x x x

I don't know what you've been told

But time is running out, so spend it like it's gold

I'm living like I'm nine-zeros

Got no regrets, even when I'm broke, yeah

Несколько лет спустя

Конец октября

Остров Хайнань, Санья, Yalong Bay (Бухта дракона)

Без таты и дады запрещено выходить из дома. Ему приходится прилепиться лицом в стекло раздвижной двери и пялиться на море так, оставляя после себя слюнявый след. Море было обещанием. «Бескрайние воды, которые делают пшш-пшш и в них можно купаться». До этого он видел только реки, или, кажется, всё это были воды одной и той же реки — Янцзы. Она просто разлилась по всему Китаю, и, наверное… её часть есть и в море? Ещё трудно разобраться, но он пытается. Вода — это круто. Вода — это весело. В воде можно плавать, ею можно брызгаться, можно нырять, залазить на плечи таты или дады, прыгать оттуда в воду и бултыхаться. Ну кайф же, чистый кайф. От стекла малыш отлепливается, стучит по нему ладошкой, словно говоря «ещё чуть-чуть и я приду». Малыш берёт курс на спальню родителей. Для этого он проходит через зал, просторный и светлый, в нём куча диванов и часть утра он потратил на то, чтобы прыгать с одних частей на другие. Нэння, коренастая бабуля с добрым лицом и вздёрнутым носом, у которой малыш мог съесть всё, храпела где-то дальше по коридору, в одной из комнат для гостей. Малыш её не будил, старикам нужно много спать, но его родители же ещё не старики, да? Трудно разобраться, но в этом он почти уверен. Было бы странно. И никто из них не серебряный. В смысле волос. Ну, дада чуть-чуть, по бороде, за которую так прикольно дёргать, потому что дада потом очень смешно на него смотрит. Малыш преисполняется идиотического веселья, пока идёт всё дальше и дальше. Окна приоткрыты, морской бриз ласково играется со светлым тюлем. Малыш тратит время на то, чтобы замотаться в один, смотря на мир вокруг через пастельный, кремовый оттенок. Словно молочный туман. Небушки, он смотрит на мир как будто из своего любимого йогурта, того, который рекламирует дядя Чжань-Чжань, с персиком. А ведь дядя Чжань приедет. Вместе с дядей Бобошей. Не потому что он делает ему бо-бо, хоть, честно говоря, только он из всех взрослых рискует с ним играться в вертолёты, гонки, закапывания, беготню без правил и есть что-то странное. Типа того оранжево-зелёно-желтого желе из странных вонючих фруктов. Оказалось вкусно. Малыш побеждает тюль в неравной схватке двух якодзун (так обычно тата комментирует все его бои, будь то одежда, еда или другие дети, шутка, ну, почти шутка). С чувством ляпнув по лицу ладошкой, как делают взрослые, когда очень устают, малыш ерошит свои волосы и плетётся дальше. Дверь в конце коридора приоткрыта, так что не придется бороться ещё и с ручкой. Малыш толкает её и удерживается за край, заглядывая внутрь, он только вспомнил, что ему всегда говорят стучать. Но ничего страшного. Тата и дада спят. Дада лежит, приобнимая тату, который лежит на нём сверху. Везде его волосы! Распущенные, хоть обычно ночью он их во что-то заплетает или садится к даде спиной, продолжая что-нибудь рассказывать или показывать, пока тот заплетает ему косу. Непорядок. Может, забыли? Они как-то долго добирались сюда, или малышу так кажется. Он идёт по мягкому ворсу ковра, замирает на пару секундочек, потому что трогать этот ковер босыми ножками — очень прикольно. Он такой… такой щекотательный. Малыш хихикает и хехекает, елозя пяткой по плотным ворсинкам. Голос дады хриплый ото сна, он щурится на него и говорит тихо:

— А-Сянь… сегодня насыщенный день, надо выспаться… ещё рано.

