Когда Мо Жань вошел в холл небоскреба, на улице уже успело стемнеть. Весь день у них с Сюэ Мэном ушел на то, чтобы вспомнить это место. Еще где-то час, чтобы уговорить напарника довериться ему. О, если бы не Чу Ваньнин и его жизнь, Сюэ Мэн не поверил бы никогда. Да и вообще сдал бы Мо Жаня полиции еще утром. 

Мо Жань за короткое время смог вспомнить примерно дня три из той недели, на которую пропал Чу Ваньнин. Меньше половины. Он все еще не знал, что происходило дальше, но чувствовал, что та личность была способна на многое. Когда Тасянь Цзюню показалось, что он никогда больше не сможет прикоснуться к Чу Ваньнину — он его похитил. Что теперь, когда он поймет, что загнан в угол? 

Осмотревшись в холле, в котором был впервые, Мо Жань сразу понял, что угадал правильно. Это было то самое место, куда он привез Чу Ваньнина неделю назад. Увы, но и люди в холле тоже были те самые… Мо Жань еще надеялся, что для них пароли — формальность, к тому же глупая, и можно будет сделать вид, что был не в настроении к ним подойти. Но вскоре понял, что не в настроении как раз эти ребята.

Их было трое. Как только они поняли, что Мо Жань движется не к ним, его окликнули. Не особо вежливо, словно уже раскусили. Мо Жань остановился, повернулся к ним. Он пытался казаться спокойным, а для этого надо было перестать думать о том, что в это время где-то в этом же здании остальные люди Тасянь Цзюня могут издеваться над беспомощным Чу Ваньнином. 

Мо Жань дождался, когда к нему подошли, кивнул вместо приветствия и произнес тот пароль, что помнил. Он рисковал, потому что пароль был недельной давности. Его окружили, но не было похоже, что напрягал их пароль. Заговорил тот, что стоял за спиной Мо Жаня. 

— Какого хера это было? Почему последняя операция отменилась аккурат перед выездом? Мы уже тут стволы смазали, а ты отказываешь. Причем по телефону, даже не лично. Если ребята ссут спросить, то я не сыкло. Это что же такого важного случилось? 

— Планы изменились, — на пробу ответил Мо Жань и спиной ощутил тяжелую ауру. Кажется, ответ не понравился. Мо Жань напряг память и попытался вспомнить, почему и правда отменил настолько важную операцию. Почему неделю было тихо, хотя он точно помнил, что в это время полным ходом шла подготовка. А у него заканчивалось время, поэтому он спешил. Он не мог отменить операцию по какому-то пустяку. Что-то случилось с Чу Ваньнином?.. Нет, это бы не повлияло.

Мир снова рассыпался на фрагменты, прямо сейчас, по живому, когда Мо Жаню нужно было сосредоточиться и не упустить момент, когда его попытаются убить. Но он не мог, он слишком волновался. Вдруг Чу Ваньнин покончил с собой? Он ведь не мог же... не после всего, что случилось...

Мир перед ним рассыпался окончательно. Он отчетливо вспомнил, словно видел это именно сейчас. Они планировали взять в заложники Наньгун Лю и тем самым вынудить корпорацию признаться. Его люди думали, что дело в деньгах. Что они получат за главу отличный выкуп. Мо Жань планировал поговорить с ним один на один. И план был хорош, он бы сработал. Но этот план требовал времени и мог закончиться штурмом... какой бы отчаянной ни была та личность, но и Тасянь Цзюнь знал, что мог не пережить всю операцию.

Поэтому, собираясь, стараясь не смотреть на Чу Ваньнина, он говорил:

— Вода у тебя бесконечная. Еды… ну, дня на четыре ее хватит. А там уже и Сюэ Мэн появится. Если что-то случится, то тут будет пусто к тому времени. Ему никто не помешает тебя забрать. 

Чу Ваньнин сидел на кровати и наблюдал за его движениями молча, но с подозрением. Зацепился взглядом за кобуру, пока что пустую.

— Ваньнин, — Мо Жань обернулся, попытался сформулировать, что думал, и выбрал циничное: — Эти дни были отличными. Надеюсь, мы все же продолжим. 

Чу Ваньнин не выдержал, выпалил:

— Ты умирать собрался?

— Нет, — честно ответил Мо Жань.

— Убивать?

— Отчасти. В основном пытать, — он продолжал смотреть на Учителя с вызовом, глаза не прятал. И после всего Чу Ваньнин по-прежнему отвечал ему таким же прямым взглядом. За себя он не боялся. Неужели за Мо Жаня? Да, но которого? 

