Наблюдает за тем, как из бледно-кремовой кожа превращается в кремово-розовую. Вода обжигает, но не больно совсем. Струи ударяются, брызгами разлетаясь по округе, очищая тело, плитку на стене и штору. Вот бы и мысли очистить.

Чимин не знает, сколько времени он уже стоит под душем. Подушечки пальцев скукожились, огрубели. Кусочки мыла забились под ногти и не желают вымываться, как и думы о том, что Чимин бесполезен.

Он не может помочь матери. Он уже успел возненавидеть её уставшее, после рабочего дня, лицо. Не желает его видеть, особенно с этой натянутой улыбкой. Она не высыпается, горбатится в дополнительные смены. Она не привыкла к этому. Ей очень тяжело.

Чимин никогда не считал мать изнеженной, просто необходимости гнуть спину не было. Отец долго извинялся. Там, на суде, когда его уводили после вынесения приговора, он шептал «простите меня» не тем людям, кого обманул, которые из-за него пострадали, потеряв и работу, и деньги, а просил прощения он именно у своей семьи.

Просил простить, что не смог их уберечь от трудной жизни. Просил простить, что был с ними не до конца откровенен. Просил простить, что не купил Чимину ту игрушку в четыре года, потому что мальчишка тогда сильно нашкодил. Он этого, конечно, не помнил, но кивнул, показывая, что всё ему прощает.

Чимин уверял отца, что они справятся. Просил, чтобы он не переживал, так как с больным сердцем не шутят. Он убеждал его, себя и мать. Всех. Никто не верил до конца, но молча соглашался.

Мать клялась, что будет сильной, что позаботится и о сыне, и о себе. У неё получается. Справляется только она одна. У мужчин семьи Пак держать обещания получается не очень.

Он бесполезен, потому что не может помочь своему другу Ким Тэхёну и решить его проблему с Хосоком. Он не может помочь вернуть ему дружбу, доверие и любовь. В этой ситуации он играет роль никого.

Чужой. Случайный свидетель, не более. Сидит себе на галёрке и тихонечко страдает, переживая за главных героев, но не в силах изменить сюжет.

Он бесполезен тем, что не может помочь Юнги. Как бы он не хотел, просто не сможет залечить рану, которая с каждым днём и тяжелым вздохом Соль разрастается в геометрической прогрессии. Он не может помочь самой девочке. Не может забрать её боль, дать ей ещё время. Папа Пак дал ей его, совсем немного, но дал же. А Чимин не может, и от этого очень больно.

Поворачивает смеситель в сторону, увеличивая температуру. Зачем это делает — не знает.

Маленькая комнатка наполняется паром и глухими ударами головы о стену.

Бесполезен. Удар.

Беспомощен. Удар.

Бессилен. Удар.

Ванная комната заполнена паром, а мысли Чимина — туманом.

Весь выходной день никто не брал трубки. Монотонные гудки с каждым сигналом всё больше и больше выводили парня из себя. Он просидел в кровати почти сутки, выбираясь изредка до туалета или на кухню за печеньем. Говорил матери, что занят учёбой, а сам сверлил глазами грязное пятно на стене возле тумбы.

Дома Тэхён не ночевал — Чимин проверил. Заходил в течение дня к нему ещё раза три, но всё натыкался на Суён и её озабоченное личико. Она не знала, мать не знала, никто не в курсе.

Она уверяла, что волноваться не надо. Тэхён так часто раньше делал: пропадал, а затем появлялся как ни в чём не бывало. То говорил, что задержался у друзей, то, что просто захотелось прогуляться по ночному городу, ведь он прекраснее всего в четыре утра, когда на улицах ни души. Иногда он просто не объяснял, а просил понять, что так было нужно.

Но Чимин волнуется. Сильно. Чем же всё-таки разрешилась эта ситуация — не ясно.

Нехотя выключает воду и выходит из душа. Ощущает себя варёным, вялым. Ну, в какой-то степени, так оно и есть.

