когда джисон неосторожным движением опрокидывает чернильницу, он думает, что через секунду из горла мины вырвется рой ругательств, адресованных не столько его неуклюжести, сколько его неуместности здесь в целом. мина, в самом деле, одна из самых чистоплотных и педантичных людей, которых джисон знает; её квартира в центре города близка к тому, чтобы блестеть всеми поверхностями, как огромной наполированной монетой, а каждая вещь в ней быть осведомлённой о своём точном месте расположения и не сдвигаться с него ни на сантиметр. иногда ему даже кажется, что крёстная не живёт здесь вовсе, так, приходит после смены в районной больнице отоспаться и поправить неровно висящую при входе фотографию с летнего отпуска.

но мина молчит. через секунду и через две. они оба наблюдают за тем, как стремительно белый ворс ковра пропитывается чернилами, пока тишина не начинает отдавать горечью. у джисона внутри колючий комок страха, размером точно с теннисный мячик, такого тяжеловесного, что джисон от него инстинктивно сжимается и дышит через раз. он дёргается в напрасном порыве, и чернила марают пальцы заодно с рукавами единственной светлой рубашки – мама позже отвесит несколько звучных подзатыльников – и ему дурно-душно; капли густой липкостью сочатся вниз. он думает, что в тот момент измазывается в собственном врождённом стыде. 

наверное, поэтому вспоминает об этом сейчас. глаза минхо чернильно-цепкие, задерживаются на его фигуре на долю секунды, когда джисон нашкодившим ребёнком топчется у входа в кабинет и истязается желанием откусить себе язык. вязкая темнота льнёт не к коже, скорее, прямиком к нутру, топит внутри себя что-то трепещущее на последнем издыхании. чанбин совсем рядом, соприкасается с ним плечом и прыскает в кулак, раззадоренный разоблачением предмета насмешки – минхо просто оказался не в то время, не в том месте. а джисон всего лишь поддержал, ответил короткой одобряющей улыбкой, посмеялся, мол, да-да, всё так и есть, у них весь класс какой-то придурковатый. в чём вообще прикол менять учителя в последние два месяца учёбы? мина в тот раз попросила перестать извиняться, ведь он так и стоял, шёпотом проклиная себя за бестолковость. минхо же не говорит ничего, прячет ладони в карманах несуразной толстовки, а взгляд в трещинах на старой парте. явно разочарованный, явно преданный. у джисона ладони мокнут, он проверяет, не почернели ли, снова же отмывать неделю, травить кожу бытовой химией. чернильный вкус на языке. едкость катается из стороны в сторону по ротовой полости. он помнит, как бормотание превратилось в исступление и стекло вместе с ним на лакированный паркет, прямо к ногам крёстной. искать утешения у ног минхо было бы истерично-цинично. прости меня за меня, я не хотел бы делать то, что делаю, сможешь поверить? 

– вы кретины.

дахён шипит на них двоих в тишине кабинета, когда дверь закрывается. минхо просто уходит. ему точно не до тонкой душевной организации джисона, который её слой за слоем обваливает в чём-то грязном и липком. в комплексе собственной неполноценности, например. но только по секрету.

– а ты защитница убогих? – чанбин бросает принесённые им бумаги на учительский стол и разворачивается, подталкивая джисона к выходу. им же ещё договариваться, к кому домой завалиться и решать профиль до содроганий и ненависти к смешанным неравенствам (морить мамину рассаду на балконе сигаретным дымом).

– а ты подхалим любимой классной?

в ответ на средний палец дахён посылает их обоих. джисон думает, что есть за что. его, по крайней мере.

<・ )))><<

порой это напоминает копание в песке, и тогда в памяти джисона всплывает детство, то, как отец часто брал его с собой на рыбалку в летние месяцы. на берегу он наблюдал, как акварельное небо распадается на оттенки, градации и отливы, от лазурного до персикового, обогнув сливочный и висящие над противоположным берегом сизые облака. солнце бултыхалось там же, слепило и прятало свои пушистые бока за чёрными силуэтами елей. тонуло. после джисон с претензией скользил взглядом по озёрной глади, следил за редкой рябью и водомерками, мягко перемещающимися по поверхности.

