Крупные снежинки мягко опускались на пушистые пряди и таяли. Мокрые волосы принимали оттенок насыщенного дорогого вина и становились из непослушных тяжёлыми. Кайя сразу подумал, что, если подойдёт со спины и зароется в это великолепие носом, то уловит запах неслучившегося дождя и хвои.

На Драконьем Хребте Дилюк всегда собирал тонкий аромат всех близлежащих заснеженных елей — так было всегда, семь лет назад, пять лет назад, сейчас. 

— Приятно удивлён твоей пунктуальностью.

— Разве я могу заставить тебя ждать?

— Если решишь, что это забавно? Легко.

О. Ого.

Не размениваясь на словесную дуэль иголками сарказма, даже на просто перепалку, от которой становилось холодно, он шагнул к нему, своему колючему, но самому тёплому, и сгрёб в объятия. 

— Распушил иголки, родной, — тихо, в ухо. — Знаешь же, что я могу… выводить тебя на эмоции, драгоценный. Твои искренние эмоции греют лучше глинтвейна… За пряди тоже могу дёргать — если до них не допускаешь, а ведь я так люблю твои волосы. Но опоздать? Зная, что ты не станешь ждать?

Кайя сжал его крепче.

— Никогда.

Дилюка хотелось лелеять в ладонях, как и пять лет назад. Оберегать от ветров и печали.

Дилюка хотелось сожрать, чтобы в их отношениях больше не было трагедий — архонты видят, Кайя не чувствовал в себе сил пережить ещё что-то, похожее на те дождь и кровь. 

Но по большей части приходилось ловить его в объятия при любой возможности и хрипло нашёптывать в ухо правду, которая, такая интимная и искренняя, резала их обоих без ножа. Но ради их отношений можно было приноровиться жить и не с таким — тем более, когда Кайя знал, что в особенно безлунные ночи Дилюк в его руках мог стать… нет, не податливым, как воск, но таким открытым и говорить такие откровенные слова, что ради такого стоило самому каждый раз выворачивать напоказ глубину собственного падения в него. 

На несколько минут воцарилась тишина, насколько это вообще было возможно на Хребте, с завываниями ветров, доносящими хрипы далёких хиличурлов. Но вскоре Кайя ощутил, как Дилюк выдыхает — жар штормом по шее — и расслабляется в его руках. Почти физически ощутил, как тот прячет иголки и становится ласковой осенью, не сжигающей — греющей руки своим огнём. 

— …да уж, — тихо проговорил, — Кайя, я…

Извинится же. Что там на него нашло — не с той ноги встал, не чётное число фатуи сжёг или просто накрутил себя, потому что красивая голова под завязку забита тревогами, несмотря на канун Рождества Архонта? Что-то же произошло, раз вызвал с утра не абы кого, а капитана Ордо Фавониус так, через официальный запрос. Редкость настолько невероятная, что бумагу передала лично Джинн, которая тоже до последнего оттягивала приготовления к празднику, стремясь решить как можно больше рабочих вопросов. 

Прерывая сбивчивое извинение, Кайя с наслаждением коснулся губами чужого виска. Разумеется не прогадал: влажные от снега волосы пахли хвоей, а кожа была тёплой. Забавно, но на солнечной территории Мондштадта Дилюк всегда был как будто чуточку прохладным, однако здесь, среди снегов, становился таким тёплым, лучше местных огненных фей. 

— Так что случилось? — пользуясь моментом, Кайя лишь немного ослабил свои объятия и потёрся носом о бледную щёку — где, спрашивается, морозный румянец? Хотелось бы поцеловать в шею, а ещё лучше игриво укусить, но закрытые воротники — зло… 

— Меня, конечно, развлекла мысль, что ты всё-таки воспользовался моим служебным положением и вызвал, чтобы поразвлечься в рабочее время, но Драконий Хребет — это как-то…

Он ухмыльнулся, в голове тут же завертелись немного экстремальные, но по-своему соблазнительные идеи: палатка, костёр… Открытая кожа здесь тоже будет иметь хвойный вкус?

— Архонты, — раздражённо зашипел Дилюк, недовольным котом стряхивая с себя объятия. Кайя только рассмеялся, подняв руки в примиряющем жесте: ладно-ладно, пусть злится, фырчит и ворчит, что Кайе лишь бы зажиматься под ёлками вместо работы.