Малыш вскидывает голову и улыбается, беря разгон. Приземление получается мягким. Тата начинает орать что-то про свои почки и «не титановый копчик», ойкает, пока он устраивается где-то на его спине. Ну, или ниже. Тата шипит что-то про непослушных детей, но А-Сянь только продолжает хехекать, возится с волосами таты, такими оранжевыми, как листья в Пекине на огромных деревьях. Он говорит об этом вслух: «Тата, твои волосы как листики!».

— Если так пойдет дальше, то они… как и листики, скоро опадут…

Иногда тата говорит такие страшные глупости. А-Сянь фырчит и устраивается удобнее: распластался сверху на тате, пока тот точно так же лежит на даде. Теперь они «семейный сэндвич».

Дада хрипит что-то несвязное, что-то про сон, его тяжелая ладонь ложится на макушку А-Сяня, чуть ерошит темные волосы, похлопывает и исчезает. Малыш послушно закрывает глаза. Его хватает на чудесные сорок три секунды. А-Сянь ноюще тянет, пока трётся носом где-то между лопаток таты, поверх волос. Те пахнут вкусно-вкусно, вроде и сладко, а вроде… так пахнет арбузная жвачка, кажется?

— Тата-а-а… Даа-а-а-а-дааа…

Ответом ему служит совместное и вопросительное «м-м-м-м?» в тон. А-Сянь снова чешется носом, затем вскидывает голову и объявляет, всё таким же ноющим шепотом:

— Хочу ку-у-у-уша-а-а-а-ать…

— Разбуди нэнни, она приготовит тебе, что захочешь…

— А я хочу штучки таты!

— Это какие такие штучки?

— Пушистые! Блинчики! С! Шоколадом! И! Красной! Посыпкой!

Дада говорит тихо и низко, в этом нет ничего страшного, но А-Сянь ойкает. «Ты сыпал нашему сыну красный перец на оладьи с шоколадом?». Тата издаёт какой-то непонятный звук, поднимает голову, тянется к даде, чтобы поцеловать его, а затем оборачивается на А-Сяня. Тот сполз пониже и теперь точно уверен, что сидит на заднице своего таты, там мягко и безопасно для его спины, почек, копчика и чего ещё он назовёт. Малыш старается улыбаться так невинно, как только может.

— Это должен был быть наш секрет, А-Сянь…

— Это он и есть! Дада теперь просто тоже знает наш секрет… и теперь он трой…тройничный.

Дада улыбается, а значит, что ничего плохого не случилось. А-Сянь принимается прыгать на одном месте, тата шипит на него, чтобы слез, но вместо этого он лезет к ним ближе. Возня, его щекотят в четыре руки, это слишком! А-Сянь отбивается, но что он может против двух коварных взрослых?! Его укутывают в покрывало и приказывают не двигаться, пока они просыпаются. Вот глупые, они же уже проснутые, что такое говорят вечно! А-Сянь высовывает нос из покрывала, смотрит, как дада целует тату куда-то в щеку, затем в шею, похлопывает по бедру и тата встаёт. На нём черные трусы, у дады такие же. А-Сянь смотрит на них и беспредельно сильно хочет вырасти таким же высоким, как дада, и таким же умным, как тата. Может, загадать это с тортиком сегодня? Или он и без того вырастет именно таким? Надо потратить желание на что-то более волшебное. А-Сянь посоветуется со всеми взрослыми. Но пока что лежит смирно, как ему и сказали. Целых две минуты.

— Сегодня пятница, тридцать первое октября. В Санья ожидается до тридцати градусов тепла, температура воды в море — двадцать восемь градусов по Цельсию, ветер умеренный, северо-западный…

Из Пекина в Санья лететь на пятьдесят минут дольше, чем из Шанхая. Ван Ибо стоит у начала duty-free, они договорились встретиться тут, чтобы наверняка, ведь рядом как раз Старбакс. Ибо бросает взгляд на свои i-watch: несколько сообщений по работе, уведомления о каких-то скидках в Санья на спа-салоны, напоминание принять витамины (и себе, и Чжаню), время. Как только он опускает руку — видит Чжаня. Тот поправляет на плече лямку кожаной сумки, затем разводит руками, мол, я не виноват и не опоздал на так уж много. Ибо качает головой, но расцветает в улыбке, обнимая при встрече и получая смачный поцелуй в щеку. Ему кажется, что те ребята, которые давно его засекли, начали исподтишка щелкать телефонами. А ведь они уже давно не сенсация. Чжань виснет на нём и начинает жаловаться. Перелёт был слишком турбулентным, он слишком соскучился, слишком не выспался, ему нужен литр кофе, сон на его коленях и чтобы его никто не трогал. Сладкие мечты.

