Трон был золотым, может быть это даже было то самое золото, которое покрывало все, что было на Олимпе — Кора не знала, как и всегда. Но этот символ власти здесь, внизу, казался гораздо проще и строже, чем трон ее отца. Кора рассматривала прямые линии, подлокотники, лишенные изображения золотых гроздьев винограда, даже рисунков преклоненных смертных не наблюдалось, не было ничего — как и во всем зале, лишенном картин мозаики.

      Сейчас богине было интересно даже эта малость: почему так? Связано ли это с тем, что трон подземного мира — ниже, чем трон верховного владыки? Почему так?

      Пройти в главный зал одной, без просьб и ли приглашения, было дерзко — по меркам Олимпа так точно. Но подземный мир не был небесным, там, где во дворце Верховного бога были слуги и взгляды, здесь клубились лишь тени и пустота. Идя по коридорам, Кора то падала в гулкое одиночество, ставшее охватывать все чаще после тревожно-дымчатых снов, то ощущала неясные шепотки и взгляды, но, как ни силилась, не могла никого рассмотреть.

      Чтобы пройти в тронный зал, не пришлось даже ускользать от Мелинои — той просто не было подле богини, когда та открыла глаза. И это тоже было непохоже на любую одинокую прогулку по лугам родной долины, где каждая минута без чужих глаз была украдена.

      И вот она смотрит на золотой трон подземного владыки…

      — Тебя увлекает эта вещь?

      Неожиданно раздавшийся голос заставил ее всю закостенеть от неожиданности. Даже если бы захотела, Кора не смогла бы оглянуться на того, кто неслышно оказался сзади нее: все тело одеревенело, а тусклое сияние трона перед глазами померкло, словно в присутствии Аида даже золото спешило забрать всю присущую себе яркость блеска.

      Но это было хорошо. Говорить так, не оборачиваясь и не содрогаясь от холода чужих жестов, было гораздо легче.

      Пребывание в этом мире очень быстро учило ценить малейшие передышки.

      — Это символ власти. Как я могу смотреть на него без интереса?

      Слова прозвучали ломко, но тон не дрогнул — и Кора не сдержала дрогнувшего в улыбке уголка губ. И золото как будто бы снова засияло.

      Теперь движение Аида за спиной стало отчетливым: он встал рядом, и краем глаза богиня могла рассмотреть его фигуру в черном, отчего-то лишенную царственного пурпура.

      — Символ власти. Это?

      Как же даже тень эмоции меняла его тон! На миг Коре показалось, что сейчас ее родственник станет нормальным, понятным: рассмеется, фыркнет, презрительно-снисходительно усмехнется — и все по-настоящему, без мертвой гулкой пустоты, которой был наполнен каждый его жест.

      Но этого не произошло.

      Она медленно, с усилием повернула к нему лицо. Черные глаза смерили ее взглядом — словно взвесили на весах. Затем также осмотрели трон, бесконечно равнодушно с застарелой скукой, которой было гораздо больше веков, чем самой дочери Деметры.

      — Если сбросить Зевса с трона — может быть он потеряет власть. Но этот золотой стул ты можешь швырнуть в Тартар – от этого быть Владыкой я не перестану.

      Кора молча сжала губы, в груди снова стало тяжело. Она ничего не понимала — снова.

      …но она покинула мать, смех и песни не ради того, чтобы все снова повторилось!

      — Так откуда же мне это знать, дядюшка?

      Она снова подняла взгляд на его бледный профиль. Он ей дядя, он младший* брат ее отца, они боги, связанные кровной линией! Кора цеплялась за это упрямо, отчаянно — это что-то значит, иначе в черноте этого мира, под взглядом трехголового пса так легко захлебнуться…

      — Разве ты безродная нимфа?

      Кора задержала вдох, удерживая на лице выражение нежной заинтересованности. Аид посчитал ее глупой? Что ж, она не Афина — нет ее мудрости. Не Гера — статус дочери богини Плодородия не сравнится с верховной богиней. И летописи всей веков, как у Мнемозины, тоже нет — только нежная весна и собственная глупость, которая привела к тому, что есть.

      Но ведь это уже что-то.

      — Я дочь Деметры Плодоносной, ее любимое и единственное дитя. И я ничего не знаю ни о твоем мире, ни о тебе самом, дорогой дядя, потому что никому из богов не придет в голову рассказывать то, что очевидно тебе. И тем более раскидываться «Зевс» и «сбросить» в одной фразе. Даже при мне.

      Не высказанное прямо «мне ничего не рассказывают, понимаешь, только показывают, как почему-то правильно!» обожгло горечью.

      — Я могу разговаривать. И спрашивать тоже могу — лучше, чем говорить. Но какой в этом смысл, если никогда нет ответов?

