Вдоль красной нити - 1.

Нет, нет, это была какая-то ошибка, точно. Этот человек не мог быть его истинным, нет. Тэхён нервно поправил кольцо на пальце и в волнении провёл рукой по шее. Запах — да, он был чудесен. Тёплый и нежный молочный улун, Тэхёнова вечная любовь — он плыл над задним двориком кафе. Тэхён сюда вышел, чтобы покурить, да так и замер, уставившись на группу из троих в форменных фартуках кофейни. Не официанты — иначе он бы давно его заметил, нет. Работники кухни. Повара. А этот...

Нет, врать Тэхён не будет: парень был симпатичен... по-своему. Что же, есть ведь и такие альфы, которые предпочитают сильных, мускулистых омег, спортивных, высоких. С татухами и пирсингом. Да полно таких! Только вот Ким Тэхён, глава дизайнерского отдела крупной фирмы, занимающейся постройкой домов и ремонтом квартир под ключ, Ким Тэхён, которого в этой фирме любовно называли "наш модный выпендрёжник" — и обожали всем омежьим сообществом, и уважали за острый язык и навыки ведения словесных баталий с начальством при отстаивании рискованного проекта всем альфьим содружеством — этот самый Ким Тэхён точно не относился к таким вот смелым и бесшабашным альфам.

Нет, нет, что-то тут не так. Тэхёну с юности, с самого первого омежки, нравились мягкие, тёплые, ласковые. Невысокие и чистенькие, как солнышко. С улыбками на румяных пухлых губках и глазками-полумесяцами. Которых он поднимал на руки — и уносил в свою спальню, чтобы любить долго, нежно, заставляя выстанывать его имя высокими сладкими голосами и бурно кончать от его властного голоса и уверенных движений.

А этот... Блять, да это он скорее трахнет Тэхёна, чем тот решится подступиться к этому высокому сильному парню с явственной мускулатурой, накачанной грудью и прессом (которые, кстати, вот были ничего так...), но это не главное! У него был забит рукав — и это было видно под тканью тонкой форменной рубашки. А в губе и брови был пирсинг! Да и уши были проколоты неоднократно! И на пальцах были тату, и на шее... Не человек — а стена в захудалом подъезде, где каждый норовит что-то да написать! Как вообще такое может нравиться хоть кому-то?

Но запах... Нет, он не ошибся: омега был его истинным. "Омега, тоже мне"... — с неприязнью подумал Тэхён, ещё раз окидывая фигуру парня и останавливая взгляд на его волосах: тёмные внизу, они как будто выгорели сверху длинноватыми перьями — таким странно-светлым был их цвет.

Тэхён скользнул глазами ниже — и вздрогнул: парень, прищурившись, смотрел прямо на него. Альфа тут же стушевался, потому что явно неприлично пялился на юношу уже довольно долго. А в пустынном дворике, кроме него и этой компании из трёх омег, никого не было. Так что парень точно не мог не заметить столь пристальное внимание к своей персоне. Блять. Только этого ещё не хватало.

Тэхён нервно затянулся и, притушив окурок о крышку мусорки, швырнул его в неё. Он ещё раз украдкой кинул взгляд на омегу и снова съёжился. Парень продолжал гипнотизировать его взглядом. И ноздри его крупноватого носа шевелились. "Неужели учуял?.. — помертвев от ужаса, подумал Тэхён. — Ветер что ли подул в его сторону?.. О, нет, нет, пожалуйста! Нет!"

Он вжал голову в плечи и пошёл к двери в кафе. Она была близко — всего метрах в двадцати от него. Плохо было то, что парень тоже двинулся к ней. И они оказались около неё одновременно. Однако омега в помещение не пошёл, замер около двери, и Тэхён, не глядя на него, прошмыгнул внутрь. Он быстро расплатился, подойдя к кассе, чтобы не ждать своего официанта, и, не оглядываясь, пулей вылетел из кафе.

Нет, нет. Он не хотел истинного. Он не просил истинного. Он безумно боялся этой встречи и утешал себя лишь тем, что истинных встречает всего лишь процентов пятьдесят всего населения Земли. И он страстно надеялся оказаться в других пятидесяти процентах. Потому что он и так был счастлив, очень счастлив!

Ведь у него был Чимин. Идеальный: нежный, воздушный зефирчик, которого Тэхён готов был сожрать после первого же взгляда на это грёбаное совершенство! На это собрание всего того, что Тэхён считал идеальным!

Пак Чимин был просто невероятен. Невысокий, гибкий, как лозинка, с шикарной растяжкой человека, который всю жизнь занимался танцами — не профессионально, но всё-таки: для умопомрачительных игрищ в постели хватало. Его высветленные волосы были предметом постоянного нападения Тэхёна: в них было невозможно приятно зарываться носом, пока руки лапали крепкую грудь с аккуратными горошинками тут же встававших сосков или упругую задницу, небольшую, круглую, идеально укладывающуюся в ладони Тэхёна. А его "О, Тэ, только не опять... да что ж ты такой ненасытный-то у меня..." — мягким тенорочком, таким горячим и нежным — возбуждало почище любого порно. Эти хитрые глазки-полумесяцы, эти ровные подвижные бровки, эти румяные щёчки, от которых Чимин громко и часто демонстративно страдал, чтобы услышать от Тэхёна: "Мои обожаемые щёчки, этот глупый Чим-Чим вас не любит, идите к папочке, папочка вас расцелует, папочка вас оближет, папочка..." — и дальше шла непотребщина, от которой Чимин пищал, алел, как маков цвет, — и подставлялся под поцелуи и язык Тэхёна.

Они жили душа в душу. Они были идеальной парой — все так говорили, они и сами так думали! Оба успешные, не пересекающиеся в сферах деятельности (Чимин был аналитиком в консалтинговой фирме), они были вместе только на территории квартиры, которую снимали напополам. Потому что сначала они были просто друзьями и знали друг друга с детства. И Тэхён в одиннадцать пообещал взять Чимина замуж. С тех пор всё медленно и уверенно именно к этому и шло.

Не торопились они: зачем им? Всё и так было идеально. Сначала дружба. Потом секс по дружбе. Потом просто животный, дикий, бешеный секс. Потом — глубокая симпатия, когда выяснили, что подходят друг другу даже в быту. А теперь...Тэхён был уверен: он любит Чимина. Очень. И уже пару раз задерживался у витрин ювелирных магазинов, невольно отыскивая стенды с обручальными кольцами. И даже больше того...

Поэтому, конечно, этот мачо с вызывающей причёской и плечами в полтора раза шире Тэхёновых Киму не просто не нужен — он вреден для Кимова здоровья. И жизни. Утрись, Вселенная, Тэхён смог стать счастливым без твоей гребаной красной нити. И если надо будет, он её порвёт, чтобы не упустить своё сладкое луноглазое счастье.

Луноглазое счастье плакало ночами. Тэхён не сразу это понял, так как утром Чимин улыбался своей обычной чуть ленивой улыбкой, готовил, когда была его очередь, свои фирменные пышные сырники, панкейки с бананом или, когда вдруг решал снова худеть, кашку (себе на воде, Тэхёну — на молоке) — и молчал. И Тэхён вёлся до поры до времени на небрежные "опять аллергия" в ответ на вопрос о чуть красноватых глазах. Пока однажды не увидел его слёзы.

Он встал, чтобы попить. Чимин должен был лечь позже: у него через два дня была важная встреча по контракту года, как он сказал, так что уже месяц его дёргало и он засиживался допоздна, отправляя альфу спать с ласковым чмоком в нос и словами: "Я совсем чуть-чуть — и к тебе под бок, Тэхён-а. Иди, не жди меня".

На часах было три ночи, но в постели Чимина не было. И в гостевой, где он устроил себе на время штаб и обосновался с ноутом, чтобы не мешать Тэхёну, тоже. Ким прошёл на кухню, налил себе воды, и вдруг ему показалось, что он слышит плач. Тихий, явно заглушаемый ладонью. Он быстро допил и пошёл искать.

Чимин стоял на балконе, курил и ревел. Ну, то есть всхлипывал. Когда он испуганно обернулся на тихое "Чим-чим...", у Тэхёна дико сжалось сердце: любимое красивое лицо было мокрым от слёз, а в глазах было столько боли, что Ким невольно отступил и вцепился в косяк балконной двери рукой: эта боль сносила, сбивала с ног. Но он быстро взял себя в руки и сделал шаг, раскрывая объятия:

— Иди ко мне, маленький...

Чимин бросился к нему, как к спасению, как будто за ним стая волков гналась, как будто он не стоял здесь, нервно сминая в тонких крепких пальцах длинную дорогую сигарету, а, загнанный в угол, сражался за свою жизнь. Обнимая его гибкое стройное тело, зарываясь носом в любимую светлую макушку, Тэхён уже понимал, чувствовал: не просто случилось что-то серьёзное, нет. Уже никогда больше не будет, как было.

Чимин никогда не плакал — никогда. Да, он был похож на зефирчик, и казалось иногда, что он и на солнышке может подтаять, но нет, Чимин был кремень. И мог дать такой сдачи, что касса у противника выносилась полностью. При этом сам он не терял с губ очаровательной улыбки. Он не ныл, почти не жаловался, не трахал альфе мозги по пустякам. Он был идеален — Пак Чимин, Тэхёнова настоящая лю...

— Прости меня, — умоляюще забормотал Чимин, тыкаясь мокрым носом в его шею. — Обещай, что простишь, а?

— Я прощу тебе всё на свете, малыш, всё на свете! — шептал ему в ответ Тэхён. — Просто скажи — и я всё исправлю, со всем разберусь, всё сделаю так, как ты хочешь... Только не плачь, не плачь... Чими, не плачь...

— Я ведь не хотел! Не хотел, понимаешь? — горячечно, будто в бреду, заходился в его руках омега. — Разве я виноват? Не я... не я... Я не выбирал его, нет... И никогда не звал, не искал его — не хотел! Тэ! Поверь мне!

И он снова и снова притирался лицом к груди Тэхёна. Груди, в которой всё болезненнее и глуше билось сердце альфы. Любящего всей душой альфы. Любящего, но не истинного альфы.

— Чим... Ты встретил... — Тэхён не смог договорить.

Перед его глазами мелькнули чёрные яркие глаза с выгнутыми ресницами — те, которые вот уже два месяца — с той встречи в кафе — иногда приходили к нему во сне. Они мучили его молчаливым взглядом, щурились на его попытки отмахнуться от них, искрили такой тоской под закрытыми веками, что Тэхёна передёргивало от силы эмоций. Это случалось помимо его воли, но вообще о <i>том парне </i> осознанно он никогда не вспоминал. И не думал.

— Это ведь ничего не значит, да, Тэ? — в голосе Чимина звучала мольба. — Это ведь ерунда?

— Кто? — тихо шепнул Тэхён, прижимая омегу к себе.

— Мой начальник... Новый, помнишь... я говорил тебе... Мин Юнги... — Он вдруг дёрнулся, вырываясь, и схватил замершего Тэхёна за плечи сам. Встряхнул и заглянул мокрыми глазами в лицо: — Не смей, слышишь?! Не смей даже думать! Ничего не было! Слышишь?! Не было ничего! Не думай!

— Не было, — помертвев, ответил Тэхён. — Но будет, да? Ты ведь... не мог не вдохнуть его...

Вдохнул... Конечно, он вдохнул. Как можно было разойтись с этим на работе, находясь бок о бок? Вдохнули оба. Почуяли друг друга, волей-неволей признали — и запустили внутри, в проклятой крови, древний и суровый в своей неотвратимости механизм. И не сбежать теперь друг от друга, не отказаться, пока... Пока природа не получит своё. Потому что истинные обязаны были хотя бы попытаться быть вместе. Хотя бы один раз. Хотя бы одна ночь.

Впрочем, как говорила статистика, одной ночи хватало. Особенно тем, кому было, с чем сравнивать. Наивные девственники, у которых (если у обоих) было в первый раз, могли ещё через какое-то время попробовать с кем-то, и новизна играла на руку: иногда они побеждали зов крови и желание внутреннего альфы/омеги быть рядом с истинным. Но если у человека уже был секс... Ни в какое сравнение он не шёл с тем, что обычно давал ему истинный. Обычно... Мало, кто хотел быть таким вот обычным. Сопротивлялись, противились, отказывались... Дальше всё могло быть по-разному, но один раз — они должны были попробовать.

Беда в том, что об этом Тэхён впервые задумался только что, поняв, что Чимин встретил истинного. И почему он не осознал этого тогда, у кафе, когда увидел своего предназначенного — он не мог понять. Такое сильное испытал отторжение? Так испугался за свои отношения с Чимином? Сыграло роль то, что он альфа — и сильнее мог сопротивляться природе, чем омега, который в течке в любом случае ощутит все прелести зова природы и будет умирать без истинного, так что ему забыть об этом труднее, практически невозможно?

Тэхён не понимал. Была одна странная возможность, о которой он читал, но в которую не верил: возможно, даже ощутив аромат омеги, он не смог его признать. Ведь это было случайностью, а дальше он дышал поверхностно, легко. Чёрт его знает. Одно было точно: за всё время, прошедшее со встречи в кафе, эта мысль ни разу не пришла ему в голову. Он не чувствовал связи. И зова тоже. Глаза... Ну, да, они снились, но ведь когда он просыпался, всё было хорошо, всё было в порядке, и единственные глаза, что он хотел видеть рядом, — это были нежные солнечно-чайные глаза Чимина.

