Дорогой Лена,

Для начала я должен извиниться за то, что оставлял тебя без писем. Когда я вернулся в казармы, то нашёл целых четыре послания и телеграмму. Конечно, я был рад, но и расстроен, потому что ты, наверное, волновался.

Если позволишь, я буду последовательно отвечать и рассказывать, что произошло за месяц.

Я считаю, ты должен научиться принимать похвалу. Каждый думает, что твои действия на ахилловых горах были достойны лидера. Тебе не следует отказываться от славы, только потому что это были мои товарищи. Как твой противник, я могу выразить восхищение. Что же касается меня, я довольно сильно оплошал на перевале Венеры; ты и сам, наверное, знаешь. Это был переломный бой, и вывести его к ничьей — мой глупый страх. Я не смог рисковать этой ничьей. Нельзя играть в «пан или пропал», когда дело касается столь важных боёв. И всё равно то кровавое месиво, в которое превратилось поле боя, не стоило ничьей. Вражеский генерал до конца не хотел сдавать позиции.

Его стратегия была довольно впечатляющей, и я вспомнил, как ты рассказывал о Вале. Печально, что человек (по твоему описанию), сведущий в грамотном ведении, не участвует в боях. Я бы хотел посмотреть на него. Но у каждого свои причины.

Твоих же друзей я не боюсь. Очень странное выражение ты употребил. Я уважаю их как противников и опасаюсь. Бояться врагов — удел дезертиров и трусов.

Ты наказал мне одеваться и при этом сам заболел. Очень странные приоритеты. Сейчас действительно большая смертность. Ещё и бои нескончаемые. Выздоравливай скорее. Высылаю тебе несколько моих лекарств. Надеюсь, ты пользуешься той одеждой, что я тебе слал.

И на твоём месте я бы не мечтал о совместном будущем. Ещё неизвестно, доживём ли мы. А если и доживём, вряд ли сможем быть вместе. Как минимум один из нас падёт под системой. Но я надеюсь, что это всё же будешь ты.

Но если так сложится, что стороны придут к перемирию (в чём я очень сомневаюсь), тогда, конечно, я буду благодарен кольцу на пальце.

Как видишь, это письмо длиннее. Ты сказал, что я не люблю писать послания. Это правда. Но ты, видимо, дурно влияешь на меня своими развёрнутыми одами.

Береги себя,

Мстислав.

04.01.343.

***

06.01.343.

Не мог уснуть, не поблагодарив ещё раз за терпение и ожидание тчк

***

09.01.343.

Мой милый друг,

Не нужно извинений, это совершенно ни к чему, ведь мне безмерно льстит, что ты так нежно заботишься о том, что я чувствую, и мне этого более чем достаточно. К тому же твоя похвала это лучшее, что могло быть со мною, и я не могу её не принять, коль ты так говоришь.

В этот раз письмо и вправду куда длиннее, но это не имеет значения. Сколько бы ты, мой милый друг, ни написал, как бы мало или много, это делает меня бесконечно счастливым и заставляет улыбаться дураком. Меня даже Фим недавно спросил, что же такого случилось в моей жизни, что я хожу как юродивый.

Спасибо за лекарства и одежду, они действительно помогают, но на мне всё заживает как на собаке, так что я уже чувствую себя лучше. В любом случае, мне всё это безмерно льстит.

Ах, мой милый друг, как ты не понимаешь! Твоего согласия более чем достаточно, чтобы начать мечтать о ещё большем и даже составлять настоящие планы. Моя мама всегда говорила, что наши мечты слышит вселенная, и они сбываются. Я думаю, что нет ничего зазорного в том, чтобы немного уйти от реальности, не считаешь?

Кстати, я уже сказал, что многие замечают, что я начал витать в облаках, когда нахожусь не на поле брани. То уроню чашку, то споткнусь об оружие… А мне уже все талдычат, что я влюбился в неподходящее время. Хотя я и не влюблялся, но я всё равно чувствую себя так, словно вернулся в тот майский день нашего знакомства. Сейчас смешно вспомнить, но тогда мне подумалось, что ты слишком нескладистый. Тропки жизни и вправду неисповедимы…

Навсегда твой,

Владлен.

***

И в чём-то Владлен был прав, когда говорил, что у судьбы свои прихоти. Конверт с этим письмом даже не успел лечь в руки адресата, как Лена попал в плен.

Мужчина с трудом шевельнулся, стараясь разлепить ресницы, прилепившиеся друг к другу запёкшейся кровью. Он тяжело проскрежетал сквозь зубы и дёрнулся. Заржавелые цепи, сковавшие его запястья, неприятно бряцнули, посылая импульс боли по избитому телу. Владлен тихо застонал от навалившейся головной боли, но постарался оглядеться. Камера была тесной настолько, что казалось невозможным вздохнуть из-за застоявшегося плесневелого воздуха. Воспоминания потихоньку начали возвращаться.

Владлен прикрыл глаза, понимая, что его небольшой отряд застали врасплох. И если на ахилловых горах ему свезло отбиться благодаря скалистой местности, то в лесах такой возможности не было совсем. Мужчина обречённо ругнулся сквозь зубы, вспоминая, как всех из его людей перебили на месте.

Вдали послышались шаги, отдающиеся неприятным эхом от сырых стен. Владлен нахмурился, прикусывая губу. Он был ладьёй, не пешкой. Его не оставят просто так.

— Как только он зашевелился, мы сразу позвали за вами, — произнёс писклявый голос с одышкой. Голосу что-то ответили, и в дверях заскрежетал ключ.

Владлен напрягся, стараясь разглядеть хоть что-то в полутьме. Дверь захлопнулась, и военный развернулся всем корпусом.

