая обида, обёрнутая в фантик тайных страданий. Видно, что он даже дышит с трудом, в то время как Хаято дышал часто и быстро. Сколько времени они молча смотрели друг на друга? Пожалуй, ровно до тех пор, пока Фран не понял, что слеза вот-вот оторвётся от века и покатится по щеке. Тогда он и зажмурился, отворачиваясь в сторону, и прохрипел:

– Пусти меня. Я в порядке.

Гокудера ещё несколько секунд внимательно смотрел на одноклассника, но хватку на руке всё-таки ослабил, а потом и вовсе отпустил запястье. Франу было паршиво от того, что его остановили, и обидно из-за того, что его приятель видел это чудовищно постыдное проявление слабости. Страшно подумать, что теперь будет. Зря он всегда таскает с собой скальпель Бельфегора. Зря он вообще взял его тогда в медицинском кабинете. Может, доктор-шизофреник тогда ничего и не понял бы. Или сомневался бы дольше, и это продлило бы сладкую пытку их непродолжительных встреч.

Хаято пнул скальпель в направлении мусорного ведра и опёрся спиной на стену рядом с подоконником, сразу же закуривая. На пару мгновений он прикрыл глаза, запрокинув голову, припадая затылком к прохладной плитке, но вынужден был практически сразу их открыть – когда Эмералд взял его сигарету и глубоко затянулся.

– Ты же не куришь! – парень с недоумением посмотрел на зелёноволосого одноклассника, который тут же закашлялся и, морщась, вернул сигарету её законному владельцу.

– И не буду. Фу, гадость какая…

Фран закрыл лицо ладонями, а потом чуть зарылся пальцами в волосы – кажется, от ощущения, когда оттягиваешь их, становится легче. Станет ли хуже, если он выговорится сейчас?

– Я так… не могу… больше не хочу это терпеть, – прохрипел зелёноволосый юноша, вновь пряча лицо в собственных ладонях. – Я не хочу любить его и дальше!

Парня трясло крупной дрожью, но слёзы больше не шли. Даже криков не получилось – лишь слегка повышенный голос. Хаято в недоумении посмотрел на одноклассника.

– Его?..

– Влюбиться… в человека на десять лет старше… в мужчину… что может быть глупее?!

Голос Франа дрожал так, словно он плачет. Но ни одной капли солоноватой жидкости больше не упало на его ладони. Для Гокудеры эти слова значили очень многое. Они означали, что парни смогут терпимо и с пониманием отнестись друг к другу. Хмыкнув, он с несвойственным его темпераменту спокойствием выпустил очередную порцию дыма в воздух и тихо проговорил:

– Позволить ему себя трахнуть, а потом после недельной игры в прятки признаться в своих чувствах? Как тебе такой расклад?

Фран, кажется, серьёзно об этом задумался. Спустя примерно полминуты, когда хранитель урагана прикуривал очередную сигарету, он, наконец, прервал тишину.

– Мукуро?

Гокудера лишь хмыкнул в ответ и задал встречный вопрос:

– Доктор-шизик?

Зелёноволосый подросток печально ухмыльнулся и слез с подоконника.

– Как глупо, да? Я вот тут подумал, а может, мы с тобой после школы ко мне зайдём? Бабуля уезжает на ферму на неделю, а дома у неё полная кладовка красного вина собственного приготовления. Думаю, нам не помешает выпить.

Хаято сначала в недоумении смотрел на одноклассника, но затем рассудил, что предложение годное, особенно учитывая, что алкоголь им, школьникам, предпочитают не продавать. Да и поговорить так будет проще. Быть может… Гокудера докурил сигарету и, контролируя, чтобы скальпель остался в недосягаемости от Франа, пошёл вместе с ним на английский.

Стоило юношам зайти в класс перед следующим уроком, на них тут же устремилось несколько многозначительных взглядов, некоторые из которых были проигнорированы, другие были пресечены суровым взглядом хранителя урагана. Проронить какую-либо колкость в их адрес больше никто не решался.

Уроки шли медленно. Удушающе и удручающе медленно. Страдания, разрывающие в клочья, уже стали привычным фоном и лишь раздражали, портя и без того не самые приятные характеры. Эта разъедающая изнутри боль подобна фальшивой скрипичной музыке. Только вот прекратить её совершенно невозможно.

После уроков Фран и Хаято в напряжённом молчании вышли из класса. Оба помнили о договорённости, и она их обоих довольно сильно смущала. Но никто из них не хотел остаться один снова. На все выходные. Продлить мгновения взаимопонимания казалось необходимым.

Вскоре дышать стало легче, но до приезда автобуса парни молчали. Лишь когда автобус тронулся, Гокудера, наконец, решил уточнить:

– Ты уверен, что хочешь напиться в моей компании?

– Конечно. Раз я тебя пригласил… – Фран с ухмылкой посмотрел на хранителя урагана. – Расслабься. Я зову тебя только чтобы напиться и поговорить. Или ты уже и сам веришь школьным сплетням?

– Что за хрень ты несёшь?! – Гокудера сжал руку в кулак и, отвернувшись от иллюзиониста, принялся сверлить разгневанным взглядом сидение кресла перед собой, скрестив руки на груди.

Франу подобные проявления эмоций были, вообще говоря, до лампочки, поэтому они с Хаято просто молча ехали всю оставшуюся дорогу. У водителя играло радио, и до безупречного слуха блондина долетали навязчиво вплетающиеся в мысли слова песни Леди Гаги «Bad Romance». Он понимал каждое из них, и от этого было по-особому невыносимо. Из-за актуальности и, при этом, вопиющей попсовости и неуместности песни. На нужной остановке хранитель тумана хлопнул приятеля по плечу, и они, погружённые всё в то же тягостное молчание, дошли до дома. Выговориться хотелось безумно, но приходилось ждать, когда можно будет списать всё на алкоголь.

Дом бабушки Франа оказался небольшим, и в нём везде было понаставлено слишком много ненужных, на взгляд Гокудеры, вещей.

– Давно ты с бабушкой живёшь? – нарушил он молчание, пока они снимали куртки.

– Сколько себя помню, – равнодушно ответил Фран, хотя этот факт его очень задевал.

Гокудера внимательно посмотрел на него, но не решился расспрашивать. Им обоим итак паршиво, а на его вопрос вряд ли последует радостный ответ. Проводив Хаято на кухню, зелёноволосый юноша сразу же полез в кладовку за вином. Две бутылки на первое время. И никаких бокалов – любые изменения среди праздничной посуды бабуля подмечала почти всегда, в отличие от количества бутылок в её кладовке. Этому вину лет почти столько же, сколько Эмералду. Со скорбно-флегматичным видом юноша сел за стол напротив своего одноклассника и протянул:

– За что пьём?

– За то, какие мы баснословные идиоты, – буркнул Хаято, откручивая пробку на своей бутылке.

