— Ты, правда, не останешься?

Слабая едва проступившая в голосе мольба, как предательский нож в спину, вонзилась мне в сердце. Девушка передо мной едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. На ее месте я поступил бы так же. Хотя, правильнее было сказать, если бы я был именно ей — ни в чем не виноватой и просто неожиданно влюбившейся. Очень жаль, что такая участь обошла меня стороной. Я оглянулся по сторонам, высматривая еще одну высокую фигуру, что могла ударить меня в сердце. Правда, в его случае, удар был бы настоящим и не ножом, а чем-то с широким лезвием. Возможно, топором? Хотя, он не смог бы пронести его сюда, вариант казался интереснее катаны. В конце концов, он занимается в клубе кэндо и катана будет слишком очевидна. Хотя… ему она пойдет. Так и представляю себе, как заблестит на солнце оголенный клинок, выпишет в воздухе взмах, а затем! Затем!..

— Кисараги-кун!

Ох. Она испуганно смотрит на меня. Заинтересовавшиеся ее криком прохожие на станции повторили ее выражение, и я усилием воли вынудил себя прекратить улыбаться. «Как маньяк», — сказали мне однажды, и я поверил. Мне было у кого поучиться. Правда, мастерский широкий оскал в сочетании с прищуром глаз мне не повторить, сколько бы я не пытался. Эх. Стоило о нем вспомнить, как рука сама потянулись к предплечью, пройдясь ногтями по закрытой тонким свитером коже. Да, несмотря на жару я в свитере. Почему? Ну, забинтованный парень будет выглядеть гораздо страннее слишком тепло одетого.

Провожу по руке еще раз, теперь надавливая по тому же месту, уже костяшками, и по телу расходится приятная болезненная нега, расползаясь до самых кончиков пальцев на ногах. Блаженство. И одежда чистая благодаря бинтам. Только сейчас главное не увлекаться и вести себя естественно, чтобы эта дурочка наконец-то от меня отстала. Пускай думает, что я сяду на поезд и уеду далеко-далеко, главное не провожает в сам вагон. Мне туда ни к чему.

— Ох, а вот и твой выход! Не стоит меня провожать, а то в школу опоздаешь.

На мое жизнерадостное сообщение о прибытии ее электрички она ответила гримасой печали. Разревется. Точно разревется до того, как, наконец, отстанет. И угораздило же ее в меня влюбиться. Было бы за что…

— Но…но…

Предвидя, что поток слез уже все равно не остановить, как и ее желание остаться, я использовал то, к чему не хотел прибегать.

— Ты мне не нравишься.

 И я толкнул ее в толпу, спешащую протиснуться в открывшиеся двери. Она, было, протянула руку, чтобы ухватиться за меня, но я оказался не так милосерден и помахал ей прямо в лицо.

— Я влюблен в ублюдка из третьего.

Конечно же, она поняла о ком речь. А вот и слезы. К счастью, люди заталкивают ее дальше в вагон, так что ничего ей уже не поделать. Однако же от ее глупого лица бросает в дрожь. Забавно, что садист во мне проснулся только сейчас, когда вообще-то уже поздно. Впрочем, то, что я собирался сделать, можно назвать садизмом в чистом виде. Ах да, стоило бы ей об этом намекнуть.

— Я делаю это по собственному желанию. Не думай, что достаточно мне важна, чтобы я вытворял такое из-за тебя.

Отлично. Двери закрылись как раз вовремя, за мгновение до того, как я смог бы услышать ее болезненный крик «Кисараги-кун!» Тьфу ты! И за что она все-таки меня полюбила? Ну, оно того не стоит. У меня есть дело поважнее.

Оглянулся еще раз. Чисто. Прекрасно. Таким макаром мне ничто не помешает. Смотрю на табло. Так… следующий будет через… три минуты? Достаточное время, чтобы передумать, но ничего, я справлюсь.

Возвращаюсь за предупредительную линию. Она желтая. Почему именно желтая? Красный, по идее, должен быть эффективнее. Как-никак цвет опасности. Ну, я это исправлю. Через три минуты тут будет много красного. Даже излишне. Если, конечно, брызги сюда достанут. И, конечно, если я не пропущу время прибытия.

Три минуты заканчиваются мигом, но рельсы остаются пустыми. Как так? Еще раз проверяю расписание. Электронное табло, кажется, гадливо подмигивает мне зелеными цифрами, издеваясь надо мной словами о задержке. Ладно, не паникуй, Шинтаро, тебе просто нужно подобрать что-то другое. Это не знак судьбы, а если и так, то она может совершить со мной двойное самоубийство. Вообще-то, если она не заметила, то мне бесполезно уже становиться на путь истинный. Я сломан и не подлежу ремонту. Единственный, кто может меня починить не собирается этого делать, а если бы и взялся, то только бы сделал еще хуже. Но, пожалуй, вариант с двойным самоубийством существует, вот только на это этот эгоист никогда не пойдет.

