отвратительно

— и сегодня ты в стельку, серьёзно?

венти не сразу поворачивается на голос — до боли, до замирающего сердца знакомый. сначала закрывает мутные глаза, натягивает на бледное лицо улыбку и только потом осмеливается встретиться с чужим взглядом. делает вид, будто не с первого раза узнал.

 — о, сяо! приветик! а ты все также не хочешь присоединиться?

предсказуемо, на лице адепта отвращение. предсказуемо, он едва ли не отшатывается от резко сокращающего между ними расстояние венти. предсказуемо, тот только растягивает губы ещё шире и хихикает, словно увидел нечто очень смешное.

 — отвратительно.

 — ну конечно, это же я, — венти стреляет в него глазами, словно заигрывает (хотя он совсем нет), и лицо сяо приобретает такое странное нечитаемое выражение, что ему сразу же хочется отвести взгляд. и правильно — венти уже забывается.

такие вечера рядом с первым попавшимся заведением, где за пару часов бренчания на лире нальют хотя бы бокальчик (а благодарные слушатели пожертвуют чуток звонких монет) для него — рутина. ощущение, когда алкоголь течёт по венам и сглаживает мысли, стирает на время прошлое, настоящее и будущее — тоже её часть.

а вот моменты, когда сяо его внезапно находит (может быть, просто был рядом по своим геройским делам) — точно нет.

и они не то чтобы близки или даже общаются — венти предпочёл бы назвать их просто знакомыми (хотя для того, чтобы помочь сяо он сорвался бы из любой точки мира). сяо просто запомнил его имя и иногда добровольно ищет его компании — и венти до сих пор неистово сопротивляется мыслям о том, что это может значить.

для сяо он, наверное, выглядит как олицетворение свободы — божество ветра, вечно счастливое и милосердное. чрезвычайно сильное, потому что способно дарить её другим. но венти как никто другой знает, как обстоят дела на самом деле.

лунный свет делает из сяо почти что такое же божество, даром что он и так не смертный. играет холодными отсветами на идеальной коже лица, отражается в радужках, вплетается стальным блеском в тёмные волосы — не оторвать взгляда.

смотря в золотистые глаза, венти почему-то хочет протянуть к сяо руки, насладиться ощущением чужого скрытого за толстой стеной отчуждения восхищения, воспользоваться этими светлыми чувствами, которые адепт сам себе запрещает (но не до конца, потому что они в том числе держат его на плаву).

и это порочное желание жжёт грудину, жжёт усталые глаза, жжёт просто так само его существо, напоминая.

напоминая, что венти — ненадёжный ветер, лёгкий на подъем бриз, который испарится, как только получит свое; который способен только на краткие мгновения освежить, затем неминуемо исчезнув.

напоминая, что от чего-то серьёзного он просто сбежит, как только чужая рука попытается прикоснуться к его черной-черной и тяжёлой душе.

что ему нужны только мимолетные эмоции и малость внимания, а не кто-то другой под кожей.

а сяо не такой. с сяо или серьёзно, или никак вообще — руки не переломает, но сам разобьётся, точно дорогущая древняя ваза (а у венти никогда не было денег оплачивать ущерб).

сяо скрещивает руки на груди, смотрит — то прямо и отталкивающе, то взгляд отводит, словно не зная, что делать. и это уже знак. это уже намёк — и венти не тупой, чтобы не понимать.

ему часто удобно прикидываться, что он ничего не понимает, и вообще, ха, ты что-то чувствовал? боже, извини, я ни слухом ни духом, честно! это все должно было быть несерьёзно!

прости, ладно? и забудь.

но с сяо… с сяо так не выйдет. венти внезапно страшно на него смотреть, не то что трогать. венти страшно неосторожным дуновением ветра сбить его с тоненькой вершины эмоциональной стабильности в бездну, в абсолютное безумие (и не то чтобы страх этот был безосновательным).

он улыбается, солнечно-ярко, как всегда, конечно, но в голове одно только «бежать-бежать-бежать» бегущей строкой, курсивом и не только, по всему периметру паникующего сознания.