– Воистину тема вечера, – вздохнул Фран и поднял бутылку, как бы признавая тост.

Хранитель урагана сразу сделал пару больших глотков, и его передёрнуло. А потом он начал рассказывать, как дошёл до жизни такой. Как так вышло, что он превратился в трахнутое любимым преподавателем ничтожество. Не стесняясь в словах и эмоциях, периодически делая большие глотки вина, вкус которого не чувствовал, он рассказывал о том, что случилось на дополнительных занятиях и что он чувствовал после этого. Всё, чего боится до беспамятства. То, что причиняет боль и душит. А потом сказал, что по совету психолога пошёл и признался Мукуро в своих чувствах. И к чему это привело. Ну, то есть, что это ни к чему не привело. Фран всё это время флегматично молча потягивал вино. Взгляд слегка остекленел, а щёки зарумянились, но никаких изменений ни в мимике, ни в действиях этот рассказ не вызвал. Однако внутри у парня кипела буря. Он прекрасно представлял боль и безысходность Хаято – это было совсем несложно, глядя на мир сквозь призму собственных чувств.

– Знаешь, что я думаю? – проговорил хранитель тумана, когда Гокудера, наконец, выдохся и замолчал после почти часа непрерывного вещания. – Ты идиот, раз не дождался его ответа.

– Ему было все равно, понимаешь?!! – выкрикнул блондин, со всей силы ударяя кулаком по столу.

– Ага, глядя на меня, ты тоже должен думать, что мне все равно, но это не всегда так, – признался иллюзионист, а его интонации стали ещё более тягучими, чем раньше. – Ты хоть понимаешь, как тяжело принять признание? Преподавателю. Взрослому мужчине. От школьника. От своего же ученика. Зная Ананаса, я бы скорее поверил, что ему все равно, если бы он высмеял тебя. А вот его молчание… Тебе не кажется, что он не из тех людей, у которых кончаются слова, когда нужно послать кого-то подальше?

С каждым словом одноклассника к хранителю урагана приходило осознание собственной импульсивности. В который раз он страдает от этого. Раз уж совершил этот шаг, надо было держаться до конца. Хаято закрыл лицо руками и погрузился в самобичевание, в то время как Фран начал рассказывать свою версию трагедии, приправив её словами: «Вот мне с самого начала заявили, что я не нужен».

– Так что ты теряешь?! – спросил Гокудера, когда хранитель тумана закончил свой рассказ.

– Не понял, – протянул Эмералд.

– Ты уже сейчас ощущаешь себя несчастным, ненужным доктору-шизику ничтожеством! Так почему, если ты хочешь того, что он тебе обещал, ты этого не сделаешь? – Хаято отвёл взгляд в сторону. – Это лучше, чем представлять, что всё это будет у тебя с кем-то другим, особенно в первый раз… Омерзительно.

Юноша мотнул головой и залпом допил вино. После была ещё одна распитая на двоих бутылка вина, заедаемая бессвязными и спонтанными жалобами и негодующими возгласами. А потом оба непривыкшие к алкоголю юноши были готовы к подвигам.

– Короче! – Хаято звучно хлопнул ладонью по поверхности стола, и все пустые бутылки жалобно зазвенели. – Я сейчас пойду к Мукуро и… добьюсь его ответа! А ты… Иди к доктору-шизику и получи от него всё, что можешь! Потому что, блять, мы превратились в такие ничтожества, что терять нам нечего… – парень встал с места и, пошатнувшись, не сразу вышел из-за стола.

Фран посмотрел на него внимательным взглядом остекленевших глаз и тоже неуверенно встал. Его внутренне трясло от перспективы прийти к Бельфегору и просто отдаться ему, как последняя шлюха. С другой стороны, разве может стать ещё хуже? Ему хотя бы будет, что вспомнить. Как Гокудере. Да. Он прав. Иллюзионист уверенно кивнул своему… другу? Теперь, пожалуй, другу.

Парни пообещали друг другу связаться вечером субботы и всё выяснить о событиях этой ночи. А потом, когда Фран заменил рубашку слегка растянутой тёмно-синей водолазкой с горлышком, каждый пошёл в нужную ему сторону. В небольшом городе все знали, где кто живёт. Хотя бы примерно.

Гокудера на автомате зашёл домой, чтобы сменить убогую школьную форму на футболку и джинсы, а затем уже поспешил к дому преподавателя литературы.

Когда он неуверенной походкой подошёл к дому Рокудо, солнце уже скрылось за крышами домов и стремительно ползло к горизонту, намереваясь в ближайшие полчаса скрыться с глаз жителей Намимори до самого утра. В голове юноши крутилась дурацкая песня, приевшаяся ещё в автобусе. Ни одна другая песня не была способна её заглушить. Как же, чёрт возьми, не вовремя! А впрочем…

Сенсей в это время потягивал красное вино, зачитываясь философией и стараясь не думать о произошедшем сегодня в школе. О странном, спонтанном признании Хаято в его чувствах и желании быть с иллюзионистом. Мужчина никак не мог собраться и правильно, осторожно сформулировать своё согласие, а потом вдруг стало поздно… Ему и в голову не могло прийти, что когда-то он испытает дополнительную дозу страданий из-за собственной немногословности, которой никогда раньше не страдал. Вино становилось пятничной традицией… Одинокие вечера перед выходными, скрашенные заунывными завываниями Криса Корнера, хорошими книгами и десертным вином.

– I want your ugly, I want your disease!* – донеслось до Мукуро с улицы подозрительно знакомым голосом. – I want your everything аs long as it’s free! I want your love! Love-love-love, I want your love!** – И это, безусловно, песня… Но мозг хранителя тумана никак не мог понять, как связан голос Хаято и песня Леди Гаги. – I want your drama with the touch of your hand. I want your leather-studded kiss in the sand***.

Вдруг преподавателя осенило. Словно молнией ударило. Он поставил бокал на тумбу рядом с кроватью, туда же практически кинул поспешно снятые очки и поспешил к окну, под которым стоял Хаято, самозабвенно распевая песню о порочном романе… Сейчас даже Рокудо не смог сохранить невозмутимость на лице, так же как и сразу прийти в себя. Зажглись первые фонари.

–I want your love! Love-love-love, I want your love!**** – исполнитель серенады набрал побольше воздуха в лёгкие и, слегка шатаясь, фактически заорал, – I want your loving and I want your revenge!! You and me put on a bad romance! I want your loving! All your lover’s revenge! You and me put on a bad romance…***** – до сознания Мукуро начало доходить, что надо что-то предпринять, ведь Гокудера горланит не самую приличную попсовую песню прямо у него под окнами. – Oh-oh-oh-oh-oooh! Oh-oh-oooh-oh-oh! Caught in a bad romance…******

Преподаватель поспешил вниз по лестнице на первый этаж, пока с улицы доносились слова:

– I want your horror, I want your design. ‘Cause you’re a criminal as long as you’re mine! I want your love… ******* – иллюзионист буквально вылетел на улицу и за руку потащил Хаято в дом, пока тот продолжал с выражением петь, – Love-love-love, I want your love!