На всякий случай снова заглядывает к Тэхёну в надежде застать его дома и пойти в школу вместе. Вздыхает и понуро плетётся в одиночестве по узкому тротуару, не замечая несущихся навстречу прохожих. Погода ясная, чистая, но над Чимином словно грозовая туча с непрерывающимся ливнем из горячей воды.

Стоит у главных ворот и размышляет о том, чтобы развернуться и уйти. Просто взять и уйти. Налево или направо — не важно. Не хочется снова сталкиваться с этим. Не хочется снова быть одному.

В старой школе были одиночки, что держались обособленно, особняком или просто сливались с интерьером. Чимин не придавал этому никакого значения. Даже не задумывался о том, что они могут что-то чувствовать тоже. Теперь же сам залез в шкуру одинокого волка и, признаться, не в восторге от этой роли.

Теперь он проникается уважением ко всем тем, кто стойко держится и не прогибается под гнётом и натиском жестокости школьников. Дети очень жестоки. Даже у Чимина такое проскальзывало за компанию, чтобы не выделяться.

Ему стыдно за то, что он творил. Ненавидит себя ещё больше, вспоминая свои не всегда хорошие поступки.

Плюёт и разворачивается на пятке. Всё, никакой школы сегодня. В задницу. Он не вытерпит ещё один такой день. Слабак. Неудачник. Бесполезная вещь.

Запихнув руки в карманы, прожигает глазами асфальт и идёт прочь от школы. Чуть не падает, когда хватают за шкирку и толкают назад. Теряется от такой неожиданности и хочет было ударить неважно кого, но замирает.

— И куда это наша принцесса помчалась? Неужели школу решила прогулять?

Хосок поправляет лямку рюкзака и тычет локтем под ребро Юнги, подбородком указывая на Чимина.

— Хоуп, отвали от него… Привет, Чимин. Как дела?

Тэхён, шмыгая разбитым носом, улыбается и поправляет ворот рубашки. Теребит пуговицу, что вот-вот оторвётся.

— Ты куда намылился? Школа в другой стороне…

Юнги ведёт разбитой бровью и глядит виновато, поправляя и без того идеально сидящую кепку на макушке.

Чимин смотрит на побитую троицу и вскипает. Из тучи над головой капает раскалённая лава, кулаки непроизвольно сжимаются. Смотрит, как парни ухмыляются и всем своим видом не показывают, что между ними что-то было не так почти полтора года.

— Идите нахуй! Все!

Срывает голос и срывается с места, унося ноги в известном только им же направлении.

Какого хера? Это было так сложно, просто взять и позвонить? Написать СМС, что все живы и более-менее здоровы? Да хоть точку прислать, показывая, что они не где-то в канаве валяются полуживые-полумёртвые! Это же нужно быть такими эгоистами и ни во что не ставить Чимина, что просто не сказать, что все хорошо? Вместо этого они стоят, улыбаются, как ни в чём не бывало? А Чимин вообще-то переживал, ночь не спал, думая-гадая, в какой из моргов позвонить сначала.

Несётся прочь от школы. Не обращает внимания на окрики и ругательства в спину. Просто идёт, всем своим видом посылая нахуй учителя Ким Намджуна, что пытался остановить его фразой «школа вообще-то в той стороне». Он в курсе, где эта грёбаная школа!

Просто. Дайте. Уйти.

Сворачивает за угол и не думает останавливаться. В желудке всё скрутило от обиды и злости.

Промакивает горячие выступившие слёзы рукавом пиджака и бредёт в небольшой парк, где стоит маленькая детская площадка для игр. Швыряет портфель на горку, а сам усаживается на турники, пиная чей-то любовно вылепленный недавно куличик.

Колотит ногами сильнее, срывая злость на ни в чём неповинной песочнице.

Просто-блять-не-сказать-что-всё-в-порядке? Это разве так сложно?

Вдыхает глубоко и закрывает лицо ладонями, пытаясь успокоиться.