А тот омега... Тот парень с пирсингом и татухами... Да, он совершенно точно шевелил ноздрями. Он наверняка тоже вдохнул Тэхёна, но признал ли — тоже ведь вопрос. Да и какое Тэхёну дело до него?.. Было... Важен был лишь Чимин — тот самый Чимин, который сейчас заглядывал ему в глаза и выговаривал сквозь слёзы:

— У меня есть ты! Я переживу! Слышишь?! Наплевать на всё! Хочешь — уедем? Хочешь? Навсегда? В Штаты, в... Канаду, к дяде Мину? Хочешь? Куда хочешь!

— Чими... Чими... успокойся, — прикрыв глаза, дрожащим голосом заговорил Тэхён.

Он стал немного приходить в себя и с безнадёжной отчаянностью прижал к себе своего... пока своего омегу. Пока, потому что лгать себе Тэхён никогда не любил, да и не умел. Но он сжал в горле крик и проклятие и зашептал в горячее ухо то, что так хотел услышать сейчас его Чимин:

— Не будем мы уезжать. Я верю тебе, слышишь? Я тебе верю! И никогда не упрекну ничем! Течки — это ведь ещё не вся жизнь... Правда?

— Да, да, правда, — завсхлипывал у его горла Чимин, — наплевать, слышишь? Только ты... Только ты... Тэ... Мой Тэ... — Дыхание омеги стало обжигающим, когда он забормотал: — Тэ... Любимый мой... Тэ, пожалуйста... Сейчас, давай... Хочу тебя, Тэ... Я так хочу тебя... Возьми... возьми меня!..

Он любил Чимина безумно нежно в эту ночь. Именно так, как всегда нравилось Чимину. Сладко, мокро, жарко. Медленно, вдумчиво, сильно и уверенно. В каждом его горячем поцелуе, в каждом покусывании — только бесконечная жажда доставить удовольствие тянущемуся к нему со стоном омеге. В каждом движении сильных пальцев, которые умело и привычно нежили густо сочащееся нутро — только желание получить в ответ своё имя высоким чистым стоном. А потом он размеренно и глубоко, никуда не торопясь, толкался в Чимина, мечущегося под ним от невыносимо сильных и яростных ощущений, которые дарил ему его опытный и всё о нём знающий любовник. Да, Тэхён знал, что можно начать двигаться, не давая Чимину привыкнуть. Что можно прижать омегу к постели всем телом, когда он уже потеряет себя от страсти, навалиться тяжело грудью на его спину, стараясь ощутить его всего, и сунуть в его горячий мокрый рот пальцы, чтобы тут же чуть не кончить от восторга. Вообще Чимин не любил, когда Тэхён баловался с его ртом, но когда он вот был уже на грани, то пальцы сосал старательно, его пухлые плотные губы обхватывали их и втягивали так, что Тэхён почти доходил до пика. Только надо было вытащить их вовремя, когда тело под ним начинало содрогаться, потому что, кончая, Чимин с силой мог прихватить их зубами в экстазе, а это было больновато. Зато уже почти готовому, Тэхёну всего и надо было лишь забиться чуть быстрее в слабеющее под ним тело разморенного оргазмом омеги, чтобы кончить, отпустив напряжение, — глубоко внутри мокрого и горячего омежьего нутра.

Хорошо хоть, что в этой горячке презерватив не забыл надеть. Ни к чему Чимину и его истинному ребёнок от чужого альфы. Ни к чему.

Чимин пытался жить, как жил. Вот только у него плохо получалось.

Раньше они могли часами говорить о его работе и работе Тэхёна, а сейчас слишком многое было связано с этим проклятым именем — Мин Юнги — так что Чимин избегал этих разговоров. А когда Тэхён пытался пару раз поговорить с ним по поводу того, что случилось в его... в их жизни, взгляд омеги наливался болью, глаза — слезами, и он лез к Тэхёну, агрессивно желая его завалить, поиметь, доказать, что он верен, верен, верен! Только ему, Ким Тэхёну, верен омега Пак Чимин! Только своего альфу он любит, любит! И у Тэхёна не хватало силы воли сказать ему, что верность — настоящая верность — не требует таких доказательств. Что он бы поверил Чимину, если бы тот не старался каждый их секс превратить в тот самый, после его признания, бурный, яркий и страстный.

Омега, видимо, совсем не понимал, что с ними происходит. Как и Тэхён, впрочем. Он лишь видел, как всё труднее и труднее даётся Чимину его показное спокойствие, как всё отчаяннее и всё более неестественно он пытается быть в постели очень страстным, хотя Тэхён и старается тормозить особенно зверские его попытки угодить ему. Да, Тэхён всегда думал в сексе прежде об омеге, сдерживая свои животные альфьи порывы и даря нежность и заботу, но Чимин... Он как будто толкал Тэхёна к пропасти, провоцировал почти на жестокость. И у Кима было очень чёткое ощущение, что так омега наказывал себя. И служить орудием этого наказания становилось для альфы просто невыносимым. Но он терпел и — ждал.

Так бы и шло непонятно сколько, если бы...

Первым сдался он, его соперник, истинный альфа Пак Чимина. Он нашёл Тэхёна в клубе, где тот стал в последнее время частым гостем, потому что ему на самом деле было трудно смотреть на мужественную улыбку Чимина, его постоянно блестящий ненормальным возбуждением взгляд и слышать его бодрый голос, в котором проскальзывали иногда откровенно истерические нотки.

У Чимина приближалась течка. И он, естественно, жутко её боялся, осознавая, что ему предстоит и с чем он столкнётся, если всё так и будет, как сейчас. Вообще, он всегда становился очень тактильным в предтечный период, но сейчас... Да, скорее всего, Тэхён тупо себя накручивал, но ему казалось, что омега заставляет себя прикасаться к нему. И он просто безумно боялся, что в конце концов в тот момент, когда он будет ласкать изгибающегося под ним любимого, такого горячего, такого желанного в жару течки, откровенного и открытого, искреннего, не способного что-то удержать в себе, он услышит чужое имя. Это будет не просто больно: это убьёт его.

Поэтому Тэхён уходил от греха, чтобы не ловить на себе тревожные и заискивающе-призывные взгляды омеги. Омеги, который, конечно, ни в чём не виноват. Надышавшись своим истинным, он не мог противиться своей природе, но он всё же старался. Врал себе и пытался врать Тэхёну. И это мучило Кима больше всего: из-за него Чимин, который никогда не лгал ему, становился льстивым лжецом. Он гробил своего омегу, делал из него непонятно кого, заставляя идти против своих убеждений, против своих желаний — против своей природы. Впору было начать задумываться о значении слова "любовь". Вот он и пошёл тогда в клуб — крепко над этим подумать.

То, что перед ним Мин Юнги, он понял как-то сразу. Невысокий, очень крепкий и явно очень сильный. Красивый, с дивным лисьим разрезом хитроватых глаз, сейчас наполненных тоской и болью — точно, как у Чимина, — этот альфа обращал на себя внимание многих омежек и привык к этому вниманию. Пока он добрался до дальнего столика, где заливал свою совесть и сознание алкоголем Ким Тэхён, ему пришлось отбиться от нескольких полупьяных парней, жаждавших с ним познакомиться.

И каждый раз, когда он снимал их цепкие пальцы со своих плеч под тонкой модной рубашкой, на лице его появлялось болезненно брезгливое выражение. Возможно, этот сильный альфа чувствовал приближение течки у своего истинного признанного омеги, даже находясь вдали от него. Впрочем, может, просто брезговал пьяными. Тэхён усмехнулся своим мыслям. Чимин, конечно, закидывался мощными блокаторами, как и предписывала корпоративная этика омегам в преддверии течки, но ведь на то Мин и был его истинным, чтобы слишком хорошо чуять своего омегу.

Юнги точно чуял. Чуял все муки, что испытывал Чимин, чуял боль от того, что его омега сейчас находится рядом с другим альфой, принадлежит ему, любит его... Любит... ли?

Неважно. То, что Мин Юнги нашёл в себе силы прийти первым, да ещё и протянуть руку исподлобья глядящему на него Тэхёну, который как раз в это время отпивал из бокала что-то жгучее и неприятно-будоражащее, должно было вызвать уважение. Но Тэхёну было слишком больно, и на уважение у него сил не было. У него жизнь рушилась. У него всё в ней хорошее заканчивалось с каждым шагом, приближавшим Юнги к его столу. Потому что он всё понимал. И решение... Оно, оказывается, было принято давно.

— Мин Юнги, — хрипло сказал альфа. — Поговорить надо.

— Надо — говори, — ответил Тэхён.

Руки он не подал и сесть не предложил. Но Юнги это и не надо было. Он сел сам. И тут же затрепетали его ноздри в мучительной попытке понять...

— Я не трогал его неделю, — зло кинул ему Тэхён, — не мельтеши.

Юнги побледнел, губы его шевельнулись было в гневную усмешку, но скрыть слишком явное облегчение на лице он не смог, так что Тэхёну не было стыдно за свою бестактность. "Да пошёл ты, — злобно подумал он. — Пошёл ты..."

— Что ты думаешь, — хрипло начал Юнги, — по поводу... течки его...

— Что хочу набить тебе морду и увезти его куда-нибудь подальше, — честно ответил Тэхён и даже усмехнулся, увидев, как дёрнулись желваки на лице у его соперника, а в глазах мелькнули страх и отчаяние.

Они и подсказали Тэхёну, что делать дальше. И дали на это "дальше" добро. Он допил свой коктейль и сказал, щурясь:

— Ты пришёл, только чтобы поговорить об этой течке? Что ты хочешь? Предложить свои услуги? М? Хочешь разочек поиметь моего омегу...

— Это мой омега, — с мучительной силой вытолкнул из себя Юнги. — Он мой... Мой.

— А он так не думает! — крикнул, не сдержавшись, Тэхён, и в глазах Юнги увидел волну боли. Это его снова тормознуло, он на миг прикрыл глаза, а потом, пересиливая отвращение, подмигнул и похабно ухмыльнулся. — Но слушай. Я не зверь, мы с тобой альфы, мы поймём друг друга, да? Хочешь — проведи с ним течку, я... я переживу.

Во рту было сухо, вязало чем-то горьким, чернильным, противным до тошноты, но Тэхён глотнул из нового бокала — перед ним стояло их три — и продолжил, глядя прямо в наливающиеся ненавистью глаза:

— Но потом, как попробуешь своего ненаглядного истинного, а он — да, хорош, — ты откажешься от него, слышишь? Что бы там ни было — откажешься! Тебе ведь нужно один раз, да? Чтобы успокоить зверя? Сравнить ощущения? А потом — ты же взрослый мальчик, да? Поэтому потом ты бросишь его. Грубо и честно. И он вернётся ко мне. А я потерплю, поверь, я терпеливый. Я потерплю и постараюсь утешить — и его, и им себя — дальше. Согласишься — и тог...

— Заткнись, — жёстко, хотя и негромко сказал Юнги. — Заткнись, урод. У меня были сомнения... Чимин... Консультант Пак... — Он упрямо мотнул головой и громче продолжил: — Чимин всё твердит, что ты и только ты — его судьба, что он любит тебя, что ты прекрасный альфа, что тоже любишь его! А ты... Ради своего спокойствия ты отдашь его тому, кого даже не знаешь...

— Ты же его истинный, — выплюнул Тэхён, глядя на него с не меньшей ненавистью и улыбаясь с уже совершенно искренней злобой. — И я всего лишь ищу выход! А что предлагаешь ты?

Юнги поднялся и чуть наклонился, нависая над невольно откинувшимся на спинку стула Тэхёном.

— Я заберу его у тебя, сволочь, — тихо, но твёрдо ответил он. — Я думал, что не должен, я хотел... Но ты не достоин его. Если бы я любил... Если бы... Ни один альфа не согласится вот так... на время, если омега ему дорог! Что я предлагаю? Нихера я тебе не предлагаю. Но я бы боролся! — Он развернулся, чтобы уйти, однако Тэхён остановил его.

— А чего же не боролся? — истерично крикнул он. — Удобно повернул всё, молодец! Не хочу на время, да? Потому что это я — на время! А ты...

Юнги повернулся и смерил его презрительным взглядом.

— А я заберу его навсегда. И течки ждать не буду. Я люблю его.

— А он тебя? — зверски усмехнулся Тэхён.

— А он меня полюбит, — твёрдо ответил Юнги. — И не потому, что я его истинный. А потому, что даже если бы я не был им, никогда не предложил бы его кому-то разделить.

Он развернулся и ушёл. А Тэхён остался. С болью в душе. С изъязвлённым тоской сердцем. И чувством исполненного долга. А может, это просто была слабость. Потому что это медленное отдирание пластыря с его сердца он больше не мог выдерживать. Чимин поймёт всё... Наверно. Тэхён поступил правильно. Правильно, правильно! Только вот почему же так сдохнуть-то хочется?

Чимин бы его не бросил, нет, никогда. Он бы терпел муку в течку, он бы старательно следил за тем, чтобы не называть Тэхёна хотя бы в обычное время именем Мин Юнги. Он бы старался. Да. Только вот природу не обманешь. И Тэхён был в этом уверен — в том, что Чимин пытался сделать именно это. Ведь Ким тоже встретил своего истинного. И в принципе, намерения у него были точно такими же, как у Чимина, — честными: он не собирался бросать своего любимого. Но он и не вспоминал о парне с высветленными волосами и пронзительным взглядом. Сны? Над ними мы не властны. Так что он был в себе уверен. Именно поэтому ему и в голову не пришло говорить своему омеге, что он встретил истинного. Ему не нужна была помощь Чимина, чтобы бороться с собой: не было никакой борьбы. Просто — не было.

