Лань Сичэнь почти жалел, что напросился присутствовать при семейном разговоре, а осознав, о чем идет речь, не ушел в тот же момент. Однако увидев, как под конец помертвело лицо А-Яо, он не мог уже убеждать себя, что следовало проявить сдержанность. Что бы ни произошло в прошлом, сейчас А-Яо требовалась хоть какая-то опора.

      Лань Сичэнь шагнул к застывшей семейной паре и аккуратно отцепил пальцы Цинь Су от ворота А-Яо. Тот пошатнулся, словно только тонкие женские руки и поддерживали его в вертикальном положении, и Лань Сичэню пришлось подхватить его под руку. Подумав, он помог названому брату сесть, после чего обратился к Цинь Су:

      — Госпожа Цзинь, пожалуй, нам всем следует немного успокоиться. Давайте вы тоже присядете, а я позабочусь о чае.

      — Вы считаете, что чай тут поможет? — скривила губы в горькой усмешке Цинь Су, но все же обессиленно рухнула на циновку.

      Лань Сичэнь, уже приступивший к завариванию чая, бросил на нее быстрый взгляд из-под ресниц. Цинь Су была очень красивой и изящной женщиной, и Лань Сичэнь, несмотря на собственную тоску, никогда не удивлялся, что А-Яо ее полюбил. Сейчас же он лишний раз поразился, как Цзинь Гуаншаню раз за разом удавалось плодить столь отличающихся друг от друга детей. Цинь Су ни капли не походила ни на своего похотливого отца, ни на внезапно обнаружившихся братьев. Даже зная о родстве, разглядеть его на этих лицах было невозможно.

      Безмятежно за чай взялся только Мо Сюаньюй, которого, казалось, искренне забавляла сложившаяся ситуация. А-Яо вынужден был поднести чашку к губам обеими руками, которые едва заметно дрожали. Цинь Су чашку взяла, однако отпить даже не попыталась. Она сверлила своего мужа пронзительным взглядом.

      — Что с А-Суном? — повторила она наконец свой вопрос, и Лань Сичэнь против воли неуютно повел плечами. Если бы подобным тоном спрашивали его, он не сумел бы не ответить.

      — А-Су… — измученно вздохнул А-Яо. — Поверь мне, ты не хочешь этого знать. Ты отплакала свое, успокойся, пожалуйста.

      — Я сама решу, чего я хочу знать, а чего нет, — низко, с угрожающими нотами в голосе произнесла А-Су. — Хватит решать все за моей спиной! Я допускаю, что все эти годы ты продолжал видеть во мне ту беззащитную девочку, которую спас когда-то, однако не смей становиться между мною и моим сыном!

      А-Яо прикрыл на мгновение глаза. Он колебался, и Цинь Су поторопила его:

      — Хватит подбирать слова! Я знаю, что ты мастер играть ими. Скажи как есть!

      — А-Сун… не должен был жить, — с трудом выдавил из себя А-Яо и тут же вскинул руку, не давая жене гневно возразить. — Он рос, и с каждым месяцем становилось все заметнее, что он сильно отстает от своих сверстников. А-Лин в его возрасте уже вовсю бегал и говорил связными фразами, а А-Сун даже не пошел и едва мог произнести слово-другое…

      — О да, А-Лин, золотой мальчик! — обиженно фыркнула Цинь Су. — Главное достояние ордена Цзинь! Он всегда был тебе дороже собственного сына!

      — Ты знаешь, что это не так! — возмутился А-Яо. — А-Лин лишился родителей… А орден он все равно когда-нибудь унаследует по праву.

      — А у А-Суна были только мы… — глаза Цинь Су наполнились слезами, и губы ее задрожали. — Мы должны были его защищать!

      — Я защитил, — А-Яо вновь закрыл глаза, то ли окончательно растеряв все свои силы, то ли не желая видеть ее слез. — Так, как мог. А-Суну не было бы жизни в Башне Золотого Карпа. Даже если бы — если бы! — никто не заподозрил в нем плод кровосмешения, его ждали бы ежедневные насмешки и унижения. Того же А-Лина никто не щадит, хотя он вполне способен дать сдачи, а что было бы с А-Суном? Ты не могла бы держать его вечно подле своей юбки, и он бы познал всю силу людской злобы!