Когда входная дверь закрылась за ними, юноша замолчал и слегка затуманенными глазами уставился на своего обожаемого сенсея. В домашней чёрной футболке и свободно сидящих на стройных ногах потёртых джинсах того же цвета он казался ещё привлекательнее. Хотя, казалось бы, куда уж больше? Синеволосый мужчина кривовато и немного нервно улыбнулся, вопрошая:

– Что это только что было, Гокудера-кун?

Парень не мог просто взять и логически объяснить абсолютно нелогичную ситуацию в настолько мутном состоянии мозга и сознания. Были лишь базовые желания и бессмысленные слова о чувствах.

– Я… Сенсей, Вам может быть сколько угодно плевать на меня… – парень неловко, не с первой попытки стянул с себя куртку и бросил её на пол, пристально глядя на казавшееся безупречным лицо иллюзиониста. – Но я не могу жить дальше… с этим дерьмом, что творится со мной!

Блондин начал медленно подходить к Мукуро, на ходу сбрасывая кроссовки, а тот от удивления лишь пятился назад, к лестнице, желая для начала выслушать сильно перебравшего подростка.

– Я просто должен… испытать это снова… – юноша напряжённо, тяжело дышит, явно превозмогая волнение даже в таком состоянии, – Чтобы жить дальше… – Школьник заставил сенсея ступить ногой на первую ступеньку лестницы, и тот, наконец, остановился, строго глядя на своего ученика.

Мукуро взял Хаято за грудки и, приблизившись к его лицу, проговорил:

– Ты не нужен мне как игрушка на пару раз, Гокудера. Ты…

Договорить он не успел. Парень, чувствуя, что сейчас его любимый преподаватель вновь пошлёт его куда подальше, впился в губы мужчины страстным поцелуем, обвивая руками его шею. Каждое мгновение этой близости, каждое соприкосновение губ и языков дарили такой бешеный восторг, словно подросток вновь научился чувствовать. Как доза наркотика после ломки. Как живая природа после чёрно-белого фильма. Мукуро в его объятиях… Иллюзионист, который сначала сопротивлялся поцелую, пытаясь оттолкнуть чрезмерно обнаглевшего мальчишку, но вскоре начал отвечать, перехватывая в свои руки и инициативу, и не совсем уверенно стоявшего на ногах юношу.

Рокудо решил, что, раз уж парень все равно не улавливает в этом состоянии смысл его слов и всё отрицает, пытаться поговорить будет бессмысленно. Поэтому он просто позволит себе сорваться, раз его нежданный гость так хочет. А утром они, быть может, смогут нормально поговорить. Так думал Мукуро, увлекая Хаято вверх по лестнице в свою спальню. Желание обнимать и целовать этого несносного подростка давно переросло в вожделение, боль от которого не смягчалась ничем. Оттолкнув парня сейчас, он причинил бы очередную адскую боль обоим. И чего ради? Они итак будут страдать. Но не сейчас… Небольшая отсрочка стоит того, чтобы поступиться своими принципами хоть единожды. Стоит, ведь? Этот парень для хранителя тумана совершенно особенный, а значит, надо целовать его, прижимать к себе и не отпускать, пока возможно. Попав в жуткую бурю, стоит поддаться инстинктам, а не разуму, чтобы спастись.

Лестница осталась позади, а возбуждённое, рваное дыхание обоих уже сложно было унять. Хаотичные и искренние касания губ сметали все предрассудки и преграды ко всем чертям и по всем направлениям. Ступив на верхнюю ступеньку, Гокудера забрался пальцами под футболку иллюзиониста и принялся бескомпромиссно задирать её, путаясь, казалось, даже в собственных пальцах. Сенсей, едва слышно куфуфукнув, помог школьнику избавить себя от ненужного, по мнению хранителя урагана, предмета одежды. В действиях парня явно читалась бесконтрольная, несдержанная страсть. Смерч. Торнадо, сметающий всё на своём пути. Его руки скользили по торсу мужчины так нагло и хаотично, словно и не было между учеником и учителем никогда напряжения и недосказанности. Это раскрепощало и немного лишало воли и разума. Переступив порог спальни, Хаято снял собственную футболку и отправил её валяться куда-то на пол, продолжая теснить сенсея назад – теперь уже к кровати.

Мукуро уже очень давно не ощущал ничего подобного – такое чувство, что он сам опьянел, дыша со школьником одним воздухом. Он ни о чём не думал и ничего не опасался. Пальцы и ладони уверенно и искусно скользили по обнажённому торсу юноши, а покусывания губ вызывали шумные выдохи и провоцировали на ещё более страстные поцелуи. Полнейшее забытье. Долгожданное облегчение от закупоренной в сердце боли.

Довольно сильный толчок в грудь, отправивший Рокудо на кровать, едва не привёл того в чувства, преподнося осознание, что в этот раз Хаято почему-то ведёт в их паре, а сам мужчина позволил школьнику слишком многое. Но внезапный приступ опасений был развеян, когда юноша упёрся одним коленом в кровать сбоку от бедра сенсея, а другим едва не надавливал на пах. Такое положение подразумевало, что доминировать парень не собирается. Иллюзионист слегка отполз назад, и блондин, пошатнувшись, упёрся обеими руками по бокам от его головы. Пробежавшись мутным взглядом по красивому лицу преподавателя, он медленно опустился сверху, с придыханием прижимаясь к хранителю тумана пахом и обнажённым торсом и сразу же возобновляя прерванный поцелуй.

Сейчас Гокудера не заботился ни о пошлости своих действий, ни об их последствиях. Происходящее было похоже скорее на сон, чем на реальность. Невероятно красивая галлюцинация, полностью растворяющая сознание. Эти желанные поцелуи, это идеальное тело… Снова. И никаких лишних мыслей, никаких запретов. Лишь касания Мукуро, обволакивающие подобно туману. Его ловкие пальцы, ласкающие спину, касающиеся волос… Его губы, слегка припухшие от укусов и жадных поцелуев.

Иллюзионист опешил от такого натиска со стороны подростка, но останавливать его не хотелось, да и причин для этого не было. Ни одной. Он уже искал.

Джинсы стали приятно давить, и это лишь распаляло. Поцелуи Хаято опустились на шею, и хранитель тумана с шумным выдохом запрокинул голову, зарываясь пальцами в пепельные волосы, слегка сжимая их, но не стесняя движений. Полная свобода действий. Пусть ураган сорвёт маски, они оба сейчас так пьяны вином и друг другом.

