Като Хару, кроме недосыпа, невроза и гиперответственности — это ещё и гиперправильность.
Като Хару — это «не подкупай свидетелей», «не превышай скорость», «следуй протоколу», «в смысле «к чёрту полицию»? Мы и есть полиция, Камбэ!»
Поэтому у Хару наверняка есть правильный план на правильную жизнь, чтобы всё, как у людей — жена, дети, квартира в кредит…
И что там ещё бывает у этих, как говорит Хару, реальных людей? Не важно. Важно то, что в этот план совершенно не вписывается Камбэ Дайске.
Самого Дайске это не злит, не бесит, не раздражает — все эти стадии он уже прошёл. У него просто опускаются руки, потому что он правда не знает — как?
Как заставить Като Хару делать не то, что правильно, а то — что он хочет?
Причём делать осознанно и добровольно. Ведь в любом другом случае Хару может сдать назад, сказать, что всё было ошибкой, всё не правильно и не так и вообще, разбирайся с адоллием как-нибудь сам, меня тут в первый отдел обратно звали…
Дайске бездумно листает ленту в смартфоне и прокручивает всё это в голове. Хару копается в своём чемодане, периодически зависая, будто забыв — кто он, где и зачем.
При этом голый торс Хару сбивает Дайске с мысли. Потому что ему хочется… ему в принципе слишком много чего хочется.
А если Дайске чего-то хочется, он привык это получать. Цена не была проблемой. До тех пор пока он не встретил Хару. Ведь все деньги мира бессильны перед его непробиваемой правильностью. И Дайске от этого в шоке, в восторге, в ужасе. У него вся картина мира рушится, между прочим, из-за одного конкретного идиота, который ничего — совершенно, абсолютно ни-че-го — не понимает. И как быть?
Ведь Хару не понимает полунамёков, просто намёков, даже когда прямым текстом говоришь — всё равно нет. Или делает вид, что нет.
Тогда, может, использовать метод наводящих вопросов? А лучше самонаводящихся, с лазерным прицелом вопросов, бьющих точно на поражение, чтобы уж не отвертеться совсем никак.
— Как мне получить тебя, Хару? — спрашивает Дайске.
Вот просто так. Вот просто спрашивает. Потому что вот просто сил его больше нет.
Хару застывает, так и не надев до конца футболку. Опять будто специально испытывая терпение Дайске. В итоге футболка всё же скатывается по рукам вниз, к рубашке. А Хару молча смотрит на него, и в глазах только один вопрос — ты сказал что?
— Ровно то, что ты слышал, — говорит Дайске с железной уверенностью, — и я жду ответ.
Хару моргает, очень медленно. Будто надеясь так выиграть время на раздумья. Смотрит по сторонам, но фотографии в рамках, развешанные по стенам, вряд ли подскажут ему ответ.
— Ну, э-э-м, — тянет Хару.
И Дайске думает, что вот сейчас-то он и даст по тормозам. «Не смешная шутка, Камбэ», «Я не продаюсь», а дальше билет на самолёт в экономклассе и перевод в первый отдел.
Но Като Хару — это всё ещё про умение удивлять, поэтому он говорит последнее, что Дайске бы ожидал услышать:
— Ты мог бы просто попросить.
— Я мог бы что?
— Ну «попросить», — Хару разводит руками, делая самое невинное на свете лицо, но в глазах его что-то нехорошее, что-то, из-за чего сердце Дайске начинает биться быстрее. — Знаешь, это когда говорят, чего хотят, а потом добавляют «пожалуйста».
С каждым словом Хару подходит всё ближе, останавливаясь только в шаге от кресла. Дайске останавливается в шаге от того, чтобы послать Хару к чертям. Потому что представителю семьи Камбэ не пристало просить, но представителю семьи Като на это плевать.
— Давай, Дайске, это не сложно, — от невинности в выражении лица Хару не остаётся ничего. Его улыбка самодовольная и весёлая, почти такая же, как, вероятно, бывает у самого Дайске.
Хару всё же не дал по тормозам. У него их просто сорвало. Навигатор вырублен, верный курс потерян, и он сам не знает, куда его несёт. И это прекрасно.
Хару наклоняется ближе, Дайске подаётся вперёд, потому что как минимум в этом он проигрывать не собирается.
Они замирают друг напротив друга. На расстоянии вздоха, одного быстрого движения, одного отчаянного мгновения.
Дайске приходится вцепиться руками в подлокотники, чтобы не сорваться, чтобы не притянуть Хару к себе и…
— Пожалуйста? — выдавливает Дайске через силу. Непривычное слово царапает язык как горькое лекарство.
— Что, прости? — каждое слово Хару теплом пробегает по коже. — Не расслышал.
«Так сходи к врачу уши проверь», — злится Дайске. Если бы ему только не претила сама идея сокрытия убийства, то Хару сейчас уже бы…
Дайске делает глубокий вдох, успокаивается. А потом всё же подаётся вперёд так резко, чтобы Хару не успел среагировать. Так чтобы успеть обхватить его шею руками, прислонить губы почти к самому уху, так чтобы едва-едва касаться, и выдохнуть:
— Пожалуйста, Като Хару, будь моим, я нуждаюсь в тебе больше, чем когда-либо в ком-то нуждался.
Как оказалось, самообладание Хару всё же небезгранично. Оно кончается даже чуть раньше, чем Дайске успевает закончить фразу.
Хару шумно выдыхает ему в шею, так что мурашки пробегают по всему телу. Так что становится очень жарко в этом свитере, и Дайске надеется, что Хару додумается его снять.
А пока Хару притягивает его ближе, замирая в нескольких сантиметрах от губ.
— Я могу?.. — спрашивает он обжигающим шёпотом.
— Ну попробуй.
Дайске не знает, кто раньше сокращает расстояние, касается губами чужих губ. Не знает, кто целует глубже, с большей жадностью, с большей нежностью.
Зато Дайске знает, что у Хару мягкие волосы и немного шершавые обветренные губы. Что он обнимает крепко, но осторожно, даже бережно. Что едва ощутимо вздрагивает, когда рука Дайске с плеч соскальзывает ему на грудь.
Ещё Дайске знает, что Като Хару — это тот, за кого ему пришлось дороже всего заплатить. Но гордость Дайске это переживёт.
Потому что баланс - безлимитен.