      — Ты его не убил? — тихонько спросила Цинь Су, не отводя от него пристального, почти зачарованного взгляда.

      А-Яо поколебался немного, собираясь с духом.

      — Я не смог, — признался он. — Хотел — да. Потому что не верил, что у А-Суна может быть нормальное будущее. Думал, что так будет милосерднее…

      Цинь Су издала протестующий вопль, и А-Яо вскинул на нее больной взгляд.

      — Но я не смог! — повторил он. — Это и мой сын тоже. Я просто хотел, чтобы его жизнь, какой бы она ни была, прошла спокойно и беспечально.

      — Где он? — Цинь Су наклонилась к нему, ее глаза сияли почти безумным блеском. — Куда ты спрятал моего ребенка?

      — Он в безопасном месте, — продолжал удерживать последние бастионы А-Яо. — В тихом и безмятежном. Таком, где его никто не побеспокоит.

      Лань Сичэнь внезапно обнаружил, что взгляд Цинь Су уперся в него. Он недоуменно сморгнул, не сразу поняв, отчего она смотрит на него с такой укоризной. Однако А-Яо, проследив за взглядом жены, покачал головой.

      — Нет, А-Сун не в Облачных Глубинах, — заявил он. — А-Су, ты же понимаешь, что я не мог попросить эргэ о подобном… Кроме того Облачные Глубины отнюдь не являются таким уж уединенным местом. Там много учеников, и своих, и приглашенных, и время от времени собираются конференции. К тому же…

      Он слегка замялся, но потом все же закончил с едва заметной горечью в голосе:

      — К тому же у ордена Гусу Лань жесткие требования к адептам. У них не должно быть ни физических, ни умственных недостатков.

      Лань Сичэнь потупил взор. Все, что сказал А-Яо, было правдой, однако от осознания, что тот не доверил бы ему своего сына — не счел бы даже возможным попытаться доверить — стало неожиданно больно. А-Яо с отчаянностью укрывал от своего названого брата все, что могло бросить на него тень, так боялся малейшего пятна на себе, что не мог поделиться даже своим горем.

      — Где бы он ни был, я хочу видеть моего сына! — отрезала Цинь Су, которой не было никакого дела до душевных метаний Лань Сичэня. — И ты немедленно отведешь меня к нему!

      Цинь Су недаром вот уже почти десять лет была хозяйкой в Башне Золотого Карпа. С тех пор, как она взяла заботу о внутренних делах на себя, А-Яо смог полностью сосредоточиться на работе и с орденом, и со всеобщими вопросами. В управленческих талантах Цинь Су не уступала мужу… точнее, брату.

      Именно она занялась организацией предстоящего путешествия. Ее совершенно не волновало, какие еще у них могут быть дела: с тех пор, как Цинь Су узнала о сыне, ее не интересовало даже то, что мужа у нее теперь получилось как бы два, и оба — не совсем настоящие. Про восстановление тела Не Минцзюэ не рискнул заикнуться даже Лань Сичэнь, не то что А-Яо. Им обоим, а с ними заодно и Мо Сюаньюю, пришлось просто принять как данность, что все их планы откладываются до лучших времен.

      Правда, А-Яо все же попытался предложить подождать хотя бы до Совета кланов, чтобы потом полностью сосредоточиться на поездке, однако Цинь Су наградила его таким взглядом, что А-Яо счел за лучшее умолкнуть и больше никогда не произносить при ней вслух ничего подобного.

      Если бы у Цинь Су была такая возможность, она бы просто заставила А-Яо отвезти ее к сыну. Однако ситуация осложнялась тем, что в нынешних условиях А-Яо держаться на мече не мог. Сама Цинь Су достигла приличных результатов в самосовершенствовании и летала неплохо, но все же она никогда не путешествовала на дальние расстояния и уж тем более никогда не брала пассажиров.