Ван Ибо стягивает с его шеи дорожную подушку, которая норовила упасть.

— Пока что я могу обещать тебе только кофеин, баобао.

Чжань нехотя отстраняется и кивает с таким видом, будто бы ему четыре года и пора топать ножками. Может показать мастер-класс А-Сяню, тот как раз сегодня вступает на эту тропу четырёхлетия. Ибо переплетает пальцы с Чжанем и кивает на святой Старбакс. Их ждут только к часу дня, так что можно передохнуть, сверить планы на будущий месяц (у Ван Ибо закончился проект в Шанхае, у Сяо Чжаня — отпуск от шоу на ноябрь, только две лекции в универстите кино и телевидения), обговорить в сотый раз поездку в Японию и рабочие планы. Возможно, как раз литр кофе на двоих они и выпьют. Главное ещё и заесть. Чем старше Ибо становится, тем ощутимее его гастрит. Он кидает их сумки на третье кресло вокруг круглого столика, в самом дальнем углу кофейни. Чжань уже у кассы, прищуривается, хоть держит в свободной руке очки, тыкает куда-то в меню, затем тыкает уже в панель заказа, добавляя для баристы вслух «один кофе на стандартных зернах, второй — помягче; в тот, который на стандартных, там карамельный сироп и всё, погорячее, такое себе американо…а второй, молочко, но лучше с минимум лактозы, там желудок нежный, если вообще безлактозное есть… м-м… м-м? Я распишусь вам на стаканчике, так сойдет? Или… Да, спасибо большое, да. Нет, всё порядке».

Ван Ибо вытаскивает телефон из кармана штанов, часы на руке снова вибрируют, легче глянуть так. Сюин пишет, что их «полиаморное семейство» приедет только к вечеру — у Минцзинь разбушевался токсикоз. Ван Ибо невольно морщится, ведь этим Сюин не обходится, она красочно описала все тяготы, с которыми им приходится иметь дело и, честно говоря, Ибо восхищается и ужасается женщинам. И отдельно — Сюин и Минцзинь. И Ченгом, конечно. Эти три психопата решили завести себе маленькое чадо, явно поведясь на семейную идиллию четы Хань-Ли, но, кажется, слепо пропустили все те ужасы, через которые те проходили.

Чего только стоит та история про глисты у А-Сяня в полтора года. Бр-р-р.

— Что с твоим лицом?

Чжань ставит перед ними стаканчики с кофе. У Ван Ибо средний размер латте, маркировка с пометкой о безлактозном молоке и «мягких зёрнах», маленький рисунок двух мальчиков, которые держатся за руки и намек на радужный флаг рядом. Объясняет задержку — наверное искали разноцветные фломастеры по всему бэку. Ибо прокручивает стаканчик, говорит, что «семейство» опоздает — Минцзинь плохо себя чувствует. Чжань сочувствующе морщится, плюхаясь рядом в мякоть кресла. Его стакан больше, маркировка на нём скудная, и никаких рисунков. Ван Ибо усмехается, делая пару глотков. Горячо и хорошо. Чжань задумчиво тянет:

— Не верится, что малому уже четыре.