      Он снова посмотрел на нее, и она постаралась не опускать глаз. Вспомнилось то сонное видение, поддернутое серебристой дымкой, так похожей на гладь озера Мнемозины: у того бога с лицом Владыки Аида, тоже были черные глаза, но не пустые, не две бездонные пропасти.

      Там сияли звезды.

      Куда они упали, обо что разбились?

      Остаются ли от звезд осколки?

      — И что же вызвало в тебе желание отведать моего гостеприимства?

      Кора медленно выдохнула. Сказанные слова жгли, вновь напоминая, как горько и страшно могло быть там, наверху, что странность и чернота этого мира — не самое плохое, что она уже испытывала.

      Нет ничего хуже непонимания.

      — Я не захотела приносить брачный обет.

      Во взгляде Аида холодно мелькнуло «да что ты» и равнодушное «как интересно, удиви меня сильнее». Кора не смогла сдержать нервную усмешку, добавляя:

      — Обет девственный я тоже не хотела.

      Если она что-то и знала, так это то, что он бы спросил ее об этом, об обете.

      Теперь они молча смотрели друг на друга, так и стоя рядом, на расстоянии вытянутой руки. Первым медленно заговорил Аид:

      — Скажи мне… Кора. Ныне все богини так смотрят на свою судьбу или ты одна такая и мне не стоит ждать новых гостей?

      — Но ты же гостеприимен и радушен… дядюшка?

      Она нерешительно замерла. Это было похоже на шутку и, если подумать, было бы над чем посмеяться – если бы не острый укол боли в груди.

      — А еще я один. И, как ни странно, не хотелось бы стать меньше.

      Кора тихо вздохнула — и неприятное ощущение отступило, стоило царю отвернуться от нее. Ощутила, как расправляются плечи — вопреки всему. Аид коротко махнул рукой и развернулся, покидая зал и не сомневаясь в том, что племянница последует за ним. Но она и сама того желала — оттого смотреть в его спину было почти приятно.

      Оказалось, что, когда идешь за Владыкой подземного мира, что нет противостояния пустого одиночества или невидимых свидетелей шагов.

      Но долго идти не пришлось, Аид всего лишь вывел ее в сад. Удивительно, как в мире без солнца могли расти деревья и цветы, пусть в них не было красок, не считая алых мазков гранатов. Асфодели призрачно трепетали, и впервые Кора видела цветы, больше похожие на свои тени.

      Было сомнительно, что ко всему этому приложила руку ее мать — Деметра как никто другой любила яркость и дыхание жизни.

      «Она бы сочла сад Аида уродливым»,— вдруг четко осознала Кора, и это ее кольнуло.

      Аид остановился неожиданно: рядом не было ни беседки, не скамейки, где можно было бы чинно вести беседу. Он просто остановился на каменистой тропе, глядя куда-то вдаль — туда, где серебрился тополь над озером богини Памяти.

      — Один вопрос почти вызвал во мне недоумение. И любопытство. Как ты смогла найти сюда дорогу? И не просто найти — прийти так, что Харон переправил тебя через Стикс?

      — Я…

      Кора замолчала, теребя кончик своей пряди и не гляда на Аида. Это оказалось неожиданно трудно: не спешит подобрать правильные слова, правильное выражение лица, уметь дать себе время на молчание, чтобы в итоге сказать именно то, что на душе.

      Вздохнув, она бросила украдкой взгляд на старшего бога и чуть не рассмеялась от облегчения: он не смотрел на нее. Вообще. Сейчас это было подобно благословению.

      — Думаю, дядюшка, ты знаешь, что никто бы не провел меня к тебе…

      — Гермес, — равнодушно бросил тот, все так же глядя перед собой.

      Кора непонимающе нахмурилась.

      — При чем тут Гермес? — неуверенно спросила.

      — Он имеет достаточно дерзости, чтобы спускаться ко мне.

      — Вот как… я и не знала, — растеряно проговорила богиня. — По правде говоря, я не знала, что к тебе в принципе может спустится кто-то… кто-то. Или что кто-то из… — она замолчала. На языке вертелось «чудовища», но говорить такое было бы слишком невежливо, будучи гостьей.

      — …из подземных выполнит мою просьбу. К тому же, за всю свою жизнь я не видела никого из них, так с чего мне было ждать, что именно теперь ко мне выйдет кто-то вроде Мелинои?

      — Вот как. Маленькая богиня не ждала помощи ни с какой из сторон?

      Кора прикусила губу, усиленно рассматривая свои ладони. «Маленькая богиня» — он был тысячу раз прав, называя ее так. Для него, Владыки, она действительно была маленькой. Но от этого желание накрыть его рот ладонью не становилось менее жгучим.

      Останавливало благоразумие — или опасение, что тогда из бледных губ выползет ядовитая змея и укусит ее.