А чего Чимин, собственно, ожидал? Кто он им? Просто случайный прохожий. Новый одноклассник. Сосед сверху. Сын когда-то пришедшего на помощь человека. На что он надеялся? Крепкой дружбой за неделю не обзаведешься. Всегда найдется тот, кто роднее. Всегда будет тот, к которому сбежишь. Чимин и себе такого хочет: чтобы и в огонь, и в воду. За ним, для него, за него. Он завидует. Ревнует, что у него нет такого человека, который соврал бы и терпел все издевательства и насмешки, лишь бы спасти его же шкуру. Нет такого человека, который любит его несмотря на то, что он тот ещё придурок. Где находят таких людей? Чимин хочет заглянуть в это местечко.

Давит на веки с силой до появления вспышек перед глазами. Сидит, рассматривает. Вслушивается в щебетание ещё не улетевших птиц в кронах деревьев, в шуршание шин по асфальту и шорох земли от чужих шагов.

Чувствует, как его запястья легонько сжимают и разводят руки в сторону. Перед глазами всё плывёт, но даже в темноте он различил бы эту дурацкую красную кепку. Пытается сфокусировать взгляд на лице напротив. Получается не сразу. Приходит в себя и вырывает руки из чужой хватки. Смотрит зло, носом дёргает и хочет плеваться ядом.

— Чего тебе?

Всё-таки выплёвывает в лицо Юнги и глядит пристально, мысленно превращая мозги блондина в кашу. Бесится ещё больше от его невозмутимого вида. Выражение лица, как и всегда, какое-то неопределённое: то ли рассмеяться хочет, то ли оплеуху залепить.

— Прости, ладно?

Броню Чимина сносит так же быстро и резко, как спецназовец с ноги дверь выбивает. Проглатывает внезапно образовавшийся ком в горле и распахивает глаза от удивления. Ожидал чего угодно, но не этих слов. Был готов к драке, словесной перепалке или просто битве разумов, но не к этому.

— Мне нужно было позвонить… И Тэхёну тоже нужно было тебе позвонить, но всё вышло из-под контроля…

Кепку на затылке чешет и растерянно бродит взглядом вокруг Чимина.

— … за Хоупом помчались, останавливать начали, уговаривать. Подрались чутка…

Губу поджимает и моргает часто.

— … потом мы с Ви… ну, Тэхёном, ему руки заломали и потащили к Сокджин-хёну. А там всё ещё больше завертелось, закрутилось! Короче, всякой херни произошло, но сейчас всё в норме…

Руками машет над головой, всё так же стараясь не смотреть в глаза Чимину.

Тот сидит на низком турнике и наблюдает за нелепыми и несвязными оправданиями этого большого парня. Наблюдает, как его нос чуть дёргается на паузах в предложениях; как корни волос отрастать начали и что надо бы подкрасить; как разбитая бровь вверх-вниз дёргается и как ему из-за этого больно, но он всё равно продолжает.

Чимин хочет злиться на Юнги, но получается не очень. Слушает и понимает, что времени-то и правда могло не быть, не до Чимина было. От этого уже становится обидно. Глаза прикрывает и опускает голову на грудь, с силой впиваясь в турник пальцами.

Обидно, что он не пережил всё это вместе с ними. Обидно, что не было рядом. Обидно, что не остановил Хосока и позволил ему побить Тэхёна. Хоть сейчас и всё хорошо, как сказал Юнги, ему всё равно обидно, что не свой. Что не доверяют и ему.

— Эй? Чимин?

Глаза приоткрывает и видит носки чужих кроссовок рядом со своими. Белоснежные, как первый снег. Чимин никогда не умел носить белое. Своим кроссовком песок сгребает прямо на обувь Юнги, чтобы хоть как-то показать, что зол. Тот не двигается. Стоит послушно, принимая своё наказание.

— Точно всё в порядке?

Бубнит себе под нос и приминает подошвой горочку песка на ноге блондина.

— Да.

Отрезает и коленкой легонько по ноге бьёт, приказывая остановиться. Ударяет в ответ, головы не поднимая. Толкают легонько друг друга, шикая и тихонько ругаясь.