А у Чимина была. И в этой борьбе он пытался отчаянно уцепиться за Тэхёна, только потому что уже понимал: он проиграет. И, встретив Юнги, Тэхён понял почему. Тот парень у кафе, несмотря на свой божественный запах, совершенно не привлёк Тэхёна. И альфа отказался от него легко и просто. К тому же и запах, видимо, вдохнул неглубоко. А вот Чимин не просто надышался своим истинным. Грёбаный Мин Юнги был просто сборником всех кинков Чимина, уж Тэхён-то это знал. И рот, и лисьи глаза, и аромат крепкого горького кофе, и сильные руки, и взгляд с поволокой, и хриплый голос — он был воплощением того, что привлекало Чимина в альфах. И Тэхён тоже частично соответствовал этому образу. Частично.

"Надо же, — размышлял он, осматривая новую квартиру в другом конце города, подальше от всех путей, которые могли привести его обратно к Чимину. — Вселенная создала для Пак Чимина идеал. А Ким Тэхёну подарила непонятно как одетого хипстера с кольцами в губе и брови. Одна и та же Вселенная — а насколько разное отношение... Может, карма всё-таки существует? И я чем-то это заслужил?"

С Чимином он больше не виделся. Съехал, когда тот уехал в командировку в Японию. Со своим начальником уехал. Служебные, сука, обязанности.

Он погрузился в работу. Сменил все номера. Попросился в Южный филиал своей фирмы из центрального и потребовал, чтобы никому никогда не давали его контакты, если кто-то будет его искать. Хотя он почти на сто процентов был уверен, что Чимин не будет. Нет. Слишком гордый. А если Юнги ещё и расскажет ему о том, что предложил Тэхён в клубе, то и вообще... "Будь счастлив, солнце моё, — думал Тэхён, стоя на мосту Хан и сжимая в руках небольшое колечко с бриллиантом. — Будь счастлив и никогда обо мне не вспоминай".

Нет, идиотом он не был, и, как бы ни хотелось, кольцо он не швырнул в реку. Он сдал его обратно в магазин и вытерпел сочувственные взгляды красивого омеги-продавца, который не задал ни одного бестактного вопроса, только печально вздохнул и кивнул.

— Не хотите сходить на один благотворительный вечер? — вдруг спросил он у Тэхёна, который задержался у витрины с браслетами.

Альфа удивлённо поднял на него глаза, вздёргивая бровь:

— Что?

— Мм.. — омега замялся. — Понимаете, у вас такой вид... Не подумайте, это я не приглашаю вас на свидание. Просто... Всем ВИП-гостям нашего салона велено раздавать такие вот приглашения...

Он подал Тэхёну карточку, которую вертел до этого в руках. Ким взял её и прочитал: "Благотворительный вечер фонда "КРЫЛЬЯ". Помощь омегам, пострадавшим от насилия". Продавец стеснительно улыбнулся и сказал:

— Просто вы производите впечатление человека, который может помочь. И там будет нескучно. Там и концертная программа будет вроде какая-то, и фуршет. Может, это поможет вам... отвлечься...

Тэхён уязвлённо усмехнулся:

— Я настолько откровенно плохо выгляжу, чтобы вот так пытаться меня развлечь?

— Нет, нет, что вы... — Омега смешался и протянул руку , чтобы забрать карточку. — Прошу простить меня. Я был неловок и навязчив.

Но Тэхён не спешил отдавать приглашение.

— А знаете что, — сказал он, горько улыбаясь, — вы ведь по большому счёту правы. Мне чертовски плохо. Я схожу. Спасибо вам. Покажите мне вот этот.

И он указал на изящный, хотя и достаточно массивный браслет из белого золота. Омега заулыбался и весь ушёл в процесс впаривания клиенту дорогого товара.

Большой зал был полон, когда Тэхён — в чёрном костюме и чёрной рубашке, в соответствии с дресс-кодом, указанном в приглашении, — прошёл в сопровождении официанта на своё место за круглым столом. Рядом с ним сидели несколько важных пожилых альф и омег. Они явно были знакомы друг с другом, а на Тэхёна посмотрели удивлённо, но благожелательно. Один из них оказался директором известной фирмы, занимавшейся производством стройматериалов, он заговорил с Кимом, и они быстро нашли общие темы и общих знакомых. Остальные лишь прислушивались к ним, вежливо улыбаясь, переговаривались между собой, пили освежающие напитки.

— Вы здесь впервые, господин Ким, — через некоторое время спросил его Ян Бомгю, его собеседник. – Какими же судьбами?

— Я не знал , что здесь будет своя тус... Мхм.. Что здесь соберётся своя компания, – обаятельно и чуть виновато улыбнулся Тэхён. — Меня пригласили случайно, но я тоже хотел бы внести свой вклад в это благородное дело.

— Что же, — кивнул Бомгю, — весьма похвально. Только вот придётся немного поскучать. Это в конце будет, как обычно, небольшой концерт. Кажется, они пригласили кого-то из своих, не профессионалов, но я не уверен... Скажите, господин Ким, — обратился он к добродушного вида пухленькому омеге среднего возраста, который в это время лакомился виноградом и беспечно переговаривался со своим соседом, суховатым пожилым альфой, чопорным на вид, — кого сегодня пригласил директор Хван Юнджун для нас?

— Ох, это особая статья! — воодушевлённо воскликнул омега, а его собеседник закатил глаза и цокнул, явно не понимая такой экзальтации своего соседа. Но тот лишь хохотнул на это и продолжил: — О, господин Юн, умоляю вас: не будьте же таким занудой! Молодая группа, перспективная! Студенты разных вузов, но вместе, благодаря Фонду! На конкурсы ездят, побеждают! И им, и директору Хвану есть, чем гордиться! Все омеги, как вы понимаете, и, говорят, талантливы! Мой Намджун их музыку невероятно хвалит! И даже поговаривает о том, что можно их продвигать!

— Я не понимаю желание организаторов подобных серьёзных меропритятий развлекать публику столь дешёвыми средствами, — сухо ответил ему альфа. — И вам, господин Ким, известно моё отношение. Даже если эти омеги и являются теми, кому помог Фонд, всё равно. Я уважаю мнение Вашего сына, он заслуживает серьёзного отношения, но зачем таких... — Старик сердито фыркнул, чуть замявшись. — ...слишком уж современных омег приглашать сюда? Куда как благороднее и приятнее было бы пригласить джаз-оркестр, как было несколько лет назад. К чему все эти прыжки здесь? Музыка эта... Наверняка ведь и слушать невозможно. Это приличное общество!

— Но ведь таким образом господин Хван хочет показать, что его Фонд работает! — воскликнул омега. — Он дал этим омегам новую жизнь после всего того ужаса, что они перенесли! А там они все молодые, даже юные! И то, что они испытали в столь раннем возрасте, не сломило их! А Фонд подарил им не только помощь и защиту — он дал им вторую жизнь! Новые крылья, если хотите! И они, как говорил мне Намджун, пропагандируют веру в себя и умение отстаивать себя! И песни их об этом!

— Я уверен, что здесь почти никто не знает о них ничего! — холодно отрезал господин Юн. — И кто сказал, что это хоть кому-то здесь понравится? Ну, может, вон молодому человеку, — отнёсся он к Тэхёну, как показалось Киму, неодобрительно, — и доставит удовольствие посмотреть на них, а остальным... — Он вздёрнул подбородок. — А что до содержания песен — тоже вопрос: стоит ли выставлять свои беды напоказ? Как мне кажется, дело это малоблагородное. Зато, как мы видим, вполне прибыльное! И здесь они наверняка спонсоров ищут!

— Ну-ну, — нахмурившись, отозвался Ян Бомгю, поглядывая на возмущенно щурящегося Тэхёна, которого слова пожилого альфы очень неприятно царапнули. — Прошу вас, директор Юн, будьте осторожнее в своих высказываниях!

— Да это не то слово! — возмутился покрасневший от гнева омега Ким. — Как вы можете! Эти омеги...

— Эти омеги неплохо живут сейчас, разве нет? — хладнокровно ответил Юн. — И у них давно нет проблем, о которых заботится этот Фонд. К чему тогда и приглашать их, выставляя...

— Возможно, они всего лишь хотят отблагодарить тех, кто жертвовал деньги, что помогли им, — тихо сказал Тэхён, чувствуя, как внутри у него всё закипает. — Чем плоха такая благодарность?

— Тем, что она не бескорыстна? — парировал, насмешливо приподнимая бровь старик. — Я слышал, как директор Хван уже успел шепнуть некоторым гостям, чтобы они присмотрелись к ним с целью помочь молодым талантам. Только, как мне кажется, аудиторию надо уважать, раз уж вы рассчитываете на её помощь. А с чем придут они? Вы их видели? Одни омеги в группе — но вы их видели? Ладно музыка, но эти современные танцы! Их и танцами-то не назовёшь! Хотели бы поблагодарить, показать, что их жизнь чему-то научила и Фонд не зря им помогал, танцевали бы что-то красивое, приличное своему омежьему статусу!

— А что прилично танцевать омегам? — возмутился господин Ким, всплёскивая своими пухленькими ручками и широко раскрывая глаза. — Народные танцы в ханбоках?

— Почему бы и нет? — отрезал директор Юн. — И точно уж не то, что танцуют эти несчастные.

Тэхён уже было открыл рот, чтобы зло и честно ответить ему, но в это время на сцену поднялся невысокий поджарый альфа в прекрасном белом костюме, и вечер начался.

Выступали какие-то люди, которые говорили о Фонде много доброго. Говорили о том, насколько важно помогать попавшим в беду людям вообще — и омегам, пострадавшим от домашнего насилия, в частности. Они все были трогательны, убедительны, не так много было тех, от чьей речи разило официозом, в основном все подошли к выступлению с душой. Потом директор Фонда Хван Юнджун наградил нескольких самых щедрых жертвователей специальными знаками отличия. И снова были речи и призывы не жалеть денег и не забывать делать щедрые переводы.

Тэхёну, хотя это и было важно и он понимал это, — наскучило достаточно быстро. Он был давно готов сделать перевод, пусть и не такой солидный, как люди, что сидели рядом с ним. Он точно знал: никакие деньги не будут лишними в том деле, о котором здесь столько всего душевного говорилось.

Его немного развлёк его сосед, омега Ким Минджи, с которым Тэхён быстро наладил дружественный контакт и даже между аплодисментами и речами записал ему свой телефон, так как тот собирался приобретать новый дом и помощь хорошей дизайнерской фирмы ему не помешала бы. А уж если этим проектом займётся милый Ким Тэхён — само очарование, как, не стесняясь, назвал его омега под неодобрительными взглядами господина Юна, — то и вообще не зря он просился именно за этот столик.

Сам Ким Минджи был владельцем крупной сети магазинов одежды и, щуря круглые глаза, обещал Тэхёну шоппинг его мечты, если тот решится посетить один из его бутиков подороже. Тэхён смеялся, немного флиртовал в ответ, но сам ужасно скучал, чувствуя себя совершенно чужим на этом празднике жизни. Он прекрасно понимал, что эти люди собрались здесь не столько ради Фонда, сколько для того, чтобы наладить новые связи и обновить старые. Это было нормой, это было правильно, наверно, но домой, в свою одинокую тёмную берлогу, Тэхёну хотелось страшно.

Однако когда он уже было почти собрался, Ким Минджи напомнил ему, что стоит остаться, чтобы всё же увидеть выступление группы "Супернова", о которой они спорили с директором Юном: должен же Ким составить своё представление о предмете этого спора. Кроме того, омега на полном серьёзе заявил, что мнение Тэхёна будет ему ужасно интересно, так как ему надо решить, поддержит ли он стремление своего сына, достаточно известного продюсера Ким Намджуна, продвигать музыку этих омег или нет.

Вздохнув, Тэхён вежливо улыбнулся и согласился. В конце концов, пирожные, которые разносили официанты, были на самом деле вкусными, шампанское — отличным, а омега, что сейчас выступал со своей историей о том, как ему помог Фонд, вполне симпатичным и искренним. Так что Тэхён бездумно пялился по сторонам, отмечая новые тренды в одежде этих богатеев и с удивлением обнаружив, что он несколько отстал от моды, чего с ним раньше не случалось. Ведь Чимин всегда был на... Тэхён замер, пережидая острую боль от всплывшего в памяти имени и фантомно вспыхнувшего перед глазами взгляда любимых полумесяцев — и прикрыл глаза.

— Друзья! — раздалось со сцены. — А теперь прошу поприветствовать наших прекрасных гостей! Группа "Супернова"! Прошу вас встретить их бурными аплодисментами!

Зазвучали первые аккорды композиции. Действительно, достаточно агрессивная музыка, начало — чистый рэп, но потом... Тэхён изумлённо прислушался, так и не открывая глаз. Этот голос... Тёплый, яркий, живой, проникнутый таким чувством, что хотелось немедленно заглянуть в лицо его обладателя и... Тэхён в диком изумлении распахнул глаза.