      — Мы возьмем паланкин, — заявила Цинь Су, когда А-Яо, смирившись с ее настойчивостью, осторожно указал ей на предстоящие сложности. — И долетим до Облачных Глубин.

      У Лань Сичэня никто не спрашивал, согласен ли он принять у себя ланьлинскую «делегацию». Впрочем, протестовать он тоже не видел никаких резонов. Цинь Су была права: для всех визит Цзинь Гуанъяо в Облачные Глубины не станет ничем удивительным, а те, кто был в курсе «нездоровья», поймут как желание старшего названого брата помочь младшему, так и желание самой Цинь Су сопровождать мужа. Адепты, которым предстояло нести паланкин, наверняка не задержатся в Облачных Глубинах: Цзини неизменно там отчаянно скучали. Если А-Яо и приезжал в чьем-то сопровождении, то отпускал своих адептов развлекаться в Цайи.

      Расчет был верным, и план разыгрался как по нотам. Единственной проблемой, как позже узнал Лань Сичэнь, стал Мо Сюаньюй, который всю дорогу норовил выглянуть из паланкина наружу, и А-Яо пришлось удерживать его силой.

      В самих Облачных Глубинах все тоже сложилось как нельзя лучше: Ванцзи еще не вернулся, занятый курированием юных адептов, а все внимание дяди поглощал очередной поток приглашенных учеников. Сичэнь любил такие ситуации, когда объясняться надо было постфактум. Во-первых, до объяснения дело вообще могло не дойти — и это был наилучший вариант. Во-вторых, Сичэнь не сомневался в силе своей обезоруживающей улыбки, которая на подавляющее большинство людей действовала успокаивающе. И в-третьих, Лань Сичэнь с детства знал, что аргументированно доказать, что сделал что-то правильно, гораздо проще, чем заранее выпросить на это разрешение.

      Например, дядя совершенно точно был бы не рад, если бы увидел, кто встречает их возле самых стен Облачных Глубин. Сам Лань Сичэнь достаточно спокойно отнесся к тому, что один из бывших учеников Гусу Лань организовал свой собственный орден. Ему было не слишком приятно, что многое в этом «новом ордене» было скопировано у Гусу Лань настолько, что доходило почти до нелепой пародии, но все же это не шло ни в какой сравнение с возмущением Лань Цижэня. Впрочем, дядю Лань Сичэнь тоже понимал: тот каждого неидеального ученика считал своим личным провалом, а Су Миншань по меркам Лань Цижэня идеальным считаться никак не мог.

      Су Миншань радостно просиял при виде Мо Сюаньюя и поклонился ему так низко, словно не был главой пусть нового, но все же собственного ордена. Перед госпожой Цзинь он тоже склонился почтительно, выглядя при этом слегка растерянным. А-Яо достался удивленный взгляд, а Лань Сичэню — строго выверенный этикетом поклон.

      Лань Сичэнь и сам не смог бы объяснить, откуда в его сердце взялась эта мелочная, недостойная благородного мужа радость, когда он отметил, что Су Миншань перепутал. Тот не догадался о подмене и был ошарашен, когда со знакомыми интонациями заговорил с ним «Мо Сюаньюй».

      — Н-но… глава ордена Цзинь… — растерянно пробормотал Су Миншань, недоверчиво переводя взгляд с А-Яо на Мо Сюаньюя и обратно. — Как… как такое возможно?

      — Мы и сами бьемся над разгадкой этого вопроса, — устало улыбнулся ему А-Яо. — Однако сейчас у нас возникла другая, более насущная проблема.

      — Если я могу чем-то помочь… — тут же с готовностью кивнул Су Миншань, однако Цинь Су, не желая больше ждать, вмешалась в разговор:

      — Мой муж сказал, что у вас наш ребенок. Это так?

      Су Миншань встревоженно взглянул на А-Яо, и Лань Сичэнь ощутил, как сердце кольнуло некое неведомое ему ранее чувство. Столько в этом взгляде было доверия и неприкрытой готовности действовать во благо.

      Однако А-Яо лишь легонько качнул головой.

