Все разбрелись по своим комнатам. Гоголь, сидя в обнимку с гитарой, наблюдал за перепалкой Федор и Дазая, вот-вот готовых перегрызть друг другу глотки. Дазай на повышенных тонах говорил что-то по-японски, Федор грыз ногти и выжидал, когда у него закончится воздух в легких.

— Я не понял ни черта, что ты сказал, но если ты сейчас не заберешь все свои слова обратно, то тебе придется забрать отсюда свои вещи и жить в коридоре. — прорычал Федор.

— Собираешься оставить немного места для Бога? Не переживай, к грешникам он не приходит.

Николаю с каждой минутой становилось все более неловко. Во-первых, он устал слушать бесконечный треп. Во-вторых, он наслушался японской ругани на всю жизнь вперед. В-третьих, в комнате напротив его ждал Сигма, немного выпивший и убаюканный атмосферой, стоявшей в 318 комнате полчаса назад. Николай обязан был прекратить все и уйти.

— СЕКС! — гаркнул он. — Теперь, когда все обратили на меня внимание, хочу кое-что сказать.

— Не думаю, что Федора Достоевского интересует секс. Вот если бы ты крикнул Бог…

— Зато ты полностью привлек внимание Дазая. Осторожнее, Николаша, он может наброситься на тебя. Уверен, Дьявол искушает его.

— А ну заткнулись и разошлись по разным углам. Вы заебали орать, комендантский час уже давно наступил. Испортили весь вечер своим скандалом. Научитесь уважать мировоззрения и покой других людей. Последнее я про себя. — Гоголь исподлобья зыркнул на них. — Сейчас вам стоит извиниться перед всеми, но в первую очередь друг перед другом. И если я, блять, услышу еще одно оскорбление, то вам обоим пизда.

Дазай и Федор были ошарашены гневом Гоголя. Федор, потому что никогда не слышал в свой адрес от Николая недовольств. Дазай же ошибочно предполагал, что Николай был из того типа людей, которые только и делают, что берут от жизни все, ловят кайф и любят получать адреналин. Виновники взглянули друг на друга и вновь обернулись на Николая.

— Он раздражает меня. — сказали они одновременно, отзеркаливая позы друг друга.

Гоголю лишь оставалось сдерживать себя в руках и стараться не ударить их гитарой.

— Вы! Да вы на одно лицо вообще! Заебали! Я ухожу! Когда вернусь, чтобы спали зубами к стенке и забыли о существовании друг друга, иначе, клянусь Богом — Николай кинул взгляд на Федора — и даю слово — повернулся к Дазаю — я найду транквилизаторы и всажу вам в шею.

С этими громкими словами он кинул гитару на кровать и решительно направился к двери.

— Николаша, стой. Василий Михайлович наверняка пасет меня.

— Твоя задница ему так пригляделась?

— Заткнись.

— А ну тихо. Черт, Федя, я и забыл, что у тебя два предупреждения.

Дазай, все это время желающий как следует отыграться, мгновенно растерял свой запал.

— Что за предупреждения?

— Коменда тебе не говорила? Предупреждения даются, когда ты нарушаешь правила общежития. Как только их будет три — выселение.

— На самом деле у меня их больше двух. — похвастался Федор. — Просто я заставил их всех молчать.

Все предупреждения, полученные Федором, были по одной и той же причине. Иногда, особенно на первом курсе, Достоевский любил шантажировать студентов и издеваться над ними. Это могли быть насмешки, унижения, в общем-то все, что не казалось физического насилия. Федор мог делать это из собственной выгоды, из-за чужой глупости, неприязни, но чаще всего ради поднятия авторитета. Он мог узнать о жертве любые слабости, он проворачивал манипуляции даже над работниками общежития. И только это заставляло всех умалчивать о его поступках.

Дазай становился все более заинтересованным. За один день отношение к Федору переменилось несколько раз. Сначала это было любопытство, потом раздражение, интерес, отвращение, и, наконец, желание узнать его поближе. Осаму поддерживал контакт со многими людьми, но почти ни с кем не сближался.

— Федя, ну давай посмотрим, может быть он все-таки ушел? Сигма меня уже совсем заждался!

