Щёки под маской уже цвета сочных яблок, или даже хуже. Они горят и полыхают, будто их подожги пиро элементом. Это стыдно, но так сладко. Парень, что прячется под одеждой, весь мокрый, будто искупался в той самой ловушке, или в море! Ему душно, жарко, холодно и свежо.
— Скарамучча, черт тебя дери!
У этого милепиздрика около 160 сантиметров, силы будто он рядовой фатуй. Оно и понятно, кукла, созданная по подобию бога, но только…
— Шестой предвестник! — так вот, что чувствовали люди, которых он пытал ради опытов: безнадёжность, страх, но вряд ли им настолько приятно, как ему сейчас.
Руки шерстят под рубашкой. Сегодня он решил не надевать пальто, это даже к лучшему. Его не слышат, но делают всё мастерски.
— Наш доктор испугался собственной куклы? Ты так жалок, но так интересен. Что под твоей рубашкой? — пуговицы летят на каменный пол, а Дотторе чувствует удовольствие. Он садист, но Сказитель не такой: он заставляет подчиняться, и это будоражит мысли учёного, что видел лишь жестокость.
— Мне нравится твой страх в глазах. Он волшебен~, — манящий шёпот и ноги подгибаются. Его не держат, теперь он кукла, ждущая хозяина. Ему это нравится. Он облизывает губы, скидывая маску.
— Ты опять вышел из-под контроля…— укусы, синяки, боль распространяются сладостной истомой, — ты явно бракованный!
А ведь его всего лишь попросили посмотреть, что это у него колит в груди, где и находится весь механизм.
— Ты ведь умный мальчик, подумай, почему это уже пятый раз происходит? Ты валяешься у моих ног, истошно кричишь, но каждый раз доверчиво отпускаешь своего помощника, — оскал и на груди появятся синяки от механических рук, — ты жаждешь этого не меньше, чем я.
А что делать? Кукла не в его власти. Он не может даже поднять дрожащую руку, она искусана до крови.
— Моё послушание, лишь иллюзия, и ты, дорогой, это знаешь, — жарко и хорошо. Он горит и электризуется, — стань моим, растворись в неге сна и долгожданной боли.
Красноглазый дрожит от властного голоса, звенящего в самой голове. Он будто забрался и кричит там. Хочется, что бы предвестник говорил без умолку, унижал его, произносил фразы с превосходством, как умеет только он. Ему этого так не хватало.
Ему ничего не надо делать, лишь получать удовольствие и с трепетом смотреть на мучителя. Слишком красивым он сделал его, слишком греховным.
Когда безобидные " Господин Дотторе, почему ваше тело скрыто?» или «Господин Дотторе, хочу стать единственным для вас!», превратились в это?!
Когда его заманивали в подвал, а потом отбирали глаз порчи и кидали к стене.
— Господин Дотторе… я так тебя звал, да? Ты слишком красив, за это можно и бездну спуститься, — острый язык бежит по щеке, по ожогу, к глазу, который бегал и искал спасения, — ты так слаб… но намного лучше других наших коллег.
Он столько раз замечал их разницу. Дотторе уже считать не может. Скарамучча ошибается, думает учёный, а потом вспоминает в каком положении он сейчас, и стыдится ещё больше.
Пока грудь судорожно вздымается, пока на теле появляются новые отметины, пока его держат с открытыми глазами, он будет смотреть на инадзумца.
Сознание отключается через время после того, как всё тело было исследовано, изучено. Ему сейчас не надо ничего знать о задании, ради которого и встретился с куклой. Он даже в таком состоянии хочет ещё больше рук на теле и больше голоса шестого предвестника, что бы это не заканчивалось никогда. Ну или хотя бы до следующего утра.
А тот с радостью выполнит любой каприз собачки. Ведь роли давно поменялись, ещё с того самого раза, когда Сказитель увидел голую спину Доктора, когда пожелал стать его единственным обидчиком и защитником. Это его воля, а не воля программы, её Иль не сможет убрать даже втихую.