На следующее утро они притворяются, что ничего не произошло.

Осунувшееся лицо старшего брата не выражает эмоций, и Гааре хочется расшевелить его. Гааре хочется внимания. Гааре хочется тепла.

Канкуро молча возит вилкой по тарелке, мерзкий скрип заставляет младшего поежиться.

— Не молчи.

Гаара не приказывает — просит.

Канкуро хмурится. Он молчал слишком долго, потому что в молчании прячется иллюзорное спокойствие. Как будто бы ничего и не происходит. Как будто и нет никакого зла, если не сплетать его в слова и не выпускать наружу.

— Хоть что-нибудь скажи, — Гаара смотрит умоляюще, как побитая псина.

Канкуро отворачивается. Он не хочет смотреть на него.

Младший встает со своего места, подходит близко, так, что мышцы Канкуро напрягаются, садится на корточки.

Пытается посмотреть в глаза, кладет руку на бедро — примирительно, без собственнической похоти.

Прикосновение жжет кожу, словно ее разъедает, словно она покрывается нарывами и волдырями.

— Прости меня, — шепчет он, — Прости меня.

Гаара кладет голову на свою рук, жмурится. Канкуро ненавидит себя.

— Я был не в себе.

Старший продолжает молчать, только рефлекторго поджимает губы в брезгливости.

— Я хочу, чтобы все было хорошо. Ладно? Я все исправлю. Честно. Все будет хорошо.

Канкуро скидывает брата с себя, и тот припадает на пол от неожиданности.

На миг его глаза кажутся безумными и злыми, но тут же становятся жалобными.

Канкуро ненавидит эту жалобность. Мать смотрела так же на Темари, когда приносила ей лекарства.

Сердце Канкуро сжимается.

Своевольной, смекалистой и бесстрашной сестре всегда будет пятнадцать. Цена маминой любви — ее жизнь, ее будущее, ее молодость, ее дети — всего этого не случилось потому, что нет никого лучше мертвых маленьких девочек. Особенно если это твоя дочь. Карура убила ее до того, как из бутона она превратилась в цветок. Карура убила ее, чтобы Темари никогда не выросла.

Канкуро стискивает зубы до боли. Он должен найти Темари и рассказать всем, что произошло. Каждая новая секунда его молчания — плюс один грех на страшный суд.

— Мы едем домой, — сдавленно говорит он, пытаясь решиться.

Гаара смотрит на него непонимающе, его глаза застыли в изумлении.

— И мы должны все рассказать.

Младший вскакивает, хватает за лицо, смотрит в глаза.

— Что рассказать? — он сводит брови на переносице, вглядывается в глаза как в душу.

— О Темари, — благоразумно осторожничает Канкуро. Он еще и сам не знает, сможет ли противостоять и матери, и брату. Слишком стыдно. Слишком горько. И страшно — по самым неправильным причинам.

Возможно, если они вернутся, они уже больше никогда не выберутся из родного дома. Наверное, это и есть расплата за соучастие.

— И мне нужна твоя помощь.

Гаара выпускает его лицо и выдыхает.

— А что мне за это будет?

— Не знаю. Может, из-за одного хорошего дела на своем счету тебе будет легче, когда ты попадешь в ад.

Гаара кривит рот в усмешке.

— Даже когда я тебе нужен, ты не можешь быть добр ко мне.

— Гаара, то, что я все еще терплю тебя здесь — библейская благодетель.

— Ты не читал библию.

— Нет. Даже не притворялся. Возможно, именно поэтому мне и было позволено уйти.

Гаара кидает на него озлобленный взгляд.

— Ты знаешь, каково мне было как ты ушел?

— Не начинай… — отмахивается Канкуро.

Младший брат смотрит на него по-хищнечески, словно готовится напасть.

— Вся мамочкина любовь обрушилась на меня. Уже через полгода у меня стали крошиться зубы.

— Прекрати, — Канкуро прикрывает лицо, небрежно и показательно.

Гаара подрагивает. Проводит языком по осколкам зубов во рту — они оставляют едва заметные жгучие царапины. Стискивает кулаки.

