Ёнджун когда-нибудь точно станет причиной его смерти.

После первого свидания они ходят ещё на одно и потом ещё на одно. Свидания следуют друг за другом, но самый важный вопрос «Ты будешь моим парнем?» никто так и не осмеливается озвучить.

Не то чтобы они не хотят этого, просто каждый боится сделать слишком поспешный шаг и всё испортить.

Встретить свою вторую половинку кажется нереальным в современном мире, но Ёнджун на сто процентов уверен, что они должны быть вместе. Субин — всё, что ему нужно в жизни; он — лучшее, что с ним случалось. Он идеально завершает его и заполняет собой пустоту в душе мастера, он делает дни ярче, интереснее, и, хотя он и сам по себе достаточно весёлый человек, но с Субином всё становится намного лучше.

Субин ощущает тоже самое. Он всю жизнь чувствует, как будто ему чего-то не хватает, и вот он — Ёнджун. То, как они счастливы, говорит о многом. И, если честно, Субин боится, что всё это может закончиться. Они почти всё делают вместе — даже когда старшему нужно просто закупиться продуктами, он сначала забирает Субина, и только потом они едут закупаться в супермаркете, как бы скучно это не звучало.

Ёнджун начинает часто зависать у Субина дома, но так ни разу и не встречается с его мамой, которая всегда занята работой в больнице. Обычно, когда он приходит, она уже уходит на работу, а когда возвращается, старшего уже нет. Субину очень хочется их познакомить, но времени у них ещё впереди достаточно для этого.

***

Субин: детка, можно я сделаю пирсинг?

Ёнджун: что?

Субин: в носу. пжлст?

Ёнджун: хорошо, думаю тебя стоит ждать???

Он всё равно собирается устроить сюрприз Ёнджуну и принести ему на работу любимый кофе и закуски. У Субина есть очень странная особенность — постоянно подкармливать всех вокруг, и так как Бомгю не сторонник этой идеи, вся еда, которую Субин покупает, достаётся тату-мастеру. Многие подшучивают, что это своего рода фетиш, но парню просто нравится проявлять заботу о других. Особенно о своём крошечном милом хёне.

Небольшая прогулка в хорошую тёплую погоду успокаивает, и Субину очень нравится, как лучи солнца падают сквозь листья деревьев, отбрасывая причудливые тени. И так же он теперь может разглядывать татуировки на руках Ёнджуна, так как с потеплением мастер стал заменять вязаные джемпера на футболки и майки с коротким рукавом. Однажды ночью в кровати старшего он пытался сосчитать его татуировки, нежно проводя пальцем по мягкой коже и обожая каждое произведение искусства на нем. Его любимой была бабочка на предплечье.

«Она обозначает красоту, перемены и свободу. Наверное, поэтому я её и набил, мне нравится значение» — сказал тогда Ёнджун.

Субин же поцеловал татуировку и сказал, что она прекрасна, заставляя старшего краснеть. Парень часто делает ему комплименты, не упуская шанса напомнить какой Ёнджун красивый, великолепный, идеальный. И быстро понимает, как старшему это нравится, особенно если говорить в перерывах между короткими поцелуями.

Художник открывает дверь и тут же попадает в цепкие руки Ёнджуна, который тянет его в свои объятия.

— Итак, ты хочешь проколоть нос? — мастер пристально осматривает лицо парня, пытаясь представить эту картину, и, если говорить честно, ему нравится эта идея. Лицо Субина нетронутое и прекрасное, и Ёнджуну не терпится втянуть его в своё хобби по модификации тела, тихо хихикая каждый раз, когда художник жалостливо тянет «Я хочу ещё одну татуировку», когда тот занят работой.

— Я думаю, это будет круто, так где мне нужно подписать? — но мастер пожимает плечами и усаживает парня на стул.

— Тебе ничего не нужно делать. Я и без документов справлюсь, если только ты не подашь на меня в суд, в случае проеба.

— Сладкий, моральная компенсация звучит заманчиво, да? — Ёнджун бьёт его по руке и подготавливает нужные инструменты для прокола.

Игла выглядит толстой и длинной, и Субин уже собирается отказаться от этой идеи, но Ёнджун мягко гладит его по шее, говоря, что это только выглядит пугающе, но на самом деле совсем не больно. Прикосновения мастера успокаивают, но как только игла проходит сквозь крыло носа, художник жалобно скулит, заставляя Ёнджуна фыркнуть от такой реакции, быстро вдевая украшение и выкидывая иглу со своими перчатками в мусорное ведро. Глаза Субина слезятся, и он не может перестать ругаться, потому что это, блять, очень больно.

