Чифую Мацуно было холодно.
Он сосредоточенно просматривает счета за электричество, а после переводит взгляд на новые цены, которые им сегодня сказал поставщик. У них что в стране блядский кризис, иначе почему все корма для животных подорожали в полтора раза?!
Мацуно отпивает остывший кофе и поёживается от пробежавшего по коже холодка, смотря на время и думая, когда же наступит пора закрывать магазин. Стрелки часов лениво показывают полдевятого, не собираясь похоже ускорять свой ход. Осталось блядских полчаса.
Недавно вот заходили два школьника, которые вечно притаскивали раненых щенят и котят, бесконечно покупали корма с целью накормить всех бездомных кошек Токио. Чифую эти двое мальчишки нравились и он делал им скидку в полцены. Кого-то они ему очень напоминали. Просиживали они тут долго, наверно полчаса просто поглаживая всех по шёртске и общаясь с животными — Мацуно никогда не был против. Правда минут двадцать назад Ханемия этих школьников чуть ли не взашей выгнал, угрожая шваброй, сказав, что им пора по домам делать уроки, а то скоро опять родители начнут звонить и спрашивать, где их дети. Забавные всё-таки пацаны.
Казутора едва слышно шуршит где-то, и Чифую вспоминает, что тот расставляет на прилавках новую партию товаров со склада. Где-то с полу в клетках начинают шуметь кролики. Волнистые попугайчики негромко чирикают между собой, иногда перемежая общением подобием мяуканья — говорил же Чифую не надо ставить этих попугаев рядом с котятами. Теперь вот птицы мяукают, совсем охуели. Ханемия находит это забавным, как впрочем и многие клиенты, так что Мацуно просто смирился с мяукающими попугайчиками.
Зелёный неразлучник тем временем внимательно прислушивался к любым звукам, прежде чем вновь начать орать, пытаясь перебить своих меньших пернатых братьев. От этого возгласа у Чифую ещё сильнее заболела голова и он поморщился, заглатывая таблетку обезболивающего. Где-то из подсобки послышался тихий мат Казуторы, которого тоже заебал это зелёный попугай неразлучник, которого купить не могут уже недели две. Сатана, забери своё исчадие ада.
— Хватит, блять! — кричит на попугая Чифую, пытаясь перебить этот ор. Птица его нисколько не слушается и кажется только прибавляет громкости. У него там что, встроенные динамики?! — Казутора, мы сегодня кормили этого уёбка? — зовёт Мацуно, выходя из-за прилавка и угрожающе смотря на орущую птицу. Орущая птица с вызовом смотрит на него.
На крики приходит сам Ханемия с заделанными в пучок волосами, отросшими за последние полгода. Рукава тёмной водолазки закатаны, чтобы удобнее было таскать тяжёлые коробки с кормами. Кожа запястий обнажилась и голубые вены ползут по рукам, как ручейки, разветвляясь у ладони. Белые полосы шрамов грубо вспороли гладкую кожу, пересекая вены вдоль и поперёк. Чтобы не смущать клиентов, Казутора всегда носит водолазки и толстовки с длинными рукавами. Эти шрамы их обычно пугают и отвлекают от покупки корма, что значительно сказывается на прибыли.
— Я что ли помню? — Казутора хмурится, оставляя коробку на полу и подходя к Чифую вставая рядом с клеткой. — Может и нет, хрен его знает. — Оба они какое-то время смотрят на попугая, сделавшего небольшую передышку в криках, прежде чем через минуту снова начать. Оба парня тут же поморщились, ощущая эти крики почти физически болезненно для барабанных перепонок.
— Фиг с тобой, жри, — Мацуно не выдерживает, психует и сыплет дрожащими руками корма даже немного больше, чем положено. Неразлучник тут же замолкает, заинтересованно зыркнув на Чифую и Казутору, прежде чем побежать к кормушке и начать есть.
— Мне кажется, этот ублюдок нас крупно наёбывает, — фыркает Ханемия и со вздохом подхватывает швабру, по быстрому пройдясь ей по полу и стирая грязные следы. Чифую вновь бросает взгляд на часы — прошло только пять минут.
— Знаешь, я уже смирился. Иногда проще уступить, чем слушать эти вопли целый день, — парень массирует виски, ожидая, когда чертова таблетка подействует и жить станет менее тяжко. В течение десяти минут он всё ещё упорно старается разобраться со всеми налогами и счетами и решить, станут они в этом месяце банкротами или нет. Казутора за это время успевает навести приблизительный порядок и проверить весь этот зверинец. Рыбки вроде не сдохли, щенята не пообкусали друг другу уши, а попугаи, стоило приглушить свет, успокоились и наконец замолкли, готовясь ко сну. До закрытия магазина всё ещё оставалось двадцать минут.
Казутора устало плюхается на стул рядом с Чифую, пододвигаясь ближе и заглядывая в документы. Потом смотрит на самого Мацуно. Он там точно не заснул, пока на ночь глядя пытался разобраться со всеми этими бумажками?
— Чифую, а может... — начинает было Ханемия, пытаясь заглянуть парню в глаза, но тот его тут же перебивает:
— Нет, мы не будем сваливать домой пораньше, будем как последние суки сидеть ровно до девяти, — ворчливо замечает Чифую, перемежая свою речь сонными зевками. Казутора чуть хмурится, не сильно впечатлённый этой тирадой.
— Так мы всё равно нихуя не делаем. Толку тут жопы просиживать? — парень недовольно расчёсывает шрамы на запястьях, которые до сих пор иногда отдаются фантомной болью и зудом. Чифую угрожающе зыркает на него, однако сдаётся, откидываясь на спинку стула и подальше убирая все эти бумажки.
— Ладно, мы просто посидим эти двадцать минут до закрытия. Вдруг... Кто-то придёт, — не совсем уверенно заканчивает Мацуно, потягиваясь и встречаясь взглядом с Казуторой. Молча поджимает губы. Нет, мы не упездуем отсюда нахуй, даже не надейся.
— У меня плечи и шея болят, — спустя пару минут молчания пожаловался Казутора, неприятно щёлкнув позвонками, когда выпрямился.
— Потому что ты горбишься буквой «зю», — Чифую вздыхает, поднимаясь с насиженного места и подходя к парню со спины, осторожными, но сильными движениями начиная разминать ему плечи. Ханемия тут же зашипел от боли, но послушно сидел и лишь иногда тихо матерился. — Как же меня всё заебало, — Мацуно который раз за вечер вздыхает, чуть сильнее нужного впиваясь в плечи Казуторы, отчего тот ойкает. Почему-то у Чифую сегодня не шибко хорошее настроение.
— Тебя ещё никто не ебал, — шутит Ханемия, видимо почувствовав себя мастером остроумия и комиком номер один в Японии. Чифую устало улыбается, прыснув, прежде чем перейти на чужую шею, массажируя её. Весь Казутора под ним тут же вытянулся стрункой.
И как так получилось, что спустя полгода после их первой встречи они дошли до этого? Хуй его знает, если честно. Как-то же дошли, а остальное не так важно.