Омега, что танцевал впереди и, видимо, и пел эту часть, был в чёрном костюме и красной рубашке, он двигался с истинно кошачьей грацией. Движения всех участников были отточенными, чёткими, хореография не была сверхсложной, но зато ребята явно пели вживую. Тэхён растерянно смотрел на сцену и пытался понять, что не так и почему сердце у него из груди выпрыгивало. Что? Может, то, что голос, который — вот... вот... — снова прозвучал с отчаянием и силой, звал именно его, Ким Тэхёна, за собой? Может, то, что гибкое сильное тело омеги, скрытое шикарным костюмом, было нестерпимо привлекательным, когда вот так, чётко и ритмично, двигалось под музыку — без тени откровенности, но так... так невозможно сексуально! Или... Или это был запах молочного улуна, который коснулся мягкой волной — и закружил рядом, вызывая истое желание идти на него, преследовать его, быть рядом с ним — только с ним, навсегда?

Тэхён смотрел — и не верил себе. Там, на сцене, жил своей особой, яркой и красивой жизнью его истинный. Тот самый парень, которого он встретил полгода назад около кафе — и гордо отказался от него, даже не подумав хоть что-то о нём узнать. Теперь, одетый в красивый сценический костюм с блеском по лацканам, в рубашку, расстёгнутую на две пуговицы, с уложенными наверх волосами всё в той же двуцветной причёске — он был прекрасен. И нет, в губе по-прежнему блестело холодным серебром кольцо, а в брови отблёскивали камешки штанги, но почему-то сейчас это Тэхёну... безумно нравилось.

Он зло нахмурился, поймав в своей душе отголоски этого восхищения, и прислушался к тому, что пели эти омеги. Да, Ким Минджи был прав: песня довольно агрессивно призывала не терять времени, не смиряться с тем, что не нравится, бороться за каждый час, за каждую минуту уходящей песком сквозь пальцы жизни — жизни, которую нельзя отложить и поставить на паузу, потому что ни одно мгновение не повторится, потому что ни одна минута не вернётся, если не заполнить её чем-то важным и нужным. Песня была прекрасна. И мелодия, которую в основном выводил голос этого омеги (трое из остальных были танцорами, а двое — рэперами), была яркой, запоминающейся. Тэхён, который в юности увлекался музыкой, слышал, что она была достаточно сложной и прихотливой, но парень так легко справлялся со всеми сложностями, так виртуозно владел голосом, что она казалась чудесной лёгкокрылой бабочкой, которая опускалась на затопленную тоской душу Тэхёна и превращала её в плачущий росой цветок.

Киму хотелось одновременно и закрыть глаза, чтобы погрузиться в волшебство этой музыки, и держать их широко открытыми, чтобы не пропустить ни одного движения омеги, который танцевал просто невероятно умело и легко. Казалось, давалось ему это так же просто, как и всё остальное. И в какой момент они встретились глазами, Тэхён не понял. Только очнулся, когда осознал, что парень смотрит на него, не отрываясь, как будто поёт — ему. Что сам он вцепился в стол руками, чтобы не рвануть на сцену — за этим призывным и горячим взглядом. Он почувствовал, как сжаты его зубы, как всё внутри натянуто струной, болезненно-восторженно отзывающейся на каждое слово, каждое движение этого омеги.

Столик Тэхёна стоял почти под сценой, так что держать этот зрительный контакт не представляло трудности. Трудно было сдержать желание кричать от восторга или бурно и во всю грудь вдыхать призывный молочный улун, постанывая от наслаждения. И слава богу, что когда силы его были уже на исходе, песня закончилась на ярком, прекрасном аккорде — и артисты замерли, построив сложную фигуру в конце.

Тэхён, еле переведя дух, глубоко вдохнул — и с ужасом быстро посмотрел вокруг. Но... Люди восторженно аплодировали, свистели, кричали "Браво!", радостно переговаривались, блестели улыбки, однако никто, видимо, не чуял странно-сильный запах молочного улуна, хлынувший в этот момент со сцены, тогда как Тэхёну казалось, что все просто задыхаться им должны были — как задыхался он. Осторожно выдохнув, он снова посмотрел на сцену. И только сейчас понял, как бледен парень, что стоял там и с невыносимо милой, какой-то кроличьей, смущённой улыбкой пожимал руку директору Хвану, который благодарил их за выступление. Видимо, этот омега был лидером группы, так как именно ему вручили благодарственный знак за выступление и цветы. И только Тэхён, очевидно, заметил, как чуть покачнулся парень, когда, помахав рукой снова аплодирующей им публике, развернулся, чтобы уйти. И Тэхёну снова надо было вцепиться в скатерть, чтобы не рвануть к нему: что с тобой? тебе плохо? что не так?..

Он не посмел. Он удержался, лишь проводив отчаянным взглядом высокую стройную фигуру за кулисы.

— Я вижу, что вам понравилось, милый господин Ким, — раздался рядом почти воркующий голос Ким Минджи. — Вы та-а-ак смотрели...

— Да, я... — Тэхён растерянно провёл рукой по мокрому лбу и попытался сфокусировать взгляд на лице омеги. — А как... Вы не знаете, как зовут лидера этой группы? Мне кажется... Я вроде как узнаю его, но...

— О, конечно! — с воодушевлением ответил Ким. — Его зовут Чон Чонгук, он учится на третьем вроде как курсе музыкального факультета Национального университета. Мой Нам говорил: очень талантливый студент. Хотя так у него в жизни очень жестокая история...

— Послушайте, — вдруг с раздражением перебил его директор Юн. — Его история и так — притча во языцех всего этого чудесного Фонда, может, хотя бы не при мне? Тем более, что я всё никак не пойму, чем все так восхищаются, и не думаю, что хотел бы выслушивать в очередной...

— Оно и понятно, директор Юн, — вдруг перебил его молчавший долгое время Ян Бомгю. — Это ведь именно она связана с вашим племянником, не так ли?

— О, поверьте, — явно уязвлённо тут же отозвался директор Юн, — мы эту историю прожили, пережили и благополучно хотим забыть. И сделали бы это, если бы каждый не пытался ткнуть нас в неё носом! Мой племянник ошибся, страшно ошибся, притащив в дом человека без роду, без племени назло своим родителям! Конечно, он не мог не возненавидеть этого детдомовского помойного...

— Послушайте, — перебил Тэхён, у которого всё в душе выворачивалось с корнем, корёжилось от стыда и отчаяния, так что он не в силах был сдерживаться, — я требую, чтобы вы перестали оскорблять юношу, который явно ни в чём перед вами не виноват!

— А вы тут к чему встряли? — неприязненно откликнулся старик. — Я рассказываю о трагедии своей семьи! Мой племянник из-за этого щенка в тюрьму сел!

— Но он избил мальчика до полусмерти! — Голос Ян Бомгю был напряжённым и жёстким. — Да ещё и с дружками на камеру это снял! И у них хватило ума и совести — смею вам напомнить — выставили это в Интернет! Как же быстро вы забыли, директор Юн, почему вы здесь и какие конкретно грехи искупаете!

Лицо Юна покрылось алыми пятнами, и он яростно сжал в сухих морщинистых пальцах белоснежную салфетку, как будто еле удерживался от того, чтобы бросить её в лицо гневно дышащему Ян Бомгю, который явно историю Чон Чонгука принимал близко к сердцу.

— Моя семья, — прошипел директор Юн, — и так дорого заплатила за эту историю! Этот мальчишка опозорил нас всех! Всех это коснулось! Этот чёртов омега сломал жизнь моему племяннику, а ведь он всего лишь не смог устоять перед этим хитрым щенком, который обманом втёрся в доверие нашему мальчику! Он как околдованный был им, бредил им, вы же не видели ничего! А мы его всей семьёй уговаривали отказаться от мысли о свадьбе с этим... — Он косо посмотрел на горящие ненавистью глаза Тэхёна, который жадно слушал — и умирал с каждым словом. — Нам всем понятно было, чего хочет это пусанское... чудо. — Он язвительно усмехнулся на короткий бешеный рык измученного борьбой с собой Тэхёна и горделиво на него посмотрел. — Да, да, господин Ким, и тогда тоже ему нужны были лишь наши деньги! Мальчик богатой жизни захотел — и задурил голову нашему Минсо! Влюблённым притворялся! Ресницами хлопал, под дурачка косил! Только вот вам этого никто не скажет! Как же, жертва! Все встали на его сторону! Все! А он всего лишь меркантильный мерзавец!

— Как вы смеете так о нём говорить, — прошипел Тэхён, чувствуя, что кулаки у него чешутся, а годами воспитываемое родителями железное уважение к старшим пошло нехорошими трещинами.— Я...

— Вы вообще кто такой, юноша? — зло спросил Юн. — И что вы вообще знаете? Этот омега выжил — и ничего страшного, как вы видели, с ним не случилось! Изуродовал своё лицо он сам этими кольцами, как у медведя русского, хорошо хоть, что снял то, что в носу было! Он сам решил, что лучшее, что он может с собой сделать, — это расписать своё тело, как школьную тетрадку, и показывать это на публику, не стыдясь того, что вообще-то когда-то принадлежал к нашей семье — приличной семье! Ему таких отступных дали — а он всё ноет песнями своими! С этакими деньгами мог бы себе спокойно жировать, не трогая прошлое, — так нет! На сцену со своим нытьём полез! Да в таком виде! Когда против воли пришлось в семью его взять, мы его представили всем своим знакомым, по-человечески с ним, честь оказали — так хотел наш Минсо. И что получили за свою доброту? Каждое такое его выступление — это плевок в нашу фамилию!

— Что же не так с его выступлением? — сердито спросил Ким Минджи, который в споре участия не принимал, так как явно не всё знал об этой скользкой истории. — По-моему, здорово выступают, так двигаются, песня такая зажигательная...

— Его просили тихо сидеть и не портить нам репутацию! Но нет! Неужели неясно, что тот, кто имел отношение к нашей семье, не имеет права выставлять себя вот так — на всеобщее обозрение! — Юн уже откровенно плевался, говорил, почти не стесняясь, благо, громкая музыка и гул голосов вокруг скрадывали его яростную речь. — Он не имеет права так выглядеть! Его предупреждали, его уговаривали, ему хотели приплатить, лишь бы он уже заткнулся и не смел высовываться из своей норы, раз уж загубил жизнь хорошего альфы! Нет же, упёрся и не желает слушать!

— Хорошего альфы? — сквозь зубы проговорил Тэхён. — Это который избил его?

— Там еще вопрос был, кто виноват! — отрезал старик, презрительно фыркнув, чем вызвал возмущённое хмыканье со стороны своих соседей, но это его ничуть не смутило, и он продолжил: — Не надо было провоцировать! Да если даже и погорячился мальчик наш — и что же? Он альфа! Этот омега должен был это понимать и не лезть на рожон! Они все и всегда... — Тут он запнулся о взгляд Ким Минджи, чуть помялся и заговорил уже не так уверенно: — Наш Минсо сполна отвечает за свою горячность! Но этому... — Он злобно кивнул на сцену. — ...мало того нашего унижения! Нашёл таких же обиженных жизнью, как он сам, и поёт себе песенки о том, как жить надо! И всем рассказывают, от имени кого и за что выступают! А его знают как нашего омегу! И покоя нашей семье нет! Тоже мне талант! Выполоскал грязное бельё у всех на виду — и гордится этим!

— Мне всё больше и больше нравится этот парень, — независимо пожал плечами Ким Минджи. — Скажу Намджуну, что я в деле. — Старик Юн бросил на него бешеный взгляд, но он лишь поиграл бровями. — А за то, что ваш Минсо с ним так поступил, его ещё и не так наказать бы надо, директор Юн. Представьте, что кто-то так поступит с вашим очаровательным Чонджи? Он ведь тоже, кажется, собирается замуж?

— Моего Чонджи воспитали в уважении к приличиям! И он знает своё место — место правильного омеги! — яростно ответил Юн и гордо задрал подбородок в ответ на возмущённый взгляд Минджи.

— И где же оно? — уязвлённо спросил тот, прищуриваясь.

— Дома или за плечом мужа, — холодно ответил Юн, явно приходя в себя и беря себя в руки. — А уж точно не выплясывать этакое позорище на потеху толпе. — Он бросил ещё один уничижительный взгляд на сцену, где сейчас никого временно не было.

— Не думал, что можно в наше время услышать такие суждения, — тихо и напряжённо сказал Тэхён. — Особенно от людей, что собрались здесь. Если омега талантлив, так почему же должен скрывать свой талант?

Его вот уже несколько минут не отпускало ощущение, что он должен быть не здесь. Он чувствовал, как его дёргает по всему телу острой колющей болью, но не мог понять, что это значит. Ему всё труднее было вникнуть в разговор. Мысли его были не здесь — они были рядом с тем, кто только что покинул сцену, бледный и шатающийся, явно нуждающийся в помощи. Его, альфьей, помощи — почему-то Тэхён всё больше и больше это осознавал. Так что ответ директора Юна он уловил и понял с трудом.

— В том, чтобы вот этак скакать, я не вижу никаких особых трудностей, а значит, и таланта на это особого не надо, господин Ким. Невелика способность — кривляться на потеху публики. Ни к чему серьёзному этот Чонгук не был пригоден, как мне рассказывали. Не захотел заниматься ни бизнесом, ни домом. Мне братец говорил, что он лишь песенки свои пел да танцевать рвался. Хотел поступать ещё тогда на артиста. Но ему быстро указали, что в этом доме никаких артистов не будет. За эти его танцульки Минсо и наказал его! Тогда, в том клубе, он полез танцевать! Пришёл со своим альфой, в компании приличных молодых людей, золотой молодёжи — а полез плясать с какой-то клубной швалью! Вот Минсо и не выдержал! Он всего лишь его наказал! И кто бы поступил иначе — если настоящий альфа?!