— Бог с тобой, открывай.

Николай приоткрыл дверь, высовывая только голову, посмотрел направо и налево, не заметив в коридоре ни души, махнул на прощание Федору и Дазаю и скрылся в соседней комнате, оставив за собой гробовую враждебную тишину.

***

Николай не знал, как прошла ночь в его комнате, но мог с уверенностью заявить каждому, что его ночь была лучше, чем у всех людей на планете. С Сигмой они поспали всего лишь 4 часа, а потом стали собираться на пары, но это определенно стоило того. Стоило того, чтобы открыть глаза и увидеть сиренево-белую макушку, вдохнуть любимый лавандовый запах и прижать свое личное солнце ближе к себе. Сигма успел поворчать по этому поводу, но Николай пропустил все мимо ушей, не собираясь вставать и выпускать Сигму из объятий. Болезненный кусь в руку все-таки заставил его это сделать.

Гоголь был довольно прилипчивой и тактильной натурой. К тому же, на нем сказались два месяца разлуки, поэтому ему хотелось трогать, держать Сигму в своих объятиях, гладить и целовать. Сигма, как ответственный студент, не хотел опаздывать на пары, поэтому пошел на крайние меры, но, в качестве извинений, разрешил вечером тискать себя до следующего утра. Николай был более чем удовлетворен такой альтернативой, поэтому возвращаться к себе у него не было никакого желания. Конечно, это не было основной причиной, ведь две основные причины сейчас должны были сладко спать.

— Мне ко второй. — сообщил между делом Дазай, потягивая стакан виски.

— Я не иду. — ухмыльнулся Федор, жестом приказывая Гончарову налить еще стопку.

Николай грустно взглянул на свою 0,5 бутылочку пива.

Забежав захватить рюкзак, Николай увидел Федора, стоявшего у зеркала при полном параде.

— Вот это да. — протянул Гоголь. — Кто-то решил показаться на парах?

— Подумал, что стоит посетить их в первый учебный день. Все-таки последний год.

— Воу, похвально! — Николай похлопал Федора по плечу и ускакал на пары.

***

Возвращаясь с пар, Федор был в прекрасном расположении духа, понимая, что появится он в универе минимум через месяц. Он хвалил себя за то, что прилично вел себя почти весь вечер и сдержал данное Николаю обещание, а ночью даже не придушил Дазая, потому что не хотел в позднее время решать что-то с трупом, зная, что Николай в этот раз не поможет. На самом деле, вчера, оставшись наедине с Дазаем, он игнорировал весь его русско-японский треп, делая вид, что не хочет иметь с ним дело, на самом деле изучая все его повадки и анализируя его поведение. Увидев в Дазае угрозу, равную ему самому, он готовился быть во всеоружии.

Федор зашел в общежитие, держа курс на вахту, чтобы показать студенческий и забрать ключ от комнаты. Он увидел того противного вахтера — Михаила Юрьевича — болтающего с девушкой, живущей на третьем этаже. Это было подозрительно по двум причинам: первая заключалась в том, что вахтеры работали всего лишь 24 часа и утром сменяли друг друга, а в этот раз такого не произошло; вторую можно было заметить взглянув на испуганное и заплаканное лицо девушки. Федор увидел в этой ситуации собственную выгоду и решил вмешаться. Вчерашний вечер он не мог спустить вахтеру с рук.

— Могу я узнать, что происходит?

Девушка, увидев в Федоре шанс на спасении, быстро проговорила.

— Федор, он хочет, чтобы я… чтобы я… отсосала ему. — на этих словах она вновь разрыдалась. — я просто забыла студенческий. — девушка захлебывалась в собственных словах, забывая вдыхать воздух. Одной рукой она вцепилась в другую и потирала ее.

Федор, не церемонясь, вырвал руку и принялся осматривать. На ней расползлась красная отметина, начинавшая синеть, виднелись следы от ногтей. Захват был определенно сильный. Сцепив зубы и глубоко вздохнув, Федор направил выразительный взгляд на вахтера.

— Послушай меня, похотливая свинья. Давно тебя не нагибали, а?

— Пацан, ты что-то попутал? Мы с прекрасной девушкой искали компромисс. Не встревай не в свое дело, и я, возможно, прощу вашу вчерашнюю попойку.