Прикосновение губ парня к ключицам вырвало из груди Рокудо едва слышный стон и заставило ощутимо вздрогнуть. Чертовски чувствительная зона, и эти касания кажутся чересчур волнующими. Стало невыносимо, когда они прекратились. Не совсем разобравшись в ощущениях, мужчина перевёл взгляд на юношу и понял, что тот просто отключился, уткнувшись ему в изгиб шеи. Немного нервно куфуфукнув, сенсей потёр переносицу и принялся глубоко дышать, пытаясь успокоить перевозбуждённое тело. Когда дыхание выровнялось, иллюзионист накрыл их с Хаято валявшимся на самом краю кровати пледом и, поглаживая спящего юношу по волосам, принялся с улыбкой изучать потолок. Сегодня он уснёт в объятиях самого нужного ему человека. Странное происшествие для суровой реальности, но факта нахождения хранителя урагана в его комнате, в его объятиях и поверх его тела отрицать невозможно. Мукуро ещё раз приподнял голову, чтобы посмотреть на умиротворённое лицо юноши, и снова усмехнулся: только что бушевал, как торнадо, и вдруг раз! И отключился. Как по нажатию кнопки.

Поглаживая жестковатые светлые волосы, хранитель тумана прикрыл глаза. Он знает, какую страшную боль парень испытал, но разве мог он поверить, что в мире может быть что-то настолько прекрасное, как взаимная любовь? Мир – это просто иллюзия, пытающаяся изменить твою личность, подмять под себя, закалить, отшлифовать и выплюнуть в небытие. Побитым и идеальным. Или побитым и ущербным. Мукуро собирался сгинуть в небытие настолько безупречным, чтобы сама пустота захлебнулась его совершенством. Он бы не сломался и готов был принять любой удар как испытание. Но он не ожидал подарка. Приза. Выигрыша в лотерею. Что это было? Как такое могло случиться? К чёрту эти вопросы. Лишь бы эти мгновения продлились подольше.

– Доброй ночи, Хаято, – шепнул мужчина и прикрыл глаза. А Бьякуран всё-таки был прав...

Тучи неумолимо сгущались над затихающим Намимори, обещая поздним вечером всплакнуть дождём, а темнота необычайно быстро растеклась по улицам. Фран еле нашёл дом Бельфегора – тот находился почти на окраине города. Табличка, которую едва освещал свет недавно зажжённого фонаря, гласила, что здесь живёт «Dr. Prince». Юноша, пошатываясь, прошёл к дому и кое-как нажал на звонок. Они с Гокудерой всё-таки перебрали – вино ударило в голову не сразу, с каждым мгновением становилось всё хуже. У парня не осталось ни опасений, ни каких-либо мыслей. Точнее, что-то, конечно, осталось, но оно свалялось в настолько однородный невнятный комок не пойми какой консистенции, что выудить оттуда что-то стоящее было попросту невозможно. Полная голова чёрт знает чего… Такого с чётко мыслящим подростком никогда ещё не случалось.

И вот, перед юношей открылась дверь. Бельфегор, одетый в чёрный свитер и голубые джинсы, стоял на пороге, пытаясь понять, что происходит. Этот блондин, как и Мукуро, всегда безупречно держал королевскую осанку, но сейчас его плечи поникли. Потому что мальчишка всё-таки пришёл. Пьяный. И с таким же стеклянным взглядом. Зачем?!

– Тц… Зачем ты пришёл, идиот? – сквозь стиснутые зубы спросил Принц у пришедшего подростка.

Тот лишь поднял на него ничего не выражающий взгляд, который снова тупым ножом резанул по сердцу врача. Картины из прошлого. Расиэль… Снова это накатывает. Снова приступы воспоминаний, обещающие безумие и срывы. «Беги, глупец!». Но иллюзионист стоит, сверля Принца пустым взглядом. Чуть более мутным из-за алкоголя, запах которого лишь сильнее раздражает хозяина дома. Убедившись, что юноша так и будет стоять, раскачиваясь под порывами ветра, уподобляясь одинокому деревцу на холме, мужчина вздохнул и отступил, позволяя незваному гостю войти.

Фран неуверенно вошёл в дом и неловко стянул с себя куртку, не оборачиваясь к объекту своих глупых и, как ему казалось, не разделённых чувств. Бельфегор прошёл мимо и, полуобернувшись через плечо, словно показывая, что парень должен идти за ним, направился в комнату. Слишком красивый, чтобы быть настоящим. Истинный принц для жалкой лягушки. Зелёноволосому юноше почему-то стало очень паршиво. Он понял, что скоро станет в глазах обожаемого им доктора-шизофреника ещё большим ничтожеством, чем раньше. Не верится, что после этого вечера захочется продолжать жить. Но он сможет. Эмералд сделал первый шаг, и каждое последующее движение становилось увереннее. Сейчас юноша напоминал себе пьяного канатоходца. Забавно это… Погрузиться метафорами в цирковую труппу. Это пока он канатоходец. Но скоро он упадёт. Разобьётся. И станет печальным клоуном. Или марионеткой, опутанной тонкими ниточками безумия? Кого сделает из него Принц?

Подросток зашёл за блондином в комнату и замер в дверях, когда тот, стоя к нему лицом, стянул свитер и отбросил его в сторону. Бледная кожа, худощавое тело, красиво выступающие ключицы и изящная длинная шея. А ещё родимое пятно в форме полумесяца недалеко от пупка. Он действительно прекрасен. Иллюзионист нервно сглатывает и закрывает за собой дверь. Словно и нет больше пути назад. Только вперёд. К психу с самой пугающей и нужной улыбкой на свете. Когда он так улыбается, это начало чего-то устрашающего. А учитывая, зачем юноша сюда пришёл… Он чуть мотнул головой, чтобы не думать об этом, и с напускной уверенностью стянул свою водолазку и тоже откинул её в сторону. Медленно, чтобы не слишком шататься, парень подошёл к Принцу и с вызовом посмотрел куда-то в область чёлки.

Школьник понятия не имел, что делать, и старался хотя бы не дрожать, потому что не мог гарантировать себе, что его разбитое сердце выдержит первый поцелуй и первый секс с человеком, который отверг все его чувства. «Ты в принципе мне не нужен». Он напуган. Он сам это чувствует и не может отрицать.

А Бел лишь тихо шишишикнул, наслаждаясь этим страхом, и за талию притянул мальчишку к себе, тут же зарываясь пальцами в аквамариново-зелёные волосы и припадая к его губам своими, тонкими и холодными. В его шипящем смехе на миг отразилось то болезненно-ледяное, искрящееся золотистыми бликами веселье, что охватило душу сумасшедшего. О, сейчас хозяин дома действительно безумен, и скоро глупый «жабёныш» ощутит на себе несколько граней этой ужасающей эйфории. Он свой выбор сделал. Какая жалость…

Принц бескомпромиссно углубляет поцелуй, не ожидая, в общем-то, уверенного ответа. Ему это не важно. Взаимность касаний рук, губ и языков его нисколько не волнует. Его, безусловно, волнует сам Фран. То, кем он мог бы стать запершемуся в своём одиночестве врачу. Бывшему хирургу. Подающему надежды гениальному хирургу, который окончил школу и университет на пару лет раньше сверстников и сразу начал строить стремительно взлетающую карьеру, успешно оперируя одного тяжёлого больного за другим. Одного за другим… Поцелуй становится напористее, а дыхание – рваным и частым. Вся сущность Принца-Потрошителя дрожит. От воспоминаний или происходящего?