Итак, через сколько я смогу встретить свой конец? Пять минут ближайшее? Долго. Жаль, что никуда не деться.

В третий раз обвожу окружающее меня пространство, заглядываясь на полоску неба над головой. Пронзительно голубой без облачка. Красиво, вот только любоваться долго не выходит — голова кружится. Сверху синяя, а снизу желтая… Красного тут очень и очень не хватает.

Пару минут ничего не происходит. Люди пялятся кто куда, ожидая, когда смогут продолжить свой путь по жизни, а я, соответственно, закончить. Страха умереть у меня нет. Не раз уже на грани побывал, так что пойти до конца не пугает. Раздражает лишь ожидание этого. Напоминает поход к стоматологу, где не можешь дождаться своей очереди, чтобы избавиться от боли и искренне не понимаешь некоторых людей, которые дрожат, молясь, чтобы до них очередь не дошла. Эгоисты, думающие только о себе. Задерживающийся поезд тоже эгоист. Точнее, тот, кто им управляет, проявляет неслыханную халатность. Ведь так все расписание собьется и у остальных!

Предаваться размышлениям долго не выходит. Отвлекает какой-то посторонний для станции шум. Кажется, кто-то кричит… Да, точно. И звук все приближается. Кто-то истошно орет: «Шин!»…. Мое имя… Н-ну, не такое уж и редкое это имя, тем более, оно ж не полное. Несмотря на самоубеждение, я ощущаю, как в горле встает ком. Голову на отсечение отдаю, что это ОН. Все-таки стоило оставить предсмертную записку у него дома, а не в шкафчике для обуви. Жаль, что время не повернуть вспять… Неожиданно зов раздается совсем близко и я, скорее инстинктивно, нежели осознанно, пересекаю желтую черту. Ноги сами несут вперед тело, вынуждая его спрыгнуть на рельсы. Отлично, крик отдалился. Теперь стоит поторопиться и убежать как можно дальше. В какую сторону идет поезд? В эту! Туда! Навстречу смерти! Позади раздались испуганные возгласы и перешептывания. Люди на платформе заметили, что я спрыгнул. Это плохо. Таким макаром и он меня заме…

— Кисараги Шинтаро!

А….А…А… Это точно он! Вот это злобы в голосе! Хорошо, что я уже бегу. Хоть какая-то фора есть. Но она мне не поможет, ведь впереди меня никто не встречает, а там, куда я боюсь повернуть голову, раздаются очень пугающие все приближающиеся звуки. Смерть не ждет меня впереди, однако догоняет сзади. Забавно выходит, ведь все должно быть наоборот.

— Шинтаро! — это уже раздается прямо в ухо.

Внезапно земля уходит из-под ног, и вот я уже лечу вверх тормашками. Приземляться будет больно. Впрочем, вместо боли я ощущаю, как меня подхватывают руки, не давая никуда впечататься лицом. Затем меня аккуратно ставят.

— Шин!

Можно я на месте умру? Пожалуйста-пожалуйста! Я все сделаю, даже… умру, если надо. Все что угодно, только чтобы он не смотрел на меня этим испепеляющим взглядом, а то я впрямь сгорю. Не буквально, конечно… А, началось. К щекам приливает кровь. И так слишком быстро бьющееся сердце увеличивает ритм. Выдрессированное тело реагирует само по себе, накручивая заодно и сознание, вынуждая рождаться в нем такие мысли как: «ненавидь меня еще сильнее!».

— Несмотринаменянесмотринаменянесмотринаменя! — мантрой бормочу просьбу, но он ее пропускает мимо ушей.

Или нет, потому как надо мной нависает собранная в кулак пятерня. Бьет он не размахнувшись, что радует. Только вот больно от этого все равно как от удара во всю силу от взрослого человека. Да-а, такой он, очень веселый парень, который, если захочет, кулаком размозжит голову как нечего делать.

— Какого хрена ты мне тут лыбишься?!

— Ну так… сам же… приучил… — выговариваю я, корчась от боли, между промежутками в ударах. — Знаешь… люди… полицию… вызовут…

— Мне все равно!

— …м-м? Д-двой…ное…самоубийство?

Сам не ожидал от себя такой храбрости, но перед смертью-то можно. Конечно, если он мне даст отойти в мир иной.

— Ха?! Ты сдурел?! Чертов придурок!