Не то чтобы последнее было далеко от правды — канун Рождества, как ни крути. Кайя рассчитывал добыть праздничный кекс, может быть даже мишуру на шею и от всей души на всех поверхностях и во всех смыслах провести время со своей роковой красотой. Рассчитывать, что у Дилюка запланировано праздничное торжество, было слишком смело — если смотреть правде в лицо, то Дилюк, мягко говоря, будто разучился планировать что-то кроме миссий со вкусом насилия и крови, а сам Кайя… 

Последние несколько лет, если праздники захлёстывали Ордо, всё делал кто-то расторопный и восторженный, кого легко было направить: быстрая на подъём Эмбер, старательная Ноэлль, безотказный Хоффман. Было не сложно, на самом деле приятно провести так время в компании, потягивая вино и наблюдая за оживлёнными коллегами. 

Но зарыться в украшения самому, затерроризировать предзаказами Сару, найти место — всё это Кайя мог сам, и мог хорошо, но для семьи. 

Которая несколько лет носилась по всему Тейвату и едва ли вспоминала про праздники, будь то собственный день рождения — тем более он — или Рождество Архонта. 

А теперь — морозное утро кануна, они вдовём на заснеженной горе, он почти целует Дилюка в шею, и кто знает — может на следующий год будет совместный праздник, настоящий и гораздо лучше, чем один кекс и одна мишура. 

Их отношения — выстраданные, взлелеянные, долгожданные и драгоценные — были слишком новы, и Кайя не хотел торопить Дилюка, который всё ещё иногда шарахался от осознания, что позволил себе не просто влюбиться, а любить.

— Я передумал и отзываю свой запрос, наверняка у капитана много работы. Бумажной работы. 

— А поздно пить сидр, когда печень отказала, возьмите на себя ответственность, мастер Дилюк — после встречи с вашей незабываемой персоной я буду только мечтательно вздыхать и ждать нашу следующую встречу… Какая работа, о чём вы?

— Рыцари Ордо Фавониус ужасны в своей некомпетентности…

— Или просто ты слишком красивый, — пожал плечами Кайя, сбрасывая флер смешинок. Шутить, обнимая при этом свою хмурую сову, было приятнее, чем вот так, на расстоянии шага. — Так что случилось? Из всех мест Драконий Хребет — самое неожиданное…

Дилюк вздохнул… и отвёл взгляд в сторону. Кайе показалось, или вот теперь-то на бледных скулах зацвёл румянец?

Интересно.

— Мне понадобилась твоя помощь, — заговорил бесстрастно, не глядя в лицо. — Времени не так много, а у тебя рабочий день… Проще было вызвать официально. 

— Я уже здесь, — Кайя аккуратно подтолкнул к сути вопроса, гадая, что же стряслось. Первая, самая простая мысль — фатуи, но, во-первых, близстоящая стоянка на берегу заледеневшего озера была уничтожена — Кайя на всякий случай проверил по пути к назначенному месту, — а, во-вторых, не стал бы Дилюк смущаться, что ему понадобился кто-то для серьёзной вылазки. В таких делах излишне стеснительные герои долго не живут. 

Нахмурившись, Дилюк тихо фыркнул, вздёрнул подбородок — и пальцем указал в сторону неподвижного, застывшего над землёй крио-куба. 

— Сначала нужно убрать его. Он здесь лишний. 

…интересно. 

Конечно, в подростковом возрасте, дорвавшись до мест в ордене и, как следствие, возможности бывать на Драконьем Хребте совсем легально, не как неразумные любопытные дети, а как целые рыцари, они с Дилюком не раз устраивали развесёлые вылазки на крио-куб, этот сгусток стихии, который восстанавливался к каждой их новой встрече. Это было весело и заменяло тренировки: настоящее испытание на ловкость и скорость. 

Но с чего бы — сейчас? 

В том, что при необходимости Дилюк сам его упокоит, сомнений не было. 

— Пожелания? — уточнил Кайя, выхватывая меч.

Может быть Дилюк хотел попробовать что-то экспериментальное. Или у него был план. Что-то же за всем этим скрывалось?

— Не затягивать, — Дилюк резко отдёрнул свою перчатку.