— Надо же, — сжимая кулаки, чтобы удержаться, сказал Тэхён, — оказывается, кого-то Вселенная любит ещё меньше, чем меня. — Он смерил застывшего с удивлением на лице старика холодным взглядом и закончил: — Собрать в одной семье столько морально неполноценных и одновременно столь альтернативно одарённых людей — это, конечно, надо было прямо сильно вас невзлюбить, директор Юн.

Он быстро встал, поклонился Бомгю, чьи глаза блестели неозвученным смехом, потом галантно склонился с поцелуем к руке откровенно улыбающегося ему Минджи и, извинившись, быстро пошёл искать вход за кулисы.

Как и тянуло, он шёл на запах. Безошибочно, прямо и чётко — куда вёл его божественно-нежный и томный молочный улун. На него оглядывались, его о чём-то спрашивали — он скалился вместо улыбки и говорил, что знает, куда идти, помогать ему не нужно, он сам разберётся.

Зачем он шел? На что рассчитывал? Он и сам этого не знал. Тэхён не был глупым: он прекрасно понимал, что парень его скорее всего узнал. Даже если (если?) тогда, у кафе, он и не понял, что нервный альфа с сигаретой — его истинный, то сейчас-то он точно знал, кто сидел и отчаянно пялился на него из-за столика почти около сцены. Так что встреча в любом случае для омеги не будет неожиданностью. И сильно вряд ли он будет ему рад. Особенно, если тогда он его узнал и осознал, что Тэхён от него отказался.

Но особого выбора у Кима не было: он чувствовал, что физически не может не идти, не искать, не желать видеть сейчас же своего омегу. Кроме того, надо было разбираться с одной важной проблемой и получить ответ на важный вопрос, который тревожил Тэхёна и душил его бешенством — опять же почти помимо его воли.

Средоточие запаха пряталось от Тэхёна за хлипкой дверью гримёрной. Правда, перед ней стояло большое препятствие в виде высокого и очень красивого парня, одного из танцоров "Суперновы", широкоплечего омеги с решительным и сердитым лицом. Он раздражённо говорил по телефону и чуть постукивал пальцами по двери в гримёрку.

Тэхён остановился почти напротив него и пристально оглянул. Омега стоял к нему полубоком, его чуть влажноватая красная рубаха (пиджак от костюма он снял) была расстёгнута на несколько пуговиц и обнажала длинную красивую шею и ключицы, а рукава были закатаны до локтя.

— Немедленно, ты не понимаешь? — спросил он раздражённо в трубку, косясь на Тэхёна и хмурясь ещё сильнее. — Его надо вывозить отсюда срочно, Нам! Я не знаю, не знаю, о чём он думал! Но чёрт возьми, серьёзно: тебя только это волнует? Пока блоки действуют, здесь ещё нет толпы альф, но всё же ему жуть как херово... — Он снова покосился на Тэхёна, который, чуть сузив глаза, внимательно смотрел на него, прикидывая, что можно ему сказать, чтобы он пропустил Кима туда, куда звало, воя и бесясь, его чутьё, нутро, природа — туда, где скрывался его омега.

Высокий парень выслушал что-то неприятно громкое по телефону и, рявкнув раздражённо:

— Потом поговорим! Высылай! — нажал на отбой. Он обратил на Тэхёна взгляд чудесных круглых глаз и, насупившись, спросил: — Я могу вам чем-то помочь?

— Вы мне нет, — ответил, чуть помедлив, Тэхён. — Однако я могу помочь тому, кого вы охраняете за этой дверью.

Омега гордо выпрямился, и во взгляде его блеснула откровенная злоба, а на губах зазмеилась ехидная усмешка:

— Да неужели? — наигранно удивился он. — Так тут у нас очередной альфач-спаситель, прибежавший на понравившийся запах? Боже, как благородно! Только можно я не буду аплодировать? Такое дело: мне лень.

— Я его истинный, — тихо сказал Тэхён и, с наслаждением поймав изменение взгляда с презрительного на растерянный, уверенно добавил: — Насколько я понимаю, моя помощь ему бы сейчас...

Парень оказался рядом с ним за секунду, резко сделав пару шагов, и, почти не размахиваясь, влепил пощёчину.

— Мерзавец! — прошипел он. — И если врешь — мерзавец! И если нет — тем более!

Было не то чтобы больно — скорее, обидно и непонятно. Держась за обожжённую ударом щёку, Тэхён возмутился:

— За что? Ты... Вы... Кто вообще?

— Я тот, кто ни за что бы не бросил своего истинного! И не отказался от него с презрением, обрекая на дикие мучения! — чётко и очень зло выговорил омега. — Он чуть не умер! Где ты был, тв...

В это время дверь, которую закрыл собой этот Цербер, распахнулась, и на пороге появился омега... истинный омега Тэхёна... Бледный, хрипло и порывисто дышащий, он тяжело опёрся на косяк, нашёл мутным взглядом глаза Тэхёна — и прикипел к ним чёрными, как зимняя ночь, безднами. Потом, ни слова не говоря, чуть толкнул своего быстро отступившего защитника в сторону, стремительно шагнул к Тэхёну, ухватил его за плечо, резко рванул, втягивая в комнату, и захлопнул за ними дверь.

Сразу после этого совершенно обалдевший от такого поворота альфа ощутил, как его спиной прижали к стене, стискивая в сильных руках, и горячий нос вжался в его шею, одаривая ароматным дыханием, от которого внутри свернулась алая змея возбуждения — и ударила в голову и пах.

Юноша просто прилип к нему, отчаянно прижимаясь всем телом, и Ким невольно прикрыл глаза и мягко и глухо заворчал, отпуская в себе что-то дикое, первозданное, что сейчас вопило от восторга, ощущая желанного, единственного, самого нужного — рядом. Тэхён обнял парня и чуть откинул голову на стену, чтобы дать ему доступ к себе. Омега страстно зарычал и завозился лицом там, у основания шеи, где цвёл, напитывая комнату, запах свежего, чуть горьковатого, без приторности, овсяного печенья — природный запах Тэхёна. И через несколько минут этого страстного молчаливого знакомства-признания Тэхён почуял, как навстречу его запаху поплыл, заполняя всё вокруг, открывшийся во всей силе и красоте аромат молочного улуна — переплетаясь с запахом печенья, обвиваясь вокруг него, захватывая его и сдаваясь ему в плен.

— Альфа... Мой альфа... — услышал Тэхён горячечный шёпот.

Он ощутил, как влажные жаркие губы прихватили кожу там, где омега может поставить свою метку. И Тэхён прикрыл глаза от наслаждения, всей душой умоляя парня сделать это — так продёрнуло его тело желанием принадлежать этому омеге.

Парень между тем обхватил его за плечи плотнее, и Тэхён, теряющий себя в этом сладком безумии, почувствовал на своей шее горячий мокрый язык, жадно собирающий пот и запах альфы, а потом ощутил, как трётся о его ноющий пах каменно стоящий, жаждущий член омеги. Почти на автомате, почти не понимая, что делает, следуя лишь своим инстинктам, Тэхён схватил юношу за плечи и, нажав, поменял их местами, прижимая парня в свою очередь к стене, а затем впился губами в его шею, прямо над запаховой железой, и замычал от наслаждения — так нежна и мучительно-вкусна была кожа, которую он всосал, не боясь — желая оставить на ней след.

Юноша, однако, коротко вскрикнул и, вцепившись в его руки, вдруг простонал хрипло и низко:

— Отвали!.. Нет... Не-е-ет... Не смей... меня... трогать...

Простонал — и, извернувшись, жёстко укусил Тэхёна в шею, присасываясь и явно оставляя свой след на коже альфы. Тот довольно рыкнул и опустил руки на талию парня, прижимая его к себе, а потом, недолго думая, и на задницу, с восторгом впиваясь пальцами в мокрые от смазки костюмные брюки. Омега тёк... Тёк жестоко, а значит, точно не сможет ему противиться. Но почуяв руки на своих половинках, парень вдруг снова прикусил Тэхёну шею, заставив альфу грозно и отчаянно прорычать.

— Лапы убрал! — проскрипел юноша, мучительно сглотнув. — Только попробуй...

Тэхён чуть отстранился, заглянул в его глаза... Чонгук? Так его зовут?.. Так вот, в глазах Чонгука была тьма — яростная, жаркая, огненная... Его слова явно расходились с тем, чего жаждало, в чём отчаянно нуждалось его тело. Но, кажется, сдаваться этому желанию омега, несмотря на ужасную боль, мучившую его, не был готов.

— Послушай, — хрипло сказал Тэхён, — не дури... Я твой, слышишь? Ты ведь знаешь... Я твой, я согласен на всё, слышишь? Делай со мной, что хочешь, Чо... Чонгук.

Он перевёл взгляд на чуть надутые, воспалённые и влажные губы омеги, и тот сразу их жадно облизал, как будто готовя для альфы. И по-хорошему надо бы ждать согласия, хотя бы кивка, хотя бы... Тэхён никогда ничего не делал против воли омег, которых имел. Но тут... Он почувствовал себя слабым и вовсе не принципиальным. Такие губы напротив — какие вообще могут быть нахер правила или принципы? Он перехватил омегу за затылок и впился в эти губы. Чонгук, сначала с силой вжавшись в его руки в попытке отстраниться, сдался через несколько секунд и приоткрыл ему навстречу рот: всё-таки Тэхён целоваться умел и любил. И не мальчику двадцатитрёхлетнему в течке было ему противостоять — это уж точно. Бесчестно? Похер. Это был его омега. Именно поэтому он отвечал с такой страстью, так жарко высасывал из Тэхёнова языка мёд и горечь овсяной сладости, что через какое-то время было уже непонятно — кто кого трахает языком. И такое у Тэхёна было впервые в жизни.

Дальше... дальше было чистое безумие. Потому что он забыл себя — они оба, очевидно, забыли.

И Тэхён уже не понимал, как он оказался без рубашки — только остро-болезненные укусы на груди и хриплый стон от того, что он в ответ с силой вплёл пальцы в волосы на затылке омеги и прижал его к этой груди, не давая отстраниться.

Он не уловил момента, когда сдирал одежду с Чонгука — и лишь ремень на брюках заставил его отчаянно зарычать: он был тугим и не желал покидать шлёвки, из-за того что Чонгук извивался под его зубами на своём соске, так что ему пришлось выдрать шлёвки с мясом, чтобы, наконец, дёрнув молнию, нырнуть рукой во влажное и такое сводящее с ума тепло.

Он не осознал, как оказался на полу, голый, лишь тяжко вздохнул и яростно прорычал, когда омега опустился на него, обволакивая и вбирая в себя его жажду, его естество, его оголённые нервы, а потом изогнулся и простонал так сладко и мягко, горячим бархатом овеяв всё внутри, что Тэхён кончил — тут же, от первого же движения на себе.

И было наплевать, потому что омега, в бешенстве зарычавший от разочарования, тут же был перевёрнут, и ещё раз — на живот — и Тэхён погрузил язык в его нутро, сходя с ума от вкуса и заставив кончить через пару минут не менее ярко, чем до этого кончил сам. О, Тэхён был мастером ублажать. Однако...

Однако уже через несколько минут, даже не дав ему отдышаться как следует, омега снова повалил его на спину и взобрался на него, склонил голову, впиваясь взглядом в плавающие зрачки Тэхёна, и прошипел:

— Только попробуй кончить раньше меня, сука, я тебя вырублю, ясно?

Это мгновенно заставило Тэхёна очнуться, и он, хотя и шумело в голове, а в теле носились болезненно-приятные искры, сумел хищно ухмыльнуться и кивнуть:

— Да, детка, давай. Испытай меня снова...

И от взгляда, которым смерил его Чонгук, и от того, как он облизнулся, остановившись глазами на губах альфы, у Тэхёна снова всё окрепло. Чонгук двигался рвано, неумело, он явно не в силах был думать ни о чём, кроме своих ощущений, ему было наплевать на то, что чувствовал Тэхён, но альфу это лишь больше заводило, так как и его освобождало, давало возможность думать лишь о себе. Он вцепился в обнажённые крепкие и гладкие, безумно приятные на ощупь бёдра парня и стал его чуть придерживать, помогая взять хороший темп и упорядочить хоть немного его порывы. От этого Чонгук сначала яростно зарычал, сопротивляясь, но потом, поняв, что так и ему приятнее, и опора на руки Тэхёна помогает не так выматываться, принял помощь, откинул голову и, выстанывая каждое свое движение, стал опускаться ниже, глубже принимая Тэхёна и от этого ещё больше сходя и сводя с ума.

А когда альфа взял в руку его сочащийся наслаждением член и начал, не сводя глаз с его искажённого страстью лица — воистину прекрасного! — двигать по всей длине, умело прокручивая и поглаживая, голос Чонгука сорвался в высоту, он прогнулся, упираясь в ноги Тэхёна руками позади себя, и через пару минут зарычал едва слушающимся языком:

— Кончаю... блять, альфа... кончаю...