— И… мазохист…

Хочется прибавить к этому улыбку, которая, впрочем, скорее всего на месте, и посмеяться. Второе не рискую — опасное это дело, да и не выйдет — задохнусь раньше. Похоже, ему не понравилось мое участие в разговоре, и он решил меня немного заткнуть, слегка удушив. Ключевое слово слегка, потому что от этого стало во стократ приятнее, и я, наконец-то, начал потихоньку терять сознание. Радовало меня это только потому, что я надеялся, что больше не проснусь после этого. Желательно было, и чтобы не проснулся и он, но, тут уж как повезет. Не стоит слишком наглеть.

…Как мне потом рассказали, когда я очнулся в больнице, он вытащил меня обратно на платформу и продолжил избивать, несмотря на то, что я потерял сознание. Похоже, знатно-таки вышел из себя, раз этого не заметил. Там его и повязал наряд полиции, когда он разобрался с желающими из толпы меня спасти. Смеялся я от этого рассказа долго, из-за чего врач на меня очень странно смотрел. Ну, из-за одного этого в психушку меня бы не упекли, так что я не обратил внимания, попросив поделиться состоянием моего неудачного убийцы. Сопротивления властям он не проявил, так что ему приписали лишь несерьезное нарушение порядка. Тут явно родственники постарались. Из серьезного было покушение на мою жизнь. Тут уже я немедленно попросил убрать эту строчку из прочитанного мне «резюме». «Как?! Вы простите его?! После всего, что он с вами сделал?!» — врач до того смешно округлил глаза, что они едва не вылезли у него из орбит, пока я хохотал что есть сил. «Обязательно!» — выдавил я между смешками, а затем вновь залился смехом.

— Весело тебе, как я погляжу! Лучше бы сдох.

Появление в палате третьего человека мы с врачом оба не заметили. Мужчина попытался вжаться в стену и раствориться в ней, а я… Ну, со мной стало тоже самое, как и с диким животным, что хочет перейти дорогу, а вместо этого внезапно видит перед собой машину. Внешне же я, похоже, улыбнулся, потому как почувствовал сильную боль мышц лица от натяжения. Его аж перекосило от моей выдрессированной радости. Сам виноват, что тут еще сказать.

— Я как раз пытался самоуничтожиться, когда ты вмешался, — доложил я ему.

— Не открывай рта, если тебя ничего не спрашивают! — рявкнул он.

Воспользовавшись ситуацией, врач медленно отошел к стене и пополз по ней в сторону двери. Мы заметили, но не стали обращать внимания, продолжая сверлить друг друга взглядами. Первый опустил глаза я. По понятным причинам. Далее все прошло по накатанной: скорее по привычке, нежели особому желанию, он подошел к кровати и отвесил мне пощечину. Было больнее, нежели обычно. Видать, знатно он мне лицо разукрасил. Врач дернулся от резкого звука, зашелестев бумагами, но затих. И правильно. Видимо, ему доложили фамилию человека, что меня избил. Спрашивается тогда: почему он удивился моему отказу о претензиях?

— Почему?

Почему что? Это вопрос, так что мне стоит на него ответить, хоть и хочется получить еще раз. В голову приходит только один вариант.

— Так ты все обещал и обещал меня убить и не убивал, так что я устал ждать. — Выглядит он ошарашенным, что непривычно и наводит на подозрения, что он и не собирался до такого доходить. — Как насчет того, чтобы сделать это прямо сейчас?

Удара не последовало, однако на его лице нарисовалась любимая моя садистская ухмылочка. И как ему хочется? Я же весь в бинтах, напичкан медикаментами, весь ими провонял, да и лицо должно оставлять не лучшее впечатление.

— Хочешь я убью ту дуру? Тогда ты станешь послушнее?

Ту дуру? Какую имен… А, эту. Не хотелось бы. За убийство и посадить могут, пускай и условно. Он же не станет делать все аккуратно, я его знаю, чем и делюсь вслух. Вот за это мой нос оказывается расквашен. Еще сильнее. Что же, вкус крови будет получше, чем ничего. Опять же, чем ничего. А ведь сейчас меня могли все еще соскребать с рельсов. Так нет же, надо было мне помешать.

— Пойдем со мной.

Это он произнес спустя минуту посылания презрения взглядом в мою сторону. Я это оценил — закрылся подушкой, чтобы не видеть, за что вновь получил. Он помог мне подняться и позволил прислониться к его боку. После тепленькой постельки он показался ледяным. Деваться было некуда, так что я стерпел. Мы вышли в коридор, и затем он помог мне доковылять до лифта. Конечной остановкой стала крыша, где оказалось еще холоднее из-за ветра. Я весь съежился, и он накинул на меня свою куртку. Никак, собирался помочь спрыгнуть?

— Заткнись.

Как видно, эта мысль оказалась написана у меня на лице, раз он так отреагировал. Забавно. И это после всего, что он со мной сделал. Впрочем, не мне такое думать — сам такой же, раз люблю его. Не по своей воле, конечно, но это уже детали.