На секунду у Лены перехватило дыхание.

Засаленные волосы, которые доставали до плеч, если распустить, сейчас были собраны в нелепый конский хвост, а неприятно длинный прыщавый нос сморщился на секунду от скверного запаха.

Но, казалось, Владлена отталкивающий вид этого несуразного человека вовсе не отвращал. Мужчина смотрел лишь в серые, пронзительно острые глаза.

— У меня есть ниточки, за которые я подёргал, — сиплым голосом произнёс Слава, — и вот я здесь. Здравствуй, Лена, — тихо проговорил он последнее предложение.

На искажённом лице пленника промелькнуло подобие безумной улыбки и тут же завяло, как ирис в тени. Мужчина поражённо опустил голову, слегка приподняв руки, словно сдаваясь на волю насмехающейся судьбы.

— Ну здравствуй, Слава. Это так мило с твоей стороны — навестить своего старого друга, — начал Владлен, пряча глубоко в глотке ненормальные хрипы, грозящие перейти в поросячий визг. — Вот уж кого-кого, а тебя я не ждал и не жаждал увидеть.

— Ты мог бы и порадоваться.

— О, ты не представляешь, как же счастлив я тебя видеть.

— Если хватает сил ёрничать, тогда и остальное тоже можешь вытерпеть, — мужчина резко отвёл взгляд и замахнулся, с силой пиная ногой в живот. Владлен закашлялся. — Я ещё даже не начал, — холодно произнёс Слава.

Ещё один сильный удар прилетел по челюсти. Пленника схватили за волосы и подняли голову.

— Сколько вас? Где ваша база? Оружие какого типа и в каком количестве вы используете? Где чаще всего прохлаждается ваш лидер? – медленно отчеканил Слава. — Думаю, ты и сам должен знать, что тебя ждёт, если не ответишь.

Владлен что-то прохрипел. Мужчина ещё не отошёл от болезни, а недавний бой лишь добавлял красок — перед глазами плясала мутная пелена, закрывая лицо мучителя.

— Говори чётче, — его грубо стукнули затылком о стену. Владлен почувствовал тёплую жидкость, стекающую по шее.

— Я тоже рад видеть тебя, — наконец саркастично выплюнул он слова вместе с кровью, гордо вздёргивая голову .

В глазах напротив мелькнула злоба, и грудь пленника пронзила острая боль. Перед глазами заплясали дымчатые образы прошлого, что не желали складываться в единую картину.

Когда-то давно жил да был маленький мальчик. И любил он другого мальчика. И они, наверное, были счастливы. Аккуратно собирая грёзы в корзинку, оба наслаждались наивной надеждой на светлое будущее. А спустя годы осторожно, боясь, что хрустальные мечты рассыпятся из-за маленького дуновения ветерка, хранили их в дальних уголках своего сердца. И когда они всё же рассыпались в прах, никто не сказал им, что собрать вновь хрупкие чувства будет, пожалуй, невозможно.

Слава что-то говорил, а пленник всё молчал. И, пока кровь мерно стекала с размозжённых до самых костей пальцев, пленник лежал со сломанными костьми и подыхал от боли и страха, проливая сопли и слюни.

Когда Лене исполнилось двадцать три, он перестал верить в чудеса. А потом он встретил Славу, и — глупость, но в жизни его стало слишком много волшебства. И даже сейчас оно почему-то никуда не хотело уходить. Оно просто притаилось где-то там, в самом дальнем углу, смотря сквозь грязные патлы впавшими испуганными глазами. И, пока его хозяину вспарывали кожу, оно радовалось с мазохистической улыбкой этой боли.

А Слава... Что же, он никогда не был садистом. И когда перед ним предстал человек, которого он когда-то любил, в глубине души разбилась предпоследняя хрустальная чашка. Из того самого серванта, который ты открываешь только по большим праздникам. Который ты доверяешь открывать только самым дорогим людям. Мужчине хотелось смеяться от тех ответов, что давал ему пленник. Казалось, что они находились не в темнице, а где-то далеко в лесу, пререкаясь как во времена их былой дружбы. Причинять боль оказалось проще, чем он думал. Наверное, опыт давал о себе знать. И, хотя Слава боялся, что якорь ещё не ослабших чувств помешает, он даже не думал остановиться, заставляя ком вины в груди скручиваться лишь сильнее, душа.

Когда сознание покидало пленника, оба, пожалуй, вздохнули с облегчением. Когда уже голос пропал от крика, Лена подумал, что не так уж плоха такая смерть. Но старуха не пришла.

Владлен очнулся от холодящего пола и тёплых рук на недавно кровоточащей ране. Хрип вырвался из его горла, когда затуманенный взгляд упал на мужчину, бинтующего его раны. Слава поднял голову на звук и вгляделся в лицо напротив.

— Мы ещё не закончили. Но если ты умрёшь, так ничего и не сказав, мне прилетит.

Владлен издал булькающий звук, напоминающий смех.

— Нет, Слав, правда, — мужчина с трудом выговаривал слова ватным языком, — если было бы так просто предать, я бы уже был на вашей стороне.

Слава закрыл глаза, сильнее перетянул перевязку и бухнулся рядом с пленником.

— Если было бы так просто предать, мы бы уже были на другом конце мира, где об этой войне ни слова не знают, хм? — тихо усмехнувшись, то ли спросил, то ли утвердил Слава.

Владлен пожевал внутреннюю сторону щеки и кивнул. Мужчины замолкли ненадолго.

— Почему ты здесь?

— Если ты умрёшь, то только в моих руках.

Владлен кивнул и, снова проваливаясь в забытье, на секунду почувствовал тёплые объятья.