Мацуно бы не сказал, что было легко. Он до сих пор не знает правильно ли поступил тогда, предложив Казуторе работу в своём зоомагазине. Не знает, стала ли его жизнь хуже или лучше после этого. Они часто матерят друг друга по утрам, когда встают не с той ноги чересчур не выспавшимися, но в тоже время, когда руки Чифую слабеют и он кажется вновь может разбить уже десятую кружку за последние полгода, знакомые руки подхватывают его самого, такого слабого и беспомощного временами.
Особенно сложно, наверно, было всё-таки в первые два месяца. Казутора осваивался, потихоньку социализировался и общался с клиентами. Чифую взял на себя в основном бумажную работу, когда Ханемия смог его полностью заменять на кассе. Бумажками кто-то тоже должен был заниматься, а на бухгалтера у них денег нет. Конечно, самые трудности были с наглыми подростками и знакомцами из прошлого, которые случайно, а может и специально, захаживали в зоомагазин и очень удивлялись, увидев здесь Казутору, зная его ещё по тому делу десятилетней давности.
По правде говоря, три месяца назад получилась совсем уж скверная история, когда какие-то парни, их ровесники гоповатого вида, зашли в магазин, тут же обшаривая его взглядом в поисках кого-то. В итоге они минут десять доёбывались до Ханемии, едко спрашивая как там в тюрьме, и не снятся ли ему убитые. Снятся, ещё как — это Чифую знал точно. Сам не раз встречал Казутору посреди ночи курящим на кухне, получая в ответ лишь коротко брошенное: «кошмары». Казутору тогда те парни сильно довели, но выбить всю дурь из них не мог — кто-то бы явно вызвал полицию, а он буквально пару месяцев как из тюрьмы вышел. Могли бы счесть это рецидивом, и так просто уже было бы не отделаться. Но Чифую тогда очень вовремя вышел со склада, подумав, что возможно произошли небольшие трудности с клиентами, раз они уже минут пятнадцать не могут выбрать долбанный корм или за чем там они пришли. Оказалось проблемы были весьма серьёзные, и Мацуно просто отпинал этих парней в подворотне рядом с магазином. Их было всего двое, а у Чифую настроение было особо плохое. Казутора на это только долго молчал, прежде чем поинтересоваться, не болят ли у Мацуно рёбра. А после снова помолчал и добавил, что Чифую бешеный.
А Чифую похуй. В конце концов кто поверит этим укуренным придуркам, от которых травкой воняет за километр, что их избил добропорядочный владелец зоомагазина? Где-то на небесах ему аплодирует Баджи, всегда считавший, что лучшее решение и убеждение — кулак промеж глаз.
Мацуно сощурился, вновь глянул на часы и вздохнул — до закрытия оставалось десять минут.
— Пошли уже, — он подхватывает ключи от мотоцикла, по пути до комнаты для персонала снимая с себя фартук. Последний раз мажет взглядом этих вечно дохнущих рыбок, убеждаясь, что те вроде друг друга сжирать пока не собираются. Где-то рядом поспевает Казутора, подхватывая с вешалки куртку.
— А я уж думал ты до самого закрытия ломаться будешь, — замечает Ханемия, выключая свет в подсобке и вывеску зоомагазина. Чифую из-под тёмной чёлки стреляет на него острым взглядом:
— Заткнись, — и запирает главную дверь магазина, уходя вместе с Казуторой через чёрный ход в узенький переулок, где они припарковали байк — на машину денег всё ещё не хватало.
— Сегодня я буду за рулём, — Казутора перекидывает ногу, поудобнее усаживаясь у руля, и оборачиваясь. Мацуно недовольно фыркает, сильнее сжимая ключи от байка в своей ладони:
— С чего ты это взял? — и именно с этих слов обычно начинаются почти все их споры. Оба знают, что такое может продолжаться до бесконечности, и для этого как раз и существует прекрасный способ узнать кто прав. Рука Чифую ныряет в карман потрёпанной куртки и он извлекает оттуда монету в пять йен — сдача, оставшаяся после посещения метро, когда их мотоцикл сломался. — Орёл или решка? — Мацуно благородно решается уточнить у Ханемии первым его позицию, и тот на секунду подвисает, выбирая.
—Решка.
— Хорошо, тогда орёл мой, — Чифую кивает, подкидывая монетку. Та со щелчком отправляется в воздух, сделав пару оборотов и вновь упав на ладонь. Парень убирает руку, с любопытством взглянув, что выпало: — Решка, — и тут же раздражённо выдыхает, пряча монетку обратно в карман.
— Я же говорил, — Ханемия на секунду вспыхивает самодовольством, но так же быстро утихает — на смену этому приходит привычный драйв и предвкушение от поездки. Мацуно садиться сзади, слыша рёв заведённого мотора и сразу покрепче вцепляясь в чужую талию — поездка без сомнений будет с ветерком. Солидарны они в этом оба. — Домой? — спрашивает он, оборачиваясь и смотря на Чифую.
— Нет, хочу напиться как свинья сегодня, — парень отрицательно вертит головой, чуть прижимаясь к чужой спине и ощущая как мышцы на ней напрягаются, стоит байку сорваться с места.
— Завтра же суббота. Работу между прочим никто не отменял, — вполне логично замечает Казутора, пытаясь перекричать урчание мотора и прибавляя газу. По правде говоря ему и самому хотелось напиться до потери пульса и сознания — неделя выдалась на редкость дурацкой и тяжёлой.
— Похуй, — выдыхает у чужого уха Чифую как-то обречённо и надтреснуто. Казутора понимающе мычит и чуть ведёт плечом, меняя маршрут. Разве им когда-то было не похуй?
Честно говоря, Казутора водит почти как долбанный псих: гонит до последнего, резко тормозит, стоит светофору загореться красным, и явно превышает скорость в пару тысяч раз. Чифую, на самом деле, чутка опасается с ним ездить, но со временем уже привык. Ханемия всё ещё пьянеет от многогранной свободы, так и норовя порезаться о каждый чёртов скол, попробовать вкус крови на языке. Права получил как два месяца назад, и ощущение ревущего мотора мотоцикла всё никак не могло надоесть ему. Гонял-то он нелегально ещё с двенадцати.
Чифую щурится, а голова его слегка кружится от ярких неоновых вывесок, то и дело вспыхивающих по сторонам — ночной Токио в самом своём расцвете. Рабочий день закончился и люди врассыпную бросились кто куда: одни домой, другие поскорее напиться в паб. Чифую с Казуторой почти всегда относили себя ко второму типу, если были силы и желание куда-то идти помимо кровати. Мацуно, конечно, не спрашивал, но Ханемия явно едет в какой-то бар, потому что там есть алкоголь и еда, а жрать им хочется очень даже после десятичасовой смены.
Казутора снова резко сбавляет скорость и они вправду припарковываются у какого-то небольшого, но знакомого обоим бара. Чифую чуть ёжится, думая, что всё-таки поторопился надевать тонкую куртку в начале весны, когда снег только-только стаял с дорог, однако оставаясь грязными кучами по обочинам. Ханемия впереди него толкает плечом дверь, на ходу пряча ключи от байка в карман — не хочет, сука, отдавать их Мацуно.