Мы подошли к заграждению. Он помог мне перелезть, а затем сделал это и сам. До края парапета оставалось сантиметров тридцать. Удобная площадка для суицидников, ничего не скажешь.

— Двойное самоубийство? — с надеждой вопросил я, желая, чтобы он сказал да. Пускай это невозможно, но помечтать-то можно?

— Заткнись, — повторил он, а затем отпустил мою руку.

Потеряв опору — я не держался за заграждение — доверив удержание меня в равновесии ему, я, как и должно, начал заваливаться на бок. Что удачно, так это не в сторону железных прутьев, а туда, где до асфальта приличное расстояние.

— Спасибо! — только и успел я произнести, прежде чем его лицо пропало из моего поля зрения. Вот только затем мир замер.

Падение прервалось так же внезапно, как и началось. Уже ощутив эйфорию от падения, я обратил внимание на свою руку — он меня держал, не давая встретиться с серой плоскостью и гадливенько так, в своем репертуаре, лыбился. Куртка соскользнула с плеч. «Думал, умрешь? А вот хрен тебе!» — прочел я на его довольной роже. Очень красивой, искаженной отвратительным сладострастием роже. Я тоже держал его за руку, но умиротворяющие мысли ослабили захват. Отлично, осталось только позаботиться о его руке. Вот только держит она так, что, кажется, еще чуть-чуть и сломает мне кисть.

— Ну же, давай! — начал подначивать я его. — Еще чуть-чуть! Ты сможешь дать мне упасть! Ну же! Ну!

Он задрал голову вверх. Так вот как? Не можешь сдержаться, поэтому отворачиваешься? Так просто не выйдет! Я не позволю тебе!

— Пожалуйста! Не надо! Прекрати! Мне больно! Хватит! Я тебя ненавижу! Ублюдок! Монстр! Монстр! Чудовище! Умри! Не убивай меня!

Продолжая кричать все, что подсовывала память, все, что как я знал, могло мне помочь продолжить «полет», я закрыл глаза и отдался поднявшимся изнутри сокрытым в глубине подсознания чувствам. Давно это было, так что они показались фальшивыми. На самом же деле именно они являлись остатками моей настоящей сущности.

По мере того, как я срывал горло, ладонь меня держащая, взмокла и ослабила хватку. Все еще недостаточно, чтобы вырваться, но начало я положил. Так я подумал, выдав очередное признание, а затем…

— Не могу… — прошипел он. — Черт возьми! Я не могу!

И он потащил меня наверх. Спасительная высота начала стремительно отдаляться. Я взглянул вниз и увидел на асфальте черное пятнышко его куртки. Жаль, что я не она… Это сожаление придало мне нужный настрой. Я очень постарался брыкаться и вырываться, но куда мне было его пересилить… Хотя, спасение свое я ему все же усложнил.

— Слушай, Шин, давай начнем все заново?

Собирался было я возмутиться, да не стал. Соглашаться без приказа я не собирался, и другой причины не было, так что я по привычке повис в его руках бездумной куклой, уткнувшись в грудь. Так всегда легче все переносилось. Сегодня от него пахло чем-то антисептическим.

— Шин, я не убью тебя.

На глазах выступили предательские запоздавшие к номеру с просьбами слезы.

— Мучить тебя слишком приятно, чтобы отпускать. Я не могу.

Вода застлала глаза и все размыло. Уши, к сожалению, продолжали слушать ядовитый голос, хотя я того не желал.

— Я просто до безумия люблю…

«…тебя мучать», — продолжил я за него признание. Затем в ответ заговорило мое прошлое я. Уткнувшись носом ему в рукав, я забормотал.

— Я тебя тоже… очень…очень…очень…

Последнее слово все никак не хотело выходить, заедая как пластинка, а все из-за того, что я всхлипывал. «Очень… очень… очень» — вторило сознание, так же встав на повтор.

— …лю…вижу… — наконец-то выдал я. Неплохое такое название вышло для чувства, смешное, нелепое, извращенное и, самое главное, взаимное.

Что касается этого слова, какая часть принадлежала первому мне, а какая другому, я затруднялся ответить. Усталость, наконец, взяла верх, и я медленно сполз с его рук на бетон крыши.

— Пойдем домой?

Это он про свой дом. С горничными, богатый, красивый; там у меня своя комната; давненько так переехал туда с тех самых пор, как мама стала сверхурочно работать… Ах да, совсем забыл. Еще там есть замечательная комната, которую мы считаем общей. Там отличная звукоизоляция!

— Иди к черту, я спать хочу.

Да, как-то так. Пусть катится к чертовой бабушке. Потом меня за это накажет, но пусть посетит старушку, а то давно у нее не появлялся… Так, о чем это я? Засыпаю, надеясь, что не проснусь. Именно так. Стоит заснуть и не проснуться………… Вот только ничего у меня выйдет.