ответственность за такую хрупкую жизнь — совсем не то, что венти нужно.

ответственность — это в принципе не его.

заплетенные косички бьют его по щекам, пока он разыгрывает крайнюю степень опьянения и жмурит яркие глаза (чтобы не видеть выражение лица сяо, конечно — наполовину жестокое, наполовину совершенно беспомощное, и венти точно знает, какое из них настоящее). сяо не знает, что сегодня он выпил только бутылку дерьмового сидра, которую умудрился стащить у какого-то неприятного торговца, явно пытающегося скопировать неподражаемые рецепты с монштадтской винокурни. сяо не знает, что от помутнения сознания в нем только откуда-то взявшееся влечение (что самое обидное — больше платоническое) к нему самому, которое венти срочно необходимо заткнуть и спрятать подальше.

сяо ничего не знает. и от этого намного (да, честно, намного) легче.

просто так будет лучше — у венти никогда не получалось быть для кого-то героем, у венти никогда не получалось кого-то важного спасти.

венти не умеет делать кого-то лучше иначе, чем музыкой. и жаль, что даже этим сяо он теперь не в состоянии помочь.

ему нельзя было на адепта смотреть — ещё тогда, в первый раз. не стоило сочувствовать так сильно, не стоило вглядываться в искаженное ненавистью и безумием безупречное лицо, не стоило запоминать блеск золотистых глаз. и позже — не стоило иногда интересоваться им, не стоило ради мимолетного взгляда на тёмную макушку и зелёные пряди вокруг вечно нахмуренного лица мотаться в ли юэ. венти упустил момент, упустил время, когда они столкнулись действительно лицом к лицу и когда начали разговаривать.

мгновение, когда случайности перестали быть случайными. когда сяо влез ему под кожу, когда привязанность стала опасно сильной. и когда сяо все же обратил на венти свое внимание в ответ.

это — то, что венти упустил так много — было его главной ошибкой.

нормальный человек (ну, или бог, хотя кто из них вообще нормальный) сказал бы, что он трус. что он просто постоянно бежит от проблем. что ему нужно взять себя в руки и отвечать за свои поступки. но венти знает — это все равно не поможет. это все равно не приведёт ни к чему хорошему.

собственное лицо в зеркале каждый раз напоминает венти о том, чем заканчиваются его попытки действовать.

поэтому — нет. нет. ни за что. сяо может смотреть так пристально на него сколько угодно, может быть таким чарующе красивым в лунном свете хоть вечность, венти все равно. решение очевидно.

венти хочет ему помочь, хочет быть рядом, хочет (наверное, держать его сильные ладони в руках, обнимать напряжённые плечи, прижиматься доверчиво, даря тепло и умиротворение). но также знает — сяо не нужны вдобавок ко всему этому его собственные проблемы, его мысли, его зацикленность на прошлом и постоянное желание сбежать.

сяо не такой. сяо не выдержит.

ему нужен кто-то совсем иной, кто-то, кто без нареканий навсегда остался бы рядом, кто всегда был бы способен помочь, кто не сомневался бы в себе и не страдал излишней привязанностью к алкоголю (ко всему, что помогает забыться).

сяо нужен кто-то честнее, заботливее, нежнее, терпеливее. сильнее.

а венти? венти не сильный, нет. венти глушит старую-старую боль от потери бродяжничеством и бутылкой, венти не задерживается нигде настолько, чтобы привязаться, венти не сближается ни с кем настолько, чтобы чем-то рисковать.

и поэтому он только смеётся и пропадает снова. не прощается даже — лишь бросает невыносимо трезвый взгляд на сяо напоследок и исчезает, словно растворившись в ветрах.

у сяо остаётся право в любое время получить его помощь — венти играет ему на лире, даже если пьян настолько, что не может говорить. но всего остального венти лишает себя добровольно — и больше не претендует даже на редкие разговоры. только на ничего не значащий обмен взглядами.

все, чтобы только не зайти дальше. все, чтобы хрупкая связь между ними не посмела окрепнуть настолько, чтобы причинить боль.

все, чтобы бездна внутри венти никогда не обратила свой взор на сяо.