Чу Ваньнин медленно поднялся с кровати. Мо Жань никогда не брал в эту квартиру пистолет, но сейчас отчего-то подумал, что Чу Ваньнин двинулся к нему, чтобы отобрать у него что-то, что может стать оружием, и попытаться хотя бы ранить. Ранить, чтобы этот человек никуда не ушел, не подставлял под пули его любимого. Поэтому Мо Жань все же напрягся, коснулся пустой кобуры. Чу Ваньнин остановился, сделав только два шага к нему. Он по-прежнему закрывался какой-то белой тряпкой — то ли простыней, то ли пододеяльником. И смотрел он теперь в сторону: щеки покраснели, ресницы опущены. Мо Жань невольно залюбовался и подумал, что это ему такой подарок напоследок — увидеть Чу Ваньнина таким. Не раздраженным, не агрессивным, а смущенным. 

А потом Чу Ваньнин убил его волю всего лишь одним: «Не уходи». Но сказано оно было так болезненно и печально. Не убил, ранил — у Мо Жаня только ноги подкосились, но он еще стоял, когда Чу Ваньнин поднял на него глаза и, краснея еще больше, «уронил» на пол ту тряпку, которой закрывался. 

Мо Жань вернулся в реальность несколько ошарашенным. Получалось, что его вторая личность все отменила потому, что осталась заняться сексом с Чу Ваньнином. Не то чтобы Мо Жань его осуждал, но в этот момент ему приходилось отчитываться перед убийцами, перед отчаянными людьми, готовыми на все. Потом Мо Жань вспомнил, что он для них главный, и вот так вот зажимать его в коридоре — верх неуважения, и будь на его месте другой он… А впрочем, ведь роль другого себя он сейчас и играл. И Мо Жань отпустил себя — ударил затылком в переносицу напиравшему и сохранял невозмутимое выражение лица, пока тот корчился на полу, оставляя на бежевом кафеле ярко-красные капли. Остальные не отступили, но замешкались. Мо Жань негромко проговорил:

— Я не обязан ни перед кем отчитываться. Обстоятельства изменились. Я здесь, я не сбежал. В тот раз нас сдали и они были готовы. Мы найдем, кто сливает информацию и выберем другой день. 

На него, кажется, не особо и хотели нападать, а, получив внятное объяснение и вовсе разошлись, не пытаясь помочь тому из товарищей, что теперь пытался остановить кровь из носа. Мо Жань так же прошел мимо него — к лифту. 

Когда двери закрылись, Мо Жань прислонился лбом к металлической стене лифта. Это немного освежило его, помогло успокоиться. Но, стоило заметить, как лифт все ближе к нужному этажу — сердце забилось сильнее, чем во время стычки внизу. Потому что там его могли всего лишь убить. Он вышел из лифта и прислушался. На этаже была нереальная тишина, словно он в вакууме оказался. Он помнил дверь, помнил код от нее. Но он мешкал, остановившись напротив, собираясь с духом. Что, если Чу Ваньнин правда там? Живой? Что Мо Жань скажет ему? Как сможет оправдаться?.. Может, Чу Ваньнин просто сразу убьет его? Может, не стоит говорить вообще, что он — другой Мо Жань?.. Но нет, внизу охрана и без него Чу Ваньнина отсюда не вывести. А если эти люди поймут, что учитель один, прикованный к квартире, без одежды? Мо Жаню даже представить это было страшно. 

Он так давно не видел Чу Ваньнина, что и хотел открыть дверь, и в то же время боялся этого. Но он не мог выбрать никогда больше не видеться с учителем. Он должен был извиниться. Если не загладить вину, то как-то иначе помогать Чу Ваньнину справиться с этим? И Мо Жань быстро набрал код, словно пластырь резко отрывал от раны. 

В квартире стоял полумрак: единственным источником света была открытая ванная. Свет из нее падал на кровать, и там, поджав под себя одну ногу и вытянув другую, сидел Чу Ваньнин. Живой и совершенно спокойный. В руках он держал чашку, на Мо Жаня смотрел без страха. Словно знал правду: что это его Мо Жань, что он спасен и его больше не тронут. Словно на ноге, которую он вытянул, не было цепи. 

Мо Жань шагнул вперед, но ноги подкосились, он нелепо рухнул на четвереньки и, ему показалось, Чу Ваньнин вздрогнул от этого, его взгляд изменился, стал удивленным. Дверь захлопнулась, оставив их наедине друг с другом. Чу Ваньнин подобрал ноги под себя, словно раньше не боялся, но теперь передумал. Он по-прежнему молчал. Мо Жань ощутил, как глаза стали наполняться слезами, он попытался что-то сказать, даже рот открыл, но слова не шли. Все слова казались незначительными, единственным важным сейчас было:

— Вы живы.