Усаживаются за барной стойкой, замечая, что народу пока не слишком много. Но вне всяких сомнений через полчаса здесь будет шумная толкучка, разговоры, духота и звон бокалов. Заказывают удон, чтобы согреться, и по кружке пива для расслабления. Ханемия скучающе подпирает подбородок рукой, изучая в сотый раз меню, а Чифую непозволительно осознанно заглядывается на его острый профиль, думая как они дошли до такой жизни.
Может Казутора сам по себе такой человек, который неожиданно врывается в твою жизнь и переворачивает её с ног на голову, подобно внезапному порыву ветра? В жизнь Чифую Мацуно Казутора Ханемия на данный момент врывался дважды. Первый раз при стычке с Вальгаллой, и этот порыв Казуторы привёл к смерти Баджи, сломал жизнь Чифую и оставил его побитым не только физически, но и морально. Во второй раз остатки прежнего Чифую вновь не выдержали и рассыпались при встрече с Казуторой десять лет спустя, когда он хотел набить Ханемии ебало. Как итог, Мацуно взял себя в руки, кое-как склеился в подобие человека и жить даже стало как-то легче и чуточку проще бок о бок с Казуторой. Может он решил, что друзей надо держать близко, а врагов ещё ближе. Чифую на самом деле не знает, какая гениальная хуйня в голове сподвигла его предложить Казуторе работу в своём зоомагазине, но об этом не надо жалеть сейчас. Да и жалеть вроде бы не о чём. Казутора Ханемия на сей раз прекрасно прижился в поломанно-отвратной жизни Чифую Мацуно, будто бы встав на то место, где и должен был быть всю жизнь — где-то прямо под самым сердцем.
Всё ещё забавно вспоминать, как Такемичи чуть в обморок не грохнулся, когда впервые случайно столкнулся в магазине с Казуторой. То ли так сильно обрадовался, то ли испугался. Сначала чуть сознание не потерял, а потом разрыдался — в этом и есть весь Ханагаки. Ревел, утирал слёзы и крепко жал руку Ханемии, интересуясь как у него жизнь. Казутора неловко обтёр мокрую от чужих слёз ладонь об штаны и скомканно ответил, что всё нормально. С тех пор Такемичи стал наведываться в зоомагазин чаще, постоянно принося с собой лучи пробивающегося сквозь зимнюю хмурь солнца и запах приближающейся весны, будоражащей кровь и срывающей нахуй крышу. Такая компания вполне нравилась и Казуторе, и Чифую.
Им наконец приносят удон и пиво, а посетителей заметно прибавилось. Мацуно быстро пригрелся, и даже чуть не заснул, вводимый в лёгкую дрёму монотонным гулом голосов других клиентов и перезвякиванием кружек. Казутора его вовремя толкнул локтём, когда они доели, указывая взглядом на сцену — по вечерам пятницы и выходным здесь давали выступления музыканты местного разлива. Свет чуть приглушили, наставив прожектор на небольшую сцену, и парни решили перейти на более крепкие напитки.
Лёгкое головокружение настигло Чифую спустя два шота виски и текилы с лаймом и солью, чуть подёрнутой густым запахом чужих пьяных тел. Какая-то группа из двух худощавых гитаристов и солиста со старомодной стрижкой исполняла кавер на популярную песню, а подвыпившая публика притоптывала ногами и нескладно аплодировала, пытаясь попасть в ритм этого рока или очередной попсы: Чифую, если честно, не разбирается в этом. Он посмотрел на Ханемию, понурив голову и немного разлёгшись на барной стойке — Мацуно всегда быстро херело от выпитого алкоголя. Глаза у Казуторы поблескивали пьяными огоньками в этом полумраке. Он завороженно наблюдал за исполнителями, шевеля губами, видимо повторяя слова песни. Современную культуру Ханемия всегда жадно впитывал в себя как губка, пытаясь наверстать упущенные десять лет из жизни всего мира. Пожалуй, именно из-за таких вечерних выступлений, это был один из любимых ими баров.
Пустые мысли начали пульсировать в такт музыке, а Казутора становился то чётким, то вновь мутным пятном. Чифую понял, что ему стало совсем хреново от этого душного жаркого места, как ком тошноты застрял в горле, кислинкой отдаваясь на языке — недавно сьеденный удон грозился оказаться вне желудка. Мацуно попытался соскрести себя с барной стойки. Честно говоря, получилось это не очень, а точнее вообще не получилось. Смутно знакомая тень склонилась над ним, жарко выдыхая на лицо:
— Тебя снова развезло, да? — и звучало это даже больше как утверждение, а не как вопрос. Ханемия чуть склонил голову, звякнув серёжкой. — Насколько всё плохо по шкале от одного до десяти? — и так забавно, что Казутора вновь и вновь каждый раз задаёт ему этот вопрос, когда они напиваются.
— Сто из десяти, — мученически стонет Чифую, щекой улёгшись на нагревшуюся от его рук неудобную барную стойку, пахнущую спиртным. — Голова кружится, всё расплывается и меня тошнит. Хочу домой, — парень предпринимает ещё одну попытку подняться, но его во время подхватывают чужие руки. Где-то над головой его недовольно бурчит Казутора, помогая подняться и придерживая теряющегося в пространстве Мацуно:
— Ты нахуя так нахлёбываешься каждый раз, если пить вообще не умеешь?! — Казутора вот имеет высокую толерантность к алкоголю, не то что некоторые.
— Я... Не знаю. Привычка? — неловко мямлит Чифую, чувствуя, что язык сильно заплетается, а буквы не желают складываться в слова. Казутора доводит его до туалета, ополаскивая лицо ледяной водой, и Мацуно прямо из-под крана успевает напиться, зная что так облегчит последствия будущего похмелья. Становиться немного лучше, и тошнота сходит на нет. Головокружение чуть устаканивается, и Чифую приваливается к холодной кафельной стене мужского туалета, всё ещё ощущая, как всё тело горит, а кровь прям-таки бурлит в венах. Ему срочно надо остыть. — Пойдём на улицу, меня до сих пор немного мутит.
— Да, тебе явно стоит проветрить алкогольные пары, — хмыкает Казутора, чуть придерживая Мацуно за локоть, когда они натыкаются на задний выход из бара где-то в тёмном коридорчике, выходя в неприглядный узкий переулок. На стене висит знак, обозначающий, что это место для курения, хотя по валяющимся бычкам это было и так понятно. Чифую вновь привалился тяжёлым неповоротливым телом к холодной стене, ёжась от мороза и выпуская пар изо рта. Казутора в свою очередь чиркнул зажигалкой, закурив, и спрятал руки в карманах. Был уже одиннадцатый час, и новый день приближался неумолимыми, твёрдыми шагами. На небольшом промежутке неба над их головами виднелось блюдце мутноватой от туч луны.