      — Скажи ей, Миншань, — велел он. — Она и так уже все знает…

      — Да, госпожа Цзинь, — вновь почтительно поклонившись, подтвердил Су Миншань. — Он у нас в Молин Су.

      Цинь Су шагнула к нему, и в ее взгляде полыхнула такая ярость, что Су Миншань невольно попятился от нее, глядя на ее гневное лицо широко распахнутыми глазами.

      — А-Су! — поспешил вмешаться А-Яо. — Миншань действовал по моей просьбе! Он все эти годы заботился об А-Суне и желал ему только добра!

      — Я хочу видеть моего сына! — решительно отчеканила Цинь Су, но все же остановилась.

      Су Миншань вновь посмотрел на А-Яо, словно спрашивал у него совета. Тот лишь кивнул, и Су Миншань принял его выбор.

      Орден Молин Су располагался совсем недалеко от Гусу Лань, и добраться туда не составляло труда. Лань Сичэнь ранее никогда не был здесь: орден был слишком маленьким, и ему не доводилось стать местом встречи заклинателей. Однако сейчас, поглядывая по сторонам, Лань Сичэнь мог убедиться, что даже в обстановке были почти полностью скопированы Облачные Глубины. Не хватало легкой туманной дымки, окутывающей горизонт — Молин Су находился не в горах, — да площадь была значительно меньше, но в архитектуре и в системе планировки все очень напоминало Лань Сичэню родной орден.

      Из достоинств следовало отметить, что здесь было столь же тихо и спокойно, как и в Облачных Глубинах. Тренировочные площадки, несомненно, располагались в отдалении от большинства общих мест, и потому, идя по дорожкам, можно было слышать разве что пение птиц, но никак не крики и лязг мечей.

      — Сюда, пожалуйста, — Су Миншань почтительно указал госпоже Цзинь путь. — Вот только…

      Он в очередной раз покосился на А-Яо, словно прося у него совета или разрешения. Тот вздохнул и пояснил лично:

      — А-Сун не любит посторонних…

      — Я не посторонняя! — перебила его Цинь Су. — Я его мать!

      — Да, но он не помнит этого, — терпеливо пояснил А-Яо. — Он не помнит также, что я — его отец, хотя меня он время от времени все же видит. А-Сун… вообще не очень хорошо запоминает людей.

      — К сожалению, это так, — подтвердил Су Миншань и тут же торопливо добавил. — Это я к тому говорю, чтобы вы… не бросались к нему сразу. Он может… испугаться.

      Госпожа Цзинь презрительно фыркнула, а Лань Сичэнь посмотрел на своего бывшего адепта с удивлением. Как могла маленькая хрупкая женщина напугать кого-либо?

      По дороге они чуть не потеряли Мо Сюаньюя, который, заскучав и отстав от остальной компании, едва не свернул на другую дорожку, однако в конце концов достигли цели своего пути.

      Это место выглядело как один из самых потаенных уголков Молин Су. Здесь царила поистине звенящая тишина, а цвета было всего три: зелень травы и кустарников, голубизна неба да белизна песчаных дорожек и небольшого аккуратного домика. На крыльце сидел маленький мальчик, а чуть поодаль пристроилась женщина средних лет, не сводившая с него глаз. Мальчик так сосредоточенно выкладывал на светлом, почти белесом дереве разноцветные камушки, что совершенно не заметил появления новых взрослых. Женщина привстала было им навстречу, однако Су Миншань махнул ей рукой, и она осталась на месте.

      Они подошли ближе и остановились. Цинь Су попыталась сделать еще несколько шагов, однако А-Яо мягко перехватил ее за руку и что-то шепнул на ухо. Лань Сичэнь, почти против воли, внимательно присмотрелся к мальчику.

      Лань Сичэнь знал, что А-Суну сейчас должен был идти одиннадцатый год, но ребенок на крыльце выглядел младше. Пожалуй, Лань Сичэнь не дал бы ему и восьми. Однако, тем не менее, сразу же бросалось в глаза, что это ребенок А-Яо. Черты лица имели поразительное сходство, такое, что у Лань Сичэня защемило в груди. Так вот, значит, как выглядел А-Яо в детстве? Такой маленький, такой невозможно хрупкий…

      — А-Сун… — прошептала рядом госпожа Цзинь, прижимая свободную руку к губам. По щекам у нее потекли слезы. — А-Сун!..