Ван Ибо согласно мычит, находит его руку и сжимает в своей. В этот раз вибрирует телефон Чжаня и тот, отставив стакан, но не отпуская руку Ибо, принимается копаться в своей мелкой сумке Gucci, выуживая смартфон. Звонит Хенг и Чжань расплывается в улыбке, поглаживая Ибо большим пальцем по тыльной стороне ладони:

— Да, мы уже приземлились. М-м? Да, мы знаем, Сюин написала Ибо. В каком смысле уронили? Да, тупой вопрос… Да, без проблем, выберем. Ещё раз, какого цвета? Понял, что-нибудь мальчишеское, но без фигурок, которые надо резать. Он же любит мульт про дракона, может, с ним что-то? Да, без того, чтобы его резать, я понял-понял. Выдохни, Хенг, будет торт. Спокойно. К часу, да. Давай.

Сяо Чжань сбрасывает и выразительно переводит взгляд на Ибо. Тот всё пьет кофе, он уже понял, что скорее всего они будут теми волшебными-дядями-крёстными-феями, которые найдут в Санья новый торт. Он спрашивает одними губами «уронили?». Чжань усмехается:

— Хенг засудит кондитерскую и силу гравитации. Сбросил их адрес, поедем выбирать из того, что уже у них есть. Надо что-нибудь либо с драконами, либо… не знаю. Ну, мы же все равно собирались шарики купить и ещё летучего змея к основному подарку. Как подарок, кстати?

Ван Ибо улыбается и говорит, что всё схвачено. Хенг и Фэй, конечно, могут быть не в восторге, но Ибо давно обещал малому мотоцикл. Детский, естественно. Тот подвезут тоже к часу.

В огромной праздничной коробке.

Минцзинь уснула, тихо засопев, и уложив голову на дорожную подушку. В самолете сухой воздух, так что приходится поставить перед ними шипящий распылитель влаги. Сюин тянется к девушке, чтобы поправить её волосы — отросшие и окрепшие, они вечно лезли той в глаза, но она ничего не хотела с ними делать. Алистер копается в сумке, проверяя запас таблеток от тошноты и витамины. Сюин усмехается на этот приступ курицы петуха-наседки, вставляет наушник в ухо и включает на продолжить, отключая комментарии поверх видео, чтобы не отвлекаться от сути.

[ — Поправки для прав меньшинств в деле вот уже больше двух лет. Многие считают это либо потворством западу, либо откатом к прошлому, но если вдуматься, никто особо не может пояснить, что стоит за этими словами. Вы продвигали эти поправки лично, господин Вэнь, было уже сказано много речей, но на, так сказать, годовщину принятия в закон, что вы можете добавить? Жизнь меньшинств стала лучше, согласно опросам и статистике, реальность такая же, как и в сводках?

— Спасибо за такой интересный вопрос, и да, меня радует, что мы до сих пор не доверяем официальным статистикам. Мне смешно слышать про потворство западу, ведь именно он, запад, забрал то, что было для нас естественным. Сначала религией, потом запретами коммунизма. В нашей культуре было больше свободы, замечу, что это касается не только вопроса однополой любви и разнообразия гендеров. Если поднять исторические тексты, разве вы найдете там осуждение однополых отношений любого вида? Нашу поэзию, легенды и всё то, что составляет культурное наследие. Мы были достаточно развитой цивилизацией, чтобы понимать, что это не имеет никакого значения. Есть вещи более важные, более спорные, требующие действий и работы, чем настолько естественный порыв, как любовь. Она прекрасна в любом виде и проявлении, вот и всё. Так что слова про запад — в корне не верны. Они ввели нас в обман, как делали всегда, и я могу это понять, будь я на месте западного человека во всех тех исторических отрезках, кто знает, может я вёл бы политику и хуже. Никаких обид и претензий, прошлое есть прошлое, но нельзя и дальше продвигать эту чушь.

