i'm the one i fear the most

Зеленоватый свет огромной, роскошной комнаты. Цветы в вазах, меняющиеся так часто, что никто наверняка ни разу не видел того, как они вянут. Это гигантское, вычурное помещение подходило идиотской форме Кейтлин, такой же кукольной и симпатичной, как этот игрушечный домик. Но вот подходила ли сама Кейт этому месту?

Казалось, что эти несуразно пышные букеты не очень желанны — Вай приметила в каждом по конверту, вероятно, с какой-нибудь приторной чепухой или официозными пожеланиями, но узнать точно не представлялось возможным — каждый наглухо запечатан.

Вай бросила взгляд на разметки на полу и растяжку, охватывающую места событий. Каждое из них было заботливо отмечено прикрепленной к ним сводкой записей, фотографиями улик и стикерами с ёмкими надписями. «Один и тот же человек?». Да, Кейтлин дошла до всего сама в разы быстрее, чем все остальные. Чем Миротворцы, люди из Совета и сама Вай, что, подобно бестолковой гончей, лишь бегала кругами и нарывалась на неприятности.

Она прикусила губу. Как глупо. Экко прав, она всё так же не научилась ни защищать своё лицо, ни хоть немного думать наперёд. Ощущение, что годы тюрьмы сделали только хуже, и вся выдержка окончательно пошла к чертям, хотя когда-то она была хоть чуточку осмотрительна. Насколько получалось.

Вай с тяжёлым вздохом вытянулась на кровати. Хуже некуда.

В ту же секунду щёлкнула ручка двери, и на пороге показалась Кейтлин.

— Мы выступим перед советом. Этим вечером, — произнесла она, прикрыв за собой дверь.

Взгляд Вай метался от девушки к полу с растяжкой и обратно. Совет… Она не так давно из тюрьмы вышла, а сегодня ей предстоит лицом к лицу оказаться с теми, кто её туда упёк. Не то чтобы самолично, но именно эти люди поспособствовали тому, что сейчас происходит на улицах. Тому, что случилось семь лет назад. И её ярость огромна и похожа на бездонную яму, в которой годами гниют отголоски самых худших чувств. Всё внутри будто налилось металлом, тяжёлым и едким, мешающим вбирать в лёгкие воздух, трезво мыслить и рассуждать. Эта боль в ней была настолько велика, что неясно, ценою каких усилий Вай предстояло пойти на компромисс с собственной ненавистью и презрением. С нежеланием ставить верхних во что-либо, как это делали и делают они.

Она чувствует, как всё это давит на неё, потому, в качестве отвлекающего манёвра, Вай снова возвращается к разглядыванию импровизированных карт и едва кивает в их сторону.

— Ты сама до этого додумалась? Даже не спускаясь к нам? А я-то думала, что Паудер одержима.

Кейт лишь хмыкнула. Ничего не ответив, она прошла через комнату, устроившись рядом с Вай на кровати. Тему перевести не удалось.

Тяжесть повисла над ними многотонным дирижаблем, который Вай видела в день своего освобождения — такие гордые, рассекающие небо фантастические корабли, напоминающие китов. Дышать почему-то было трудно. Вдохи давались таким трудом, словно само тело начало сопротивляться естественному процессу, Вай лежала, и чувствовала, что при каждом подъёме грудной клетки у неё что-то нестерпимо ноет внутри. Больно. Перед глазами то и дело возникала Паудер — маленькая Паудер, Паудер подросток, Паудер, обнимающая игрушку, Паудер… Джинкс, сжимающая пистолет.

Чем сильнее зажмуриваешь веки — тем точнее проступают очертания моста, тумана над водой, копоти от взрыва и безумных глаз сестры.

Воспоминания поднялись в Вай новой волной — непроглядно-тёмная толща, что надавила на рёбра и опасно подступила к горлу, — отчего настигло мнимое ощущение, будто она вот-вот закашляется. Выдержать этот гнёт было выше её сил. И Вай заговорила.

— Когда мы были маленькими<...>

Она начала говорить о ней — о них — как-то невпопад, негромко настолько, что будь в комнате чуть больше посторонних звуков, должно быть, никто и не услышал бы. Но в спальне никого не было, кроме Кейтлин, лежащей напротив, и её свистящего, тихого дыхания. Они зеркалили позы друг друга, пока Вай рассказывала о детстве и об игре в чудовищ, о том, как иной раз она заигрывалась и пугала крошечную Паудер, после чего её приходилось успокаивать.