— Тогда, по старинке, зажжём сначала светильники, — кивнул Кайя.

И они, как это было годы назад, не сговариваясь, рванули в разные стороны. 

Морозный воздух обжёг лёгкие, но согревающие светильники по краям площадки и собственная тепловая бутылка делали свою работу. Дело оставалось за ловкостью собственного тела: попасть под такие же красивые, как и смертоносные ледяные стрелы, было отличным поводом загреметь на больничную койку — и это в лучшем случае.

Дилюк метался алой молнией с другой стороны от периодически обнажающегося ледяного ядра, и его огонь жёг без жалости.

Вскоре морозный звон истаял в воздухе, и на площадке остались только звуки тяжёлого дыхания. Крио-куб всё ещё был отличной тренировкой.

Кайя повернул голову к Дилюку. Тот едва ли перевёл дыхание, а уже напряжённо смотрел на деревья, старательно рассуждая о своих всё ещё неозвученных планах. 

Короткая яркая прядь прилипла к румяной щеке, и Кайя не отказал себе в удовольствии отвести её в сторону, попутно, абсолютно не скрываясь, огладив тёплую кожу. Касаться любой части Дилюка было таким удовольствием. 

Совсем стало хорошо, когда Дилюк, вместо того, чтобы нахмуриться — или просто посмотреть долгим, нечитаемым взглядом, молча повернул голову и мягко коснулся губами ласкающей его ладони. 

Они замерли, глядя друг на друга, глаза в глаза. 

Дыхание Дилюка, уже ровное и глубокое, согревало кожу, и стало совсем не важно, что он задумал: даже если ему взбрело в голову вызвать Кайю, чтобы провести утро среди снега, гоняя крио-куб, то почему бы и нет?

Кайя был не против просто вот так стоять, выводя большим пальцем маленькие круги на чужой щеке и с молчаливым восторгом высматривая в алых глазах послание для себя одного. 

— Кайя… — тихо начал Дилюк, на отводя взгляд. Замолчал, тихо выдохнул и, закрыв глаза, накрыл чужие пальцы своей рукой. Тепло его кожи не скрывала даже жёсткая ткань перчатки. 

— Слева коробки. Нужно просто всё… расставить поживописнее. В твоём стиле. 

Определённо если бы Дилюк сейчас попросил сбегать в Сумеру за фиолетовыми розами, Кайя бы и не подумал возмутиться — весь хвалёный ум ушёл бы в безмерное восхищение от вида чужой нежности и «конечно, дорогой, всё для тебя».

Как и сейчас.

— Конечно, драгоценный, — выдохнул он.

Всё для тебя.

В коробках оказались… праздничные украшения? Вроде тех, которые сейчас развешивали в своих домах мондштадцы. Пушистая мишура, цветные гирлянды, круглые, изрисованные шары… Это было неожиданно. Кайя меньше бы удивился, окажись в коробках расчлинённый шпион, которого требовалось именно закопать, а не просто сжечь. 

В целом из всего, что было под рукой, можно было соорудить симпатичный пикник или вроде того, чем Кайя и занялся. 

Можно ли было предположить, что Дилюк устроил это для них двоих?

И да, и нет. 

Такие сюрпризы обычно устраивал Кайя, аккуратно и с каждым разом всё увереннее прощупывая границы дозволенного. Но даже ему не приходило в голову тащить Дилюка в мороз Хребта, когда можно было закутать в плед их двоих у домашнего очага, распивая горячий глинтвейн из одной кружки.

— А теперь ты расскажешь, к чему всё это?

Кайя махнул рукой, показывая получившийся импровизированный снежный праздничный пикник. Выглядело очень мило, может не так по-домашнему, как дома у камина, но что-то в сочетание снега, хвои, согревающих светильников и украшений было.

Но что взбрело в голову Дилюка, какие пути-дороги привели его к идее сюрприза, было всё ещё непонятно.

Дилюк тяжело вздохнул и отвернулся, всем своим невозмутимым видом показывая, каким важным делом занят: наматывает пурпурную ленту себе на ладонь. Но, к его чести, убегать от ответа не стал — всё-такие избегание разговора до такой степени было неприлично даже для них.

Особенно для них двоих — они, между прочим, очень старались строить свои отношения с разговорами, которые словами через рот!