Девушка задрожала еще сильнее, цепляясь за Федора. Достоевский проигнорировал ее.

— Не верь ему, пожалуйста!

— Ты не ответил на мой вопрос, жирдяй. Давно тебя не нагибали? Может напомнить тебе как ты пару недель назад стонал, пока тебя пороли и долбили в твою широкую дырку? Ты еще так визжал, когда тебя называли шлюшкой и блядью. Показать тебе фото или лучше видео? — хмыкнул Федор, доставая телефон, играясь им перед лицом Михаила Юрьевича.

— Ах ты ублюдок! — рявкнул он и потянулся за телефоном. Обман удался, вахтер влетел лбом в стекло будки с громким бабахом.

— Пропусти ее и больше никогда ни к кому не приставай. Узнаю — твои увлечения будут известны всему универу, усек?

Михаил Юрьевич кивнул, швыряя ключи от комнаты девушке. Бедняга до сих пор всхлипывала, напуганная происходящим. Она пришла в себя только когда Федор начал подниматься по ступеням лестницы второго этажа. Ей хотелось поблагодарить Достоевского, но момент был упущен.

Подходя к вахте, Федор глянул на ключницу — ключа от его комнаты не было, значит, кто-то успел прийти раньше его. Достоевский молился, чтобы это был Николай, потому что видеть наглую рожу наглого японца ему не хотелось от слова совсем. Он был удовлетворен случайно подвернувшимся моментом, который подарил ему возможность унизить ненавистного вахтера. Федор впервые за день расслабился, позволяя себе не думать о Дазае и его богохульстве.

Федор быстро поднялся на этаж и открыл дверь своей комнаты. Его встретила тишина. Николая в комнате явно не было, потому что обычно он встречал Достоевского громким «Федя!». Поэтому, хоть шкаф и отгораживал часть комнаты, мешая обзору, Федор быстро сложил два плюс два. О спокойном вечере можно было забыть.

- Я тебя ждал.

Федор фыркнул, даже не заглядывая в импровизированную спальню, и принялся переодеваться. Стратегия игнорирования и абстрагирования была выбрана им, чтобы не вестись на провокации чертового манипулятора. Федор успел отследить, что на глазах у посторонних Дазай слегка подшучивал и язвил над ним, перед одним Гоголем позволял себе чуточку агрессии, а наедине пускался во все тяжкие и не сдерживал себя в издевках. Почему-то, ему хотелось показать настоящего себя перед Достоевским, но Федор пока не мог выяснить причин. Закинув рубашку на полку, одетую им последний раз в этом году, Федор накинул на себя длинную футболку, скрывающую излишнюю худобу и домашние штаны.

— Почему молчишь? Если не из-за того, что молишься, я тебя не прощу.

Резко захотелось курить.

— Бог простит. — срывается невольно с губ. Федор чертыхается, пытаясь отыскать зажигалку среди одежды. Курил он довольно редко.

— Как прошел первый день? — ехидничает Дазай.

Захотелось спать. Отыскав зажигалку, Федор ткнул сигарету себе в зубы и прошел за шкаф, взял целлофановый пакет, оторвал несколько кусочков скотча и принялся заклеивать пожарную сигнализацию, дабы она не среагировала на дым.

Дазай наблюдал за ним.

— Ого, да вы, русские, из всего выкрутиться сможете.

Резко захотелось совершить убийство. Федор зажег сигарету и сделал первую затяжку. Наконец-то. Он развалился на кровати, смотря как дым рассеивается в воздухе и старался не обращать внимания на Дазая, считывающего каждое его движения и определенно надеявшегося, что Федор вот-вот сорвется. Но Достоевский не собирался проигрывать. В глубине души он перемыл все косточки этому раздражающему японцу, но внешне на его лице это никак не отобразилось.

— Хорошо. Раз не хочешь рассказывать ты, расскажу я.

Дальше бубнеж Дазая Федор не слушал. Вроде бы он говорил о том, как в первый день стал популярен на потоке. Дазай будто тараторил заученный текст, пытаясь вывести соседа из себя. Еще и на японском, зараза. Федора это мало интересовало. Как минимум потому, что понимал он лишь половину из сказанного.