джисон был слишком неусидчив, поэтому отец не предлагал ему держать удочку – только ковыряться в жестяной банке и насаживать червей: настоящий ребяческий восторг. он переворачивал их надломленной палкой, найденной в кустах поблизости, прикасался к скользкому пояску и протыкал остриём.

подростком джисон воображает себя одним из этих червей, лениво ворочающимся меж указательным и большим. где-то в кармане завалялся поржавевший крючок. может, всё такой же острый. 

остывающий к вечеру песок всегда приятно холодил руки, когда он запускал их глубже.

джисону кажется, что понять себя так же сложно, как и разложить в ряд все песчинки, спрятавшиеся в ладони. и совершенно бессмысленно, наверное. они мелким дождиком моросят по персиково-карминовой воде при каждом его неловком движении. колют кожу и застревают под ногтями. мысли тоже. колются и застревают. иногда, приправленные волнением, рассеиваются так же стремительно, как песок, исчезнувший в просветах между пальцами. возможно, поэтому джисон, ещё под стол пешком ходивший, обнаружил, что справляется не очень. 

это всегда оставляло в замешательстве – то, как быстро слова иссыхают, так и не успев изложиться. они вязнут, гласные оседают в горле, согласные неторопливо переворачиваются на языке. попытка обрести суть и содержание проглатывается на полузвуке, полувздохе. облачение – этап мучительный. иногда джисону думается, что он мыслит образно, избегая слов, и тогда внутренний голос начинает звучать слишком громко, напоминая-отрицая, и ему хочется ухватиться за уши, заткнуть их, заглушить бессвязную речь, которую никто, кроме него, услышать не может.

джисон тупо пялится на расчерченные печатной линейкой страницы блокнота, за мгновение до рассыпчато хрустнувшего в корешке. белёсые и неприятно пустые. в его голове сейчас примерно так же – где-то там за извилинами прячется перекати-поле, чтобы медленно пересечь по площади под звуки сверчков или чего-то вроде того, размеренно и монотонно стрекочущего. мина сказала, что для того, чтобы присвоить то или иное чувство, нужно для начала позволить ему присвоить слово. и вообще, милый крестник, к психологу, может, тебя отправить? ты чего такой горемычный стал?

буквы-песчинки выстраиваются в ряд на первой строчке. зыбучесть.

<・ )))><<

в первый раз джисон натыкается на фиолетовую макушку минхо на исправлениях. джисон тогда не знает его имени, но знает, что скатывать за одиннадцать лет учёбы тот так и не научился. в апреле месяце задние парты 303 кабинета по обычаю мельтешат несчастными девятиклассниками, мрачнеющими над контурными картами и итоговыми по истории. джисону ещё, как верному помощнику старосты и соц. педагога, принимать у них зачёты (делать вид, что он взаправду их слушает перед тем, как отпустить с небрежно брошенной улыбкой и тонкой пятёркой в мозаике журнала. сколько же их ещё мучить?) они с сынмином в их глазах кто-то вроде хорошего и плохого полицейских. 

для джисона фиолетовый – цвет беспокойства. щиплет кислотой под языком и першит в лёгких так, что хочется, чтобы они где-то снаружи оказались. фиолетовый пахнет ежевикой и лесом. покалывает и зудит. у джисона в голове закономерности иррациональны. к примеру, он думает, что люди, которые красят волосы в яркие цвета, могут быть вполне честными с собой. джисон знает, что может поймать себя на лжи через каждые полтора слова.