— Я поговорил с Аделиндой.

Что ж, это звучало как объяснение всех тайн Тейвата. И чего Люмин мечется по всем странам в поисках брата, когда можно просто поговорить с Аделиндой?

Аделинда была самой лучшей женщиной — не в обиду Джинн или Лизе, но Кайя был твёрдо в этом уверен. Её внимательность, тактичность, её потрясающий ум и эмпатия… Он был уверен, что Дилюк из чувства справедливости и благодарности платит ей больше, чем как главной горничной, потому что Аделинда была Аделиндой, а не просто умелой экономкой.

В её обязанности точно не входило возиться с двумя мелкими сорванцами раньше, вытирать им чумазые носы, лечить разбитые коленки и рассказывать сказки про страшную истинную природу огоньков в фонарях. Не было в её трудовом договоре и пункта о разговорах с двумя выросшими сорванцами, набившими феерических шишек и периодически теряющими нить понимания, а как говорить друг с другом.

Поговорить с Аделиндой — волшебное средство, и если бы Альбедо мог выпарить его и собрать в колбу, как лекарство от краснухи, то мир уже не был бы прежним, ведь Аделинда выслушает, как никто, и даст совет — настолько гениальный и простой, что хоть падай на колени и, как в детстве, обнимай ей ноги в искреннем выражении своей благодарности. 

Выдающейся мудрости женщина. Сколько к ней бегал на поговорить сам Кайя, особенно в начале, когда отношения с Дилюком не только оказались не потерянными, но и перешли в другую плоскость — и так страшно было где-то не так нажать и всё окончательно сломать?

— …это дело всегда хорошее, — Кайе оставалось только согласиться. 

Снова что-то новое: раньше они свои разговоры с Аделиндой не обсуждали. 

— И этот разговор открыл мне глаза. 

Голос Дилюка звучал ровно, мерно. Теперь он не смотрел на свои руки — поднял голову, подбородок вздёрнул гордо, как на приёме, а взгляд, холодный и собранный, на склоны нависающих над расчищенной площадкой гор. 

Кайя засматривался на любого Дилюка, смущённого, смеющегося, рычащего, но Дилюк, принявший решение и уверенно идущий по выбранному пути, всегда был зрелищем, от которого слабели колени.

— Я стараюсь не тратить время попусту. Справедливости ради, его у меня не так много, в отличие от требующих внимания дел. По правде, я бы предпочёл не тратить лишние часы на сон и еду, но, к сожалению, это глупость, которая может стоить дорого, — он раздражённо махнул рукой, начав вышагивать по покрытым тонкой изморозью плитам.

Кайя прислонился бедром к мягко греющему светильнику, залюбовавшись чужой осанкой и твёрдостью шага и одновременно чутко ловя каждое слово. Не часто — теперь не часто — Дилюка прорывало на такие длительные монологи. 

Пленительное зрелище. 

— Но мне не хватает зрелости, — нахмурился, раздражённо потер переносицу, — или мудрости. 

— Я задумался о будущем. Том, которое настанет, когда основные проблемы будут устранены. Угрозы с севера, и те… — он махнул рукой, без лишних слов имея в виду тревожные предпосылки, которые копились тихо, незаметно, но не для знающих, в какую сторону смотреть.

Кайя и Дилюк знали. А ещё — такие экспедиции, какую собрал Варка, в Мондштадте создавались не ради копания заграничной картошки, совсем не для неё. 

— Неприятно это признавать, но эти мысли оказались неприятными. Даже ужасными.

Кайя незаметно нахмурился. 

— Я не смог представить себе жизнь в будущем, где не нужно сражаться, убивать ради этого будущего. Мирное, тихое время, что-то похожее на наше детство — отправь меня сейчас в такой мир, и…

Он резко остановился и глянул на молчаливо слушающего его Кайю — яростный алый взгляд из-под ресниц, решительный и холодный. 

— И я не смог бы в нём быть. Не смог представить себя — нас…

Дилюк замолчал, стиснув челюсти, но ему не нужно было продолжать выдаливать из себя слова. Кайя понял его без слов: та самая ловушка, в которую попадали многие из тех, жизнь к кому не была милосердна и не позволила проводить свои дни в беззаботном неведении о тёмной стороне. 