Получилось глухо, почти шепотом, он не был уверен, что Чу Ваньнин даже разобрал, что он сказал. Теперь Чу Ваньнин смотрел недоверчиво, хмурился. Мо Жань понял — надо подойти, позволить избить себя, если так учитель сможет хоть немного уменьшить свою боль. Он неловко поднялся, так же двинулся к кровати и около ног Чу Ваньнина упал на колени, уже этим сделав себе больно.

— Это ты? — спросил Чу Ваньнин. Он все еще не верил. На белой коже шеи виднелись уже желтеющие отметины, за них Мо Жаню снова стало стыдно и это оказалось последней каплей — он расплакался, ненавидя себя за это. Чу Ваньнин тот, кто мог сейчас плакать, а никак не он. Но Чу Ваньнин неуверенно коснулся его волос, погладил, будто успокаивал, и произнес:

— Все в порядке.

— Неправда, — выдавил Мо Жань. — Я помню, что делал, учитель… это неправда. Ничего не в порядке.

— Да, — внезапно очень просто согласился Чу Ваньнин и прибавил: — Но ведь будет. 

Еще очень долго Мо Жань не мог придти в себя. Словно силы разом закончились. Он боялся, что вернется та личность, боялся оставить снова учителя один на один с другим собой. Но никак не мог остановиться и перестать плакать. Он не помнил, чтобы Чу Ваньнин в этой квартире плакал, и сейчас он тоже был спокоен, даже допил то, что было у него в кружке. Казалось, Чу Ваньнин тоже успокоился. Словно ничего ужасного правда не произошло, но Мо Жань знал его достаточно давно. Учитель бы просто не показал, как ему больно. 

В лице и движениях Чу Ваньнина скользило облегчение, и Мо Жань думал — это от того, что учитель поверил в спасение. Но уходить отсюда Чу Ваньнин не торопился. Мо Жань же заставил себя успокоиться именно мыслью о том, что для начала нужно вытащить Чу Ваньнина из этого состояния. В его куртке оставался небольшой ключ и, хотя Мо Жань не помнил, от чего он, но догадывался. Когда он открывал замок цепи, он ощутил себя принцем, примеряющим туфельку на ногу учителя. И тут же едва не врезал себе же — тонкие щиколотки и царапины на коже отвлекали, вызывали мысли неправильные, тем более в такой ситуации. Ему было бесконечно стыдно еще и за то, что он понимал другого себя. Посадить Чу Ваньнина на цепь, распоряжаться им одному и никому никогда его не показывать — это было довольно заманчивой мыслью. Но только в виде мечты. Он понимал, что у Чу Ваньнина была своя жизнь, работа и его книги, ученики и преподавание. И как бы Мо Жань не ревновал его к миру, он бы не поступил так. 

Чу Ваньнин осмотрелся — он по-прежнему был голым, если не считать простыни. И он явно был в замешательстве — учитель скорее бы остался тут, чем вышел в таком виде. Мо Жань старался не трогать его лишний раз, но сейчас так захотелось обнять. Но он сдержался, вместо этого потянул сумку из-за спины, в ней лежали вещи Сюэ Мэна: джинсы, футболка, теплый джемпер и кожаная куртка. Смущаясь и отказываясь объяснять зачем, Мо Жань попросил у напарника приложить к одежде и трусы. Тот, похоже, многое бы спросил, но не хотел знать ответов на эти вопросы, поэтому просто достал из ящика новые, еще с этикеткой. Мо Жаню сложно было представить, как бы он заставлял Чу Ваньнина надеть чужие ношенные трусы. 

Они все делали молча. Мо Жань передал стопку одежды из сумки, Чу Ваньнин только кивнул и отвернулся, не в силах смотреть ему в глаза. Тогда Мо Жань решил, что сейчас он тут лишний, и, бросив смущенное: «Я подожду снаружи», — вышел из квартиры. 