— Дай закурить, — просит Чифую, поворачиваясь к Казуторе и чуть крепче сжимая в руках пустую старую зажигалку, некогда принадлежавшую Баджи. Пару месяцев назад он откопал её в своих старых подростковых вещах. Сразу вспомнилось, что в то время Мацуно по дурости пробовал курить и вечно просил у Баджи зажигалку. Однако в тот день её он так и не вернул — Кейске умер. Сейчас зачем-то Чифую решил оставить её себе, такую бесполезную и никчемную, как он сам. Какое-то неприятное чувство вот уже несколько месяцев с тех пор сжирало его. Горечь оставалась послевкусием на языке после каждого слова. Правильно ли он вообще поступает?
— Ты же не куришь, — Ханемия насмешливо фыркнул, замечая чужой раздражённый взгляд.
— Иногда курю. Жалко что ли? — Мацуно отбирает у парня сигарету, затягиваясь так глубоко, что в сознании мутнеет, а голова начинает кружится с новой силой вместе с подступающим к горлу кашлем. Душащее чувство забивается в лёгкие, не даёт продохнуть, и Чифую в панике ищет выход из этого состояния, подрагивая от холода.
— Ты в курсе, что забрал последнюю? — интересуется Казутора, склоняясь ближе. Ловит голубые, льдистые омуты, тонет в них, застывает и коченеет, умирая самой мучительной смертью во льдах. По коже Ханемии бегут мурашки, когда Чифую придвигается к нему почти вплотную, затягивая, прежде чем заметить:
— Мне нисколько не жаль, знаешь, — и выдыхает ему в губы никотин и весь земной яд, отравляющий организм и их жизнь. Они сталкиваются в поцелуе, прижимаясь к холодной стене, окутываемые морозом ранней весны. От Мацуно пахнет очередным отчаянием. Сигарета выпадает из чуть подрагивающих рук Чифую, и обоим парням глубоко наплевать сейчас последняя она всё-таки была, или только первая. Выпадает, и тут же затухает в чуть подтаявшем сугробе у стены, заваленном кучей таких же бычков.
Мацуно ловит руками шею Казуторы, прижимаясь ближе и ощущая жар чужого тела, согревающий в самый студёный холод. Чужие волосы спадают на лицо, щекотят щёки, скулы, шею, путаясь, когда Чифую пропускает пряди сквозь пальцы, чуть оттягивая их у корней и вырывая у Ханемии приглушённый стон. Язык скользит по губам, по нёбу, а дыхание сбивается с ритма, превращаясь в хаотичные вздохи, полустоны и полувсхлипы. Казутора до приятной дрожи сжимает мышцы спины, скользит ладонями чуть ниже на задницу. Часом ранее Ханемия бы всерьёз призадумался, а не оттяпают ли ему за это руки, но сейчас... Сейчас, пожалуй, можно всё, когда Чифую с какой-то отчаянной доверчивостью жмётся к нему ближе, пытаясь согреться.
Спустя секунду парень обрывает поцелуй, позволяя тонкой ниточке слюны протянуться и разорваться, спускаясь ниже и переходя на шею. Чифую с какой-то ломанной нежностью, несвойственной ему, целует татуировку тигра, водит по ней губами, слегка шекоча кожу, а от этих действий весь Казутора замирает, напрягается всем своим нутром, и шумно выдыхает в чужую макушку, когда быстро бьюшуюся жилку пульса Чифую чуть прихватывает зубами, заставляя на мгновение задержать дыхание и превратиться в оголённый нерв. Узел возбуждения закручивается внизу живота, сладко пульсируя и отдаваясь пустотой в разуме. Они оба на пару секунд замирают в таком напряжённом положении, пока Мацуно ощущает чужую пульсацию жизни под своими зубами, на какой-то ненормальной грани того, чтобы перегрызть Ханемии шею. А сам Казутора стоит, притихнув, и будто бы едва слышно просит это сделать, просит добить его.
«Нет», — думает Чифую, ослабляя хватку и мягко проходясь языком по чужой солоноватой коже в качестве извинений. Казутора тут же выдыхает, ловит вновь чужие губы в поцелуе, думая, что завтра мышцы шеи будут неприятно ныть после этих покусываний, но ему кристально похуй на это сейчас.
Их поцелуи переходят во что-то жадное, страстное, в паху до одури приятно тянет, когда Мацуно притирается к Ханемии, вызывая глухой стон у обоих.
— Поехали ко мне.... Домой, — пытается отдышаться после всего разведённого ими разврата Чифую, на пару мгновений отлипнув от другого парня и уперевшись лбом ему в ключицу, во избежания немедленного продолжения и траха прямо здесь.
— Чифую, блять... Мы живёт в одной квартире, — Казутора умудряется в таком состоянии насмешливо фыркнуть, подтрунивая над Мацуно, ровно до тех пор, пока тот заткнул его ещё одним мокрым, но чересчур коротким и обрывистым поцелуем.
— Точно, совсем забыл. Погнали, — Чифую чуть отталкивает Казутору от себя, с шальной улыбкой выскальзывая из-под рук и скрываясь за дверью. Ханемия матерится, когда в руках его видит ключи от байка, и шарит по карманам куртки, понимая, что они пусты. Блядский Чифую Мацуно.
Парни пробираются через душный бар, уже переполненный людьми и музыкой. Дышать катастрофически не получается в этом густом смраде чужих тел и спирта, а сердце как бешеное гулко бьётся в груди, отдаваясь в ушах и пустынном разуме. Позже выбираются на парковку, не упуская возможность вновь прилипнуть друг к другу уже у самого байка, стоя под тусклым фонарём. Какой-то пьяный в стельку мужик в это время выходит из бара, едва перебирая ногами, и заметив их, невнятно ворчит что-то типа «пидоры», но Чифую был слишком занят, чтобы прислушиваться. В конце концов, все разногласия закончились на том, что Казутора молча показал пьянице средний палец, не имея желания конфликтовать.
Всё тот же Казутора успевает отобрать у Мацуно ключи, сказав, что тот слишком пьян для управления мотоциклом. Ханемия последний раз мазнул по его губам своими, прежде чем послышался оглушающий на секунду рёв мотора, и они рванули с места. Холодный ветер беспощадно хлестал им в лицо, кололся, словно сотня игл, а Чифую старательно кутался в свою прохудившуюся курточку, чувствуя как весь пыл остужается под напором холода, и он стремительно трезвеет. Они гнали по ночному Токио, искрящемуся сотнями огнями и вывесками. Мацуно больше забавы ради, чем из искренней пылкой страсти, скользнул руками с чужой талии на ширинку в районе выпуклости. Казутора, до этого сосредоточенно управляющий байком, крупно вздрогнул, матерясь себе под нос, когда руль крутанулся, и они чуть не потеряли управление.
— Ты заканчивай, а то мы можем и не доехать до дома такими темпами, — огрызнулся он, на секунду оборачиваясь и ловя чужой искрящийся взгляд.
— Знал бы ты, насколько мне похуй, — Чифую только усмехается, выдыхая ему это на ухо и обжигая чужую кожу своим горячим дыханием. Разбиться на байке — не такой уж и плохой вариант для него.