К сожалению, порнуха сыграла с Тэхёном плохую шутку, и он ничего более умного в своей голове не обнаружил, кроме как:

— Давай, детка, кончи для папочки... — Так и сказал, идиот.

За это омега наградил его злобным мутным взглядом и открыл уже было рот, чтобы высказаться, но тут в дело вступил опыт, и Ким задвигал рукой быстрее, сжал крепче — и Чонгук, бархатно простонав, кончил, вдавливаясь в альфу и заливая его и свой живот терпко пахнущей сладостью.

Ведомый запахом его семени, Тэхён приподнялся, перехватил мгновенно ослабевшее тело омеги, замял под себя и, забившись отчаянно и сильно, ни о чём не думая, гонясь лишь за своим удовольствием, кончил. В презерватив... Как он его надел, откуда достал — он был не в курсе. Кажется, его надел на него Чонгук... Кажется, уже не первый... Кажется, это был самый лучший секс в его грёбаной жизни...

Шатаясь, альфа смог ещё утащить Чонгука, оказавшегося достаточно тяжёленьким и безумно тискательным — на небольшой диванчик, где улёгся прямо на чуть занывшего, но глаз так и не открывшего юношу, укрывая его и прикрывая от других собой... И вырубился мгновенно.

Разбудил его уборщик, пожилой омега, который высказал ему всё, что он думает о развратных альфачах, которые совершенно обнаглели и трахают артистов прямо в гримёрках, а ведь казалось, приличные омеги, просто солнечные мальчики здесь были, такие вежливые, такие скромные, но вот поди ж ты — все с одного лекала сделаны... Но Тэхёну, быстро одевшемуся и смущённо уже несколько раз извинившемуся перед ворчливым стариком, было не до него и его цветистых сравнений. Он пялился в бумажку с наскоро нацарапанными подводкой словами, которую обнаружил у себя в кармане брюк: "Не ищи и не приближайся. Ненавижу и никогда не прощу".

Омегу звали Чон Чонгук, полтора года он носил фамилию Юн, когда был замужем за Юн Минсо, но после развода снова вернул себе свою фамилию. При разводе же ему действительно дали хороших отступных, речь шла о по-настоящему большой сумме, но к тому счёту, на который она была перечислена, Чонгук ни разу не прикоснулся. Учился Тэхёнов омега в Национальном университете на музыкальном факультете, специальность — эстрадный вокал, на третьем курсе. Параллельно занимался в танцевальной студии "Dance paradise" у одного из самых популярных хореографов Сеула Бан Сокджуна, который и порекомендовал ему тех, кто два года назад составил группу "Супернова", во главе которой Чонгук и встал, хотя и был самым младшим из её участников. Начинали они с каверов, а потом стали писать песни. Чонгук вроде как писал лирику, а музыку — двое из группы.

Все они действительно в разное время получили от Фонда "Крылья" помощь в той или иной степени. Однако именно Чонгук из них был наиболее пострадавшим. Парня, который дал Тэхёну по морде, звали Ким Сокджин, и он, по слухам, вроде как был пока не разделённой любовью известного продюссера Ким Намджуна, с самого недавнего времени официально взявшего группу "Супернова" под своё крыло. Правда, они вроде как на серьёзную, профессиональную сцену не особо пока рвались. Половина там участвовала на любительской основе, их приглашали на семейные торжества, на какие-то тематические мероприятия, посвященные теме насилия над омегами, на самом деле их песни были более раскрученными, чем их выступления. Но всё же в определённых кругах они были известны.

Чонгук же мечтал о сцене, жил репетициями, концертами, несколько раз участвовал в отборах в известные агентства, но пока проигрывал, вылетая с полпути. При этом он умудрялся отлично учиться и жить в общежитии.

— В общежитии? — изумлённо спросил Тэхён, устало потирая переносицу.

— Да, в общежитии. Комната 404. — Хосок, компьютерщик его компании и по совместительству его хороший друг и неплохой хакер, насмешливо окинул Кима взглядом и язвительно добавил: — Постель, как войдёшь, направо.

Тэхён одарил его испепеляющим взглядом, но потом жалобно скуксился:

— Хорошая инфа, но мне не помогает ни разу.

— А чего тебе от него надо? — деловито спросил Хосок и откусил от огромного бургера с курицей и овощами, который был частью платы Тэхёна за информацию. — Влюбилща?

— Прожуй, а потом такие вопросы задавай, — вздохнул Тэхён и грустно улыбнулся. — Может, и влюбился. Хер пойми тут...

— Мне кажетща, хер как раз понял. — Хосок шумно прихлебнул пиво и сморщился: — Фу, я же сказал холодного!

— Нагрелось, пока ты тут трепался, — кинул Тэхён, вздохнул и добавил: — Спасибо, Хоби, я твой должник.

— Холодное пиво, — сверля его глазами, требовательно сказал Хосок. — Сейчас.

— Не надо быть такой сволочью, — попытался урезонить его Тэхён, но по взгляду Хосока понял, что припозднился с советом.

Он пошёл в магазин. Всё-таки инфа была неплохой, а оплата — мизерной, так что да, Ким Тэхён, не надо быть такой уж сволочью. Надо срочно чистить карму, а то не видать тебе твоего истинного, как своих ушей.

В огромном продуктовом, что был в одном здании с его фирмой, он ушёл в свои мысли и потерялся. Бродил между огромных полок, заставленных всем на свете, и лишь периодически вспоминал, что ищет холодильник с пивом.

Знакомый голос заставил его замереть, а сердце — совершить переворот и прильнуть к грудной клетке, трепеща от сладкой боли.

— Я не виноват, что эти чёртовы черри есть только здесь, понимаешь? Только я не помню, где они стояли... Юнги... Да подожди ты... Ну, и куда ты меня тащишь?..

Чимин ничуть не изменился. Даже то пальто, что было сейчас на нём, Тэхён помнил. Чёрное, стильное, из дорогого бутика... Сейчас оно было распахнуто, так как омеге было жарко. Он стоял, опираясь на руку своего альфы... Да, своего альфы, который эту руку крепко сжимал и тревожно оглядывал лицо Чимина. Тэхён наблюдал за ними, стоя между рядами, достаточно недалеко, но они его не видели. Потому что Юнги — чуть встрепанный, немного встревоженный и бесстыдно счастливый, смотрел только на Чимина. Его лисьи глаза прикрывались от наслаждения каждый раз, когда волосы Пака, которого он приобнимал, явно мешая ему осматривать полки, касались его щеки. Омега же даже не пытался вырваться и не оглядывался по сторонам, занятый только поиском нужного товара. Он лишь несколько раз вынул свою руку из ладони Юнги, беря то одну банку с маринованными помидорками, то другую, чтобы внимательнее рассмотреть. Но как только он ставил банку на место, Юнги мягко, но настойчиво снова овладевал его рукой. Это было странно и так... тревожно-прекрасно, что Тэхён затаил дыхание. Лицо Чимина было чуть бледноватым, но глаза сияли умиротворением, несмотря на недовольный тон и чуть надутые губы. А потом, поставив очередную банку на полку, он вдруг топнул ногой, и на глазах у него появились слёзы.

— Не то! — детски-обиженно вскрикнул он. — Всё не то! Хочу, хочу! Умру без них!

— Зайка, — мягко пророкотал Юнги, — а давай каждой купим по одной — и ты все попробуешь, может, что похожее найдёшь?

Чимин воззрился на него, как на ненормального, и быстро стёр со щеки слезу, а потом испуганно сказал:

— Не надо, Юни, не надо! У нас и так пятнадцать видов томатного сока теперь на балконе стоят, если мы ещё и это...

— Только скажи, — мягко улыбнулся Юнги. А потом склонился и нежно погладил живот омеги. — Эй, малыш-капризуля, хватит мучить папочку!

И Чимин засмеялся... Это был самый красивый смех, что слышал Тэхён в своей жизни. И он невольно улыбнулся вслед за Чимином. А тот порывисто обнял своего альфу и поднял голову из-за его плеча. Их глаза встретились, и лицо Чимина стало сразу растерянным и испуганным, он попытался вырваться из объятий, но Юнги, стоявший спиной к Тэхёну, его не пустил:

— Ты чего? Нет, постой ещё...

Тэхён, продолжая улыбаться, помахал рукой глядящему на него широко раскрытыми глазами омеге и прижал палец к губам. Развернулся и широкими шагами пошёл к выходу. Холодильник с пивом стоял почти у самой кассы. Хосок был доволен. А Тэхён вдруг понял, что ничего, кроме нежной печали, во время этой встречи не испытал. Чимин был счастлив. Это было главное, не так ли? Так... Так...

И Тэхён тоже найдёт своего омегу и сделает его счастливым. И никакой Чонгук с его странностями и закидонами ему не помешает.

Искать долго не пришлось: Чонгук не то чтобы имел возможность сильно прятаться. Даже когда заметил, что Тэхён его преследует, лишь скользнул равнодушным взглядом по его лицу — и прошёл мимо. Не знакомы. Никто. Но к этому моменту Тэхён в мучительной попытке поймать случай, чтобы наконец-то официально представиться и познакомиться в конце концов, следил за ним уже почти месяц и "никем" себя для него не считал.

Когда это началось? Он и сам этого не осознал. Но то, что он узнал о Чонгуке, то, что увидел, когда украдкой смотрел на него из тьмы зрительного зала на репетиции перед благотворительным концертом от Фонда "Крылья", когда Чон гонял себя до дрожащих ног, а с другими был мил и снисходителен... То, что он видел, когда наблюдал, как общается Чонгук с друзьями в любимой кофейне, как хмурит брови и чуть высовывает язык, когда пишет что-то в читальном зале Публичной библиотеки в свои цветастые блокноты... Всё это подарило ему ощущение, что он чуть не отказался от самого милого и прекрасного омеги на свете. Высокого, сильного, но по-детски наивного и ранимого, умеющего порой прихватить крепким словцом, но ужасно доброжелательного и немного упрямого. Лучшего. И — да — прости, Вселенная, я был идиотом.

Однажды ему повезло увидеть полную репетицию "Суперновы" в одном из танцзалов большого спорткомплекса, так как она была в комнате со стенами из стекла.

Что он увидел? Да, Чонгук был лидером, но, честно говоря, для всех в той группе он оставался макнэ. Вот такой вот парадокс. И если во время собственно репетиции его беспрекословно слушались, чётко исполняли его требования, признавая в нём более компетентного участника, терпели сердитые замечания и одёргивания, то во время перерывов его тискали, вызывая у Тэхёна смутные нехорошие чувства, кормили чуть не насильно из тормозков и бенто, заставили снять, чтобы зашить, нечаянно порванную во время танца футболку... Тэхён чуть слюной не умылся, глядя на сильный подкачанный торс, на красиво выделяющуюся рельефную грудь и крепкие руки, которые Чонгук, отдыхая, заводил за голову и скрещивал на затылке, как будто специально для Тэхёна, показывая во всей красе то, от чего альфа посмел добровольно отречься. И тату на руке показались Тэхёну скорее интересными, чем раздражающими, а главное — они шли Чонгуку, дополняя и завершая его образ совершенно очаровательного бэдбоя. И Тэхён облизывался и молил блокаторы спасти его и сохранить втайне его пребывание здесь, в глубине смежной комнаты, откуда он наблюдал за лидером "Суперновы", прячась среди других случайных посетителей.

И через пару месяцев вот такой вот странной полужизни он решил, что надо кончать со сталкерством тайным и начинать активную фазу охоты. Он узнал достаточно, чтобы понять: он хочет этого мальчишку себе. И он его получит. На всю свою долгую и счастливую жизнь. Потому что несчастным быть альфе Ким Тэхёну смертельно надоело.

В тот раз, ещё до того, как Чонгук его заметил, Тэхён успел уже полюбоваться его новой стрижкой — чуть более аккуратной, но волосы всё так же были двуцветными, чёрно-белыми. И всё так же красовалось в губе узкое колечко. И так же блестели камешки на брови. И Тэхёна мучило смутное воспоминание о том, как он жадно лизал эту бровь, чувствуя на языке металлический привкус... И он не хотел, чтобы это ему причудилось, он хотел, чтобы и этот вредный щенок помнил его губы на своём лице и хотя бы немного, но скучал... хотя бы по ним. А вот в губе тогда кольца не было, видимо, когда он поёт, то снимает его. Но Тэхёну вдруг ужасно захотелось попробовать его губы именно с ним, с кольцом. Обвести его языком и, прикусив зубами, дёрнуть за него. И именно посреди вот этих мыслей и застал его болезненно-пристальный взгляд Чонгука. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Выдержки парню было не занимать.

Но и Тэхён был не лыком шит. Усмехнулся, подмигнул, сел в свою шикарную Subaru Outback и уехал. Своё дело на сегодня он сделал: внимание на себя обратил. Пока всё. Приставать к студенту прямо перед вузом, догонять, окликать — глупо.

Он приехал на эту стоянку ещё раз. Стоял, опираясь на дверцу машины и скрестив руки, мягко улыбался, ловя на себе восхищённые взгляды проходящих мимо группками и по одному молодых ребят, и ждал. Чонгук вышел вместе с какой-то компанией из нескольких парней, весёлых, красивых, счастливых, судя по улыбкам. И они вместе пошли в сторону студенческого кафе, которое часто посещал Чон (это Тэхён выяснил сам, без помощи Хосока). Но тем не менее, проходя мимо Тэхёна, упрямый омега всё-таки бросил на него вороватый взгляд и страшно смутился и разозлился, когда понял, что Тэхён этот взгляд поймал да ещё и, усмехнувшись, кивнул ему. Чонгук чуть оскалил зубы и, гордо вздёрнув подбородок, отвернулся, обращая всё внимание на симпатичного кудрявого омегу, который в это время расказывал что-то смешное, от чего вся компания залилась весёлым смехом.