Сражаться за светлое будущее — тяжёлая ноша, об этом говорилось даже в детских книжках, где рыцарь превозмогал, чтобы победить дракона.

Но где написано, что ещё сложнее — не дать этой борьбе, будь она тысячу раз священна, сожрать всё светлое в самом себе?

Аделинда действительно была мудрейшей женщиной, раз так прямо указала на то, что мог долго упускать не только Дилюк, но и сам Кайя.

Но…

— И ты решил организовать Венти праздник? 

Он не знал, плакать ему или смеяться. Кажется, Дилюк думал о себе как о человеке, чьё сердце стало чёрствым, и… Правда же, смеяться или плакать?

Да уж, сердце настолько холодное, что первое, до чего он додумался — организовать праздник кому-нибудь другому. А ведь Кайя был уверен: если Аделинда на что-то и намекнула, так это на то, что было бы неплохо порадовать себя любимого, а не рвать душу и тело на благо чужое. 

Ну как Кайя в него — в него такого — мог не влюбиться с полувзгляда, полувздоха, безнадёжно, навсегда и с детства? 

— И я решил не игнорировать подобные… стороны жизни. Не могу сказать. что хорошо с этим справляюсь, но здесь, как и в любом деле, лучше начать хоть с чего-то, а не топтаться на месте. Бессмыслица какая-то…

— Твоя красивая голова умеет найти себе новую боль, — легко откликнулся Кайя, делая шаг вперёд. Дилюк очевидно не нуждался ни в сюсюканье. ни в жалости — ни раньше, ни тем более сейчас. Он бы этого не понял. Но и накручивать, изгибать брови скорбным домиком и садиться рядом в депрессивных рассуждениях «о да, ты прав, как же нам жить в мире без бойни» не собирался. 

Страдания с серьёзным лицом? Кайя справедливо полагал, что в их паре с этим отлично справляется один Дилюк. Собственный рецепт был проще и легче: зачем плакать, когда можно посмеяться, даже если на голову вот-вот упадёт Селестия.

От слёз никакого толку. 

— Сколько нетронутых лагерей фатуйцев ты пожертвовал ради этого сюрприза? — игриво поддразнил он.

Дилюк дёрнул бровью и недовольно сверкнул глазами, тут же независимо скрестив руки на груди.

— Ни одним, разумеется. Успеть можно всё — было бы желание.

Желание и готовность пожертвовать парой часов сна, судя по всему. Ну что за…

Кайя с облегчением поймал в очередной раз загрузившуюся серьёзными думами сову в свои объятия и снова зарылся носом во влажные волосы. Ну что за красота.

— Обожаю твоё сердце, — глухо. — Такое искреннее и горячее. Как ты можешь сомневаться в своей способности жить под мирным солнцем, когда оно, такое, у тебя в груди?

Хотелось сказать, что Дилюк изначально был создан именно для такой жизни. Будь мир чуточку совершеннее, чуточку справедливее — разве пришлось ему метаться во тьме и алой ночи?

Его тёплый, как солнечный свет, Дилюк. 

Дилюк, с тяжёлым вздохом откидывающий свою голову на чужое плечо.

— Ты и твои шутки… — утомлённо вздохнул, но вырываться не стал. 

— А я абсолютно серьёзен, — находя губами бледную щеку. 

Дилюка всегда хотелось тискать, хватать, сжимать, а после личных откровений — раз в десять сильнее и больше. 

— Ну да, это тяжело — жить и отсыпать свои восемь часов сна, вместо дефиле в костюме героя ночи… Но уж с этой бедой мы как-нибудь разберёмся. Уедем в Сумеру ловить большую курицу и дразнить местных ящериц. Или в Инадзуму, устроим там себе дачу, а я покажу, что можно сделать с твоей шеей в публичном месте — там, между прочим, местная одежда без этих воротников-стоек… Видишь, сколько планов, а я только две страны перечислил. 

Дилюк было дёрнулся на «публичном месте», но резко расслабился и, прикрыв глаза, слабо рассмеялся. Невозможно было передать словами, как Кайя любил этот звук, редкой, тихий, но такой искренний и чистый. В нём хотелось купаться, как пальцами — в алой роскоши волос.