Канкуро чувствует, как пространство заполняется болью и призраками прошлого. От них веет холодом, болезнью и смертью.

— Ты такой же, как она, — шепчет он.

Гаара стоит как будто бы в оцепенении, а потом его рука уже смыкается вокруг горла.

У него в глазах слезы и эхо родового проклятия.

Канкуро бьет его по лицу — брат отпускает. Старший понимает, что он и не собирался драться. Просто… не сдержал эмоций. Гаара — маленький сумасшедший братик.

— Ты ведь тоже хочешь убить меня, правда? Насильно привязать к себе. Так давай. Намешай мне лекарство с крысиным ядом и убеди его выпить, — в запале говорит через нервный смех Канкуро, и улыбается.

Брат всхлипывает с дрожью, пытается сдержать подскуливание от обиды.

— Если бы я этого хотел, то уже сделал бы, — его голос неровный, срывающийся.

— А разве ты не пытался?

— Нет! — кричит он.

Отчаянный плачь вырывается наружу.

— Я ведь правда люблю тебя, — говорит Гаара и размазывает слезы по лицу.

Канкуро хочется убить их обоих. Возможно, ему и предоставится такой шанс. Но только после того, как он добьется справедливости для сестры.

— Любишь — докажи, — скалится он.

Гаара льнет к нему, прижимается, плачет в плечо.

У Канкуро чудовищно болит голова. Хочется выпить. Хочется сбежать. Бросить все. Зассать. Напиться и исчезнуть, залечь на дно, и так снова и снова, пока все не решится за него.

— Что мне сделать, чтобы ты мне поверил? Разве я и так не делаю слишком много?

— Ты даже помочь мне не хочешь.

— Канкуро! Я не буду помогать тебе до тех пор, пока ты мне не ответишь! Я не богадельня, — младший всегда так легко и быстро переходит от рыданий к угрозам, от угроз до увещеваний, от увещеваний до торга…

— То есть любовь твоя условная, да? Я должен быть хорошим послушным мальчиком?

— Не должен! — снова прикрикивает Гаара, — Но ты хочешь, чтобы я сделал что-то для тебя, при этом ты только и делаешь, что отталкиваешь меня, так не пойдет.

— А ты хочешь, чтобы я дал тебе свою любовь, и только все время делаешь мне больно, — спокойно говорит старший.

— Любовь это боль, — серьезно говорит младший.

— Любовь это что угодно, но не то, что было у нас, — Канкуро имеет в виду всю их семью, насквозь прожженую больным злом и жестокостью, — Тех, кого любят, не сажают на цепь и не лечат насмерть.

— Откуда ты знаешь? — Гаара смотрит в глаза. Снова.

— Знаю! — прикрикивает Канкуро, переставая выдерживать этот разговор.

— Но мне больно от того, что ты не подпускаешь меня к себе! Твою любовь тоже нужно заработать!

От головной боли перед глазами мерещатся вспышки.

— Хорошо, Гаара. Будет по-твоему, — старший поджимает губы, усталость накатывает штормовыми волнами, — Делай что хочешь с моим телом. Делай мне больно. Лечи меня. Как хочешь. Если это то, что тебе нужно — бери.

Младший молчит.

Младший тоже знает цену молчанию.

Младший тоже делает вид, что оно помогает.

— Бери что хочешь. Но мы должны найти Темари. Мы должны найти правду и предать ее огласке.

Гаара трет глаза, смотрит в пол.

— Я согласен помочь тебе, если ты… не уйдешь. Если просто будешь рядом. Идет? — его голос глухой, словно он доносится из пыльного подвала их дома.

— Серьезно? — с усталой насмешкой выплевывает Канкуро.

— Я правда люблю тебя.

— Да иди ты, — из старшего вырывается нервный смешок.

Гаара хочет верить, что он не такой, как мама. Гаара хочет верить, что у него есть шанс.

Может, брат потеплеет к нему, если они вернутся домой вместе.

Гааре совсем не сложно молчать, если это нужно.