— Я это как раз-таки чересчур хорошо знаю, — и в этом вселенском вздохе слышится глубокая, грудная обречённость и налёт печали. Чифую послушно возвращает руки на место, ёжась от ледяных порывов ветра, дающих пощёчины всем прохожим и ему самому. Зябкость забирается под рукава и подол куртки, скользит по ладоням и рукам туда внутрь, к самому сердцу. Превращая его в мёрзнущий полуфабрикат неполной заморозки, который покупаешь в магазине, чтобы не заморачиваться над ужином. Кидаешь в морозилку или на сковороду, размораживаешь, превращаешь холодный, бездушный кусок в кулинарные изыски или второсортное дерьмо, тут уж от кулинарных навыков зависит. Так вот, у Чифую обычно получался последний вариант, и этот кусок льда до конца размораживать он так никогда и не умел. Так же неумело кидал на стол, пытался прочитать инструкцию на этикетке, а потом забивал на все мишленовские звёзды и варганил что-то съедобное из полузамороженного мяса с одним чувством — лишь бы было.
Но сейчас так холодно, темно и сыро, и кажется в самом сердце завывает эта ледяная буря. Хочется отогреться, оттаять, запустит в свою чёртову душу долбанное тепло, пускай даже и в пылу похоти, подёрнутой лёгкой грустью. Чтобы забыться, раствориться в мимолётном удовольствии и не думать о проблемах, счетах об электричестве и аренде за помещение. Не думать о том, что месяц через месяц они банкроты, которые питаются святым духом, водой и долбанным солнечным светом, в такую раннюю весну появляющимся только раз в две недели. Так и с голоду подохнуть можно, честное слово. Ведь, кажется, что на время долгой, жестокой зимы сами люди замерзали, коченели в своих чувствах и эмоциях, превращаясь в тупые ледышки, рыщущие от помещения до помещения в поисках тепла. Чифую и сам такая ледышка, этакая вечная мерзлота, которую не растопит ни одно солнце, не тысячу солнц, ни адская жара во время душного лета. У него там в сердце автономная морозилка, бесконечные льды, снега и арктические пустыни как в Антарктиде. Недавно в этом пожизненном холоде оказался растерянный Казутора, лет десять назад в этой же мерзлоте бесследно исчез Баджи где-то между порывами ветра, бураном и смертью во льдах. Иногда, если присмотреться, можно сквозь колющий снег и ветер разглядеть его фигуру с путающимися волосами. Силуэт маячит время от времени где-то впереди, но сколько не пройдёшь — всё никак не приближаешься, наоборот, становишься как будто дальше от знакомой тени, уносимой пургой. И от этого у Чифую каждый раз начинает болеть и ныть сердце.
Теперь и Казутора тут же. Как бы он тоже не пропал без вести, ведь Чифую Мацуно самая настоящая блядская чёрная дыра, в которой исчезают самые близкие для него люди. И от этого так больно, словно режут наживую.
Мацуно не замечает, как они въезжают во двор маленького спального района в не очень богатом квартале, где живут люди с достатком чуть ниже среднего. Ханемия слазит с байка, вытряхивает из волос чуть подтаявшие снежинки и глушит мотор. Чифую всё также бессмысленно пялит в пустоту перед собой. Казутора хмурится.
— О чём задумался? — чужие губы скользят по шее под челюстью, чуть прикусывая кожу и оставляя наливающийся красным не слишком заметный след. Чифую слегка вздрагивает от неожиданности, выныривая из мыслей и щурится, наслаждаясь и цепляясь пальцами за отросшие волосы Ханемии. В ночной тишине спального квартала раздаётся негромкий звон серёжки.
— Не знаю. О ерунде всякой, не обращай внимания, — Мацуно поднимается с байка, на секунду цепляясь за чужую шею, останавливаясь в миллиметрах от чужих губ, шепча: — Пошли уже, а то я скоро засну на ходу, и сам тогда будешь разбираться со своей проблемой, — отстраняется и бросает выразительный взгляд на выпуклость в районе паха на джинсах Казуторы. Тот лишь лукаво усмехается.
— Неужели я настолько скучный, что тебе хочется спать в моем обществе? — он весело пихает его локтём, чуть разряжая обстановку, видя как Чифую незаметно весь напрягся и словно одеревенел после поездки на мотоцикле, стоило им зайти в приветливо тёплый и безлюдный подъезд.
— Придурок, — Мацуно пытается сдержать улыбку, но потом всё же фыркает и тихо смеётся, рвано выдыхая и будто с этим вздохом выпуская из себя всю неловкость и напряжение. Он наконец расслабляется, пока они поднимаются по лестнице на шестой этаж. Лифт в очередной раз не работал.
Не то чтобы они так давно начали всё это и часто спали друг с другом. На самом деле это было далеко от правды. Трахались они кажется раза полтора. Никак не два, ну, потому что первый раз как бы почти не считается, но он вроде бы и был, так что совсем его списывать со счетов нельзя. Неловкое доведение друг друга до экстаза в первый раз при помощи рук месяца два назад. Чифую тогда только-только начал отходит от своего апатично-депрессивного состояния, которое казалось длилось с момента смерти Баджи. Кажется из-за этого уныния у него было нулевое либидо и почти никакого сексуального опыта к своим двадцати четырём годам. Если честно, он пару раз оказывался в постели с девушками, но дальше простого нахождения в этой самой постели у него ни с кем не заходило. Не в обиду девушкам, они были безумно красивыми и соблазнительными, но у Чифую просто напросто не вставал и он перестал заводит такие разовые знакомства, решив, что он ёбанный импотент, и это его судьба — сдохнуть молодым и одиноким.
А потом начались все эти лихорадочные мысли о скором освобождении Ханемии. Трясущиеся руки, бессонницы по ночам и ладони вечно в холодном поту. Драка, кровь, разбитые костяшки и всё-таки трещина ребра — блядский Казутора. По первости их совместной работы в зоомагазине было много затяжных многозначительных пауз, во время которых никто из них не решался произнести ни слова. Были споры, дважды разбитый нос Казуторы и пульсирующая от боли щека Чифую, начинающая опухать. Примирение во все времена для них почти всегда не обходилось без жертв больших или малых. То психанут и разобьют любимую кружку Мацуно, то вновь подерутся, а потом с хмурым видом стоят в очереди в травматологическое отделение с очередным подозрением на перелом, бросая украдкой недовольные взгляды друг на друга и всё ещё дуясь. Такемичи на такие истории только хватался за живот и утирал слёзы — у него-то, ублюдка такого, в жизни всё просто замечательно и даже лучше. С Хиной вот скоро должен свадьбу сыграть, Казутора и Чифую уже получили приглашения. Везёт же некоторым.
Мацуно вновь отвлекается от своих мыслей, когда его неожиданно резко прижимают к двери собственной квартиры. Он шипит, ударившись затылком, а после отвечает на настойчивый, жадный поцелуй, позволяя Казуторе избавить его от мыслей, полностью очистить разум, слишком растворяясь в этих жгучих лихорадочных прикосновениях.