Задохнувшись, Кайя крепко зажмурился и потерся носом о чужую нежную кожу. Он был счастлив — прямо сейчас, в эту минуту, на жуткой ледяной горе посреди подготовленного праздничного пикника со своей бессмертной любовью в своих руках и их совместным будущим. 

Даже если оно имело шансы оказаться не таким радужным — плевать, лишь бы не отпустить чужой руки до самого конца.

— Ну надо же, — мягко мурлыкнул Дилюк, и от такого тона по спине — резко заныли относительно свежие следы, надёжно скрытые одеждой — прошёлся мороз предвкушения, — а ты… не так безнадёжен. Не только раздражающую ерунду болтать можешь, я впечатлён.

И слегка повернул лицо — довольной, с тёплыми лукавыми смешинками, поляхнувшими в яркой радужке. О, Архонты, он же знает, что когда смотрит так — серебряный язык капитана Ордо Фавониус немеет и теряет все свои способности — кроме, разве что, парочки, очень приятных и очень эксклюзивных — не для служебного пользования. 

— Но и немного разочарован. Весь день тискаешь и тискаешь. Я что, похож на любимого плюшевого медведя? Мог бы, знаешь ли, просто поцеловать — как приличный мужчина. 

В ушах у Кайи тонко зазвенело — или это просто ветер?..

Но и без того специфический обзор зрения резко сузился до этих смеющихся глаз и губ, а пальцы стали теребить чужие застёжки уже куда как осознаннее.

Какой кошмар, он целиком под властной пятой, а вокруг — чужой праздник, снег и наледь на камнях. 

Что ж, жизнь его готовила и не к таким сложностям. 

Чужие губы он захватил в одно мгновение — и ни секунды не собирался давать им пощады. 

Впрочем, Дилюк о ней никогда и не просил.

* * *

Венти смеялся, довольно хлопая в ладони.

— О, я думал славно провести время в таверне, сыграть несколько песен за несколько бутылок вина… — он игриво подмигнул, очевидно намекая, что «несколько» тут в значении «чем больше, тем лучше». — Но твой вопрос напомнил мне о том, что и у меня есть тот, с кем я бы не отказался провести праздник.

— Это по сути твой день рождения, — глухо отозвался Дилюк, скрестив руки. — По крайней мере считается им.

Эти сентиментальные беседы смущали: зачем говорить, когда дело уже сделано? Венти мог бы просто сказать, что его всё устраивает, и не затягивать этот обмен любезностями… В конце концов, всё было довольно скромно, а он…

Он уже просто хотел вернуться на винокурню и выдохнуть. Право, сжигать лагеря фатуйцев и похитителей было в разы проще, чем мучительно переживать эти минуты мирной жизни. 

— О! А я не рассказывал, как случился этот праздник? М-м, — Венти с громким хрустом откусил кусок от яблока и невесомо скользнул по изморози плит.

Огоньки гирлянд яркими бликами отразились на его одежде и запутались в волосах, чьи кончики начали светиться в сумерках.

— На самом деле когда-то одно милое дитя вместо того, чтобы задуть свои свечи, спросило, когда же день рождения у Анемо Архонта? Как он задувает свечки? Летают ли в такой день все одуванчики Мондштадта?

Венти снова укусил яблоко и мечтательно вздохнул. 

— Дети свободы всегда подают вдохновляющие идеи. Вместо одуванчиков на один день на Мондштадт опускается снег, и в каждом доме семья проводит время вместе, задувая торт. И выпивая вино, точно! 

— Если это был намёк, то я не верю, что ты не заметил, что и оно здесь стоит, — отозвался Дилюк, глядя на заходящее за горизонт солнце. 

Было ли Рождество Архонта действительно тем днём, когда Венти родился?.. Раньше об этом не приходилось думать, они всей семьёй украшали дом, а потом отец говорил поздравительный тост. Сейчас Дилюк тоже об этом не задумался, когда ранее интересовался у Венти, уместным ли будет такой подарок.

Наверное, более ярким было бы сделать это настоящим сюрпризом, но сейчас так поступить казалось незрело. То, что Венти — архонт, не означает, что у него не может быть своих планов. 

Венти звонко рассмеялся и снова захлопал. Дилюк хмыкнул и наконец-то понял, что может покинуть это место, превращённое на ближайшую ночь из убежища крио-куба в личную праздничный уголок. 