      Второй раз она пусть несколько приглушенно, но все же выкрикнула имя, и ребенок на крыльце вдруг бросил свое занятие и сжался, прикрывая уши. Су Миншань белой тенью скользнул к нему и, присев рядом, тихонько заговорил:

      — Все в порядке, А-Сун, все хорошо. Никто не шумит. Все спокойно.

      Мальчик посидел еще немного, прижимая ладони к голове, но потом все же неохотно опустил их. Он вновь потянулся к камушкам, однако Су Миншань, улучив момент, подхватил его на руки и поднял вверх. Он повернулся к остальным, но сделал по направлению к ним лишь пару шагов, оставаясь на расстоянии. Сейчас появилась возможность хорошенько рассмотреть лицо ребенка, столь однозначно выдающее родство.

      Вот только, осознал Лань Сичэнь с ужасом, если большие круглые глаза А-Яо сияли умом, то точно такие же глаза А-Суна выглядели тусклыми и пустыми. Казалось, ребенка совершенно не заинтересовали новые лица, он словно бы даже не видел их. Его взгляд рассеянно скользил по деталям пейзажа, пока не уткнулся в одну точку.

      — Попробуйте подойти, — почти беззвучно, едва ли не одними губами предложил Су Миншань госпоже Цзинь.

      Та послушалась и сделала несколько шагов по направлению к ним. Мальчик вздрогнул и уставился на нее. Цинь Су вспыхнула от радости, однако Лань Сичэнь почти одновременно с этим осознал, что А-Сун смотрит не на ее лицо, а на то, как солнечные лучи играют на драгоценных камнях изящной шпильки, скрепляющей ее прическу.

      Госпожа Цзинь остановилась совсем рядом с ними. Су Миншань сильно уступал в росте Лань Сичэню, однако был значительно выше А-Яо и уж тем более Цинь Су. Когда он держал А-Суна на руках, лицо мальчика находилось примерно на уровне ее головы. А-Сун протянул руку и ткнул пальцем в замысловатую подвеску на шпильке. Та покачалась, снова засверкав. Он толкнул ее еще раз, затем еще, казалось, полностью сосредоточившись на своем занятии.

      Цинь Су не удержалась и, перехватив тонкую детскую ручку, поднесла ее к своим губам и поцеловала. Лицо А-Суна сморщилось, и он тут же постарался вырвать свою руку. Освободившись, он вновь потянулся к шпильке.

      — Красиво! — произнес он вдруг. — Хочу! Дай!

      Цинь Су, недолго думая, собралась было вынуть шпильку из прически, но Су Миншань с тревогой на лице воспротивился.

      — Госпожа Цзинь, не надо! — взволнованно попросил он, все же не повышая голоса. — Не давайте ему ничего острого!

      — Дай! — повторил А-Сун тем временем настойчивее. — Хочу! Дай!

      — Пока вы делите шпильку, можно я поиграю в камушки? — вдруг раздался голос Мо Сюаньюя.

      Опомнившись от завораживающего в своем безумии зрелища, Лань Сичэнь перевел взгляд на крыльцо, где уже расположился Мо Сюаньюй. Он успел разрушить созданное А-Суном построение, и теперь подбрасывал каждой рукой по камушку.

      А-Сун издал воинственный вопль и, извернувшись в руках Су Миншаня, умудрился соскользнуть вниз. Бросившись к своим сокровищам, он с неожиданной силой оттолкнул Мо Сюаньюя подальше от них, а затем вцепился в его руки, пытаясь забрать зажатые в них камушки.

      Окажись Лань Сичэнь на месте Мо Сюаньюя, он, несомненно, тут же отдал бы ребенку его игрушки. Однако Мо Сюаньюй, как Лань Сичэнь успел уже осознать, и сам недалеко ушел в своем развитии. Он вцепился в свою добычу, и верещали они с А-Суном вскоре на пару.