При этом, конечно же, нельзя винить во всех бедах запад, надо брать ответственность на себя, а для начала — нужно знать, кто мы есть. Нельзя отрицать собственную культуру, так мы лишимся нашей идентичности. Культура — то, что сохраняет нас, как единственную выжившую древнюю цивилизацию в мире, свобода культуры — то, что дарит нам дальнейшее развитие. Мы размываем рамки, но не теряем разум. Что касается улучшения жизни меньшинств, можно не верить официальным опросам, но достаточно просмотреть медиаконтент. Люди во влогах уже не прячут лица, реклама работает на все ветви населения, фильмы, сериалы, исполнители… вроде многое и поменялось, а вроде и нет. Все просто успокоились. Любовь есть любовь, семья есть семья. Мы знаем это лучше многих, ценим это превыше всего, просто наконец-то перестали стыдиться. Это ведь навязано. Пусть стыдится весь остальной «прогрессивный мир» до которого только доходит то, что всегда было в нашей крови, но отобрано на время, чтобы нас ослабить. Я вижу только больше счастливых семей, больше усыновленных детей и рост рождаемости, а значит — благосостояния, обогащение малых и средних бизнесов. Это хорошая тенденция. Учитывая, что до этого были некие демографические проблемы, сейчас всё выравнивается. Это радует.

— Действительно, в нашей культуре ранее не было никаких особых наказаний или рассуждений о неправильности подобных союзов до прихода миссионеров, но нельзя отрицать, что и пользу те приносили, например, в медицине, вы кратко описали всё это в своем эссе, желающие могут ознакомиться на официальном сайте правительства в разделе «Исторические справки о положении насущных дел». Следующий вопрос у нас из чата, интересуются, что будет на следующем собрании относительно внедрения программы «Красная Единая Длань» для отслеживания граждан в общественных местах, новом социальном рейтинге, судебных процессах и…]

Минцзинь нащупала её ладонь и сжала пальцы, точно так же поступив и с рукой Ченга. Тот свою подушку забыл, так что сейчас низко похрапывал, запрокинув голову. Иногда Сюин казалось, что он очень увлекся процессом беременности Минцзинь и делил с ней все невзгоды. Когда её тошнило — он тоже зеленел, когда хотелось кушать — они оба наворачивали по плошке супа, тазику салата и заливались чем-то молочным сверху. Просто прелесть. Сюин не чувствовала себя лишней в этом дурдоме, скорее, она чувствовала себя в нём главной. Без неё все развалится. Они без понятия, во что ввязались, но этот шаг казался таким естественным. В наушнике журналистка продолжает задавать Председателю удобные и не очень вопросы в рамках каждомесячной программы «Диалог Народа», но Сюин уже не особо вслушивается. Она поворачивается в кресле и кладёт на чуть округлившийся живот Минцзинь свободную ладонь, поглаживая выше пупка. Всего пятый месяц, полёт нормальный, токсикоз должен скоро отступить. Сюин не знает, как пары выдерживают такое одни на двоих. Хоть, ни Сюин, ни эти двое — вовсе не про стандарт. Втроём они могут справиться со всем, только так, уже проверено. Временем, расставаниями и схождениями, договорённостями. У них даже был своеобразный контракт на троих. А потом всё как-то успокоилось. Теперь вот… Минцзинь отпускает её руку, чтобы положить сверху на живот. Алистер всхрапывает и поворачивается на бок. Минцзинь косится на Ченга и вяло усмехается краем рта, шепча:

— Если малышка будет больше похожа на него, чем на тебя…

— Я тоже храплю, sweetheart, так что лучше ей бы как-то перенять от тебя все лучшие качества… даже если и яйцеклетка моя, но всё-таки манерам она ещё четыре месяца будет учиться у тебя.

Ченг мычит сквозь сон «я всё слышу» и «кривая носовая перегородка», а потом зачем-то добавляет «хочу кайковсяо». Минцзинь тянется к нему пальцем, чтобы ткнуть в щеку, на что Ченг только хмурится, в попытке поймать его ртом. Сюин качает головой, откинувшись в кресле.

В наушнике уже давно реклама. Что-то про персиковый йогурт. До Санья ещё два часа.

Все трое, а вернее даже четверо, умудряются уснуть почти что синхронно и крепко.