В следующий раз, через два дня, которые Тэхён всё-таки выдержал, хотя и не без труда, он вынужден был остановиться на противоположной стороне дороги, так как на стоянке места не было. Но поза та же, взгляд тот же — и с тем же, к сожалению, результатом: Чонгук шёл в компании того самого высокого омеги, Ким Сокджина, кажется. Старший ждал Чона около входа, и они вместе пошли снова к кафе. И на этот раз на Тэхёна посмотрел не Чонгук, который как будто прятался за широкими плечами товарища, а именно Сокджин. Прямо посмотрел, пристально и нахмурил брови. Но Тэхён взгляд выдержал, а в конце ещё и чуть кивнул омеге, который нахмурился сильнее и чуть ускорил шаг, потянув за собой и Чонгука. "Пожаловался папочке, что караулит его какой-то злой Бармалей, — грустно издевался над собой Тэхён, несясь обратно на работу, так как тратил на попытку встретиться и хоть как-то объясниться со своим омегой свой обеденный перерыв. — Так не пойдёт. Надо что-то делать со своим ступором. Надо что-то предпринимать и выходить из образа туповатого сталкера-стесняшки. Пора что-то прояснить. Пора поговорить".

Однако всё же сначала ему пришлось познакомиться именно с Ким Сокджином. Когда Тэхён снова приехал к Национальному, Сокджин его ждал. Он решительно перешёл улицу и направился к замершему у дверцы своей машины, и, честно говоря, чуть растерянному Киму.

— Есть разговор, — коротко и весьма холодно сказал Сокджин. — Где?

— Я могу в машину пригласить, — приподнял бровь Тэхён, — но слышал, что у вас есть парень.

— А я слышал, что ещё и ревнивый, — кивнул Сокджин. — Но поговорить надо. Поэтому, вон там, в сквере, есть милая беседка. Туда?

Тэхён кивнул и покорно пошёл за омегой. На душе было с одной стороны тревожно-тоскливо, так как он понимал: разговор будет сложным. Но с другой стороны... Лёд, кажется, тронулся...

— Что вам от него надо, господин Ким? — прямо спросил его Сокджин.

Тэхён распахнул от изумления глаза:

— Вы знаете моё имя?

— Не только вы умеете собирать информацию, — парировал омега.

— Почему вы... — смутился Тэхён.

— Иначе вам было бы его не найти, ясно же, — нетерпеливо ответил Сокджин и тряхнул высветленными кудрями. — А Вы не ответили на мой вопрос.

— А почему я должен? — осторожно спросил Тэхён. — Вы вообще кто ему?

— Я его сонбэ. Я его друг. Я его оберегаю и стараюсь оградить от нежелательного... всего. — Сокджин вдруг устало вздохнул и сказал тише и не так агрессивно: — Чего вы хотите от омеги, которого с таким презрением отвергли?

— Я слышу от вас это во второй раз, — нахмурившись, резко сказал Тэхён. — Но не понимаю, почему вы...

— Он мне так сказал, — внезапно зло огрызнулся Сокджин. — Когда я отпаивал его валерьянкой и умывал после истерики. Истерики из-за того, что он снова оказался не нужен тому, кто... — Сокджин запнулся и посмотрел на Тэхёна с болью. А тот сидел ни жив ни мёртв, пытаясь осознать, что только что узнал.

— Поч.. — Он вынужден был на секунду остановиться и перевести дыхание. — Почему так... Почему истерика?

— Вы же знаете его историю, — тихо ответил Сокджин. — Мальчик из Пусана, милый, невинный, на кролика наивного похожий... Его соблазнили, одурманили посулами и надеждой, чуть не силой выдернули из студенческой среды, пнули в высший свет, в чёртову элиту... А там... Ненавидимый и презираемый всеми и вся там, где должен был обрести счастье, пытался бороться за свои мечты. Но... Побои, упрёки, пьянки мужа... насилие... — Последнее слово Сокджин выговорил с явным трудом и отвернулся, прикрыв глаза и тягостно дыша. И Тэхён вдруг вспомнил, что и сам старший омега был одним из тех, кому помог Фонд "Крылья", а значит...

— Простите меня, — тихо попросил он. — Я понял... Простите.

— Что вы поняли? — вдруг с горечью кинул ему Сокджин, не поворачиваясь. — Его еле спасли после того... От него ничего не осталось после лечения — таким он был худым, таким... сломанным. Мы все тряслись над ним, боясь, что он навредит себе. Но он выкарабкался! — В голосе омеги зазвучала гордость. — Он смог! Он в зал, в качалку и на борьбу пошёл сам! Он снова в вуз вернулся — сам всё сделал! И только у него всё стало налаживаться, только он снова начал улыбаться и радоваться миру, перестал думать только о том, как может защититься от всех и каждого, как появились вы! И первое, что увидел ваш истинный на вашем лице — брезгливость! Он умный мальчик — мой Чонгук! Очень умный! Жизнь научила его считывать эмоции на раз! У него полностью разбит и заново собран нос, он почти не чует запахи жизни, зато крайне, болезненно чувствителен к природным запахам людей! И, может, это вы не успели ничего понять, но он — понял и принял вас мгновенно! А вы...

— А у меня был любимый, — с болью выговорил Тэхён. — И я собирался звать его замуж!

— Это можно было бы понять, — мотнул головой Сокджин, совершенно не проникнувшись. — Можно! Но зачем же морщиться! Чем так не понравился вам наш Чонгук?! Почему так?..

Тэхён разбито молчал. Что он мог сказать? Правду? Сокджин не поймёт его. И не оценит его искренности. Так что...

— Ему показалось, — прошептал Тэхён, поднимая на омегу отчаянно блестящие глаза. — Это... неправда. Я испугался, что мне эта встреча помешает, вот и... сбежал. Но я не презирал. И не испытывал брезгливости — вашему чудесному мальчику... ему показалось.

Они молчали какое-то время, а потом Сокджин поднялся и, подойдя ближе, положил руку Тэхёну на плечо.

— Вот так ему и скажите, — тихо, но твёрдо сказал он. — И не смейте открывать ему правду. Потому что всё, что он сделал со своей внешностью, — это его личная борьба, его попытка выразить себя, полюбить себя тем необычным, каким он себя чувствует! А если вам это не по нраву... То идите к чёрту. И оставьте его в покое. Не отсвечивайте, не пытайтесь привлечь его внимание. Не мучайте его ложными ожиданиями. И себя тоже не мучайте: он не будет меняться ради вас. И больше не станет ломать себя ради альфы. Я уверен в этом. — Сокджин вздохнул и, помедлив, добавил: — По крайней мере, не сразу... Понимаете?

Тэхён кивнул и поднял на него глаза:

— Спасибо.

— Вы не производите впечатление озабоченного козла, — усмехнувшись, сказал Сокджин. — Но, как показала жизнь, я не очень хорошо разбираюсь в людях, могу жестоко ошибаться. Однако... Не заставляйте меня разочаровываться в вас, Ким Тэхён. — Он вдруг мягко улыбнулся. — Вы понравились моему будущему свёкру. Если бы не он, этот разговор имел бы более суровый характер, да и разговаривали бы вы, скорее всего, не со мной, а с... В общем, я бы не хотел менять своё мнение о вас...

— Так всё же это правда? — несмело улыбнулся Тэхён. — Ким Намджун стал не просто продюссером вашей группы?

— Это не ваше дело, — покачал головой Сокджин, но улыбнулся при этом солнечно и хитро.

— Передайте, пожалуйста, от меня привет господин Киму, — склонил голову Тэхён, признавая его право так говорить. — И напомните, прошу вас, что он хотел обратиться в нашу фирму. Я жду его... лично.

— Я передам. — Сокджин снова чуть замялся и сказал, понизив голос. — Завтра... Ну, то есть каждый четверг у Чонгука нет третьей пары, зато есть четвёртая и пятая. И он обычно ходит пережидать это время в студкафе... Обычно один. У него не так много друзей на факультете. Творческие люди... С ними всегда трудно. Поверьте, если бы не его сложности в... — Он замялся и продолжил тише и чуть зарумянившись: — ...течки, я бы ни за что не стал с ним так поступать. Но после вашей встречи он чуть не погиб в первую... — Тэхён опустил голову, заливаясь багровым, а Сокджин, печально продолжил: — Да и потом тоже... Я не могу смотреть, как он мучается. Даже если ничего не выйдет, у вас должен быть шанс. У обоих. Именно и только поэтому, понимаете? Но я прошу вас, он ничего не знает об этом разговоре. Он и о ваших преследованиях рассказал только потому, что был напуган. Очень напуган! И не смог этого скрыть. У него слишком печальный опыт с альфами, понимаете?

— Я понимаю, — кивнул Тэхён, горько пожимая губы. — Я всё понимаю. Но я ни за что не обижу его, поверьте мне.

— Я хочу вам верить, — осторожно ответил Сокджин. — Но не могу доверять полностью, так как пока все ваши поступки были или очень жестокими, или вообще ни в какие ворота...

— Ну, знаете, там ведь не только я... это... — растерянно пробормотал Тэхён, вспоминая, как Чонгук втянул его в гримёрку практически силой прямо на глазах у Сокджина, и только сейчас осознавая, что именно мог потом слышать этот омега.

Сокджин, видимо, вспомнил то же самое, так как снова зарозовел и цокнул языком, закатывая глаза. И Тэхён осмелился негромко засмеяться. Сокджин присоединился к нему, а потом снова положил руку ему на плечо:

— Удачи, Ким Тэхён. Наш макнэ... Он у нас та ещё радость.

— Спасибо, господин...

— Можно просто Сокджин, — мягко перебил его омега.

— Спасибо, Сокджин, — кивнул благодарно Тэхён, и его сердце запело от радости. — Я не подведу ни вас, ни себя, ни... его.

Гордый взгляд — косо, почти вскользь, пренебрежительно, чуть зарумянившиеся щёки и твёрдой, нарочито тяжеловатой походкой — мимо, мимо, чуть задирая нос и потряхивая белой чёлкой. Чонгук был безумно милым и вовсе не грубым, когда надувался вот так и делал вид, что не замечает пристально следящего за ним Тэхёна. А Тэхён чувствовал, очень даже хорошо чувствовал, как загораются огнём его глаза при взгляде на этого омегу.

Он не видел его две недели. После того разговора с Сокджином, вечером, когда он вернулся домой, почувствовал жар и тянущую тоску в паху. И только тогда вспомнил, что со времени расставания с Чимином у него не было ни разу гона. В принципе с его плавающим циклом это было нормой, но вот то, что гон начался именно сейчас, когда он было уже полностью решился, всё себе распланировал... Кажется, он всё-таки перехвалил Вселенную и её отношение к одному несчастному Ким Тэхёну.

Образ Чонгука на сцене, полуобнажённого, гордо вытягивающегося, его взгляд из-под длиннющих ресниц, ощущение горячих губ на своих губах, его вкус... о, этот вкус... его руки, обвивающиеся вокруг плеч альфы, его тёплый нос у Тэхёна на шее и ощущение трущегося о его пах члена омеги — вот, что видел и чувствовал Тэхён в этот гон.

Он думал, честно думал, что проведёт его один. Однако не смог. Гон был на редкость тяжёлым, что, впрочем, было ожидаемо: должно же было и ему как-то аукнуться отсутствие желанного омеги рядом.

Тэхён сдался к вечеру второго дня, чуть не сдохнув и стерев себе руки до мозолей. В лучшем борделе Сеула, который ему посоветовал, проникнувшись его дрожащим голосом, Хосок, он перетрахал лучших омег, выбрав всех доступных крашенных в светлый, темноглазых, повыше, посильней... И с ужасом понял к концу пятого дня, что видит под собой теперь только истинного — неважно, кто именно стонет и выговаривает его имя. И это если учитывать, что по идее, по науке, так сказать, его тело не должно было бы так бурно реагировать на отсутствие именно истинного в гон рядом.

Однако Тэхёну на всю жизнь хватило этих ощущений — когда накрывает мощной волной отчаяния почти на пике, если отрываешь глаза, а картинка перед ними резко расходится с тем, что только что было в голове. Он понял намёк собственного тела очень даже ясно: знакомиться и завоёвывать Чонгука надо было срочно. И это не говоря о том, что в минуты просветления, отдыхая от бешеной гонки за удовлетворением, он банально тосковал по мечтательному взгляду своего омеги, его надутым губам, которые обхватывают соломинку в стакане с его любимым вишнёвым коктейлем, его летящим волосам и... блестящим камешкам в брови... попробовать бы снова... мм... неповторимо... Весь он — неповторимый, жаркий... желанный... И — по кругу.

Но как приличный альфа он неделю выжидал, пока сойдёт с него гонный запах и смешение ароматов бордельных шлюх. Появляться с таким амбре, которое не победит ни один препарат, естественно, было глупо и грубо, неприлично.

И вот он здесь. Взял пару выходных на работе, вытерпев ворчание шефа, недовольно напомнившего ему, что он и так неделю был в вынужденном отпуске, а работа без него еле движется. Он кланялся и уверял, что всё наверстает — и его отпустили.