      Су Миншань тяжело вздохнул и достал гуцинь. Его игра даже столько лет спустя не стала столь же искусной, как у адептов Гусу Лань, однако успокоительную мелодию он все же сыграл достаточно чисто. Ее вполне хватило для того, чтобы женщина, все время так и просидевшая в отдалении, забрала у притихшего Мо Сюаньюя камушки и вручила их обратно А-Суну. Тот тоже унялся, на лицо его вернулось спокойное и равнодушное выражение, и он вновь принялся складывать одному ему понятную картинку, словно бы моментально позабыв о надоедливых взрослых.

      Су Миншань увел всех обратно и предложил гостям обед. Впрочем, должное ему сумел воздать только Мо Сюаньюй, с готовностью набрасывавшийся на любую еду. Лань Сичэню кусок не лез в горло, как и А-Яо, который сидел бледный и молчаливый. Су Миншань, то и дело краснея и заикаясь, рассказывал засыпавшей его вопросами Цинь Су о ее сыне. Глаза у госпожи Цзинь покраснели от то и дело проливающихся слез, однако слушала она внимательно.

      Лань Сичэнь едва не упустил момент, когда А-Яо тихонько выскользнул из-за стола. Последовав за ним, Лань Сичэнь вскоре вышел на крытую галерею, огибающую дом. А-Яо стоял к нему спиной, судорожно сжимая руками перила.

      — Ты думаешь, что я совсем дурной человек, эргэ? — спросил, не оборачиваясь, А-Яо. Походка Лань Сичэня была легкой и почти беззвучной, однако А-Яо слишком хорошо ее знал. — Я не могу любить своего сына… Я такой же, как и мой собственный отец!

      — Нет! — Лань Сичэнь подался к нему и, не думая, положил руки на плечи. — А-Яо, как ты можешь сравнивать?

      — Я избавился от него… убрал с глаз долой, — плечи А-Яо сжались под его ладонями. — Отдал чужим людям…

      — Ты позаботился о нем, — уверенно произнес Лань Сичэнь. — Ты был прав: А-Суну не было бы жизни в Башне Золотого Карпа. Ты поступил так, как лучше для него. Ты не бросал его!

      А-Яо покачал головой.

      — Я так ненавижу… — прошептал вдруг он. — Я так ненавижу этого урода, который по прихоти судьбы стал моим отцом! Он наплодил больных ублюдков по всей стране, и мы буквально обречены наталкиваться друг на друга!

      Лань Сичэнь коснулся губами макушки А-Яо, сдвигая ладони с плеч на грудь и прижимая худощавое, вздрагивающее от рваного дыхания тело поближе к себе.

      — Если бы я мог, я бы с радостью убил бы его еще раз! — выпалил А-Яо, продолжая задыхаться. — Слышишь, эргэ? Я убил своего отца! Убил эту похотливую тварь, этого негодяя, который ни в грош не ставил мою мать, который признал меня только для того, чтобы унижать и поносить, который изнасиловал жену своего верного вассала, который самой жизнью своей допустил, чтобы я вступил в брак с единокровной сестрой и породил на свет ребенка, которому отказано даже в разуме!

      Лань Сичэнь прижимал его к себе все сильнее и сильнее. Сердце А-Яо отчаянно колотилось об его руку, заходясь в немыслимом ритме. То, что говорил А-Яо, было невыносимо, но еще более невыносимым казалось то, что произошло.

      — Я чудовище, эргэ, — на грани слышимости прошептал А-Яо. — Но я ни о чем не жалею, слышишь? Ни о чем! Только о том, что нельзя было убивать его снова и снова!

      Умом Лань Сичэнь понимал, что ему следовало бы ужаснуться. Сыновняя почтительность — одна из высочайших добродетелей, и жалок тот человек, кто не питает уважения к предкам. Однако Цзинь Гуаншаня и правда было нелегко уважать, поэтому, если Лань Сичэнь чему и ужасался в данный момент, то только тому, сколько боли пришлось пережить, а затем скрывать в глубине души А-Яо.