— Значит, пустые разговоры тебя не бесят?

Ах, так вот оно что. Дазай пытается найти его слабые точки.

— Ты забыл с кем я живу? — Достоевский лежал, шевеля лишь одной рукой, делая последнюю тягу. — Я спокойно могу спать, пока ты что-то там бормочешь.

— Так единственное, чем я могу тебя задеть, это тема религии? Так неинтересно, я не могу из ничего придумать оскорбление. Дай мне подсказку.

— С чего ты взял, что меня вчера разозлило твое богохульство?

— Что же тогда?

— Ты просил дать подсказку, а не ответ. — с этими словами Федор затушил докуренный до фильтра окурок и отвернулся к стене. Ему необходим хотя бы паручасовой сон, иначе он взорвется.

Он определенно не злился из-за поведения Дазая, но настроение его поведение портило.

Уснуть ему не дали.

В комнату, будто с разбега, влетел Николай.

— Здравствуйте, пупсики! Как поживаете, пупсики? Хотите фокус? Сегодня вечером я хоп и исчезну. — хлопнул в ладони Николай. Сегодня он был первым, кто вошел в эту комнату с позитивным настроением, и Федор даже слегка завидовал. Весь этот цирк начинал его раздражать.

Николай не успел пройти дальше порога, как в дверь постучали.

— Прошу прощения за беспокойство. — послышался женский голос из-за двери. Николай распахнул дверь.

— Да-да. О, Нина, это ты. Приветик! — отсалютовал Гоголь.

Заметно нервничавшая девушка слегка расслабилась, помахав ему рукой в ответ. В другой она держала небольшой сверток.

— Коля, не мог бы ты позвать Федора? — спросила Нина и увидела в глазах Николая большое непонимание. Он не успел ничего сказать, как Федор встал и вышел к ней сам.

— Что ты хотела?

Нина замялась.

— Я… Спасибо, что помог. Я надеялась, что кто-то наконец спустится или зайдет, обратит внимание… Он… Он такая скотина… Мне было так страшно… Спасибо, что появился так вовремя и не остался в стороне. Это тебе. — она протянула небольшую упаковку печенья.

Вероятно, Нина ожидала, что Федор примет ее благодарность с распростертыми объятиями, говоря что-то типа «пустяки», может даже пригласит ее на чай. На деле Достоевский смотрел на нее лишь потемневшим презрительным взглядом.

— Я, по-твоему мессия, чтобы меня ждать? Что за вздор. Ты была лишь удачно подвернувшимся моментом, чтобы насолить этому извращенцу.

Федор не собирался говорить что-то подобное, в такой бы ситуации он просто пожал плечами и дьявольски улыбнулся, но его выпускной курс начался неожиданно тяжело. Его ухмылка была чем-то самим собой разумеющимся, потому что означала его власть, его возможность полностью контролировать ситуацию. Из-за Дазая у него это не получалось. Да, Федор расколол его, но у Осаму была припрятана не одна маска за спиной. Какова его основная цель? Что он хочет получить в итоге? Дазай вел себя непредсказуемо, под его действия нужно было подстраиваться моментально, думать быстрее, чтобы не потерять контроль. Дазай — манипулятор, Федор тоже, и у него не было желания становиться марионеткой.

Курить сегодня хотелось чересчур часто. Федор оттолкнул Нину с порога и направился к туалетам, на подоконник, служащий курилкой для всего этажа.

Николай и Дазай, ставшие невольными свидетелями, заинтересовались.

Отправив Нину в комнату, предварительно утешив ее, они уселись на свои кровати. Николай начал первым.

— Не знаю, что произошло, но Федя сегодня сам не свой, как и вчера вечером. Очевидно, дело в тебе, но почему он на тебя так взъелся — не пойму. Федя обычно не агрессивен. Да, раздражителен, порой унижает людей, но делает он это не с такой злостью, понимаешь? Надеюсь, после воскресной службы ему станет лучше. Церковь всегда его лечила.

— Думаю, тогда он остынет и мы поговорим. — мягко улыбается Дазай. — А пока этого не произошло, не подскажешь где живет та девушка? Чувствую себя виноватым, следует извиниться, ведь это я распалил Федора.

