Раскрыв глаза, девушка снова поразилась окружению. Её тело было неимоверно маленьким — младенческим. Какого чёрта?!

Она была кое-как замотана в какие-то колючие неприятные тряпки, а нос заложен.

Услышав, как казалось, речь на незнакомом языке, девушка в младенческом теле прекрасно всё поняла.

Её предполагаемая мать рыдала над девочкой, пытаясь её поаккуратнее закутать в никудышные тряпки, шептала надрывно о том, как её любит, но ей необходимо её оставить, просила её простить и нормально жить.

— «Не, ну тут ты немного промахнулась. Хоть и говоришь о приюте, либо они меня сдадут, либо, например, меня спиздят, ибо там полный треш будет твориться с моим-не моим телом. Эх, чё ж так всё трудно. Да не плачь хоть ты, дамочка, ну, пожалуйста!»

Попытавшись как-либо двинуться, Анна поняла, что является лишь сторонним наблюдателем. Наверное.

— «Это что-то наподобие показа мне воспоминаний? Что вообще происходит? Я сплю? В коме? Я вообще жила? Ха-а, я теперь ни в чём не уверена.»

Но времени на размышления не было. Она уже была в теле лет десяти и куда-то бежала. Ну, точнее, Анна наблюдала от первого лица за бегом ребёнка.

Девочка неслась сквозь лесную чащу, но, в отличие от того дня, было солнечно. Она забежала в ту самую часть леса, где не было ни звука, перебежала её и направилась куда-то в сторону хвойных деревьев. Перед елью она оступилась и упала в овражек, едва ли не раздавив какое-то крошечное существо, которое, испугавшись, взвизгнуло. А Анна же отметила про себя, что в этом мире всё же есть знакомые деревья и животные.

Это оказался маленький раненый воробей. Желторотый ещё. У него были подбиты левое крыло и бок. Он пытался отлететь от внезапной опасности в виде споткнувшейся девчушки, но та не спешила нападать на детёныша, в изумлении наблюдая.

Смотревшая за всем этим Анна по ощущениям поняла, что этот воробей — первое существо, помимо разумных существ-мучителей, существ-подопытных и охранных псов в том месте, которое юная пленница увидела, не считая биологическую мать в первый день жизни.

Не зная, что делать, та попыталась схватить птенца и как-нибудь помочь ему, но вновь напугала его. Всё-таки поймав бедную птицу, ребёнок выпустила свою светлую энергию. Она была сиреневого цвета, но девочка перекрасила её в светло-зелёный. Далее она направила её на раны птицы, и те стали совсем немного проходить. Очень медленно. На полное излечение количества… ауры или маны у юной пленницы не было достаточно. Только на частичное снятие боли и остановку кровотечения. Возможно, ей просто не дано хилерство, но лучше, чем ничего.

Истратив эту непонятную Анне силу, так как девушка в своё время предпочла отдать себя не изучению и практике ауры, на неё потратила только один год жизнь, но другому делу, девочка осторожно посадила птичку себе куда-то на ключицы и понесла вперёд. На этот раз девушке-наблюдательнице не было понятно, что происходит в голове десятилетнего создания. Та просто пошла вперёд с птицей, будто что-то почувствовала или… Неизвестно.

Где-то через несколько часов шага, взорам предстали деревянные постройки. Девочка, осторожно погладив раненого птенца, аккуратно положила его на траву.

— Извини за то, что не могу тебя прямо к тебе домой отнести или кому-нибудь на руки передать. Они могут найти твой дом и уничтожить, а я не хочу создавать тебе проблем. Пока-пока, Сузумэ — произнесла девочка хриплым голосом, слегка обрывая слова на концах, а голос на некоторых и вовсе пропадал.

Анна подсознательно распахнула глаза. Эта девочка знала японский или была в её мире? Или их воспоминания смешались? Или что вообще? Она только что дала имя птице или назвала уже ей принадлежащее?

— «Ха-а, чёрт, я хочу просто проснуться. Или не хочу… Чёрт, а что, если там полный треш начался? Да что за чёрт, жил себе спокойно, а тут такой бум, а-а-а-а-а, что в этой жизни я сделал не так?»

Анна решила просто попытаться сосредоточиться на том, что ей «показывали». А именно — на то, как девочка петляла между деревьями, делала разные мелкие ловушки и оставляла ложные следы, стараясь избавиться от настоящих. Приспособляемость девочки нравилась Анне, но настораживала.

Её поймали. Было неприятно, но, к сожалению, ожидаемо.

Вдруг все ощущения вернулись. Она была действительно в малолетнем теле, закреплённая на руках и ногах к стене. Анна — которая уже и не хочет «себя-нынешнюю» так называть, окончательно пришла в себя.

Осмотревшись, девочка-девушка поняла, что сейчас в «комнате» одна. Вокруг только холодные каменные далеко не стерильные стены, на полу размазана кровь — девушка надеется, что не её — и ничего более. Вообще пусто.

В голову ударили остальные её-не её воспоминания. Было больно. Девочке захотелось схватиться руками за ноющую голову, но могла только прижать пальцы к ладони, на чём её действия заканчивались и позволила глазам заслезиться. Шея затекла, как и всё тело. Также было страшно. В голове били тревога и плохое предчувствие. Скрутило живот от этого, голова заболела ещё сильнее, дыхание и пульс усилились, к горлу подступил ком и появилась тошнота. Ужасно. А она даже сжаться в углу не может. Оставалось только максимально сильно сжимать руки в кулаки и кусать губы. Также стало холодно. Предчувствие чего-то плохого увеличилось. Ещё и воспоминания давили на сознание. Может, лучше действительно попытаться отключиться?