— Сыкунишка, всё не так уж и плохо. Взгляни на меня, я ничего не вижу, — Ёнджун берёт в ладони лицо парня и вытирает большими пальцами катящиеся слёзы, хихикая над лицом младшего, которое выглядит так, будто ему правда плохо после прокола.

— Я не сыкунишка, но это было правда очень больно, ты обманул меня!

Мастер закатывает глаза и целует младшего, идеально прижимая свои губы к его. Каждый их поцелуй по-особенному сладок и драгоценен. Субин правда не может себе представить и дня без этого; ровно, как и Ёнджун.

Старший пытается вспомнить, каково это — прокалывать нос, но получается плохо, потому что он сделал пирсинг ещё в шестнадцать лет на вечеринке, когда часто зависал с рокерами и панками. Фу. Это были очень плохие времена, можно сказать даже отвратительные. Он был изгоем как в этой компании, так и в школе. Конечно, его любили и отмечали его красоту и весёлый характер, но относились, скорее, как к куску мяса, а не живому человеку. Тогда-то всё и началось; «милый маленький Ёнджун» — вещь, которой все либо хотели быть, либо просто трахнуть. Никто не хотел просто дружить с ним или узнать его, как личность, и это очень сильно задевало парня, заставляя почувствовать себя объектом или призом, потому что как геи, так и гетеросексуальные долбоёбы хотели видеть его в своей постели, чтобы лишний раз доказать миру, насколько они круты. «Ты не заслуживаешь всего это дерьма» — говорит Субин, когда слышит историю о прошлом Ёнджуна, готовый набить морду каждому мудаку, встречавшемуся парню в его жизни, и это делает Ёнджуна счастливым. Он наконец-то чувствует тепло и уют, находясь в чужих руках. Наконец-то что-то большее, чем просто какая-то шлюха.

— Детка, что не так? — обеспокоено спрашивает Субин, и Ёнджуну хочется заплакать.

— Просто ты мне очень сильно нравишься, вот и всё.

***

— Хён, это дерьмо болит, когда оно заживёт?

— Примерно через месяц. Но боль пройдёт быстрее, ты большой малыш и должен потерпеть, — Ёнджун не отрывает взгляд от ноутбука, пытаясь закончить эскиз для татуировки. Субину скучно и он не может дождаться, чтобы поехать домой к старшему, подальше от людей. Не то чтобы сегодня много посетителей, но так хочется побыть наедине.

Он начинает перебирать уже вымывшиеся розовые волосы Ёнджуна, которые теперь больше похожи на блонд, но всё ещё очень красивые. В следующий раз мастер обещает покрасить их в лиловый, и художник очень взволнован этой новостью. Он обожает лиловый цвет.

От нежных поглаживаний старшего начинает клонить в сон, но рука Субина опускается на шею и начинает перебирать цепочки, периодически задевая кожу. Ёнджун очень чувствительный в этом месте, и Субин знает это, но не останавливается, заставляя мастера покраснеть. Они же на людях, да ещё и на работе, боже.

Вдруг чужие губы касаются уха Ёнджуна.

— Хён, ты в порядке? Почему ты дрожишь? — звучит с издёвкой. Парень определённо знает, что он делает.

— Я пытаюсь работать, Су. Прекрати, — ему хочется звучать строго и уверенно, но получается плохо. Художник смеётся, как ребёнок, и целует его в висок, тут же прекращая все манипуляции.

Это очень горячий момент, и Ёнджун признаёт, что теперь ему не хватает прикосновений, поэтому он откидывается назад, опираясь на грудь Субина, и возвращает руку младшего обратно на свою голову. Парень что-то напевает себе под нос, продолжая увлеченно смотреть в экран телефона и игнорировать старшего.

— Продолжай, — робко просит мастер, а Субин молчит, но Ёнджун замечает очаровательную улыбку, которая трогает его губы.