Фран полностью растерян. Он искренне, со всей свойственной влюблённому подростку чистотой чувств пытается отвечать на поцелуй, но эти его порывы тонут в переживаниях мужчины. Юноша робко обвивает изящную шею руками, вставая на носочки и стараясь целовать Принца страстно и чувственно, даже и не осознавая того, что этим может удержать безумца в реальности. Спасти себя. Спасти его.

Искать спасителя в надломленном ребёнке… Какая бессмыслица! Так думает Бельфегор и, пройдясь по выступающим рёбрам мальчишки парой лёгких касаний, толкает его на кровать. Хрупкое тельце… Глупец. Сжав губы в тонкую линию, врач из-за скрывающей взгляд чёлки пристально, подобно хищнику, изучает каждую реакцию школьника, намеренно резкими движениями расстёгивая ремень и полностью высвобождая его из джинсов. Взгляд зелёных глаз такой же пустой, но по дыханию и движениям мышц видно, что парень напрягся. Думает, что сейчас его будут бить? Какое невежество…

– Ши-ши-ши, выстави перед собой руки.

Парень внимательно смотрит на него, явно пытаясь что-то обдумать, и не спешит выполнять требование. Это раздражает.

– Это не было просьбой. Не зли меня, Жаба, – проговорил мужчина своим мягким, но пронизывающим насквозь голосом. Слишком холодным для человека. Слишком пугающим.

Юноша сел на краешек кровати и протянул руки, пытаясь отдавать себе хоть какой-то отчёт в происходящем, которое, надо полагать, уже вышло из-под контроля. Ремень несколько раз опоясал запястья, после чего Бельфегор пропустил оставшийся конец через пряжку, создавая петлю, и тут же резко дёрнул в сторону, заставляя иллюзиониста упасть на кровать, головой на подушки. Привязав свободный конец ремня к горизонтальной перекладине на спинке кровати, Потрошитель ощутил очередной всплеск эйфории. Ощущение, настораживающее даже его самого, но приносящее своеобразное удовольствие. Мальчишка только что стал бессильной сопротивляться марионеткой.

Фран понял, что попался. И что добром это всё не кончится. Он пару раз дёрнул руками, убеждаясь, что Принц действительно крепко привязал его к кровати, а значит, настроен серьёзно.

– Зачем Вам это, Бел? Я же пришёл по своей воле, – робко спросил юноша, в очередной раз безрезультатно дёрнув руками.

Блондин аккуратно присел на кровать рядом со своей жертвой и почти нежным движением убрал не к месту упавшую на лицо изумрудную прядь. Склонившись совсем низко к лицу подростка, он тихо проговорил:

– Твои глаза… Меня раздражает то, что в них ни черта не отражается, – Принц внешней стороной пальцев прошёлся по горячей от смущения и алкоголя щеке и прошептал, – Я намерен зажечь в них эмоции. И я не думаю, что тебе это понравится, ши-ши…

Бельфегор вновь вовлёк Франа в поцелуй, нежный и чувственный, стараясь не поддаваться своим безумным порывам хотя бы сейчас. Ему действительно нравился этот парень. Он интересен, его хочется узнать лучше, к нему хочется быть ближе. Но его глаза… Их безразличие расковыривает уже давно засохшую на былых ранах корку. Они возрождают некогда похороненное безумие. И он не станет верить этим объятиям. Этим, казалось бы, искренним поцелуям. Потому что в глазах пусто. Он никогда не забудет, как голубые глаза его братца погасли раз и навсегда. Долгий и томительно мягкий поцелуй окончен. Пусть юноша запомнит его, потому что хранитель урагана не собирается целовать его вновь.

Встав с кровати, Бел ненадолго вышел из комнаты, чтобы вернуться уже с аптечкой-сундучком и катушкой скотча. Положив аптечку на тумбочку рядом с кроватью, блондин оторвал полоску скотча и залепил им губы начавшему брыкаться парнишке. В его на мгновение расширившихся глазах так и не промелькнули эмоции. А жаль, Принц очень на это рассчитывал. Надеялся, что не придётся давать волю своей тёмной стороне. Но, раз так…

Когда-то, не так давно, у Бельфегора Принца был брат-близнец, Расиэль. Они с детства не ладили, но почти всегда были неразлучны, как и подобает близнецам. Два гения, перешагнувшие несколько классов в школе, поступившие в университет совсем юными. Они давно научились дорожить друг другом, хоть и продолжали играть во вражду на людях. Два блондина, скрывающие цвет глаз, – единственное видимое глазу врождённое различие между ними – за длинными густыми чёлками. Вторым различием было расположение родимых пятен симметрично относительно пупка.

Бел не собирался причинять Франу вред. Он намеревался лишь отпугнуть его, чтобы мальчишка никогда больше не тревожил его демонов. Поиграть с ним, как кошка с мышкой, и отпустить. Что может быть идеальнее? Бледное тело, явно выделяющееся в полумраке спальни, кажется до ужаса хрупким. Выступающие кости и тонкая, едва не светящаяся в полумраке кожа делают его похожим на никем ранее не виданный хрусталь. Бесценный. Что на повестке дня у доктора Принца? Ломаем хрустальную душу. Как мило… Бельфегор шишишикает и открывает аптечку.

Пару лет назад случилось нечто ужасное, пусть и совершенно не мистическое. Никакой магии. Всё прозаично до дрожи. Разрыв аневризмы сосуда головного мозга и кровоизлияние. Расиэль никогда не жаловался на здоровье, поэтому ему бесстрашно назначили операцию – единственный выход в этой ситуации. «Глупо оперировать собственного брата», – скажет любой объективно мыслящий хирург. И будет прав. Только у Принцев своя правда, и братья настояли на том, чтобы операцию проводил именно Бельфегор.

Врач достал из аптечки флакончик со спиртом, немного ваты, запечатанный в упаковку скальпель, баночку вазелина и перчатки. Наблюдая за его действиями, Фран вновь попытался высвободиться и что-то промычал с заклеенным ртом. Но слегка обезумевший хирург был слишком в себе, чтобы реагировать на это, и чересчур не в себе, чтобы остановиться.