Два часа он собирался и перемерял, тревожно поглядывая на часы, всё в своём шкафу, пока в отчаянии не остановился на банальном, но безотказно делавшим его и солидным, и соблазнительным одновременно: чёрные классические брюки, чёрная водолазка и светло-серый пиджак под шикарное дорогое чёрное пальто. Взгляд в зеркало, поморщился — пойдёт. С богом.

Ждал, как всегда, у намытой до блеска машины, напротив входа, на "своём месте". Опять ловил на себе тайные и явные взгляды, опять мягко улыбался, а сердце маялось, и хотелось курить до чёртиков, но... вдруг целоваться, а Чонгук не любит запах сигарет?.. Тэхён усмехнулся своим неоправданным надеждам. Целоваться... Как же...

Сокджин не ошибся: Чонгук вышел один. Он не сразу увидел Тэхёна, а увидев, обрадовался! Явно обрадовался! Пусть и на одну маленькую секундочку, но его взгляд, рассеяный и какой-то потухший, осветился то ли облегчением, то ли — да! — довольством, радостью... Ну, пожалуйста! Тэхёну так это нужно, вы бы знали... Однако уже через секунду — как и было сказано — косой независимый взгляд, сжатые на лямках рюкзака пальцы — и мимо, мимо. Не показывая виду, что заметил, гордый упрямец шёл, типа как слушая музыку в наушниках, — и нет ему дела до с восторгом лапающего его взглядом Ким Тэхёна. Даже вроде как недовольно хмыкнул, проходя мимо, и лишь невольно затрепетавшие ноздри выдали лёгкую-лёгкую, но — заинтересованность. Но потом он вдруг зло сжал губы и... чуть ускорил шаг.

Тэхён снова ухмыльнулся, сел в машину и, не дожидаясь, пока Чонгук скроется за поворотом, поехал вперёд, обогнал его и понёсся к стоянке за студкафе, которую облюбовал уже давно, придумывая варианты их знакомства. Ему показалось, или Чонгук проводил его слишком разочарованным взглядом? Конечно, показалось.

Он сидел и грустил в углу — его омега. Он казался слишком большим и слишком неформальным для этого милого и уютного места, когда был один, а не окружён весело смеющимися парнями, с которыми тусовался здесь в остальное время. Они, видимо, учились на другом факультете, раз не могли составить ему компанию в это время. И это было здорово. Тэхён мог ещё немного посмотреть на него — одинокого, задумчивого, без тени насмешки или дерзости во взоре чудесных почти чёрных глаз. Чонгук терзал зубами соломинку коктейля и о чём-то думал, напряжённо хмуря брови. Чем-то недоволен? По кому-то... скучает?..

Тэхён вздохнул, решительно сжал губы и вошёл в кафе. На звук колокольчика Чонгук поднял рассеянный равнодушный взгляд — и он мгновенно перестал быть равнодушным. В нём засияли звёзды, в нём засверкали взрывы сверхновых, и губы омеги приоткрылись — то ли от удивления, то ли от растерянности, то ли от страха. Ведь он прекрасно понимал, что будет дальше. И не ошибся: Тэхён направился прямо к его столику.

Чонгук быстро подтащил к себе рюкзачок и зло нахмурился.

— Я подсяду? — тихо спросил Тэхён, берясь за спинку стула.

— А если нет? — вызывающе спросил Чонгук и исподлобья окинул его тревожно-сердитым взглядом.

— Тогда так: я подсяду. — И точка в конце предложения.

Чонгук, тяжело вздохнув, проследил глазами за тем, как Тэхён по-хозяйски снял и повесил на спинку стула пальто, как сел, как опёрся на руки, скрещённые на столе.

— Поговорим? — снова попытался альфа.

— Не о чем, господин Ким, — холодно ответил Чон и вдруг обиженно поджал губы: — Я просил не приближаться! Я просил...

— А я взял и приблизился, — тихо и спокойно перебил его Тэхён. — Потому что хотел этого.

— А не поздновато ли вы захотели чего-то? — ядовито поинтересовался Чонгук. — И с чего вдруг? Сначала столько презрения, а теперь...

Тэхён заученным движением приподнял бровь и дёрнул подбородком:

— Презрения? Что за бред?

— Это... не бред, — чуть помедлив, уже не так уверенно ответил Чонгук и насупился. — Я всё видел и всё понял правильно, тогда, там, у... того кафе...

— Кстати, мне было интересно, — сказал Тэхён, откидываясь на спинку стула и кладя ногу на ногу. — Что ты там делал тогда? На тебе форма была, но ведь ты не был официантом?

— Я подрабатывал там... на кухне, на костюмы для выступления... — послушно ответил Чонгук, а потом, поняв, что сделал, снова зло нахмурился и спросил резко: — А вам какое дело, господин хороший? Чего вы ко мне привязались? Идите к тем омегам, с которыми гон провели!

Тэхён, надо признать, выдержал удар достойно, хотя, конечно, чуть со стула не упал. Но удержался. Лишь крепче сжал руки в кулаки и чуть замедлил с ответом.

— Ну... Мне некому было помочь, не так ли... истинный? — Он горько усмехнулся, увидев растерянность и злую обиду в глазах парня: всё-таки он был таким наивным и невинным, несмотря ни на что, этот Чон Чонгук, его так легко было купить на всякие проникновенные слова, которые всегда так легко давались Тэхёну. — Ты ведь не хотел бы, чтобы я припёрся к тебе в общагу, да? Попросить услугу за услугу?

— Я бы дверь не открыл, — вскинулся Чонгук.

— Я бы её выбил, — спокойно ответил Тэхён. — Хочешь убедиться?

— А потом я бы выбил дух из тебя! — запальчиво крикнул омега, мгновенно взвиваясь.

— Верю, ты очень сильный, Чонгук, — тихо ответил Тэхён — и юноша захлебнулся воздухом от неожиданности, как будто по инерции открывая и закрывая рот, но не произнося ни звука. И Тэхён воспользовался его замешательством, продолжая: — Только зачем? Мне показалось... В прошлый раз тебе понравилось наше... общение?..

Чонгук ужасно покраснел и сжал кулаки, прошипев:

— Могли бы и не напоминать... Очень бестактно с вашей стороны... Неужели неясно, что я бы это забыть хотел?

— Не получится, — покачал головой Тэхён. — Забудешь — я напомню.

Чонгук снова зашипел разъярённой кошкой, но Ким лишь прищурился и сказал решительно и чётко:

— И снова и снова буду напоминать. Я больше не позволю тебе мучиться и страдать, Чонгук. Ты можешь меня гнать и игнорировать в остальное время, не давая и шанса приблизиться, но в течку я снова окажусь рядом с тобой, заберу тебя — где бы ты ни спрятался — и отвезу к себе, буду ухаживать за тобой и ласкать так, что ты забудешь себя, умоляя меня о большем.

Эта ярость, эти слёзы смущения, это дикое шипение — они были бесценны. Тэхён жадно охватывал злящегося мальчишку взглядом, обнимал его им, и в голове было только одно: "Злится — но не уходит!.. Глупый омежка... нет у тебя шансов... Нет! Ты мой! Мой, мой, мой! Я забираю тебя, малыш, ты — мой!"

Но если бы всё было так просто...

— Ненавижу, — выговорил Чонгук, глядя на него так, как будто испепелить хотел.

— Меня? — тихо спросил Тэхён.

— Нет! Себя ненавижу! — в голосе омеги были слёзы, но глаза блестели сухо и яростно. — Свою чёртову натуру ненавижу! Зависимость эту — ненавижу! Хочу жить в мире, где этого нет! Где люди вольны выбирать и отказывать!

Тэхён склонился к нему, заставив невольно чуть дёрнуться назад, и чётко сказал, глядя прямо в широко открытые, огромные и прекрасные глаза:

— Где бы ты ни спрятался от меня, в каком бы мире ни жил — и в этой, и в следующей, и во всех иных жизнях — я найду тебя, я буду рядом. И однажды — ты сдашься мне и там тоже. Как и здесь.

— Да с чего вдруг? — с силой выдохнул, сверля его взглядом и чуть склоняясь к его лицу, Чонгук, и его глаза внезапно зажглись опасным огнём. — Кто ты мне? Ты отказался от меня и здесь-то! Тебе меня не поймать, не найти! А и найдёшь — откажешься опять! Я не буду таким, какой тебе понравится! Потому что...

— Никогда больше, — покачал головой Тэхён и осторожно накрыл ладонью руку Чонгука, которую тот неосторожно положил перед собой на столик. — Я не повторю своих ошибок. Я ошибся: надо было хотя бы поговорить и всё объяснить, но... У меня была причина, которая сейчас уже неважна. Важно то, что я обязательно исправлю свою ошибку здесь — и никогда не ошибусь в любой другой Вселенной. Слышишь меня, Чон Чонгук?

И омега вдруг фыркнул недоверчиво и склонил голову набок.

— В любой другой? Марвела пересмотрел?

– Нет, — нахмурился Тэхён. — Это тоже мне не подойдёт. Вдруг там где-то Чон Чонгук не дерзкий мальчишка с кучей серёжек в ухе, проколотой бровью и соблазнительным колечком в губе, а заучка, который только и знает, что "Хорошо, пап, я пойду в библиотеку..."

– И что? — прищурился Чонгук, — Таким, значит, я тебе не понравлюсь?

— Ну... — Тэхён задумчиво окинул его взглядом, от чего омежка явно смутился и покраснел, зло сверкая на него глазами. – Не знаю. Честно говоря, не представляю тебя таким.

Чонгук вдруг завозился, достал из рюкзачка телефон и что-то начал на нём искать, а через несколько секунд протянул его Тэхёну. Альфа удивлённо приподнял брови и посмотрел на дисплей. У него перехватило дыхание, и он невольно ахнул. На него с экрана смотрело... совершенство. Невинный взгляд больших оленьих глаз, милое, детски приятное лицо, пухлые губки, приоткрытые в совершенно кроличьей улыбке. Ресницы, румянец, длинная тонкая шея... Это было воплощение всего того, что Тэхён, как он считал, любил всю свою жизнь. Всю свою грёбаную жизнь... И не смог вовремя это встретить и забрать себе. Он моргнул, пытаясь прогнать образ, который намертво прикипел теперь под его веками, и, сжав губы, вернул Чонгуку телефон.

— Миленько, — сказал он. – Но это ведь уже не ты, да?

—Ну... — Чонгук растерялся. — Я таким был...

— Я не знал тебя таким, Чон Чонгук, – тихо сказал, пристально глядя на него, Тэхён. — А если бы увидел таким, влюбился бы насмерть. Потому что на этом фото изображён мой идеал омеги.

У Чонгука дрогнули губы, а в глазах блеснуло что-то влажным светом, он отвёл взгляд и дрожащими руками стал неловко засовывать телефон в рюкзак. Но Ким, отследив эти попытки омеги не зареветь от досады, продолжил:

— Только мне наплевать на этот идеал, понимаешь? – Чонгук замер и недоверчиво покосился на него, а Тэхён закончил: — Потому что сейчас меня с ума сводят двуцветные волосы, тигровая лилия на твоей руке и камешки в твоей брови. А этот зефирчик, — он кивнул на телефон, который всё ещё подрагивал в руках омеги, — он невыносимо прекрасен, но я... я рад, что он повзрослел и теперь совершенно мне подходит, выглядя так, как хочет выглядеть.

И Чонгук улыбнулся. Пугливо дрогнули его губы, чуть приподнимаясь, и разомкнулись, обнажая два передних зуба. Тэхён сжал кулаки, чтобы не застонать от умиления и от желания прижать его к себе и попробовать снова эти губы на вкус, проводя языком по этим зубам. Но гораздо сильнее ему хотелось обнять этого мальчишку и сделать так, чтобы он поверил в то, что прекрасен и... Любим.

Однако до этого было ещё далеко, так далеко... Они не с того начали и очень не тем, наверно, продолжили. Но Тэхён больше не намерен был делать ошибки. Он снова накрыл своей ладонью руку омеги и мягко погладил её, а Чонгук снова не попытался вырваться.

Тэхён улыбнулся ему ласково и спросил:

— Значит, любишь Марвел, Чонгук?

— Откуда... А... Ну, да. — Выразительные глаза смотрели настороженно, но с интересом. — А... ты?

— А ты, "хён", — мягко поправил Тэхён, продолжая поглаживать пальцы омеги.

— Ага, — Чонгук покосился на свою руку в плену ладони Кима, — может, ещё "папочка"? – И, фыркнув, попытался быстро её выдернуть.

Однако Тэхён оказался проворнее и сжал сильнее, улыбнувшись уже совсем по-другому, хищно, а потом поиграл бровями:

— Любой каприз для моей сладкой детки?

— Фу, — поморщился Чонгук, – не смей!

— Тогда — не смей, "хён", — внушительно сказал Тэхён.

— Л-ладно, — неуверенно согласился Чонгук. — Хрен с тобой.

— Хрен с тобой...

— Ой-й-й... — Чонгук закатил глаза. — Хрен с тобой, хён.

Тэхён засмеялся — и засмотрелся на засмеявшегося вслед за ним Чонгука.

Всё-таки он был просто невероятно милым и родным — этот парень, к которому Тэхёна привела проклятая красная нить в общем-то неплохо к нему относящейся Вселенной.