— Мой друг предпочитает одиночество, его не дозовёшься даже в лучшую таверну ради вкусного вина! Спасибо. Ещё один повод в году собраться в семейном кругу и насладиться близостью с дорогими людьми, верно?

Краем глаза Дилюк заметил, как среди деревьев мелькнул фиолетовый цвет, послышалось слабое бряцанье. 

С кем бы Венти не хотел провести время… С днём рождения его и точка.

Ему же оставалось просто вернуться на винокурню, выпить что-нибудь горячее и уснуть. 

Семья, близкие люди…

Конечно, Кайя. Кто, если не Кайя. 

Но хватило только на то, что чтобы выдернуть его на Драконий Хребет с утра, сто раз передумать и не стать поднимать вопрос, а есть ли у него планы на Рождество. Скорее всего — это же логично — да. К кануну они точно сформировались, если что-то и планировать — то нужно было спрашивать заранее, а не в последний момент…

Бездна, тысячу раз была права Аделинда, когда указала, что жить обычную, нормальную жизнь, в какой-то момент можно разучиться! Вот до чего дошло: выяснить отношения с Кайей однажды смог, а спросить — подумать — предложить… Нет.

Есть к чему стремиться. Может быть в следующем году… Или отыграться на дне рождения самого Кайи?..

На территорию виноградников Дилюк вернулся без твёрдых идей, но с головной болью. Оставалось всего ничего и можно было лечь спать… Работники накануне были отпущены раньше обычного, на Винокурне никого не должно было быть. 

Толкнув дверь, он вздохнул — и оказался совсем не готовым к запаху ели, специй, и тому, что его схватила пара крепких, знакомых рук и прижала к себе — примерно так же, как старательно прижимала при любом удобном случае всё утро. 

— О, родной, — хриплый выдох на ухо отправил табун мурашек по коже; Кайя владел самым верным способом обезоружить в один миг, — я уже опасался, что в праздничную ночь мне придётся вылавливать тебя у  хиличурлов. М-м, ты всё ещё пахнешь хвоей, обожаю…

— Кайя… — выдохнул Дилюк. На большее слов не хватило.

Украшения были готовы, кое-какая мишура уже висела на перилах, пушистая и блестящая. Большую часть времени после рабочего дня и в ожидании Дилюка Кайя потратил на кухню, чтобы не заставить Аделинду упасть в обморок от ужаса и приготовить что-нибудь съедобное и хотя бы милое внешне — заказывать приличные сладости у Сары было поздно.

Но на самом деле им было бы хорошо и без украшений, хоть в хижине, хоть в пустыне. 

Кайя смеялся, в полурасстёгнутой рубашке, с гирляндой, небрежно обмотанной вокруг шеи. Дразнил Дилюка, вслух высказавшись, что он выше и ему проще развешивать украшения. Но Дилюк отомстил, заставив подвесить переливающиеся шары к потолку по всему помещению. Что скрывать, вид на втягивающегося в струнку капитана открывался прекрасный — Дилюк насладился сполна. 

Многозначительно мерцала ужасная безвкусная ваза на подставке — этот праздник подсказал, что она может стать ещё кошмарнее, если обвить её гирляндами до основания. Не спасал даже кокетливый бантик, который Кайя вязал в течение двух минут, прикусив язык и утверждая, что он натренировался на хвостиках Кли. 

У ярко горящего камина лежал, в ожидании, тёплый плед, цитрусы в корзине и перевязанная кокетливым бантом бутылка вина — сладкого и старого, никакой молодой кислятины. 

Кайя стоял, обхватив лицо Дилюка, и в его глазах — звёздных, цветных — было только тепло и искренняя, открытая радость, которую Дилюк помнил в их детстве, когда брал Кайю за руку и тянул вниз, праздновать всей семьёй. 

И впервые за весь день Дилюк ощутил тёплое спокойствие.

Можно было не ломать голову вопросами, а просто обнять за талию и прижаться холодным носом к чужой шее, вдыхая особенный, неповторимый запах гладкой медовой кожи. 

Там, где он сам сомневался и медлил, не сомневался и творил Кайя. 

С ним хотелось провести все праздники — и всю жизнь, в борьбе сейчас и в мире — после.

Они были дома.