минхо в тот день выглядит до неприличия измученным. ручка под слабым давлением наобум выводит цифры через клетку. взгляд суетится за ежевичной чёлкой. почти трогательный в своей принципиальности. джисон с самыми светлыми намерениями приземляется на стул впереди стоящей парты, привлекает чужое уставшее и молчаливое внимание, хочет сказать: «милый, ну ты и дурень», произносит только:

– в конце кабинета лежат стопки с контрольными тетрадями. можешь списать с меня. хан джисон, 11 «э».

минхо на него смотрит мнительно и исподлобья. сквозь свою секущуюся чёлку и линзы, ведущие круглым контуром по яблоку глаз. джисон чувствует себя пойманной на крючок с бережно насаженным червём рыбой. отпусти обратно в воду, пожалуйста.

– по-хорошему, можешь скатать вообще с кого угодно, у нас здесь от каждого по способностям, каждому по потребностям. короче, можешь спиздить чью угодно тетрадь, никто не осудит. это коллективное творчество.

сквозняк грохочет дверью в кабинет. у минхо на лице выражение нечитаемое.

– вам, экономистам, реально всю вот эту хуйню, – он кивает перед собой, на истрёпанный сборник с тестами, – нужно к экзамену выучить?

быть червяком, кажется, даже лучше. ты в оккупации по определению и не то чтобы хочешь иметь право выбора. клюёшь не ты, а на тебя. на своей острой жилплощади не шибко раскрутишься. 

– думаю, нам всем эту хуйню нужно выучить к жизни, – джисон приподнимается, одним коленом врезаясь в поверхность жалобно скрипнувшего стула. у него на лице выражение претенциозной задумчивости, и рот приоткрыт в готовности высказать подкрадывающуюся несомненно толковую мысль. – но всё это бесполезно, на самом деле. какая разница, если люди научились скатывать и во взрослой жизни? итак, человечество, спасение в честности перед собой.

минхо прыскает. думает о том, что хан джисону из 11 «э» не хватает глиняного пифоса для жизни и фонаря ясным днём для поиска человека. а ещё о том, что у него кошачья шерсть в складках футболки и облупившийся лак на мизинце классного цвета. морской волны, кажется.

где-то в конце кабинета между галдежом пятнадцатилеток и громоздкими стеллажами, учебниками по истории россии и справочниками по праву, джисон роняет тихое: «от тебя несёт, кстати». «да шучу я, просто из рюкзака торчало, дашь стрельнуть?» и «да-да, от каждого по способностям».

– как зовут-то тебя? мне же ещё липовые оценки в журнал лепить.

<・ )))><<

– вам, гуманитариям, реально весь «тихий дон» нужно к экзамену прочитать?

от батареи в кабинете русского языка и литературы приятно тянет жаром, и джисон упирается в неё пятками. пластиковый подоконник трещит под его весом, когда он облокачивается на стеклопакет и крупно вздрагивает. открытая створка впускает апрельскую сырость. 

– думаю, нам всем «тихий дон» нужно прочитать к жизни.

у минхо между зубами зажата долька тёмного шоколада из школьной столовой, поэтому тон его голоса почти не сквозит вложенной в него язвительностью. он сидит за партой возле окна, у которого развалился джисон, и исписывает страницы тетради очередным сочинением. его брови нахмурены, и круглые очки норовят сползти с переносицы. джисон наклоняется и шуршит фольгой: пополам же скидывались. 

когда минхо так сосредоточен, он напоминает джисону большого кота, внимательно наблюдающего за передвижением насекомого или лазерной точки. ещё немного и начнёт взволнованно стучать хвостом по полу. 

– у меня, кстати, два за анализ главы «мастера и маргариты».

минхо на его откровение никак не реагирует, но джисон всё равно представляет, как метафорические кошачьи уши поворачиваются на звук.