х х х

Белый мяч, обтянутый мягкой кожей, взмывает высоко в небо, по его упругому боку бьют раскрытой ладонью. Ему не остаётся ничего другого, кроме как перелететь через сетку. Полёт становится падением, но не тут-то было — его снова отбивают, и он летит обратно. Песок крошится золотом под пятками, взлетает невысоко, песок хочет быть водой, ёршисто брызгает по голеням и бёдрам. Чжань подхватывает на руки А-Сяня и говорит ему отбивать мяч. Тот летит в их сторону, откуда-то слышится голос таты «отбивай руками, а не головой, А-Сянь, береги голову!». Точно, надо же руки вверх поднять. Малыш справляется, подача была не такой уж сильной, но знать ему об этом необязательно. С той стороны сетки дядя Бобоша эпично падает животом на песок, сокрушаясь, что не смог отбить «молниеносную подачу А-Сяня». Ха! Он ещё не так может! Чжань опускает его на землю, взъерошивая волосы. Надо занять позицию, не терять время даром! А-Сянь бежит ближе к сетке. Дядя Ибо подпрыгивает вместе с мячом и снова перекидывает его. В этот раз малыш не успевает поймать мяч, но ничего. Они с дядей Чжанем всё равно выигрывают, таков счёт.

Ведёт его тата, так что всё должно быть очень честно!

Сюин устраивается в шезлонге рядом с Минзцинь, протягивая той стакан с водой, где шипит таблетка от тошноты со вкусом лимона. Мимо пробегает Алистер с «я присоединяюсь к команде Ибо, двое против одного — разве честно?!». А-Сянь кричит, что их не двое, а полтора, он ведь ещё совсем маленький и еле достает дяде Чжаню... вернее, все ещё не достаёт ему даже до попы! Минцзинь слышит это и смеётся, придерживая живот, но не в силах остановиться.

Хенг вздыхает, поправляя тишейды на носу, ветер вплетается в его волосы, мягко, но ощутимо. Скоро его заменяют руки Хань Фэя — тот наконец-то нашёл резинку. А то их все по дому Сюин собрала, и для себя, и для Минзцинь. Хенг откидывает голову назад с «спасибо, милый» и улыбкой на уставших губах. Их тоже поцелуют, как только закончат с хвостом. Тот не очень высокий, чтобы не стягивало. Хенг поворачивается к своему мужу, чтобы усмехнуться и устроить руки на его плечах. Фэй целует его у виска, шепчет на ухо «ты чудесно выглядишь».

— На мне буквально плавки, очки и резинка для волос, Фэй.

— Вот именно.

А-Сянь в очередной раз отбивает подачу, в этот раз Алистера, и волейбол каким-то образом превращается в догонялки. Малыш крепко держит мяч, пока дядя Ченг пытается его догнать, он несётся вдоль кромки воды, мокрый песок липнет к пяткам и щиколоткам, затем становится очередным брызгом. Ибо тянет сетку пониже, цепляя пальцами, перед ним стоит Чжань и что-то ему говорит. Они коротко целуются через сетку, ещё и ещё, пока Чжань не отпихивает от себя Ибо. Алистер подхватывает А-Сяня и тащит его, крепко обхватив поперек, пока тот дрыгает ногами и смеётся, все ещё не выпустив мяч из рук. Госпожа Веики, больше известная как Нэнни, вставляет в торт свечки. Аккуратно, чтобы не задеть ни одной гоночной машинки из марципана.

В рюкзаке Ибо, надежно завернутое в крафтовую бумагу поверх фирменной коробочки, лежит кольцо. Он не знает, что в сумке Сяо Чжаня лежит ещё одно. Тоже в фирменной коробочке, но для надежности спрятанное в бархатный мешочек.

В Санья ветренно ближе к вечеру. Пламя на свечках колеблется, но держится, не затухая. Дада берёт А-Сяня на руки, тот держит одной ручкой тату, подстраховываясь, пока наклоняется к торту. Он советовался со всеми взрослыми, но ничего толкового они не придумали. Глупости всякие. Стать космонавтом. Вырасти большим и умным. Воскресить единорогов и динозавров. Он сам со всем этим справится, нужно что-то очень волшебное. Так что оставалось положиться на себя.

А-Сянь загадывает желание и задувает все свечки на тортике с первого раза.

Тот ему очень нравится. Как и все эти взрослые вокруг. Ему с ними очень повезло.