– У кого-то не хватает почки, у кого-то – куска печени, а у кого-то – сердца. Вылечиться и бежать от слепящего света, в истинную темноту... Больше не позволю… Ши-ши-ши… – тихий голос искрится колючими кристалликами холода.

Даже безупречно проведённые операции на мозге чреваты последствиями. Часто вины хирурга в этом нет, лишь воля случая и общее состояние здоровья пациента. Что в тот раз пошло не так, неизвестно. Мозг Расиэля постепенно стал терять контроль над функциями тела. Одним из первых симптомов была апатия. Она часто появляется после таких операций, и никого это особо не насторожило. А потом он просто перестал на что-либо реагировать. Когда младший близнец разговаривал с ним, тот лишь устало поднимал на него пустые глаза, а потом, стоило брату замолчать, отводил их вновь. Отвечал он всё тише и невнятнее. Перестал нормально управлять своей опорно-двигательной системой. Но самое страшное – это опустевшие голубые глаза. Перед операцией шикарные волосы старшего Принца были сбриты, и эти стекляшки стало нечем прятать.

Фран наблюдал за действиями Бельфегора сквозь дымку алкоголя и ужаса, и даже шевелиться стало тяжело. Он не мог нормально воспринять происходящее. Неужели этот маньяк сейчас убьёт его? Вот так просто… Хотя нет, вряд ли это будет просто. Скорее всего, это будет медленная и мучительная, до гениального изощрённая смерть. За что? Он искренне пытался выкрикнуть этот вопрос, но получалось лишь мычание, которое врач попросту игнорировал.

– Я прячу от тебя не истину. Прячу не себя. Я прячу лишь пустоту, иши-ши-ши… – в голосе доктора так и сквозило безумие. – Я пуст.

Все кругом твердили Принцу-Потрошителю, что это не его вина. Не повезло. Какое, к чертям, не повезло?! Гениальный человек просто угас и превратился в живой труп, а в их формулировке это называется «не повезло». Устав наблюдать за овощеподобным существованием брата, Бел собирался убить его. Ввести воздух в вену, и всё. Но он опоздал. Мозг Расиэля потерял связь с сердцем раньше, чем его насильно остановили. Но мечта… Эта болезненная мания зажечь чувствами мёртвые глаза осталась. После полутора лет лечения у психотерапевтов младший из близнецов был уверен, что вылечился… пока не встретил мальчишку со стеклянными изумрудными глазами.

Расставив все принадлежности на тумбочке, врач подошёл к парню и, перекинув ногу через худенькую фигурку, навис сверху. Юноша прикрыл глаза и отвернулся в сторону. Бельфегор не возражал. Он провёл кончиком языка дорожку от основания шеи до самого подбородка. Поцеловал чувствительную кожу за ухом и прихватил губами мочку. Фран вздрогнул и крепче зажмурился – от осознания того, что эти игры кончатся и наступит развязка, было жутко и противно. Похоже, он совершил смертельную ошибку. Впрочем, он и сам готов был оборвать свою жизнь. Быть может, дорогой его сердцу человек сделает это красивее и изящнее. Из-за страха чёртов алкоголь почти отпустил, а значит, боль он испытает сполна. И почему Лягушкам так не везёт за пределами сказок?

Губы Принца умело ласкают шею и ключицы парня, прихватывают выступающие участки, а кончик языка дразняще мягко очерчивает их контуры. Соскальзывает в неглубокие впадинки, заставляя непривыкшее к ласкам тело вздрагивать и напрягаться. Бельфегор переместился чуть ниже, усаживаясь на нижней части бёдер подростка, чтобы получить доступ к застёжкам брюк. Абсолютно плоский живот вздымается, когда воздух рваными клочками врывается в лёгкие подростка, а грудь едва различимо вздрагивает от отчётливо слышного биения сердца. Мощного. Панического. Его дыхание и сердцебиение – самые красивые вещи на свете. Их нужно беречь. Слушать. Ощущать. Так думал в это мгновение блондин, вжимающий в кровать хрупкое тело чересчур наглого в своё время школьника.

Блондин хотел целовать это тело, хотел ощущать его дрожь и взаимность. Но не мог себе этого позволить. Если он выпустит то лучшее, что испытывает к зелёноволосому подростку, он не сможет остановиться. И никогда больше не избавится от него. Да и не захочет, наверное. Но Фран… этот парень достоин большего. Лучшего. Человека, который сможет сделать его счастливым. Который выведет его к свету, а не утянет за собой в тёмно-синюю бездну, переливающуюся всеми оттенками печали и периодически преподносящую дурные кровавые сны. Поэтому сегодня он испытает страшный удар. Как же хорошо, что пшенично-золотая чёлка сейчас скрывает глаза безумца… Они – противоположность глазам иллюзиониста. Показывают все эмоции без остатка. И сейчас, помимо переполняющей душу безумной эйфории, в них плещется бесконечная печаль. Боль одиночества, на которую сам Бел сознательно обрекает себя вновь.

Принц провёл костяшками пальцев от груди до пупка, после чего сменил направление и прошёлся ими уже по низу живота вдоль кромки брюк. Чуткое тело реагирует на его действия – к паху юноши приливает кровь, – и это вызывает на тонких губах блондина улыбку, а на щеках жертвы – румянец стыда.

Когда же руки Бельфегора доходят до пряжки ремня мальчишки и начинают быстро расправляться с ним, Фран в очередной раз начинает брыкаться, чем провоцирует лишь тихое шишишиканье.

– Я, кажется, говорил тебе, что пути назад не будет? Иши-ши… Придётся потерпеть. Не надо стесняться, я же врач.

С широчайшей улыбкой расправившись со всеми застёжками, блондин слез с кровати, не забывая придерживать ноги своей жертвы, которые по-прежнему оставались травмоопасными, и стянул с парня брюки вместе с бельём, оставив худенькое тело абсолютно нагим. От одного взгляда на него джинсы стали тесны Принцу, и он решил, что честнее будет обоим остаться обнажёнными. Скинув остатки своей одежды неподалёку от кровати, блондин подошёл к тумбочке, где нарочито медленно надел сначала одну перчатку, потом другую. Затем, открутив крышку бутылочки со спиртовым раствором, смочил в нём ватку и протёр ею грудь и живот юноши. Он готов к своей маленькой операции по возвращению эмоций в вечно пустые глаза.

Аккуратно, с долей трепета развернув скальпель, Бельфегор вновь сел на нижнюю часть бёдер Франа и смерил его тело пристальным взглядом. Чистейший холст. Но именно сейчас ему нужен взгляд иллюзиониста.

– Посмотри на меня.