иногда джисону кажется, что он вполне отчётливо ощущает смену фаз «суечусь дальше» и «этот мир мне абсолютно понятен». если бы в его руках тогда оказался многострадальческий блокнот с пустыми страницами и одним единственным словом на первой строчке, то джисон попытался бы вывести следующее. погружённость. песка в его ладонях не становится меньше – он пересыпает его из одной в другую, цепляясь взглядом за крошечные перламутровые паутинки. он может предположить, что происходит: минхо просто из тех людей, которые распространяют свою энергетику на других, а джисон и не против оказаться подальше от себя хотя бы ненадолго. 

– эй, минхо, приём. многозадачность как невероятная черта нашего поколения тебе не присуща, да?

очки минхо соскальзывают на кончик его носа, и он, шумно вздыхая, кладёт их поверх слов, написанных синей пастой и размашистым почерком. джисон неопределённо стучит пяткой по батарее.

– очень тебе сочувствую.

либо апрельский воздух приносит на хвосте сонливость, либо минхо действительно устаёт от написания третьего (джисон считал) сочинения за день, что более вероятно. он вытягивает руки на парте и укладывает голову сверху.

– учительница посоветовала обратиться за помощью к тебе, – джисон крадёт последнюю дольку шоколада и с громким шуршанием сминает упаковку. минхо на это недовольно мычит.

– чтобы я что? написал его за тебя? 

прищуренный взгляд минхо находит джисона, и тот пожимает плечами.

– не думаю, что она имела в виду это.

– а что имеешь в виду ты? – минхо снова закрывает глаза.

– ты был довольно проницателен в своих ранних суждениях.

за окном верхние этажи жилого комплекса подсвечиваются мягкими лучами солнца, ползущего вниз по небу. джисон представляет, как оно тает, расплёскивая желтизну возле себя и багровея. минхо что-то тихо шепчет себе под нос и утыкается лицом в рукава растянутого голубого свитера. джисон думает, что он замурлычет, если его погладить по ежевичному затылку.

– может, – начинает минхо, отлипнув от парты, – мы и сможем прожить без чёткого знания права или, там, конституции, что само по себе не очень хорошо. но без работы вот этого, – он привстаёт, протягивая руку к лицу джисона и дотрагивается пальцем до его лба, – и вот этого, – минхо касается его груди левее от центра, – это будет гораздо более затруднительно, мой золотой.

джисон глупо хлопает глазами, глядя на него. с щеки минхо соскальзывает медовый прямоугольник солнца и выпавший фиолетовый волос. он садится обратно.

– ты в курсе, что понятия не имеешь о том, как работает взаимопомощь? – джисон возмущённо спрыгивает с подоконника, чтобы размять затёкшие ноги.

– в курсе, – спокойно отвечает минхо, и джисон борется с желанием закричать. хотя бы сквозь зубы.

– сучоныш.

минхо держит умилительно серьёзное выражение лица ещё какое-то время, прежде чем сдаться, поднимая руки. он смеётся, и один из глаз джисона близок к тому, чтобы задёргаться. вообще-то, весь джисон мог бы задёргаться просто потому, что он минхо не понимает совершенно. тот похож на человека, который скажет одно и сделает совершенно иное, а потом будет удивляться чужому замешательству. 

– ты такой забавный, когда нервничаешь.

– пошёл нахуй.

джисон думает и о том, что весь минхо какой-то обращённый вовнутрь, когда делает круг возле его парты и бросает косой взгляд на раскрытый сборник егэ по литературе. серые листы бесшумно подрагивают, и слова рассыпаются по воздуху. джисон предполагает, что всё, что произносит минхо, стоит процеживать, добираясь до самой сути, одному ему известной. он кажется сложным, и джисон чувствует себя так, будто вновь сидит над уравнениями с параметром.

– какую главу ты анализировал? – скучающе спрашивает минхо и прокручивает на запястье браслет из разноцветного бисера.

– тринадцатую, – джисон запрыгивает обратно на подоконник.

– восхитительная глава. помнил бы я, о чём она.

– мастер выносит мозг бездомному в психушке, читать онлайн без регистрации.