***

Ёнджун заканчивает с работой, когда на улице уже начинает темнеть и солнце медленно клонится к закату. Субин продолжает гладить старшего весь последний час их пребывания в салоне, и теперь идти домой слегка волнительно. В машине художник ведёт себя, как обычно, включает любимую музыку и опускает ладонь на бедро мастера, вспоминая, как то же самое делали его родители, когда он был маленьким. Тогда он не понимал, зачем мама держит папину ногу, и так и не понял этого, когда вырос. Но теперь, когда Ёнджун сидит за рулем, это так естественно — протянуть руку и просто прикоснуться к нему, наконец-то понимая, как это приятно.

— Как твой нос?

— Всё ещё болит, обманщик. Лучше скажи, как я выгляжу теперь? — Субин напрашивается на комплимент, и Ёнджун делает вид, что задумался, не желая сразу говорить правду.

— Ты чертовски горяч, — Субин сжимает бедро парня вместо ответа, и, чёрт возьми, Ёнджун готов запрыгнуть на него так скоро, как это только возможно.

***

Подтверждая свои мысли, как только дверь в квартиру закрывается, Ёнджун сразу же притягивает Субина к себе и впивается в его губы с таким напором, как будто от этого зависит его жизнь. Сейчас его не волнует ничего вокруг. Только Субин и его горячие прикосновения.

Младший только рад такому развитию событий и восторженно отвечает на поцелуй. Темп набирает обороты, их языки переплетаются, и Ёнджун уже не может сдерживать стоны, когда художник просовывает руки под свободную рубашку, мягко оглаживая кожу, покрытую татуировками. Субин определённо начинает лучше работать языком во время поцелуя. Не то чтобы он был ужасен в первые разы, но неопытность была слишком очевидна для Ёнджуна, и он чаще всего брал инициативу на себя, задавая нужный темп и показывал младшему, что и как нужно делать. Сперва это казалось восхитительным и милым, а потом очень горячим, когда Субин наконец-то понял и начал стараться усерднее, но всё равно позволял Ёнджуну управлять процессом и наслаждался этим. Ему нравилось, когда старший говорил ему, что делать. Точно так же, как и в обычной жизни, он позволял Ёнджуну руководить процессом всего, чем бы они не занимались, потому что старшему нравилось чувство контроля и доминирования. Субин, как ни странно, не возражал, но только потому что это был Ёнджун.

— Детка… детка…

— Да, хён?

— Я хочу тебя.

Ох.

— Х-хорошо. Что ты хочешь, чтобы я сделал? — Субин не разбирается в вещах, которые касаются чего-то большего, чем поцелуи и держание за руки. Они никогда ещё не заходили так далеко.

Ёнджун целует его ещё раз и опускается на колени. Субину кажется, что он сейчас упадёт в обморок.

— Всё в порядке? — спрашивает старший, смотря прямо в широко раскрытые глаза покрасневшего Субина. Последний кивает и дрожащей рукой проводит по щеке Ёнджуна, заставляя его таять от прикосновений. К чёрту Субина за то, что он такой милый. Он целует тыльную сторону ладони художника, и тот убирает её, позволяя старшему делать всё, что он захочет.

Ёнджун чувствует, что парень уже наполовину твёрдый, но хочет его ещё немного помучать, поэтому задирает полосатую рубашку и начинает прокладывать дорожку нежных поцелуев и небольших мазков языком от тазобедренных косточек к пупку, очень удивляясь, находя пресс. Он, конечно, раньше чувствовал его под пальцами, но не думал, что визуально это будет так заметно. Оставляя лёгкие хаотичные поцелуи, Ёнджун спускается ниже, стараясь игнорировать мягкие стоны, вырывающиеся изо рта художника, и то, как быстро он твердеет сильнее под его ладонью.

Субин удивлённо выдыхает, когда опускает взгляд вниз и встречается глазами со старшим, который молча просит разрешения стянуть джинсы и нижнее бельё вниз; и как чёрт возьми, можно ответить отказом в такой ситуации? Парень открывает рот, но тут же закрывает его, просто кивая. И этого достаточно для старшего, который быстро стягивает одежду вниз.

Субин забывает, что такое стеснительность, когда Ёнджун аккуратно оставляет первый поцелуй на чувствительной головке члена. Это происходит так неожиданно и быстро, что тихий стон слетает с губ художника. Мастеру нравятся эти отзывчивые звуки, поэтому он прокладывает дорожку поцелуев вниз по стволу, периодически смотря наверх, иногда закатывая свои сияющие глаза. Старшему быстро надоедает дразнить парня, и он высовывает язык, слизывая капельку предэякулята с головки. И блять, блять, блять, его чёртов шарик пирсинга в языке соприкасается с нежной кожей. Картина, открывающаяся Субину выглядит очень порочно, но так великолепно. Красивое лицо Ёнджуна покраснело, но осталось невозмутимым, его прекрасный рот на члене и маленькие руки на бёдрах Субина. Иисус.