Николай, не заметив в просьбе ничего подозрительного, охотно подсказал Дазаю номер комнаты Нины. Как только Федор вернулся в комнату, злой и пропахший табаком, Дазай направился к девушке, в надежде узнать подробности произошедшего.

Когда Нина открыла дверь, Осаму улыбнулся своей самой очаровательной улыбкой.

— Привет. Я Дазай, сосед Федора с четвертого этажа, мы недавно виделись. Мы можем поговорить о нем?

Приятная внешность, сладкие и вежливые речи и Нина попалась на удочку. Она охотно поверила в искренние извинения Федора, переданные ей Дазаем, из-за излишнего беспокойства за соседа рассказала все до мельчайших подробностей и даже посочувствовала Дазаю из-за того, что он не мог наладить контакт с Федором. Нина была слишком чуткой, милосердной и недостаточно сообразительной, чтобы не довериться Осаму.

Итак, теперь у Дазая была полная картина произошедшего, а также факт о том, что Федор ходит на воскресную службу. В голове созрел план.

***

Немного подсуетившись, Дазай за пару дней собрал всю необходимую ему информацию. За это время с Федором он почти не разговаривал, даже не пытался вывести его из себя. Он позволял себе лишь мелкие подкалывания, чтобы не быть совсем подозрительным. За это время выяснилось, что Михаил Юрьевич взял на себя дополнительные смены, что означало одно: он собрался появляться в общежитии намного чаще. Дазай обратил это в плюс.

В воскресенье он начал осуществлять план.

Федор возвращался с службы в одиннадцатом часу утра, когда Дазай объявился у вахты с бутылкой коньяка. Он даже не скрывался, нагло держа ее в руке, наплевав на все правила общежития. Вошедший на порог Достоевский увидел как Дазай, склонившись к жирному лицу вахтера, схватил его за щеки и угрожал:

— Если не хочешь стать порнозвездой, то советую пропустить меня, я могу быстро это устроить. И твоя работа ртом распространится не только по всей России, но и до Японии дойдет. Взял дополнительные смены? Нет денег? Узнав о том, что ты вытворяешь, администрация выбросит тебя за дверь и придется зарабатывать телом. Как тебе такое, м?

Недоумевающий Федор так и замер у входной двери. Очевидно, это была хорошо спланированная провокация. Очевидно, Дазай знал, когда он вернется и специально разыграл сцену прямо у него под носом. Также, он определенно был осведомлен о стычке с вахтером несколько дней назад. Медленно, но Федор начинал злиться. Он подошел к Дазаю, схватил его зашкирку и потащил в комнату. Дазай не сопротивлялся, а приседал на уши своими комментариями.

— Классно я его отделал, скажи? Наверное, похлеще тебя. Мне кажется, он обделал штаны, когда я схватил его за лицо. Теперь я понимаю, какого это, иметь власть над другими. Слышал, ты часто так делаешь. Я бы даже сказал, есть что-то общее с Богом.

— Зачем?

— Зачем я это сделал? Очевидно, хотел посмотреть на твою реакцию. — Федор проволок Дазая по всем лестницам, вынуждая его запинаться через одну ступеньку, и втолкнул его в комнату, припечатывая к двери и хватая за грудки. Николая, к сожалению Дазая, не было.

— Маленький мальчик приехал в страну, где у него нет друзей и теперь старается привлечь внимание, выпячивая свое гигантское эго. Я не твоя няня или воспитатель, запомни. Ты дорвешься, поверь, и тебе это не понравится.

— Ты ведь совершаешь все эти шантажи и манипуляции не просто так. Думаешь, так помогаешь Богу? Я тоже наказал того вахтера, но святости мне это не прибавило. И тебе не прибавит, даже если ты верующий. Верующие отличаются от атеистов лишь тем, что они лицемерны. И мы с тобой похожи. — крепкая хватка Федора сжимала не только одежду, но и задевала нежную кожу под ней. Было больно и неприятно, Дазай морщился, но чувствовал себя победителем.

Федор разжимает хватку. Дыхание спирает, он теряется. Дазай первый, кто заставил его чувствовать уязвимость.