джисон оборачивается, чтобы посмотреть на растёкшееся по небу солнце, и думает о том, что темнеющие облака изображают идиллическую картину: кошка тянется когтистой лапой к беззащитной рыбёшке. минхо поднимается, чтобы уйти в конец кабинета к одному из старых шкафов, заставленных старыми книгами. он открывает дверцу и достаёт такой же старый роман булгакова в красном переплёте. джисон думает, что минхо в этот антураж вписывается более, чем идеально. михаил афанасьевич уныло смотрит на них с чёрно-белой фотографии на обложке и портрета на молочной стене. джисону хочется истерически хихикнуть.

– разве можно их вот так брать без спроса? – неуверенно спрашивает он, когда минхо устраивается рядом, а подоконник предупреждающе щёлкает под их общим весом.

– мне можно, – минхо перебирает пожелтевшие страницы, натыкаясь на оглавление. джисон кашляет в кулак. – я же сдаю литературушку, ко мне в этом царстве-государстве отношение особое, – поясняет он и хрустит корешком книги на тринадцатой главе. явление героя.

как скажешь, – думает джисон, но ничего не произносит. наверное, он сам мог бы выстроить логическую цепочку: не можешь понять себя, чего и говорить о понимании кого-то другого. тем более булгакова, тем более в сочинениях. джисон слышал, что он вообще наркоманом был, какие ещё могут быть вопросы? не его это привилегия – копаться в голове душевнобольного.

минхо рядом с ним затихает. его браслет из разноцветного бисера блестит на солнце, а ещё их спины нагреваются от прямых лучей. джисон мог бы сказать, что ему не было спокойнее этого. 

– минхо, – тихо зовёт он, – что ты думаешь о добре и зле? 

джисон не знает, почему спрашивает. джисон, вообще, много чего не знает, например, что он хочет на завтрак каждое утро или какой сироп добавить в раф, когда заглядывает в кофейню, в которой работает девушка мины после учебных часов. в какой-то момент голова джисона озаряется очередным вопросом, и он предпочитает задать его кому-нибудь другому, потому что единственный ответ, который он находит в глубине – понятия не имею. 

– в контексте романа?

– в контексте всего.

пальцы минхо застревают между сливочными страницами, и он поворачивается к джисону, которому вдруг становится неудобно. от своего вопроса и, ну, просто, сидеть здесь рядом и смотреть на всего такого серьёзного и умного минхо, который тратит своё драгоценное время на джисона-раздолбая, а мог бы уделять его чему-то по-настоящему полезному. своим этим таким же серьёзным и умным сочинениям, например. минхо усмехается. 

– знаешь, прямо сейчас я пытаюсь совершить что-то из этого, – он внимательно смотрит на джисона, и джисону кажется, что на его лоб наведена лазерная указка, – но кое-кто может думать, что я делаю вещь противоположную. это не исключительно однобокие вещи. 

джисон хмыкает и переводит взгляд на портрет булгакова. тот смотрит всё так же уныло.

– иногда мне кажется, что существует лишь то, во что ты себя вкладываешь, – кивает самому себе минхо и смотрит куда-то вперёд, может, тоже на злополучный портрет булгакова. пытается найти в его тоскливых глазах одобрение или ещё чего. – либо ты существуешь лишь тогда, когда себя во что-то вкладываешь, – он смеётся, – ещё не понял. возможно, смысл заключается в выборе, который ты делаешь?

слова минхо повисают в воздухе и сползают по молочным стенам. джисону от них становится холодно. он думает, что если навалиться спиной на створку чуть сильнее, то теплее не станет. 

– ты такой умный дядька. тащусь от тебя, как приора по асфальту, – джисон сдерживает смех, хотя на деле ему почему-то хочется заплакать.

минхо несмело ударяет его по ноге советским изданием «мастера и маргариты». школьная собственность как-никак, да и михаил афанасьевич расстроился бы.

– я тоже посчитаю тебя очень умным, когда ты скажешь мне, почему мастер не заслужил света.