— Ты хочешь большего, Субин?

Ёнджун обхватывает головку губами, плавно погружая член в горячее и тёплое нутро своего рта. Субину очень трудно стоять неподвижно и ничего не делать, поэтому он запускает свои длинные пальцы в волосы парня, крепко сжимая и мягко оттягивая светлые пряди.

Старший выпускает член изо рта, а затем проводит языком во всей длине и снова бесстыдно заглатывает ствол. Он первый, кто делает Субину минет. И он хочет остаться единственным.

Головка упирается в заднюю стенку горла, и художник больше не старается сдержать свои стоны, издавая протяжный и хриплый звук, чем возбуждает Ёнджуна ещё сильнее, парень начинает усерднее проталкивать член в свой рот, делая глубокий вдох, пока не чувствует рвотный позыв.

— Ёнджун, детка…

Старший отстраняется, чтобы вздохнуть, быстро заменяя рот своей рукой, двигая ей невероятно быстро, умело выкручивая запястье. Субин оттягивает голову парня за волосы назад, заставляя посмотреть себе в глаза.

— Скажи мне, когда будешь близко.

Затем Ёнджун снова обхватывает губами член парня, и начинает быстро двигать головой, стараясь заставить того кончить. Если честно, он разрешил бы Субину трахнуть свой рот так, как тому только захочется, но сейчас мастер отчаянно нуждается в том, чтобы держать весь процесс только под своим контролем, не позволяя младшему делать никаких лишних движений. Единственное, что он разрешает парню — это легко толкаться бёдрами вперед, тем самым глубже пропихивая член в глотку. Субин беспорядочно стонет, но не так громко, как сам Ёнджун, когда находится на пике наслаждения.

— Хён, ты делаешь всё так хорошо… Мне так приятно…

Старший старательно втягивает щёки, обволакивая член приятной узостью, и старается игнорировать собственные стоны, вызванные сильными рывками за его волос, от которых слезятся глаза. Но это не единственная причина его слёз. Ёнджун всё ещё не может преодолеть свой рвотный рефлекс, и каждый раз, когда он берёт в рот слишком много, раздвигая стенки горла и преодолевая легкое удушье, с его глаз начинают течь слёзы, красиво размазывая макияж.

Затем он вновь давится.

— О чёрт, — но Субина, похоже, вообще не беспокоит этот звук, а лишь сильнее возбуждает.

— Разве тебе не мерзко слушать, как я давлюсь? — хмыкает парень.

Субин выглядит смущённым, и это именно то, чего пытается добиться Ёнджун с самого начала. Он возвращается к делу, и художник стонет сильнее, когда старший снова давится и издаёт грязный и пошлый звук, который заполняет всю комнату. Интересно. Что ещё нравится Субину?

— Я так близко… — но слова застряют у него в горле, когда Ёнджун вдавливает шарик от пирсинга в уретру, осторожно, чтобы не причинить боли, но достаточно для того, чтобы почувствовать холодный металл. Ёнджун подозревает, что Субину нравится пирсинг, и оказывается, как всегда, чертовски прав.

Вскоре Субин ещё раз предупреждает старшего, что скоро кончит, но тот не отрывается, продолжая усердно работать ртом.

Когда художник, наконец, изливается в горячий рот, Ёнджун не двигается с места пока, сперма стекает в его горло, а потом устраивает для Субина целое шоу, медленно отстраняясь, открывая рот и высовывая язык, показывая, что он всё проглотил. Субин готов кончить ещё раз.

— Как ты, детка?

— А… ты действительно задаёшь мне этот вопрос? — Субин тянет старающегося не рассмеяться парня вверх.

— Хочешь, я покажу тебе больше? — Ёнджун смотрит ему прямо в глаза, пока натягивает на парня джинсы слегка дрожащими руками из-за его собственного стояка, который требует внимания.

Субин кивает, всё ещё находясь в послеоргазменных мечтах.

— Ты хочешь меня трахнуть? — Ёнджун вообще не старается фильтровать свои слова, и его ухмылка делает их ещё более эротичными, чем они есть. Субин сглатывает, снова кивая.

— В следующий раз.