Юноша отрицательно мотнул головой и лишь сильнее зажмурился. Принц вздохнул и провёл пальцами свободной руки по стволу члена парня. Из-за страха его возбуждение пропало. Что ж, блондин непременно исправит это позже, а пока… Сжав плоть подростка плотным кольцом пальцев и с долей театральности разглядывая скальпель, он многозначительно спросил:

– Ты правда не хочешь видеть, что я делаю? А что если твой взгляд – единственное, что сможет предотвратить опрометчивые поступки с моей стороны? Иши-ши… – Бел сильнее сжал пальцы, и Фран распахнул глаза и посмотрел на него.

Варианты развития событий и возможных пыток заставляли замереть от ужаса, пристально глядя на этого страшного в своём безумии человека. Похоже, этого было достаточно, потому что Бельфегор отпустил его плоть и опёрся этой рукой на уровне плеча школьника. Остриё скальпеля прошлось вдоль ключицы, срывая с губ хранителя тумана очередное протестующее мычание. «Посмотри на меня так, чтобы я остановился. Пожалуйста…».

Перед глазами Принца снова начинают плавать кляксы: зеленые, жёлтые, кроваво-красные… Бензиновые разводы застилают картинку комнаты, он растворяется в удовольствии ярой агрессии.

«Знаешь, наверное я монстр…»

Сейчас он хочет разорвать мальчишку в клочья. Просто потому, что хочет сделать своим. Парню страшно. Слышно, как барабанит сердце. Слышно, как пузырьки воздуха пульсируют внутри легких, как бегает по венам кровь. Монстр хочет ощутить вкус этой крови, увидеть боль в глазах, просьбу прекратить. Хотя нет.

«Я хочу тебя. Просто хочу»

В эти мгновения зелёноволосый иллюзионист очень захотел жить. Есть бабуля, которой он дорог. Есть иные радости в жизни, кроме взаимной любви. А ещё есть надежда, что, простив Бельфегора, он сможет пробиться к его сердцу. Ведь его просто нужно не отталкивать. Вытащить из этого ада одинокого безумия. Стерпеть эту боль от ножа…

Дойдя до груди, скальпель начал врезаться в тонкую кожу чуть сильнее, оставляя хорошо различимые красные полосы.

Ощутив резкую, пронзительную боль, парень почувствовал, что сейчас умрёт, и попытался закричать, но не смог. Ещё небольшой срыв его мучителя, и конец. «Ты мне в принципе не нужен», – стоило этим словам вновь прозвучать в голове, на глаза навернулись слёзы. Это всё пустое. Бесцельное самопожертвование. Он сам – ненужная жертва и просто смертное тело, которое вот-вот исполосуют ножом… Дрожь. Кажется, сейчас трепещет каждая клеточка тела, а сердце и вовсе пытается пробить грудь, сломать рёбра и вырваться на свободу.

Штрих. И ещё один, чуть более витиеватый. Чёртово безумие… Как так? Принц не хотел этого… Так сильно… Кажется, даже стоны подростка не долетали до сознания. Пару секунд, но этого хватило… В изумрудных глазах стояли крошечные слезинки, и взгляд сразу же заиграл некоторыми оттенками чувств. Потому что на слёзы способны лишь живые. Бельфегор своего добился. Доволен ли он? Ему мерзко.

Дрожащие, влажные от слёз ресницы подростка обрамляют воплощение жажды жить. Достаточно. Потрошитель слишком испугался перспективы зайти дальше этих глубоких царапин и устал причинять Франу боль. В конце концов, проявления эмоций он добился, и его самого просто рвёт изнутри от ненависти к своим демонам. Скальпель с жалобным звоном упал на пол, а сам врач вновь слез с кровати, чтобы смочить ватку в антисептике и протереть раны.

Заклеив кровоточащие царапины пластырем, Бел взял баночку вазелина и зачерпнул немного мази двумя пальцами. Он намеревался завершить начатое, как бы больно это ни было. Он знает, что прощения ему не будет. Но оно и не нужно. Чтобы больше не смотреть в осуждающе влажные и несчастные зелёные глаза, Принц грубо перевернул мальчишку на живот. Тело парня дрожит – то ли от холода, то ли от эмоционального напряжения, то ли от безмолвных рыданий. Но нужно держать маску хладнокровия, ведь он, Бельфегор, наконец-то хочет доставить юноше хоть немного удовольствия. Никаких нежных прикосновений – просто чтобы не смягчать полученный парнем негатив. Коленом раздвинув ноги Франа, блондин стал на колени между ними и, уперевшись рукой в кровать на уровне плеч иллюзиониста, навис над ним, слегка касаясь ягодиц подростка головкой члена и оставляя на них следы смазки. Парень каждый раз вздрагивал от этих касаний и вжимался в кровать, словно пытаясь уйти от них. Отвращение? Что ж, Принц сполна заслужил его. Тонкие пальцы, смазанные вазелином, скользнули в ложбинку между ягодиц и, круговым движением пройдясь по анусу, скользнули внутрь. Сразу два пальца легко проникли в девственное тело, но юноша вновь издал протестующее мычание. В голове Потрошителя импульсами возникало и исчезало слово «Прости». Он не хотел прощения и надеялся, что его никогда не последует. Но это слово… У него своя воля и свой каприз. Врач мгновенно нашёл простату и принялся целенаправленно массировать её круговыми движениями, прекрасно осознавая, что каждое движение приносит вместе с болью резкие импульсы наслаждения. Не в силах сдерживать приглушаемые скотчем стоны, Фран лишь отрицательно мотал головой, словно надеясь, что это прекратится. Но игра будет продолжаться вопреки обоюдным моральным страданиям. А тело подростка всё сильнее подводит его, вздрагивая, выгибаясь и насаживаясь на обтянутые перчаткой пальцы, которых сейчас кажется невыносимо мало.

– Ши-ши, думаешь, если будешь сопротивляться, я перестану это делать? Я же знаю, что тебе нравится. Особенно когда я делаю так… – Принц сильно надавил на заветную точку, заставив юношу сильно прогнуться в спине с протяжным сдавленным стоном.

Неопытное тело напряглось, и Бел вынул пальцы, чтобы не позволить парню кончить. Дрожь. Рваное дыхание. Он и не представляет, как прекрасен сейчас. И как Бельфегору хочется, чтобы между ними в эту ночь всё было иначе. Но реальность такова, что он может лишь сломать неокрепшие чувства и испортить невинное тело. С особым цинизмом и наигранной верой в свою правоту.

Не позволив себе ни стона, лишь презрительное шумное дыхание, Принц заменил пальцы своей давно возбуждённой плотью, прижимаясь грудью к спине парнишки и начиная рваные, мощные толчки в желанном теле. Каждое движение напрочь выбивало воздух из лёгких юноши, и тот начал попросту задыхаться. Бельфегор вынужден был остановиться и снять перчатку, чтобы затем нащупать полоску скотча, мешающую дыханию парня, и резко сорвать её. Когда блондин возобновил мощные толчки, Фран всё так же сдавленно стонал, не позволяя себе криков, лишь рывками вдыхаемые глотки воздуха. Наверное, так легче… Его тело, перевозбуждённое и измученное нервным напряжением, сдалось первым, и в этот раз иллюзионист не смог подавить вскрик. Ощутив прошедшую по телу мальчишки судорогу, Бельфегор сделал ещё несколько быстрых толчков и со сдавленным стоном кончил следом. Несколько секунд в комнате было слышно лишь тиканье настенных часов из гостиной, шум ливня за окном и сбивчивое дыхание обоих. Молчание нарушил хриплый голос Франа:

– Слезь с меня.