— Хватит, блять, думать, заебал уже, — горячо шепчет Ханемия ему в губы, на секунду отлипнув и пристально посмотрев в глаза. В тусклом свете они блеснули переливающимся тягучим золотом, и Чифую сглотнул, чувствуя биение сердца в ушах. Казутора почти ничего не делал, но отчего-то возбуждал его похлеще любых обнажённых девушек на смятых простынях.
Спустя пару лихорадочных секунд он наконец нащупал ключи от квартиры в карманах потрёпанных джинс. Нёразрешённое и повисшее между ними напряжение искрилось разрядами тока и от этого поиски становились затруднительными. Чифую на секунду выпустили из ловушки рук, давая отпереть дверь дрожащими руками — Казутора подонок, у него ведь есть запасной ключ в кармане куртки, но облегчать Мацуно задачу он не хочет. Секунда – и они ныряют в темную прихожую, немного наталкиваясь друг на друга и запирая тут же дверь. Слышится лишь гулкое биение сердца и непонятно теперь чьего именно.
Квартира Чифую, аренду которой они теперь делили напополам, наводила своим запущенным видом на многих тоску и уныние, ведь как не глянь, но это место явно принадлежало одинокому холостяку, постоянно не бывающему дома. Вроде и нет особо бардака, но царит какое-то запустение, и носки неприбранными валяются на полу. В квартире всегда тихо, холодно и царит полумрак в пасмурные дни. Маленькая кухонька, коридорчик, ванная и комната Чифую — вот и все квадратные метры. Когда с ним поселился Казутора, то оба они спали на футонах: на кровать деньги никак не откладывались. Спустя пару месяцев появилась всё-таки кровать. Скрипучая, не новая и с неудобным матрасом, но двухспальная. Засыпали они на ней теперь вдвоём.
Казутора поспешно скидывает стоптанные кеды в прихожей, неосознанно облизывая пересохшие обветренные губы. Ранка на нижней губе начала кровоточить, и он быстро слизал выступившую капельку крови, наблюдая как Чифую путаясь в ногах, стаскивал свои кроссовки. Когда тот наконец расправился с этим, Казутора притянул его к себе ближе и впился требовательным поцелуем в губы. Путь до кровати не то чтобы был очень долог, однако они успели набить пару синяков об дверной косяк и угол тумбочки, а Казутора по пути посеял где-то свою ветровку, пока усиленно пытался избавить и Мацуно от его тонюсенькой курточки. Горячие дыхание обжигало губы, лицо, шею и такую чувствительную кожу, щёки горели, а за стуком сердца и обрывистыми вздохами и постанываниями не было слышно решительно ничего больше. Чифую наконец наткнулся ногой на что-то сзади, и с облегчением обнаружил, что это кровать, тут же падая спиной на неё уже в одной футболке и с расстёгнутыми джинсами. Зябко поёжился, жалея, что до сих пор не сдал в ремонт свой обогреватель и полы в квартире просто ледяные. Прохладный воздух тут же жадно лизнул молочную кожу своим ледяным языком, пока луна ласкала мятые простыни и разметавшиеся по ним волосы. Казутора на секунду замер, любуясь этой картиной, прежде чем забраться следом, нависая над своим нетерпеливым партнёром. Кровать жалобно скрипнула.
Чифую был особенно нуждающимся и не имел ни капли терпения в такие вечера, когда он начинал много думать и размышлять. Мысли его ничем хорошим по-видимому никогда не заканчивались, и он так отчаянно желал от них избавиться, что Казутора всегда соглашался ему помочь. Даже повода иногда не нужно было. Блядское притяжение.
Ханемия жарко выдыхает на чужую шею, прикусывая кожу. Чифую под ним, в беспорядке елозящий по холодным простыням, замер, громко выдыхая в повисшей тишине. Прикрыл глаза, расслабляясь. Сегодня вечером он был отчего-то особенно нервозным и дерганным. Казутора чутко прислушался к чужому сбивчивому сердцебиению и чуть усилил хватку на чужой коже, сильнее стискивая зубы. Мацуно чересчур рвано выдохнул, не сдерживая короткого стона, когда капельки крови выступили на бледной коже, плавно стекая в ямку между ключиц. Казутора отстал от чужой шеи, осторожно слизав кровь и оставив мокрый поцелуй на коже. Чифую мало помалу начинал приходить в себя, не метаясь беспокойно по постели, собирая чуть нагревшиеся от их тел простыни, стал податливее, а мышцы его расслабились, отзываясь на каждое движение Казуторы.
— Больше нет времени задумываться о чём-то, верно? — тихо спрашивает Ханемия, пятная чужую кожу поцелуями и лёгкими покусываниями — за тот укус на шее утром ему достанется сполна.
— Угу, — фыркает Мацуно, прерываясь жалобным стоном, когда Казутора усаживается на его бёдра сверху, притираясь к паху. Оба они сдавленно стонут, прижимаясь ближе. Чифую нащупывает край мятой футболки Ханемии, стаскивая её и позволяя лунному свету молоком пролиться на чужую кожу. Парень тут же поёжился и внимательно посмотрел на него своими кошачьими глазами. За пару секунд сам Мацуно остался покрываться гусиной кожей без собственной футболки, оставаясь в одних джинсах, неприятно натирающих сейчас промежность. — Чего пялишься? — грубовато поинтересовался Чифую, ловя чужие губы в поцелуе, прежде отстраниться с подёрнутыми алой пеленой смущения щеками.
— Как скажешь, — Казутора нехотя отлип от горячего тела Мацуно, вскользь пройдясь пальцами по приятному на ощупь чужому жёсткому прессу и мышцам, перекатывающимися под кожей. Он оперся рукой у головы Чифую, перетягиваясь через него к прикроватной тумбочке — они же не ёбанные извращенцы, чтобы в карманах любой одежды иметь при себе смазку и презервативы. Чуть дёрнулся, когда чувствительные шрамы и тонкую кожу на запястьях обожгло чужое дыхание, а после на секунду пронзила резь от острых зубов — Чифую, блять, укусил его. Казутора отстранил ладонь от чужой головы, притягивая её к себе ближе, как бы и вовсе боясь остаться без руки. Они встретились взглядами, но долго играть в эти долбанные гляделки у них не получилось — зудящее возбуждение не давало о себе забыть, скручиваясь в узел и заставляя ноги слабеть, стоило по телу пронестись приятному разряду истомы. Ханемия тут же поспешил вытряхнуть Мацуно из джинс и нижнего белья окончательно, оставляя того полностью голым и до сих пор продрогшим.
У Чифую в голове произошло небольшое замыкание, когда Казутора выдавил холодную смазку на пальцы, и обхватил его за член, распределяя гель по коже и массируя большим пальцем чувствительную головку, прищурившись, наблюдая за реакцией задыхающегося и чуть подрагивающего Мацуно. Контраст холода с горячей кожей сводил с ума, и все мысли покинули голову Чифую, стремительно концентрируя всё осязание нервов в наливающемся кровью стояке. Ханемия, сука, намеренно не упустил возможности немного поизмываться над уязвимым сейчас парнем, играясь с обострённой чувствительностью и чужим возбуждением, сжимаемым собственной рукой у основания до тихих поскуливаний и едва различимого раздражения Мацуно. Тот ослабевшими ногами чуть ударил его острой коленкой в грудь, заставив Казутору немного отстраниться и зашипеть, потирая ушибленное место, когда Чифую, сравняясь с ядовитой змеёй, проворчал, чтобы тот поскорее заканчивал заниматься всякой ерундой и прекратил дурачиться. Недовольный Казутора, которого прервали, в отместку сильно укусил Чифую за тазобедренную косточку в непосредственной близости от паха. Мацуно под ним тут же вытянулся стрункой, едва дыша. Следы от зубов отчётливо остались на его коже, стоило отстраниться. Казутора тут же получил второй удар на этот раз уже другой коленок и чуть не в лоб, вовремя убирая голову — даже пытаясь потрахаться, они чуть снова не подрались.
Может это всё-таки правда, что такими темпами Чифую суждено сдохнуть молодым и одиноким? Теперь это больше походило на действительность.
Казутора на секунду прикрыл глаза, сделав глубокий вдох и пытаясь унять собственное возбуждение хотя бы немного. Как назло член пульсировал в жмущих штанах, постоянно отвлекая, а Мацуно нисколько не помогал, притягивая его ближе за шею, и чуть оттягивая волосы у самых корней, языком выводил влажные узоры на татуировке, иногда перемежая свои действия мокрыми поцелуями и укусами. Вывеска за окном какого-то магазинчика моргнула и снова вспыхнула, отбрасывая красноватый свет в окна. Свет тут же пробрался через тонкое оконное стекло в квартиру, перекинулся на складки простыней и скользнул на Чифую, мягко стелясь по его коже, пока он сам с каким-то поломанным отчаянием жался ближе, притягивая к себе застывшего Казутору и поторапливая его несильными укусами на плечах.
Ханемия вынырнул из лёгкого транса, тут же в очередной раз отмечая про себя, что Мацуно тощий. Поджарый, с мышцами на крепких бёдрах и прессом, с развитыми плечами и сильными руками, но тощий. Так говорят обычно про облезлых, уличных котов, с выпирающими рёбрами, но ещё не совсем дохляков. И Чифую Мацуно напоминал ему одного из таких котов, чьё доверие к миру было разбито вдребезги, и что пожалуй сблизиться они могли лишь с себе подобными. Блядский Чифую никогда нормально не питался, у него вечно дрожали руки, и новые кружки приходилось покупать чуть ли не каждый месяц. И каждая разбитая была его любимой. Блядский Чифую нихуя не спал. Ворочался в кровати, перекатывался с боку на бок и разбито смотрел на часы, показывающие уже третий час ночи. Порой не выдерживал, соскакивал с постели и выходил на балкон пить горячий чай. Когда Казутора просыпался, постель рядом была уже давным давно остывшая, а Мацуно нервно-дёрганный в очередной раз слонялся по квартире, от нечего делать протирая пыль в семь утра или бездумно переключая каналы на стареньком телевизоре, совершенно не обращая внимания, что кнопка на пультике постоянно заедала. Чифую Мацуно Казуторе Ханемии всегда казался диким, зашуганным зверьком вымирающего вида. И если бы Мацуно был и вправду чуть ли не единственным представителем своего рода, то на этом виде можно было поставить крест, потому что Чифую совершенно неосознанно пытался сдохнуть, занимаясь пассивным самоубийством каждую чёртову секунду своей ёбанной жизни. А их трах — это тоже только селфхарм?
Казутора размазал смазку меж пальцев, осторожно проталкивая один в Мацуно. Чифую тут же напрягся, задержав дыхание и нервно дёрнувшись. Не терпящее возбуждение кольнуло лёгким неприятно тянущим внизу жжением, заставив прикусить губу. Ханемия склонился ближе к Чифую, мягко, без напора целуя его, пытаясь отвлечь от ощущений.
— Дыши, Чифую, а то так можно и задохнуться, — чуть отстранившись, заметил он, и тут же почувствовал на своей щеке чужой вздох. Грудь Мацуно медленно вздымалась, пока прохладный воздух заскальзывал в лёгкие. Казутора другой рукой обхватил член Чифую, переключая все его чувства на разливающееся по телу удовольствие, одновременно разрабатывая проход на манер ножниц, растягивая чувствительные горячие стенки.
Казутора не знает, сколько прошло времени, пока Мацуно загнанно дышал ему в шею, постанывая и толкаясь бёдрами в руку. Он медленно подводил его к краю, пока Чифую совсем почти не потерял нить реальности, извиваясь от возбуждения и уже почти не обращая внимание на чужие пальцы в своей заднице. Ханемия остановился, понимая, что сам уже не выдерживат, последний раз толкаясь пальцами и видимо задевая чувствительную точку, раз Мацуно всхлипывает, глухо выругавшись и ещё сильнее вцепившись пальцами в плечи Казуторы не давая ему отстраниться от себя далеко. Определённо останутся болезненные синяки.
Ханемия поспешил стянуть с себя джинсы, с облегчением выдыхая и натягивая презерватив. Губы зудели от поцелуев, дыхание смешивалось и на коже выступил пот. Чифую обхватил его ногами за талию. Стало жарко. Казутора медленно вошёл внутрь, остановившись и на секунду зажмурившись. Мацуно под ним, сильнее обвил руками его шею, чуть ли не придушивая, и нервно сглатывая. Стенки его чересчур сильно сдавливали Казутору.
— Чифую, блять... Расслабься, — прошипел он, сматерившись. Мацуно на это зло сверкнул глазами, но постарался расслабить мышцы, делая глубокие вдохи и выдохи. Казутора скользнул рукой по нагревшимся простыням и нашёл крепко сжатую в кулак до побелевших костяшек ладонь Чифую. Раскрыл её и ободряюще несильно сжал, большим пальцем поглаживая тыльную сторону ладони. Парень под ним начал понемногу успокаиваться, становясь податливее. Почувствовав, что он может двигаться, Казутора медленно вошёл до конца, останавливаясь и давая привыкнуть. Чифую всё ещё глубоко дышал, чтобы не сжиматься хаотично на каждое движение бёдер Ханемии, как это было в первый раз. Вывеска магазинчика за окном вновь моргнула и погасла на это раз окончательно. Мягкий красноватый свет исчез, лизнув испарину с их кожи на прощанье. В повисшем полумраке было слышно лишь тяжёлое дыхание обоих и сдавленные постанывая. Чифую не выдержал первым:
— Двигайся уже, чёрт возьми, — шипяще пробурчал он, тяжело дыша, не в силах связать больше нескольких слов. Казутора чуть кивнул в знак согласия, фыркнув, и волосы его вновь соскользнули с плеч, уже который раз этот вечер щекоча лицо и шею Чифую. Мягко звякнула его серёжка, когда он сделал первый осторожный толчок. Мацуно что-то неразборчиво проскулил, но сделал знак, чтобы тот не останавливался.
