— Зачем ты зовешь меня?

      Шепот Ви ласкает слух. Неро открывает глаза и не может сдержать улыбку — Ви так близко.

«Ближе расстояния вытянутой руки»— это удивительно сладко и чуточку тревожно, но кости и плоть Неро — расплавленная негой сталь, и можно себе позволить чуть-чуть не думать, а просто смотреть.

      Любоваться тем, как Ви становится ближе, как стекают по груди прямые пряди, как их темный цвет путается с растекшимися татуировками, превращаясь в черные провалы-трещины на светлой коже. «Трещины» царапает чуть сильнее, но Ви протягивает руку — и Неро теряет всякую мысль, только ловит пальцы и осторожно переплетает их со своими, так, как этого и хотелось.

      У Ви такие ломкие руки и тонкая шея.

      — Помнишь, ты спросила меня, что я думаю о человечности? — Неро так хочется закрыть глаза и насладиться ощущением чужого тепла, но так нельзя — отчего-то она это знает, поэтому смотрит, впитывает взглядом Ви с головы до ног.

      Ви смотрит внимательно — и как будто бы устало.

      — Это было давно.

      — Нет, — возражает Неро, — это было недавно. Я подумала об этом. О лице вечности, понимаешь?

      Ви ласково улыбается — и накрывает ее щеку своей ладонью, так близко и легко, как никогда этого не делала. Неро прерывисто вздыхает, лишь на миг прикрывает глаза — и тонет, тонет в этом моменте, в этом прикосновении.

      У Ви очень теплая ладонь и совершенно ледяные кончики пальцев — и Неро хочет поочередно поцеловать их все.

      И это возможно — она все успела, у них теперь так много времени впереди. Неро усмехается этой мысли и тому, как счастливо все обмирает от нее внутри, поворачивает лицо и прижимается губами к теплой ладони — прямо в центр.

      — Не зови меня так отчаянно даже ради этого. Когда кричишь о том, чего не существует даже в пустоте, к тебе приходят лишь кошмары.

      Неро застывает, а жаркий трепет стекает ледяным душем.

      Трещины — те черные разломы, которые ширились, жадно принося с собой пустоту ничего, отбирая каждую крупицу чужой жизни.

      Нельзя закрыть глаза, потому что на самом деле Ви, с ее тростью и цитатами, мертва — абсолютно, безвозвратно растворена в том, в ком от нее — такой безнадежно усталой и ненастоящей — нет ничего. Ни грамма.

      Неро смотрит на бледное лицо, обводит взглядом чужие скулы, изгиб губ, чистую, лишенную трещин кожу — и не может вздохнуть.

      Это лишь сон.

      Лишь кошмарное сновидение.

      — Что ж, я круто выделилась — мой кошмар абсолютно прекрасен, — шепчет Неро, пока ее глупое человеческое сердце обмирает от вида чужих скул.

      Ви улыбается — так, как не улыбалась никогда раньше, — и ведет по щеке Неро вниз, к шее и изгибу плеча. Касается так, как этого не было в реальности — полно, всеми пальцами, не вынужденно или мимолетно.

      — Это пока, — говорит тихо, наклонившись еще ближе. Неро вздрагивает, силится поймать дыхание чужих губ — но его нет.

      — Но пройдет время — и… Кошмары, любовь моя, никогда не приносят радость.

      «Любовь моя» растекается в воздухе отравленным газом, наполняет легкие битым стеклом. Неро широко раскрывает глаза, старается поймать воздух, но его нет, в этом сне нет ничего: ни Ви, которая касается ее лица, ни «я люблю тебя», ни «я ни о чем не буду жалеть».

      — Не зови меня, — шепот теряется в смазанном эхе, рассыпается в ничто как гладящие пальцы Ви — от кончиков и дальше, разлетаясь в пепел.

      — Я все равно приду.

      Неро открывает абсолютно сухие глаза, с размаху влетая взглядом в темный потолок трейлера.

      Кошмары никогда не просят приглашения.