Бел не стал возражать. Он осторожно вышел из тела юноши и лёг на спину рядом с ним. Протянув руки, Принц отвязал ремень от спинки кровати, и парень кое-как смог перевернуться на спину. Его уже ничто не смущало. Он не хотел открывать глаза – казалось, они слиплись от несвойственных им слёз. Он уже ничего не хотел, и в глубине души зародилась надежда, что его, наконец, убьют. Но Потрошитель, похоже, и не собирался ничего предпринимать. Разве что, развязать руки и, наконец, отпустить свою ночную жертву на все четыре стороны. Освободившись от ремня, Фран поморщился и принялся массировать запястья. Его ладони были испещрены царапинами от собственных ногтей, а губы – искусаны.

– Я могу остаться? – спросил иллюзионист после недолгого молчания.

– Нет. Одевайся и проваливай отсюда, – бросил Бел, прикрыв глаза тыльной стороной ладони.

– Но там дождь…

– После того, как я тебя едва не убил, ты правда думаешь, что меня это волнует?

Подросток кое-как собрался с силами, чтобы сесть на кровати и свесить с неё ноги, но прекрасно понимал, что ходить будет очень больно, а дрожь в теле никак не хотела проходить. Сможет ли он встать? Пока это не нужно. Он смог дотянуться до брюк и принялся одеваться.

– Но что-то же тебя остановило.

– Мне не нужны лишние проблемы, ши-ши…

Бельфегор не переставал изучать взглядом выступающие позвонки на спине юноши – не мог оторвать взгляд. Не мог и не хотел. Последние воспоминания о нём… Парень встал, слегка пошатываясь – теперь уже явно не в алкоголе дело – и осмотрелся. Было видно, что, когда он присел за валяющейся на полу водолазкой, едва подавил стон. Но всё-таки сдержался. Сильный.

– Чтоб ты знал, Бел… – Проговорил парень, натягивая водолазку. – То, что ты ничего не видел в моих глазах, не значит, что я ничего не чувствовал. И то, что я чувствовал... – он поправил волосы и посмотрел на врача пронзительно-тяжёлым взглядом. – Ты этого не достоин.

«Беги!»

Пока не поздно и карты не раскрыты, пока остается этот красно-синий след на нежной коже запястий, пока бьются в жилах эмоции, а царапины ещё слегка кровоточат.

«Беги...»

Пока не сказаны слова "Я буду жить для тебя". Потому что тогда дороги назад не станет. Как не стало прошлого. Не стало, оно растворилось в пылинках реальности.

«Есть Я. Есть Ты»

Есть запах спирта, холодный ветер вперемешку с дождём за окном, дрожь во всем теле.

«Беги. Пока не шепнул в разгоряченное оргазмом ухо блядское "Ты мне нужен". Беги. Пока я не спятил тобою»

Бельфегор промолчал, и мальчишка вышел сначала из спальни, а затем, кое-как натянув куртку, и из дома. Он шёл вперёд, глядя в темноту невидящими глазами. Под ногами хлюпали лужи. Холодная вода насквозь промочила кеды, ручейки воды стекали с чёлки, попадая в глаза, рисуя извилистые дорожки по щекам, но ему плевать. Дрожь в коленях заставляет едва не падать на землю. На мокрый асфальт, по которому бегут потоки воды. Дождь, смывающий грязь? Нет. Дождь, позволяющий утонуть в грязи по самую макушку. Парень, быть может, отстирает джинсы. Может, даже купит новые кеды. Но грязь со своего тела и своей души ему больше не смыть. Он идёт, ведомый куда-то светом фонарей, подобно мотыльку. Редкие прохожие шарахаются от него, но он не видит их. Он просто не смотрит. Пустота. Поселившийся в каждой клеточке тела холод. Назревающая простуда. Вот, собственно, и всё, что у него осталось. Получены все ответы. Выпита вся боль, что только можно вообразить. Не о чем жалеть. Не о чем страдать. Потому что это произошло, и хуже быть ничего не может. Или может? Наверное, он поймёт это утром. Кое-как доковыляв до дома, Фран снял всю одежду и неопределённое время стоял под горячим душем. Ощущение чистоты не появилось, но он хотя бы согрелся. Несмотря на все потрясения, Фран отключился почти сразу же, как только тёплое одеяло обняло его истерзанное тело. Сон без сновидений – символ пустоты, провалившись в которую не найти дороги назад. Или это только кажется… «Не вздумай сдаваться, слабак. Не смей»

Когда входная дверь хлопнула, Бельфегор встал с кровати и натянул джинсы. Ему было так паршиво от содеянного, что он готов был воткнуть соблазнительно поблёскивающий в темноте скальпель в собственное чёрное сердце. Но он не сделает этого. Скуало когда-то просил его не кончать жизнь самоубийством, не посоветовавшись со старым другом. Вот он и не станет. И будить его звонком тоже не станет. Проводив покачивающуюся фигурку Франа взглядом, Принц сполз по стене на пол, и его тело начало вздрагивать от немых рыданий. Слёз не было. Его просто рвало изнутри. По телу волнами проходило электричество. От пальцев ног и до корней волос. С каждой волной он, сам того не замечая, слегка вздрагивал. Словно маленькие мимолетные оргазмы. Почему он когда-то запретил кому-либо приближаться к себе? Не может вспомнить… Зарывается тонкими пальцами в пшенично-золотые волосы и слегка оттягивает их, пытаясь справиться с приступами паники и отчаяния. Вспомнил. Он чудовище, которое не имеет права портить кому-либо жизнь своим в ней присутствием. Если бы он только смог убить этого монстра, он ни за что не отпустил бы мальчишку от себя. Но он может лишь разрушать всё, к чему прикоснётся. Он сам посадил себя в серебряную клетку и выбросил ключ. И сдохнет он в одиночестве за изящными тонкими прутьями. Потому что однажды он решил, что так надо. Внутри кричит вопиющая пустота, а из гостиной доносится сводящее с ума тиканье часов. Тик-так. Тик-так. Тик. Тик…. Тик… Тик… Тик-так… Тик-так… Пустой человек без сердца не может плакать, поэтому боль будет долго и медленно терзать его рецепторы. А часам на стене будет все равно, они продолжат мирно шептать свои любимые слова. Тик-так. Тик-так. Тик-тик… Тик…Тик-так… Тик. Так.