Ханемия толкнулся ещё раз и ещё, не выдерживая того напряженного возбуждения, которое никак не находило разрядку уже час. На лице Чифую изобразился спектр эмоций, наполовину едва уловимый и смазанный мутным пятном из-за мрака ночи. Настенные часы ритмично тикали, приближаясь ко второму часу ночи. Последние прохожие и машины за окнами на улицах скрылись по домам, лишь изредка сверкал фарами какой-то автомобиль. Ребёнок соседей за стенкой наконец заткнулся и прекратил реветь. Мацуно крепче прижался к Казуторе, не сдерживая очередного стона. Член болезненно пульсировал, на каждом толчке потираясь об живот Ханемии. Сам Казутора стонуще выдохнул куда-то ему в чувствительную шею и на секунду уткнулся лицом в подушку между шеей и плечом Чифую. Бёдра того подрагивали, а ноги сильнее сжимали талию. Выдержка у Казуторы была ни к чёрту в этот вечер, особенно когда у самого уха постоянно слышались всхлипы и скулёж с тихими ругательствами. Слишком возбуждающе, оба они таким темпом долго не продержатся.
Чифую как оголённый нерв отзывался на любое, даже малейшее движение, задыхаясь от чувствительности и ощущений. Дёрнулся, и его тело прошибла крупная дрожь, когда Казутора вновь задел чувствительную точку внутри. Сам Ханемия глухо простонал куда-то ему в шею и вцепился зубами в кожу, когда Чифую нервно сжал его внутри. Это стало последней каплей, когда Казутора ускорил толчки, доводя их обоих, и от очередного резкого укуса в шею Мацуно не выдержал, громко застонав и на секунду теряя голову в этих ощущениях, кончая. Ханемия сдавленно выдохнул, делая последнюю фрикцию и чувствуя пробежавшую по телу крупную дрожь, изливаясь, после устало улёгшись сверху на парня. Чифую даже не заметил этого. Он всё ещё пребывал в послеоргазменной неге, недоступный для всего этого мира и позволяя остаткам удовольствия разноситься по его телу, угасая. Оба они чуть вздрогнули, едва разлепив глаза и приводя сбившееся дыхание в порядок, когда где-то на соседней улице проехала полиция с сиреной. Токио не замолкал ни на секунду даже в ночи отдалённых кварталов, бурля кипящей жизнью. Младенец вновь разревелся, издавая приглушённые стенкой вопли. Меж тем Чифую лениво кольнула совесть, когда он беззаботно подумал, что это они наверно разбудили ребёнка.
Ханемия медленно вышел из него под дрожащие, загнанные вздохи, снял презерватив и ловко выкинул его в мусорную корзину, заваливаясь на кровать рядом и прижимаясь своим горячим телом к боку Чифую. Кровать противно скрипнула. Они лежали голые, потные на постели бок о бок, приводя сердцебиение в порядок и давая себе передышку. Каждый думал о своём, но нарушать повисшую тишину ночи ни у одного не хватило духу. Нужно было идти в душ, но желания не было.
Спустя пару минут Чифую всё же пихнул локтём под рёбра засыпающего Казутору. Тот встрепенулся и понял всё молча без слов, поднимаясь с постели и помогая встать Мацуно, у которого всё ещё были слабые после оргазма ноги и уже начинала отдаваться лёгкой резью поясница. Они по темноте добрели до ванной, щёлкнув выключателем. Тусклый свет разлился по комнате, и Чифую зашагнул в душ, пытаясь настроить воду. Была глубокая ночь и холодная вода всё никак не прекращала литься. Наконец она протекла по трубам и полилась тёплая. Мацуно довольно закрыл глаза, приваливаясь к холодной кафельной стенке, мокнув под душем. Волосы тут же стали влажными, прилипая ко лбу. Через пару секунд к нему присоединился Казутора, доставая с верхней полочки шампунь и выдавливая на руку, неторопливо намыливая Мацуно волосы. Тот зажмурился, чтобы пена не щипала глаза и чуть поёжился. Пар от горячей воды осел на коже и забился в лёгкие. Сил ни на что не было.
Казутора осторожно смыл пену с Чифую и принялся мыться сам, нежась под тёплой водой. Мацуно меж тем сполз по стене на дно душа — ноги уже не держали. Подтянул к себе колени и обнял их, понуро опустив голову. Капля воды сорвалась с его носа, ручейком сбежав по ноге. Спустя несколько минут тепла Чифую вновь было холодно. Он замёрз, в очередной раз пытаясь согреться.
Перед ним рядом осел на дно душа Ханемия. Воду не выключил, она так и лилась горячим, почти обжигающим потоком сверху. Кожа Казуторы хаотичными пятнами раскраснелась от температуры, а с его слипшихся влажных волос стекала вода. Чифую как-то отстранённо подумал, что в конце этого месяца им придут громадные счета за воду.
— О чём задумался? — негромко спросил Казутора и Чифую бы вряд ли расслышал его слова за шумом воды, если бы не ожидал этого.
— Не знаю. Всё сложно, — выдохнул Мацуно спустя пару минут молчания, отчасти говоря правду. Мысли его хоть и были туманными, но в последнее время обретали всё более ясные очертания, как и эта тоска, грызущая его изнутри. Чифую начинал догадываться, но признаваться в этом себе не хотел. — А ты о чём думаешь? — перевёл разговор в другое русло. На самом деле Мацуно и вправду иногда задавался вопросом, что творится в голове у этого парня.
— Не хочу, чтобы ты умирал, — просто ответил Ханемия, устраиваясь напротив ближе, так что можно было почувствовать чужое присутствие даже не касаясь другого физически. Казутора внимательно смотрел на него своими большими кошачьими глазами ожидая ответа, фразы, отговорки. Что-нибудь, хоть что-нибудь. Чифую молчал, отведя взгляд в сторону и внимательно изучая голубую чуть треснувшую плитку за спиной Ханемии. Смотреть прямо в эти глаза у него не было сил. — Прошу, не молчи, — умоляюще просит Казутора, желая чтобы Чифую наконец посмотрел на него, а не прятал взгляд. По коже Мацуно отчего-то бегали мурашки, хотя было душно. Он нахмурился, чувствуя как треснуло что-то внутри, когда ответом вновь являлась тишина. Казутора поник, глядя куда-то вниз и наблюдая как струйки воды скатываются по коже, уносимые в слив. Ему было жарко.
— Я скучаю, — наконец признался Чифую и заплакал. Казутора поднял взгляд. По чужим щекам скатывались слёзы вместе с водой, Мацуно била дрожь, а руки вновь тряслись. Очередной срыв подкрался незаметно и обрушился подобно неожиданным волнам цунами. Казутора тоже скучал, просыпаясь после кошмаров и с ощущением чужой крови на собственных руках. Он приблизился и осторожно обнял заплаканного Чифую, положив голову ему на плечо и мягко поглаживая по спине, коротко прошептал:
— А я тебя люблю.
И сердце, вторя его словам, отозвалось под рёбрами ноющим нежным чувством, разливаясь жаром по коже обоих.
Чифую поломано улыбнулся сквозь слёзы, задыхаясь ещё сильней.
Ему наконец-то было тепло.