— Я говорила: «Пока я рядом, ни одно чудовище тебя не тронет». Но появилось настоящее чудовище… И я просто сбежала.

«Я бросила её».

Кейтлин безумно захотелось прикоснуться к ней. Так, как сама Вай всё время касалась Кейт, приподнимая подбородок пальцами, задерживаясь на щеке чуть дольше положенного, долго смотря в глаза. Как будто это было чем-то настолько же естественным, насколько обыденным был солнечный свет, проникающий через окна. Простым и тёплым. Эта грубая и сложная девушка умудрялась касаться с непомерной аккуратностью, почти нежностью, и это поражало. И рождало внутри ответное желание дотянуться, сжать в объятиях крепче, позволить собственной чувственности выйти наружу.

И Кейт позволила.

Она протянула ладонь вперёд, самыми кончиками поддев чужую щёку. Со всей осторожностью, ведь момент — хрупче витражного стекла. Касание-штрих — от силы секунда — от скулы и вниз, уж почти отведя кисть в сторону. Кейтлин не хотела причинить какой-либо дискомфорт, да и в памяти ещё были свежи моменты, когда Вай была явно не в восторге от её попыток проявить заботу или ласку.

Но Вай не отпрянула. Она сжала нежные пальцы своей ладонью, прижав кисть Кейтлин к себе. Не позволила отнять руки. И снова посмотрела на неё так, точно душу наизнанку вывернула — Кейт почувствовала, как в уголках глаз нестерпимо щиплет, а в груди стало тесно. Ком, образовавшийся в глотке и давивший на связки, как будто требовал от неё сказать хоть что-нибудь, ответить, произнести ещё одно утешение, повторить вновь, что в том не было ничьей вины, но она не могла заставить себя произнести ни слова. Какое-то время они лежали молча, просто глядя друг на друга. Под ресницами собиралась влага. Вай, внимательно изучающая чужие черты, проследила за горячей каплей, скатившейся в воротник. Брови её едва приподнялись.

— Не плачь…

Ха. Могло ли это что-то исправить? Кейтлин и сама толком не могла понять, откуда слёзы. Почему этот полный отчаянности и затравленной ранимости взгляд вызвал в ней такую бурю эмоций, но она будто погрузилась в море, будто бы её одним кивком головы окунули во что-то безграничное и глубокое, что-то затягивающее. Словно воспоминания Вай о прошлом разблокировали её собственные, обнажили старые раны и свежие порезы. И теперь это общее несчастье, помноженное на десятки разных столбцов, связало их ещё сильнее — общим переживанием. Да, они изначально были в связке, пусть и не подозревали об этом, но теперь, с каждым новым шагом и новой проблемой, нить между Кейтлин и Вай становилась всё прочнее. Она натягивалась, точно ретивая тетива, и значительно сокращала былое расстояние. Теперь их отчуждённость была столь же незначительна, как и отделяющие их друг от друга сантиметры. Вся их катастрофическая разность оказалась лишь бравадой.

Они обе оказались одинаково изранены изнутри.

Да, Кейтлин не было там семь лет назад. И да, пожалуй, она мало что знает обо всём, что Вай пришлось пережить. Но она будто смогла дотянуться до отголосков этих событий, до осколков этих чувств, обнажившихся в открытом и — наконец-то — мягком взгляде.

Кейтлин аккуратно высвободила руку из хватки Вай, чтобы привстать, оперевшись на локоть, и едва поддаться вперед.

— Что такое, кексик? — Не то чтобы Вай был нужен ответ.

Кажется, она и сама уже поняла, что именно между ними происходит. И было бы глупым отрицать, что ей не по нраву эта вкрадчивая нежность и трепет, с которым её касаются, но с тем же она была разбита пережитым за последние дни и напугана грядущим. В объятиях Кейт — пусть и ненадолго — все беды словно теряли свою значимость, становились терпимее и легче, и, по правде, она боялась к этому привыкнуть.

Кейтлин приблизилась к ней и вновь замешкалась. Её глаза, наполнившиеся слезами, бегали по лицу Вай, и та была готова поклясться, что увидела в этом что-то большее, чем сожаление. Что-то… необъяснимо притягивающее и очень ей сейчас нужное. Понимание ли? Скорее, безусловное принятие и бесконечную благодарность. И что-то ещё.