      — А ты считаешь, будто стоило?

      Уголок его губ дернулся, но, к счастью, не больше — жуткой не-улыбки не последовало. Кора тихо вздохнула и остановилась под деревом. Удивительно, то мир мертвых — но здесь есть сад. Растут деревья, травы, цветы… Но другие. Странные. Непонятные.

      Она — богиня весны, ей бы с ними подружится, может тогда…

      — Была красивая ночь. Они все красивы — звезды светят… Но в тот момент я поняла, что не вижу. Нет. Вижу все: Луна, звезды, созвездия, то, как затих лес… Но красоты нет. И чувств не было.

      Кора бледно улыбнулась, наклоняя к себе ветку гранатового дерева.

      — Это было так… Вспоминать до сих пор больно, но говорить об этом так странно и просто. Может, потому что я уже в подземном мире, рассказать о том, как в ту прекрасную ночь я сама себя ощутила мертвой, так просто?

      Она закрыла глаза. Жгло. Но слез не было.

      Присутствие Аида стало неощутимым, словно на самом деле он давно ушел, не посчитав необходимым оставаться рядом, выслушивая путанные речи его племянницы.

      Какое счастье, находится в мире, где нет неба…

      Правда состоит в том, что она бы не вынесла сейчас вида звезд и луны.

      — Все было прекрасно, как и всегда, я точно знала это. Знала, но… не чувствовала. Я не видела, — шепнула она и вся содрогнулась, то ли от воспоминания, раздирающего потусторонним страхом изнутри, то ли от прикосновения холодной ладони, медленно обхватившей ее запястья — мягко, как каменные тиски.

      — Скажи мне, племянница, это твоя ложь или твое незнание?

      Она застыла, так и держа ветвь граната.

      Аид за ее спиной.

      Он за ее спиной.

      — Умирают смертные, — голос из пустоты был ласковым, теплым, и от такого тепла весь мир обернулся бы пустотой и камнем, — не боги. Скажи мне, Кора, ты ощутила отрицание своего существования?

      Ветвь выскользнула из ослабевших пальцев.

      — Я…

      Холодная ладонь легла ей на подбородок, прикрыв губы. Кора застыла, в горле бились слова, в теле распускал скользкие щупальца ужас.

      Он сказал, что ее не…

      — Ты смотрела на красоту своего мира и оказалась пуста для нее настолько, что воспользовалась свойствами богов, которые как правило похоронены. Я понял. Мы поговорим об этом потом, — буднично проговорили над ее ухом.

      Богиня растеряно моргнула. «потом» - это не «доченька, тебе не нужно об этом знать», даже не «в этом нет смысла, о чем ты думаешь?». «Потом» — это обещание поговорить об этом, просто позже.

      Ее царственный дядя…

      — Да?

      — Да.

      И дышать стало в разы легче.

      — Добро пожаловать. Будь моей гостьей.

      И Кора растерялась окончательно. Потерялась в этом саду, в этом мире, в холодном прикосновении чужой руки.

      — Но я же уже гостья здесь, разве нет?

      Смешок над ухом послал легкую дрожь по всему телу.

      — Гостеприимство вынужденное и гостеприимство добровольное — не одно и тоже. Скоро ты почувствуешь эту разницу, маленькая богиня.

      Удивительно, но в этот раз закрывать его рот желания не возникло. Наверное, впервые.

      Кора закрыла глаза, переживая этот момент. Сейчас он уйдет — он сказал, что хотел, а ей нужно подумать об этом, ей хочется ощутить разницу — и поговорить с этим садом, потому что нет желания смотреть на изъяны, содрогаться неправильным формам стволов отворачиваться от бледности цветов. Хочется говорить, понимать — хочется улыбаться.

      Как только Аид уйдет.

      — Я предлагаю тебе сделку.

      Он развернулся к ней всем телом, темный как провал пустот, неприступный, как местные скалы. И бесстрастный — словно ее слово не будет иметь для него значения.

      Но так и должно быть?..

      — Я дам тебе знания. Все, что видел и испытывал — все поведаю тебе.

      Крутилось веретено, обжигая пальцы Ананки — что-то предопределено, но всегда есть шанс этого избежать.

      Всего одно лишь слово.

      Кора улыбнулась и впервые тьма над головой ослабило давление на ее плечи.

      — С радостью, дорогой дядя.

      Впервые за долгое время (неужели за всю жизнь?) каждое слово было правдой.

      — А что взамен? Что я могу дать взамен? — запоздало замерла она.

      Но Аид уже отвернулся.

      — Ничего из того, что я с тобой еще не делал. Некоторые вещи, племянница, приятно получать добровольно.

      «Если я его спрошу об этом – он ответит. Теперь ответит», — подумала она, снова глядя ему вслед.

      И промолчала.