У квартиры он встал как наказанный ученик — у стены. Сначала пытался успокоиться и говорить себе, что теперь все будет хорошо. Да, ему жопа, но Чу Ваньнин спасен, ему помогут психологи, он сможет жить дальше. Мо Жань для него ничего больше сделать не мог. Потом он забеспокоился — Чу Ваньнина не было слишком долго. Неужели что-то оказалось мало или не подошло? Решил проверить, постучавшись в свою же квартиру, но уже развернувшись вспомнил: кодовый замок. Он запирался автоматически и открывался только при знании кода. Чу Ваньнин после его ухода снова оказался заперт и не смог бы выйти сам. Мо Жань забыл о приличиях и без стука резко распахнул дверь, спасая учителя из плена, в котором тот засиделся. 

Чу Ваньнин стоял у входной двери, поправлял волосы, чтобы хоть куда-то деть руки. Мо Жань потянулся было коснуться его, и тогда Чу Ваньнин резко вскинул голову, словно испугался. Мо Жань одернул себя и так же быстро спрятал руку за спину, предупредив:

— Внизу охрана… и я одному из них нос разбил только что. Надо постараться уйти незаметно.

Обувь Чу Ваньнину была велика, поэтому передвигался он не быстро, отвлекаясь постоянно на нее. Мо Жань около лифта повернулся, но сказать ничего не мог. Чу Ваньнин смотрел на него выжидательно и немного строго, словно ответа на экзамене ждал. А Мо Жань ответ знал, но никак мысли сформулировать не мог.

— Мне нужно коснуться вас… даже нет, простите, трогать вас, — заговорил Мо Жань, глядя в сторону, но взгляд выхватывал закрытые тканью руки, бедра, взлохмаченные волосы, кое-как убранные в хвост. — Они там… внизу. Они должны поверить, что это он. А он бы… ну… не церемонился. Простите. Я понимаю, что это довольно мерзко…

Прикосновение к руке обожгло Мо Жаня как каленым железом, тут же вспыхнули щеки. Чу Ваньнин осторожно коснулся его руки кончиками пальцев, теперь он смотрел обеспокоенно.

— Все в порядке, — медленно повторил он, приложил ладонь Мо Жаня к своему плечу, заглядывая в глаза продолжал: — Мне не противно. Со мной все в порядке, я же говорил. Ты можешь спокойно трогать меня.

Казалось, он только теперь понял, что сказал. Щеки тоже порозовели, но оправдываться он не стал, как и злиться. Хватка на руке Мо Жаня стала сильнее, Чу Ваньнин сам подошел вплотную. Как раз в это время открылись двери лифта. Мо Жань осторожно, как хрустального, поднял Чу Ваньнина на руки. Тот положил голову ему на плечо и прикрыл глаза. Так они и вошли в лифт. 

Чу Ваньнин пах иначе, совсем не так, как Мо Жань запомнил. Казалось, в нем смешались общие запахи — его и Мо Жаня, образовав новый, но с прежними нотками. Его тело показалось холодным и Мо Жань шепнул:

— Вам не холодно, учитель?

— Нет, — отрезал Чу Ваньнин, но Мо Жань подумал — даже если бы было холодно, он бы не признался. Сам Мо Жань ощущал себя горячим, как печка, потому прижал Чу Ваньнина к себе крепче. Тот зашевелился, зачем-то посмотрев на Мо Жаня, но вернулся обратно. Мо Жань только сейчас понял, что Чу Ваньнина не трясет, он спокоен. Он в безопасности, на его руках, он верит, что этот Мо Жань не сделает ему больно, этот Мо Жань вытащит его из этой ситуации и не позволит больше никому его коснуться. А еще после спасения Чу Ваньнина Мо Жань должен будет сдаться властям, и получалось, что это последний и единственный момент, когда они могли вот так стоять. Когда он мог вот так обнимать учителя и не чувствовать, чтобы тот вырывался или отодвигался от него. Мо Жань сглотнул слезы и постарался перестать думать об этом, тем более, что они уже приехали. 

Мо Жань почувствовал себя так, словно закаменел. На его руках был самый ценный для него человек, и его нужно было спасти от тех монстров, которых он сам же поставил охранять. 

Мо Жань даже ждал, что его будет ждать вооруженная и опасная толпа, через которую придется пробиваться с боем, но его люди снова сидели на своих местах в вестибюле. И их снова было трое. Тот, которому он разбил нос, пропал. 

И все же — если бы он шел один, на него бы и внимания не обратили, но при виде его ноши один из охранников поднялся с места и двинулся наперерез — без спешки. Но даже таким неспешным шагом он успевал перекрыть Мо Жаню выход и в нескольких метрах до дверей они остановились. Чу Ваньнин делал вид, что без сознания: лежал с закрытыми глазами и потому не мог понять, что происходит.

— Уже наигрался? — спросил охранник, осматривая Чу Ваньнина. — