За окном сгустились тучи, затянув своей свинцовой оболочкой предзакатное небо. На горизонте едва можно было разглядеть тонкую полоску розового цвета, но и она уже исчезала, растворялась в тоскливой серости вечера. Капли дождя застучали по окну, растекаясь по стеклу, спешили на перегонки к оконной раме. 

Руки Годжо уже давно болели от беспрерывной игры на скрипке, но он продолжал коряво выводить мелодию, раздражающую уши. Ему никогда не нравился этот инструмент, но кто он такой, чтобы спорить с отцом. Сказано учиться, значит будь добр исполнять. Как собачонка, которую дрессируют без перерыва. Так говорила бабушка, когда они с мамой разговаривали, думая, что Сатору не слышит. 

Из кабинета отца донесся крик. Родители снова ссорятся, но Годжо продолжает играть, хотя и сбивается. Ему нельзя отвлекаться, иначе будет только хуже. Желудок неприятно тянет из-за голода. Смычок скользит по струнам, отчего отвратительный скрип разносится по комнате. Сатору прижимает ладонь к животу, чтобы усмирить боль, правда это мало помогает. 

Споры в соседней комнате затихают, а затем из коридора доносится звук ботинок, отстукивающих по паркету. Отец идет проверить. Он зол, ужасно зол, думает Годжо, прислушиваясь к шагам. Тяжелые и громкие. Зачем мама снова с ним спорила? Ведь достанется не только ей, но и ему. Играй, играй. Сатору ругает себя, но ничего не выходит. Очередной спазм режет живот, словно его вспороли ножом. 

Годжо-старший с грохотом распахивает дверь с силой, что стеклянные вставки на ней звенят. В и без того угрюмой атмосфере гостиной становится невыносимо трудно находиться под взором родителя. Отец пристально смотрит на мальчика, а тот ежится под тяжелым взглядом. Что дальше? Он уже лишил его ужина, остается только порка. Почему он молчит? 

Колени Сатору дрожат то ли от страха, то ли от усталости и голода, что сильно давили на детское худощавое тело. По лбу стекает капля пота, а ослабшие руки уже едва держат скрипку, будь она проклята. Хочется плакать, но слезы еще больше разозлят папу. Терпи, терпи, терпи. 

— Усвоил урок? — Годжо-старший проходит в комнату и усаживается на кресло перед сыном. Он достает из кармана пиджака пачку сигарет и закуривает. Облако дыма расползается по комнате, оставляя едкий и противный запах повсюду, куда только добиралось. Мама часто жаловалась на вонь от табака, но отец плевать хотел на ее слова, — ты позоришь нашу фамилию. Дохлая собака сыграет на скрипке лучше тебя. 

Мужчина выпускает дым изо рта и продолжает сверлить взглядом своего сына, что для него настоящая пытка. Сатору не знает, чего ему ожидать дальше. Закричит? Ударит? Что он будет делать? Слезы и страх душат, но мальчик терпит, не позволяет эмоциям взять верх. 

— Мне сложно играть, — полу пищит, полу шепчет Годжо. Ответит громче — расплачется. 

Отец бьет кулаком по стеклянной поверхности столика, стоящего рядом с креслом, едва не уронив пепельницу на пол. 

— Это не оправдание, — холодно отвечает Годжо-старший, — ты даже не стараешься. Продолжишь строить из себя неженку, я выпорю тебя так, что имя свое забудешь. 

Он поднимается со своего места, не обращая внимания на слезы, стекающие по щекам его сына. 

— Ты его избаловала, но ничего, я выведу из него всю дурь, — отец злобно говорите маме, которая все это время стояла в дверном проеме, не смея вмешиваться, — покорми его, иначе совсем загнется.

Женщина отшатывается в сторону. Ей тоже страшно, как и Сатору, только вот ему восемь лет, и он совсем не может дать отпор. Почему она терпит папу? Почему не кричит в ответ? 

Годжо тихо хнычет, опустив голову вниз, прикрывая лицо белокурыми локонами. Плечи его подрагивают. Только после хлопка входной двери он наконец позволяет эмоциям вырваться наружу. Скрипка со смычком падают на пол, но Сатору не торопится их поднимать. Смотрит с ненавистью на инструмент, из-за которого он постоянно страдает. Вот бы разбить его о стену, правда тогда отец самого его по этой же стене и размажет. 

— Сатору, прости меня, — мама опускается рядом на колени и обнимает мальчика. 

Почему она всегда извиняется за папу? Она ведь не виновата, пусть мама перестанет плакать. Им двоим было бы намного лучше без отца. Никто бы не ругал их. 

Годжо резко раскрывает глаза и смотрит в темноту комнаты. И вновь дурной сон, что принес неприятные воспоминания, которые жжением расплываются по крови, разнося тревогу. Сатору вжимает подушечки пальцев в грудную клетку, до боли пронзает кожу ногтями, чтобы утолить дурное чувство. Он достает из-под подушки телефон и проверяет время. Всего-то два часа ночи, а сонливость как рукой сняло. 

Листает список контактов, но так и не решается позвонить ни Гето, ни Сёко. Они уже наслушались его жалоб, что их, наверное, тошнит от Годжо. Да и его самого блевать тянет только от одной мысли, каким же он мерзким человеком стал. А ради чего он делает все это? Клубы, беспорядочные половые связи и, в довершение, наркотики. Конечно, показать папочке, что его послушный пес смог наконец сорваться с цепи и оскалить зубы. Только вот хуже он делает самому себе. 

Сатору ведет пальцами через свои волосы, оглядывая темную комнату. С одеялом на плечах он встает с теплой кровати и, шлепая по паркету босыми ногами, направляется в гардеробную, где в самом углу стоит коробка в оберточной бумаге. Она давно уже покрылась слоем пыли, спустя долгие пять лет. Края были разорваны, а голубой бант съехал и теперь грубым узлом был повязан на крышке. 

Из всех подарков мама выбрала ненавистную Годжо скрипку. Ни разу после окончания средней школы он не притрагивался к инструменту. Тот, что покупал папа еще в далеком детстве, он разбил, сказав, что случайно. Да, случайно выбросил из окна школы. И плевать, что стоила она как год обучения в Токийском университете, что выполнена была под заказ в Италии. Даже фамильный герб выгравирован на корпусе. А новую Сатору держал лишь один раз, чтобы покрасоваться перед мамой и сказать, что он ей благодарен за столь дорогой и приятный подарок. 

В тот момент Годжо скалил зубы в натянутой улыбке, хотя был готов разбить скрипку об голову отца, который лишь высокомерно смотрел на сына. Что мешает ему уничтожить подарок сейчас? Ничего, совершенно ничего. Скинув с себя одеяло, Сатору вынул скрипку из коробки и отпихнул ее к полкам. 

Годжо охватывает агрессия, которую он долгое время подавлял, как и все свои эмоции, но сейчас ему хотелось их освободить. Он касается своего лба, чувствуя призрачное прикосновение чужих губ. Сухих и потрескавшихся, тем не менее теплых и таких приятных. С размаху Сатору бьет скрипку о пол, еще и еще, пока она не становится кучей щепок. Он берет с полки медную статуэтку и, опустившись на пол, ударяет инструмент. Сердце стучит о грудную клетку, разгоняет нахлынувший адреналин по всему телу, и Годжо смеется. Как сумасшедший, как в лучших фильмах о психопатах хохочет, а на душе становится легче, словно это то, что ему было нужно все это время. 

Смех переходит в плач, всхлипы вырываются, заставляют задыхаться в собственном безумстве. Сатору смотрит перед собой невидящим взглядом, утопая в истерике. Он собирает щепки в ладони, царапается об острые края до крови и несет их обратно в коробку. Как же паршиво и одновременно хорошо. Слезы застилают глаза, но Годжо даже не пытается стереть их. 

Пачкая белоснежную ткань одеяла кровавыми ладонями, Сатору снова заворачивается в него и падает на кровать в попытках уснуть. Только он боится, что кошмар повторится, кошмар под названием детство. Так и лежит в полудреме, из которой постоянно, вздрагивая, вырывается в реальность, смотрит в окно. На чернильном небе Токио не видно звезд. Лишь мерцающие огни самолетов, изредка пролетающих над городом, который никогда не спит, озаряя светом прожекторов и рекламных баннеров. Под утро, когда небосвод начинает светлеть, Годжо все же смыкает тяжелые веки против своей воли. Пусть ему приснится что-нибудь счастливое.

Уже спустя пару часов солнечные лучи достигают своего рассвета, освещая комнату, приятно щекочут своим теплом спящего Сатору, что заставляет его открыть глаза. Голова тяжелая как от сильного похмелья, а порезы на руках чешутся. Он переворачивается на другой бок, чтобы продлить сон, но только лежит с открытыми глазами, пялясь в стену. 

Под подушкой раздается звук уведомления на телефоне, что выводит Годжо из ступора. Он лениво тянет руку за мобильным, ожидая увидеть сообщение из социальных сетей, но вместо этого на дисплее отображается сообщение от Нанами с извинением за поцелуй. Вместо ответа Сатору продолжает смотреть на экран мобильного, не понимая, что он должен ему ответить. Принять извинение или же отшутиться, но в голову приходит совсем другой вариант — он предлагает поужинать сегодня вечером. Конечно, же Кенто откажется, как и всегда. 

Годжо не способен стать хорошим человеком, остается строить из себя клоуна на цирковой арене, который скрывает настоящую личность под гримом. Натяни улыбку и весели толпу, пока не сойдешь с ума от эмоций, которые засели глубоко в душе и душат тебя. Не смей плакать, не смей жаловаться, не смей быть собой. Правила, что Сатору вбил себе в голову. 

Дерьмовое настроение, как и погода за окном, придавили Годжо к постели, не позволяя подняться с нее. И ближе к вечеру, когда настало время выезжать за Нанами, Сатору все же заставил себя встать и собраться. Он оглядывает себя в зеркало в прихожей. Он в порядке. Да, с ним все хорошо. 

Из-за дождя на дорогах настоящий ад — тут и там образовались пробки. Годжо добирался до полицейского участка, где Нанами уже ждал его под козырьком здания. Он поглядывал на часы в ожидании, иногда поеживаясь от холода. Даже плотно застегнутая куртка не спасала от холода и резкого ветра. Зонты у прохожих выворачивало, а бедняги без них быстро промокали до нитки. Кенто подумал, что Сатору не приедет за ним, но в это время его машина выехала из-за угла, светя своими фарами. Как в лучших дорамах, которые каждый вечер смотрел Юджи, затаскивая с собой ворчливого Сукуну. 

Накинув куртку на голову, Нанами метнулся к автомобилю как можно быстрее, чтобы снизить ущерб от дождя. Внутри Сатору уже встречал его с улыбкой на лице. 

— Погода оставляет желать лучшего, — вздохнул Годжо, развернувшись вполоборота на сиденье, — а я только хотел пригласить тебя погулять в парк. 

Рядом с Кенто Сатору всегда становилось лучше, словно он его панацея. Его хмурое и уставшее, но такое родное до боли в груди, лицо всегда придавало сил. Он был готов поверить, что не иначе как сама судьба распорядилась и направила Годжо к Нанами. Будь то насмешка над тем, что такой как он не сможет быть вместе с кем-то вроде Кенто, или же это действительно божественное благословение. Может, не настолько Сатору пропащий человек.

— Будем надеяться, что к концу недели мы снова увидим солнце, — Нанами улыбнулся краем губ. Он снял с себя мокрую куртку и сложил на коленях изнаночной стороной, чтобы не промочить брюки. 

Кенто посмотрел на Сатору, который не мог оторвать взгляд от него. 

— Эй, ты в порядке? 

— А, что? Да, все супер, — Годжо отвернулся и повернул ключ в замке зажигания, — почему я должен быть не в порядке? 

— У тебя глаза красные. Вот и подумал, может, что-то случилось, — Нанами щелкнул ремнем безопасности.

— Пустяки, просто провел целый день за ноутбуком, — отмахнулся Сатору, выезжая с парковочного места. 

— У моих мальчиков тоже такое бывает, когда ночами напролет играют в свою приставку.

Кенто закусил язык. И все же он несмотря на довольно приятное общение, он оставался в смешанных чувствах. Стоит ли упоминать детей рядом с Годжо? Его не отпускала ситуация с Фушигуро Мегуми. Нанами не мог позволить чувствам взять верх над его моральными устоями. Пусть они общаются как старые друзья, но оба чувствовали невидимую стену, возведенную прошлым Сатору. Кенто казалось, он превращается в параноика, но в любом случае нужно оставаться настороже.

— Хэй, Нанами, прием, — Годжо помахал рукой, — теперь ты над чем-то задумался? 

— Прости, — Кенто покачал головой, отгоняя непрошенные мысли, — из-за дождя уже схожу с ума. Ты что-то говорил?

— Спрашивал, не хочешь поужинать вместе? 

— Годжо, я же говорил… 

Сатору усмехнулся, взлохмачивая волосы на голове.

— Слова “свидание” в моем предложении не было. Всего лишь дружеский ужин. Я тут заприметил кафе, но все никак не могу туда сходить, — постучав пальцами по рулю, Годжо сбросил скорость перед перекрестком, — ну так что? Я, конечно, не настаиваю. Просто пришла в голову мысль. 

— В таком случае, почему бы и нет, — ответил Нанами, выводя пальцем по запотевшему стеклу узоры. Все равно уже не было сил спорить. 

Стена между ними наконец дала трещину. Совсем крохотную, но весьма ощутимую. Приглядись и увидишь, что ждет тебя по ту сторону. Сердце Сатору ускорило ритм от такого простого ответа. Он крепко обхватил руль, сворачивая с их привычного маршрута. Вот она, надежда на что-то светлое в жизни. И за эту надежду Годжо готов разбить руки в кровь, чтобы разрушить преграду на своем пути к Кенто. 

Сатору весело защебетал, рассказывая своему спутнику о месте, в которое они едут. Словно мальчишка он болтал без умолку, предвкушая их первый совместный ужин, пока они не добрались. Он первым выскочил из машины и направился в сторону входа, освещаемого яркими теплыми огнями. Нанами невольно сравнил Годжо с Юджи, который так же легко приходил в движение, озаряя всех вокруг своей солнечной улыбкой и одаривая энергией окружающих. 

Кенто вздрогнул, когда Сатору взял его за руку и потащил за собой внутрь. Зонты у уличных столиков были сложены и ожидали солнечной погоды, когда люди снова будут ютиться под ними, болтая о всяком. А в самом кафе будто другой мир. Все здесь контрастировало с унылой серостью за окном. Гирлянды, развешанные над столиками, освещали мягким светом, что придавало еще больше комфорта. На диванчиках цветные подушки, чтобы было удобнее сидеть. 

Годжо уже выискал свободный столик у окна, куда и повел за собой Нанами, не выпуская его руку из своей. По оконной раме расползался искусственный цветок, а деревянная кадка с лимонным деревцем немного отделяла от остальных столиков. Усевшись на стул, Сатору широко улыбнулся Кенто. И это была самая искренняя из всех, что Нанами видел у него. Не было в этой улыбке ни доли фальши, только невообразимая радость. 

Теплая аура окутала их двоих, а особенно Годжо, который весь день провел пялясь в потолок, а теперь весь на взводе сидит напротив человека, подарившего ему крупицу счастья. Казалось бы, их знакомство началось не с лучшего момента, но теперь медленно, но верно все двигалось в положительном ключе. Если бы Сатору встретил Нанами на пару лет раньше, то его жизнь была совсем другой. 

— Добрый вечер, — официантка положила на столик меню и достала из кармана фартука блокнот, — вам дать время или сделаете заказ сейчас? 

— Думаю, я уже выбрал, — Годжо перелистнул меню сразу к разделу с десертами и напитками, — мой угрюмый друг, тебе нужно время? 

Кенто медленно листал страницы, изучая меню. 

— Можешь пока заказывать, Годжо, — Нанами слегка пнул Сатору под столом, а тот только высунул язык, что вызвало у официантки неловкость.

— Хорошо, тогда я буду чизкейк с лаймом, вишневый пирог и латте с шоколадным сиропом, — затараторил Годжо. 

— И здравствуй кариес, — хмыкнул Кенто, — мне клубничный торт и черный чай с мятой, пожалуйста. 

Оба вернули девушке меню, и тут то повисла тишина между ними. Сатору бесстыдно смотрел на Нанами, улыбаясь во все зубы. 

— Пялиться невежливо, Годжо, — Кенто перевел скучающий взгляд с улицы за окном на Сатору.

— Разве с самой первой встречи ты не понял, что я невоспитанный болван, — Годжо взял салфетку, разложив ее перед собой, и начал складывать оригами, — спасибо, что согласился пойти со мной. 

Последние слова он почти прошептал, мягко улыбнувшись. Нанами хотел было поддеть его за неожиданное спокойствие, но официантка принесла их заказ. 

— Ты и правда съешь все это? — Кенто с сомнением посмотрел на размер порций десертов перед Сатору, который, не дожидаясь Нанами, принялся есть, — живот потом заболит. 

— Ну и ну, ты правда ведешь себя как настоящий отец, — произнес Годжо, облизывая крем с ложки, — в детстве мне не разрешали есть много сладкого, хоть во взрослой жизни буду наслаждаться этим. 

Кенто лишь хмыкнул, отпив свой чай. 

— Разве это плохо? 

— Просто непривычно видеть заботливых отцов, — Сатору только пожал плечами, не обращая внимание на вопросительный взгляд собеседника, — держи, это тебе.

Годжо протянул журавлика из салфетки и положил его перед Нанами. Повисла тишина, разбавленная звоном чайных ложек о блюдца, но не чувствовалось между ними неловкости. Было что-то приятное в этом молчании, обволакивающем двух одиноких людей. Одиночество каждого отличалось. Кенто был одинок в любви, а Сатору и вовсе в жизни. Ему безумно хотелось стать нужным хотя бы одному человеку. Давно уже Годжо понял, что ни к чему ему всеобщее признание, вот бы Нанами увидел в нем нечто больше, чем шута, прячущегося за маской.

— Я дочитал Великого Гэтсби, — резко и даже как-то не к месту сказал Сатору, отодвигая от себя вторую тарелку с недоеденным пирогом. 

— И что скажешь? — Кенто обхватил кружку с чаем двумя руками, чтобы согреться. 

Годжо коснулся ноги Нанами своей, резко отодвигая ее, будто сделал это совершенно случайно уже пятый раз, а Кенто же притворялся, словно ничего не замечает. 

— Чем-то напоминает мою жизнь, самую малость, — пальцем Сатору выводил узоры на скатерти, двигаясь все ближе к руке Нанами, который лишь в растерянности следил за действиями своего собеседника. 

Вовремя подошедшая официантка прервала Годжо. Он отчего-то засмущался, хотя не замечал раньше за собой такого. Уперевшись щекой в кулак, Сатору отвернулся к окну. Кончики его ушей зарделись, а сердце билось так громко, что казалось окружающие тоже могут его слышать. 

— Хотите заказать что-нибудь еще? — девушка вежливо улыбнулась, собирая пустые тарелки со стола. 

— Счет, пожалуйста, — пробурчал Годжо, доставая из кармана кредитную карту. 

Кенто потянулся к своей куртке, чтобы достать деньги, но не успел. 

— Разреши мне угостить тебя, — Нанами кивнул, не решаясь спорить. 

И откуда взялась эта неловкость, которая до этого никогда не присутствовала в их общении. Сатору избегал зрительного контакта, а Кенто старался вести себя как обычно. Точно школьники на первом свидании неуклюже ведут себя, нащупывая общие темы для разговора, касаются друг друга, но тут же одергивают руки и краснеют. 

Теплый огонек загорелся в сердце Нанами, а он все продолжал тушить его, боясь поддаться чувствам и забыть о своих моральных устоях. Это все неправильно, так не должно быть, но тогда почему ему не хочется покидать кафе и садиться в машину, которая привезет его к нужному адресу, где им снова придется расстаться. Каждый вечер Кенто боялся, что это их последняя встреча, но Сатору всегда приезжал за ним. Он давно уже не требовал большего. Не флиртовал, давя натиском пошлостей. 

Это не то, что Нанами должен испытывать к преступнику и разгильдяю, но он ничего не мог поделать с собой. Как магнит тянулся к Годжо. Разум его туманился, когда Кенто смотрел в глаза лазурного цвета. До того красивые, что не сразу замечаешь за ними печаль, копившуюся годами. 

— Годжо, — Сатору шел на пару шагов впереди от Нанами, но он остановился, услышав мягкий и неуверенный голос. 

Кенто обхватил запястье Годжо, развернув к себе. До сих пор он не понимал, почему делает это, но знал, что так надо. Сейчас, в этой ситуации, больше не существовало правильного и неправильного. Нанами положил свою шершавую ладонь на шею Сатору, который растерянно смотрел на него. Их лица всего в паре сантиметров друг от друга, и пути назад уже нет. Кенто поцеловал Годжо. Легко и невесомо, будто ожидал, что его отвергнут, но его потерянный в этом мире вечерний собеседник ответил на поцелуй. Невинный и теплый, переходящий в нечто большее. 

Кончиком языка Нанами провел по губам Сатору, углубляя поцелуй. Одна рука осталась на шее, а вторая гладила талию. Выходящая из кафе пожилая парочка недовольно фыркнула, но мужчины уже были далеко от этого мира на волне распаленных чувств. 

Отпрянув, оба посмотрели друг на друга. Годжо прикусил нижнюю губу и молча потянул Кенто за собой в сторону машины, а тот даже не сопротивлялся. 

— Ко мне? — спросил Сатору, как только они сели в машину. Нанами снова увлек Годжо в поцелуй. Он положил руку ему на пах, сжимая член сквозь ткань брюк. 

— К тебе, — только и ответил Кенто, стирая слюну с уголка губ Сатору. 

Дорога казалась мучительно тяжелой, ведь обоих уже переполняло вожделение, к тому же за все время они не обменялись ни единым словом. Нанами лишь поглаживал внутреннюю сторону бедра Годжо, а на красном сигнале светофора, в тяжелом ожидании, он поднимал руку выше, сжимал. Сатору прижимался лбом к рулю, тихо постанывая.

— Если ты не прекратишь, то я…

— Зеленый, Годжо, — самодовольно ответил Нанами, убирая руку. 

Сначала на пустой парковке, а затем в лифте они прижимались друг другу, грубо целовали, кусая губы. И вот наконец ввалились в пустую квартиру Сатору, в которой царил мрак. Они на ходу снимали с себя одежду и бросали ее, куда придется, пока жадно впивались в губы. 

В спальне Годжо не осталось и следа от утренней истерики, но постельное по-прежнему оставалось скомканным, а одеяло сброшено на пол. Кенто не было сейчас и дела до порядка в комнате, он ни на миг не выпускал Сатору. В темноте не было видно белизны его кожи, как и шрамов на запястьях и животе, но явную худобу Нанами ощущал, прижимая Годжо к себе. Мягкие и холодные пальцы приятно поглаживали лопатки Кенто, пока его шершавые подушечки пальцев блуждали по всему телу. 

— Где презервативы и смазка? 

Нанами уложил Сатору на кровать и прильнул к его шее, оставляя на ней засосы. Годжо обхватил ногами талию Кенто, прижимаясь к его возбужденному члену. Нижнее белье мешало касаться горячей плоти чужого тела, а ему уже не терпелось чувствовать Нанами внутри себя. 

— В верхнем ящике комода, — Сатору громко застонал, когда Кенто запустил руку под резинку его белья, обхватив член. 

Мужчина поднялся с кровати, оставив Годжо одного, а он тут же избавился от последнего элемента одежды. На головке выступила смазка и теперь стекала по члену. Нанами громко хмыкнул, когда открыл ящик, в котором лежали всевозможные секс-игрушки. Среди них его внимание больше всего привлекли металлические наручники. Он взял их и развернулся к Сатору, ожидающем на грани своего терпения. 

— Так вот почему ты такой частый гость в полицейском участке, — Кенто подошел к постели и приподнял подбородок Годжо указательным пальцем, — любишь, когда к тебе грубо обращаются? 

Сатору расплылся в улыбке, протянув руки вперед. 

— Арестуйте меня, офицер. 

— Раз уж ты просишь. Развернись ко мне спиной и заведи руки назад.

Как послушный мальчик Годжо сделал все, о чем его просили. 

— Лицом вниз, — Нанами подтолкнул Сатору и защелкнул наручники на его запястьях, — скажи, если будет больно.

— Не сдерживай себя, — ответил Годжо, утыкаясь лицом в подушку. 

Он вздрогнул, когда холодная смазка потекла между ягодиц, а затем пальцы Кенто. Нанами аккуратно ввел один палец, следя за реакцией своего партнера. Свободной рукой он удерживал Сатору от движений, но тот все пытался податься бедрами, постанывая в подушку. Когда Кенто ввел второй палец, Годжо застонал еще громче и протяжнее. Он что-то неразборчиво бормотал при каждом движении пальцев. 

— Нанами, вставь уже.

— Не могу, пока не подготовлю как следует, — Кенто ехидно улыбнулся, нащупывая простату. Сатору резко двинул бедрами, что было сигналом — Нанами прикоснулся в нужной точке. 

Кенто добавил смазку на свои пальцы и вернулся к своим манипуляциям. На бледных щеках Годжо выступил румянец, а на лбу выступил пот. Он расслабился, когда Нанами вытащил пальцы и зашуршал упаковкой презервативов. 

— Готов? — он наклонился к шее Сатору и поцеловал, а после кивка начал вводить член. 

Медленно, чтобы не сделать Годжо больно, Кенто нежно поглаживал бедра партнера, успокаивая. Погрузившись до самого основания, он замер и взглянул на лицо Сатору. Тот лишь громко вздыхал, высунув язык. 

— Помнится, ты обещал быть грубее, — выдавил из себя Годжо. 

— Разве? — и в этот момент Нанами начал двигать бедрами, выбивая из Сатору очередной стон, он и сам не сдерживал свой голос. 

Сначала темп был безумно низкий для Годжо, но Кенто умел чувствовать партнера и постепенно его скорость начала возрастать. Он крепко схватил Сатору за талию, запрокинув голову назад, и контролировал все движения. Иногда рукой Нанами гладил пах Годжо, но не касался его члена, который болел от чрезмерного возбуждения.

— Ну же, прикоснись уже к нему, — произнес Сатору сквозь стон, но его просьбу проигнорировали. Вместо этого Кенто звонко шлепнул по ягодицам. От неожиданности Годжо напрягся и дернул руками, отчего металл неприятно впился в кожу. 

— Ты слишком торопишься, но так уж и быть, — резко потянув за цепочку, соединяющую кольца на запястьях Сатору, Нанами поднял его на колени, — произнеси мое имя, когда будешь кончать. 

Кенто почувствовал желание быть развратнее, грубее, будто все его потаенные мысли вырвались наружу и просили исполнить их. Он прижал Годжо к себе, насколько это вообще позволяли заведенные за спину руки, и поцеловал шею и плечи. Проведя пальцем по влажной от смазки головке, Нанами обхватил член и начал двигать рукой в такт своим толчкам. 

Сатору откинул голову на плечо Кенто, полностью погрузившись в свое наслаждение. Его стоны уже были больше похожи на всхлипы, и он то и дело пытался сказать “быстрее”, но ничего не выходило. Почти дойдя до пика, Годжо все же нашел в себе силы произнести одно единственное слово. 

— Ке-Кенто, — тело Сатору расслабилось, когда он начал кончать. Семя стекало на руку Нанами, пачкало его собственный живот, но движения руки не прекратились, а только замедлились, растягивая оргазм. 

Толчки Кенто стали хаотичнее, а стоны громче, что говорило о его приближающемся оргазме. Он крепко держал Годжо, чтобы тот, обессиленный, не упал на кровать. Оставляя еще один засос на белоснежной шее, Нанами кончил и замедлился. 

Кенто осторожно положил Сатору на живот и присел на край кровати, переводя дыхание, он гладил спину Годжо. На ватных ногах Нанами подошел к комоду и достал из ящика ключ от наручников. Избавившись от них, он без резких движений помог разогнуть Сатору онемевшие руки и перевернул того на спину, уместившись рядом, начал разминать предплечья.

— Принести воды? — спросил Нанами, убирая влажную прядь волос со лба Годжо. Щеки горячие у обоих, по лбам стекает пот, но оба чертовски довольные.

Годжо только покачал головой, прикрыв глаза.

— Впервые обо мне заботятся после секса, — Сатору перевернулся на бок, кладя голову на плечо Кенто. Он зашипел от боли в руках, — с тобой так уютно. 

Нанами продолжал гладить спину Годжо, уткнувшись носом ему в затылок. 

— Нам бы по-хорошему сходить в душ. 

— Не хочу подниматься. 

— Тогда я тебя отнесу, — Кенто сел на край кровати и потянул за собой Сатору, который начал сопротивляться, но не очень убедительно, — держись за плечи.

Поддерживая спину и ноги Годжо, Нанами направился в сторону двери, которая очевидно вела в ванную. Годжо щелкнул выключателем, когда они вошли внутрь. Кенто приподнял брови, удивляясь размерам. Для одного человека слишком много пространства. Кажется, спальня его детей была меньше. 

— Сам стоять можешь? — Нанами поставил Сатору на пол, поддерживая за талию. 

— Смогу, но все равно не отпускай меня, — он улыбнулся и подошел к душевой.

Годжо настраивал температуру, пока Кенто разглядывал комнату. Все было выполнено в минимализме, но с размахом. Большая ванна, в которой без проблем поместятся два взрослых человека. Массивная мраморная раковина, а на ней под стиль помещения стаканчик, в котором одиноко стояла зубная щетка.

— Готово. 

Окунувшись в теплую воду, мышцы расслабились, и навалилась усталость, которую Нанами не чувствовал до этого. Шея Сатору усыпана засосами и укусами, а на запястьях проступили следы от наручников. 

— Ты один здесь живешь? 

Годжо кивнул, прислонившись лбом к плечу Кенто. 

— Не одиноко? 

— Бывает иногда, но теперь, я надеюсь, ты будешь мне составлять компанию здесь хотя бы иногда, — улыбнувшись краем губ, Годжо поцеловал ключицу Нанами.

“С тобой так уютно”, — отозвались слова Сатору в голове Нанами. Каким же одиноким был Годжо, и как долго он искал человека, который будет заботиться о нем. Все безрассудства, что он творил были способом скрыть сломленного себя ото всех. 

До кровати Сатору уже дошел сам. Он снова прижался к Кенто, утыкаясь носом в шею. 

— Твои дети не будут беспокоиться? 

— Я написал им, пока мы ехали к тебе, — сонно ответил Нанами.

— Что? Когда? Ты всю дорогу меня лапал, — Годжо приподнял голову, глядя с удивлением, но Кенто прижал его обратно. 

— Я все успеваю, спи уже, — Нанами чмокнул Сатору в висок и закрыл глаза. 

Теперь Кенто не думал, что делает что-то неправильно. Он не чувствовал сейчас дискомфорта, который присутствовал при первой встрече с Годжо. Ему хотелось обнимать и целовать его, потому что веяло от Сатору тоской, окутавшей его лазурные глаза. Со спутанными мыслями Нанами наконец уснул, впервые за долго время ощущая тепло другого тела рядом с собой.

Когда ночь перетекла в утро, а утро в солнечный день, ослепляющий теплыми лучами, Кенто проснулся. От яркого света он журил глаза, прикрывая их ладонью. Нанами приподнял голову с подушки и оглядел пустую постель. Простыни еще хранили тепло тела Годжо, но его самого не было в спальне. Из ванной тоже не доносилось никаких звуков. 

Кенто встал с кровати, поднимая свое белье с пола, которое он вчера сбросил с себя, и пошел на поиски Сатору. В свете дня Нанами наконец смог рассмотреть квартиру, которая была слишком большой. Должно быть большие счета за нее приходят, прикинул он. В гостиной, совмещенной со столовой, Годжо тоже не было, но из прихожей доносился его голос. И звучал он раздраженно, даже агрессивно.

— Тебе нельзя сюда приходить, уходи.

— Годжо, послушай меня, он не узнает ничего об этом, — второй голос принадлежал мужчине, нет, мальчику. Может, одного возраста с близнецами.

— Еще как узнает! Проваливай отсюда, я больше не хочу тебя видеть, — закричал Сатору отчаянно, — с самого начала ты мне солгал, а теперь я страдаю из-за этого. Убирайся! 

Нанами бесшумно подошел, не думая о своем внешнем виде. 

— Что происходит? 

Оба собеседника застыли, когда он вошел в прихожую. Годжо прошиб холодный пот, руки крепко сжались в кулаки, что даже костяшки побелели. Посмотрев внимательнее, Кенто узнал в мальчике с черными лохматыми волосами Фушигуро Мегуми. 

— Убирайся! — Сатору схватил парня за руку и вытолкал за дверь. 

Он тяжело дышал, чувствуя, как тошнота подбирается к горлу. Годжо вцепился в футболку на груди, будто это могло помочь. Голова закружилась от частых вдохов. 

— Нанами, послушай, — Сатору запнулся. Из глаз по щекам стекали крупные слезы. 

Кенто так и стоял, не решаясь подходить ближе. Годжо прикрыл лицо руками, всхлипывая. 

— Я ни разу не трогал его, поверь мне. Ни разу. Поверь мне, я не педофил. Прошу тебя, Нанами.