Младенчество. Её взяли прямо у дверей приюта, так как гениальная мать не догадалась дождаться хотя бы как-нибудь, из-за угла наблюдая, чтобы её чадо действительно взяли на руки воспитатели или кто-нибудь из работников. За девочкой только кое-как ухаживали и исследовали, почти не проводя эксперименты. Болезненных ощущений было достаточно мало в сравнении с дальнейшим. Самое спокойное время. Даже одна девушка, которая была подобрее всех прочих, похоже, выпросила разрешение у начальства и водила её в маленькую библиотеку в раннем детстве, чтобы научить читать и даже разговаривала с ней. Её, вроде, до сих пор не уволили.

Дальше по годам. Её органы стали заменять на чьи-то ещё. Некоторые приживались, некоторые нет, сгнивая в её теле или вываливаясь через разорванные самой девочкой швы. Тело было всё в шрамах, особенно туловище. Было чертовски больно и невозможно, но, когда хотелось умереть, это замечала Она и давала девочке передышку. Почему же ей позволяли относительно отдыхать? По принципу:

«— Ради бессмертия ты должна хотеть жить, иначе ничего не получится.»

Эти слова были произнесены в сотый раз вопрошавшей девочке ледяным тоном. Анне-безымянному эксперименту-то не нужно было никакое бессмертие и поныне.

Однажды брошенные чуткой девочкой слова были ответом причине её страданий.

— А, ты считаешь, что такой великий мозг, как ты, не может за просто так умереть? А на деле просто до чёртиков боишься смерти, как жалкое существо.

Слова, похоже, попали не в бровь, а в глаз, так как после них та женщина впервые лично избила свой единственный настолько продвинувшийся удачный эксперимент. Может, конечно, была ещё какая-то причина для экспериментов над ней, но девочке-то это не важно.

Хватит с Анны воспоминаний. Да не хочет она это помнить и знать.

Она же ни в чём не виновата. Так ведь? Или виновата, но не помнит или не знает причины…

— «А жизнь меня в качестве Анны… Что это вообще было? Сон ли это? Или вот это сейчас — не явь? А существую ли я вообще?»

Девушке было тошно от всего. Хотелось сейчас просто вырубиться и забыться.

Но дверь с жутким скрипом отворилась. Девочка хотела затряслись от страха, но не изменила выражение лица. В горле пересохло. Ком будто увеличился в размерах. Стало до безумия страшно. Она посещала её редко, но ни одно Её появление в жалком существовании девочки не сулило ничего хорошего.

Анна-безымянная её боялась и ненавидила до умопомрачения. Но и часто ничего к ней не чувствовала. На самом деле ей было всё равно, хотелось просто избавиться от этой никчёмной горделивой старухи (женщина была средних лет, но для малолетнего тела вполне можно было называть её старухой).

Женщина перед ней на деле ничего не значит в этом мире. Даже внешностью не выделяется — просто каштановые волосы и просто карие глаза на совершенно простом лице. Обыкновенная серая масса. Ничто. Силы ноль. Ничего необычного также не ощущается, так как ничего нет, и девочка это знает на все сто.

Единственное, что было у женщины перед ней — какие-никакие мозги и какая-никакая власть. Но на этом всё. Просто у неё пока что есть «полномочия» на жестокость.

И из-за этого пока что позволительно её опасаться.

Потом Анна обязана будет эту ублюдочную суку уничтожить. Надо подождать несколько лет. Да, то, что было будет, уже показано.

Жгучая всепоглощающая ненависть снова стала разливаться от сердца, волнами-потоками заполоняя постепенно, но быстро всё тело девочки, согревая.

–…

Женщина, имя которой она не смогла узнать за все годы (да и не пыталась), молчала.

Она раздражённо смотрела на свой нерадивый и почти что никчёмный эксперимент, что, хоть и не терял волю к жизни, что было плюсом, но доставлял проблем. Если бы её убили, то все девять лет, все деньги, все те купленные или извлечённые из ими же убитых органы разных существ, всё пошло бы насмарку.

Дана Альварес не могла позволить себе такую роскошь. Ей уже тридцать девять. Осталось мало, чтобы она смогла сделать искусственное бессмертие своему ещё нормальному и здоровому телу.

Что она только ни делала для этого. Кого только ни убивала, ни обманывала, ни покупала. Но ни разу не чувствовала вины или отвращения к себе, говоря, что всё ради великой цели.

Юная пленница же наоборот. Вспомнив всё, она испытывала к своему телу химеры отвращение.

Хотелось бы проблеваться и забыть снова всё это. Но сейчас не до этого.

Женщина всё так же безмолвно подошла к девочке, заставив ту сглотнуть.

— Слушай. За конечностями тоже надо следить. — произнесла та, посмотрев на ноги девочки. Тощие, слабые на вид, но и на таких она смогла почти что сбежать отсюда. Какая сила воли, однако. Надо поставить кого-то посильнее на место убитого охранника, но сейчас не об этом.

Женщина сняла кандалы с ног и резким движением рук переломила кости девочки, заставив ту закричать от боли.

–Заодно понаблюдаем за твоей регенерацией при переломах. — всё так же безучастно произнесла женщина, даже особо не смотря на девочку.

И со второй ногой проделала то же самое. Из голубых, но уже без нормальных зрачков глаз девочки лились слёзы вперемешку с кровью. Подобия зрачков горели красноватым светом, но Дана знала, что в данном случае они бесполезны, поэтому лишь усмехнулась и покинула помещение, оставив дёргающуюся в агонии девочку одну.