— Придурок…

Шепчет и голову поднимает, щурясь от яркого света. Наклоняется чуть в бок, чтобы солнце за головой Юнги пристроить. Глядит пристально, и мелкая дрожь пробегает по спине. Близко. Ближе, чем нужно. Недостаточно близко. Чувствует, как уши краснеют, и отводит взгляд, ругаясь про себя и приказывая успокоиться. Разглядывает песочницу и переломанную зелёную лопатку в её углу. Сжимает челюсти, когда чувствует едва заметное касание руки. Пальцы обжигает, боится посмотреть. Боится, что всё неправдой окажется. Опускает голову и перебирает костяшками. Косится на руку и видит тонкие музыкальные пальцы, что в ладонь пробираются неуклюже, скромно. Медленно хватку ослабляет, отпуская турник, и тянется навстречу.

Руки у Юнги холодные. Чимин краснеет пуще прежнего, осознавая, что в жар бросило именно из-за блондина. Молится, чтобы тот не догадался. Поджимает губы и косится на свою кисть, слитую воедино с чужой. Удобно. Руки вовсе не грубые, как думал. Следит за чужим большим пальцем, что по фалангам скользит туда-сюда. Хочется посмотреть в лицо Юнги, но страшно. Боится испугать и перепугаться сам.

— Не злишься?

От голоса под ухом вдыхает резко и громко и глаза вверх вскидывает. Хочется наблюдать это лицо чаще. Всегда. Хочется видеть этот хитрый прищур. Хочется по израненной брови провести. Решается и делает. Касается свободной рукой и ведёт пальцем от переносицы к виску.

— Больно?

Сам морщится, думая, что надавил слишком сильно. Видит ухмылку и слышит короткое:

— Нет.

— И я.

Улыбается в ответ, потому что иначе не может. Заразно это. Видит его ухмылку и непроизвольно отзеркаливает.

Блондин перехватывает руку и сжимает, пододвигаясь ближе. Пристраивает на своей груди, а сам ладонью касается чужой щеки. Пальцем ведёт по скуле, гладит, успокаивает. А сердце у Чимина галопом заносится. Смежает веки и непроизвольно, едва заметно, проводит языком по пересохшим губам. До одури приятно. Ноги подкашиваются, и хочется присесть, чтобы не упасть. Вспоминает, что и так сидит. Сжимает пальцы на лацкане чужого пиджака и тянет к себе, ещё ближе, чтобы уткнуться, слиться, проникнуть, пройти сквозь него. Боится открыть глаза. Вздрагивает, когда его рука на затылок ложится и перебирает короткие волосы. Нос щекочет его парфюм и его запах. Настолько приятный, что хочется встать и нюхать не переставая.

Освобождает вторую руку от чиминовой и пристраивает на чужой талии, водя вверх-вниз, прощупывая рёбра. Плевать, что утро, что народ вокруг гуляет. Сейчас здесь только они.

Проглатывает напряжение и распахивает веки, впиваясь умоляющим взглядом в глаза Юнги. Сердце давно выпало через пятку и укатилось под горку.

По пухлым губам осторожно проводит пальцем и закусывает свою. Тянется навстречу медленно, оттягивая момент, сокращая расстояние в час по чайной ложке.

Чувствуют оба, как губы уже покалывать начинает, словно ток от кожи к коже перебегает, видят, как искрится всё вокруг.

Раздаётся оглушающая трель. Вздрагивают от неожиданности и шарахаются в разные стороны. Чимин в недоумении вертится по сторонам в поисках источника звука, что голосит на всю Ивановскую. Юнги поправляет кепку и кряхтит в кулак, прочищая горло.

Чертыхаясь на всё и вся, роется в кармане и достаёт телефон, зло смотрит на незнакомый номер и косится на блондина, что слишком тщательно отряхивает кроссовок. Нажимает на зелёную трубку и подносит телефон к уху.

— Алло? Кто это?

Округляет глаза и устремляет пустой и растерянный взгляд на блондина. С того конца провода слышится до боли знакомое:

— Чимин-ни! Скучал по мне?

— Чонгук?