Расстояние, стремительно сокращающееся между ними, уже в который раз становилось весьма опасным. Таким тянущим, тёплым и сокровенным, хранящим их общую уязвимость, таким… необходимым. Как касания, которые она позволяла себе снова и снова, задерживаясь на чужом подбородке, почти задевая тонкие губы. И втайне сожалея, что им не поймать подходящего момента. Что всё в сложившейся ситуации, честно сказать, мало способствует тому, чтобы наконец узнать, кто по-настоящему нравится Кейтлин.

В глубине души Вай знала ответ. Просто гнала от себя эти мысли. Они поддевали в ней слишком многое, провоцировали, не давали покоя. Побуждали вести себя глупо, подначивать Кейтлин и с довольной ухмылкой наблюдать за ответным замешательством и тем, как стрелок сама начинает тянуться к ней. Это знание ослабляло её защиту, весь фокус мыслей смещался туда, куда не должен был, но сопротивляться соблазну было невозможно — она никогда ещё не знала настолько яркого неравнодушия с чужой стороны. И ответной слабости, проявляющейся в том, каким волком иногда Кейтлин на неё смотрела, и Вай отчётливо читала в этом: «Мне больно за тебя».

Лицо Кейт было совсем близко, и Вай инстинктивно приподнялась тоже — из последних сил — и их губы налетели друг на друга. Поцелуй вышел смазанным и солёным; Вай рефлекторно обняла лицо девушки ладонью, вытирая остатки влаги большим пальцем. Кейтлин шумно выдохнула, но не отстранилась, и это послужило лучшим ответом из всех возможных.

Было не очень понятно, кто именно из них начал, но, очевидно, Кейтлин намеревалась поцеловать её первой и Вай была не против — она лишь притянула ту ближе к себе, мягко гладя пальцами острый подбородок и просто наслаждалась желанной близостью. Кейтлин целовала её очень нежно, практически невесомо, её губы были тёплыми и с привкусом пороха — немудрено, ещё час назад они валялись в пыли, — и всё это казалось таким… сказочным, отчего на секунды Вай подумалось, что она видит сон.

И вот-вот проснётся.

А вокруг — по-прежнему сырая тюремная камера и блёклый свет коридорных ламп.

Но сон не кончался. Она не могла сказать точно, сколько времени прошло, — минута или десять, — но поцелуи прерывались лишь на пару выдохов, после чего одна из них непременно возобновляла касания. По-честному, у Вай вообще сил двигаться особо не было, но эти поцелуи как будто наполняли её чем-то — неторопливые, растянутые, как нуга, и совершенно ласковые, ни к чему не обязывающие. Они просто упоительно долго целовались, давая себе краткие мгновения на передышку. Возможность хоть раз не думать и не опасаться, а просто… побыть, как есть. Без ярлыков и масок. Без формы. Без номеров. Без нагромождений из полномочий и ответственности.

Просто Вай. И просто Кейтлин.

Последняя легонько чмокнула розоволосую напоследок в нижнюю губу и отстранилась, тут же устроившись рядом. Кейтлин умудрилась как-то легко и быстро перевернуться так, чтобы оказаться головой в том же направлении, что и Вай, а не зеркально, как до этого. Она прижалась к ней, обернув руки кольцом вокруг талии. Вай обняла в ответ, ни секунды не размышляя. Тихонько улыбнулась, хмыкнув в чужую шею. Так легко. Как будто так и должно быть.

— Я не умею играть в чудовищ, — голос Кейтлин разбил долгое молчание, но не нарушил царящую между ними атмосферу: он звучал гулко, но приятно. — И навряд ли справилась бы с ними одна. Но я буду с тобой.

Вай почувствовала, что улыбка расползается по её лицу, отчего покалывают уголки губ и ноют щёки. «Я буду с тобой». Всего-то. А ведь эта малость была ей нужнее всего.

— И тебе не страшно? — Кейт качнула головой.

— Только если за тебя.

Свет стекал по покрывалу кровати жидкими лентами золота. Утро, постепенно превращающееся в день, напоследок заглянуло в комнату, полную несуразных цветов и хрупкого уюта. И под тихое дыхание друг друга они обе провалились в зыбкую, сладкую дрёму.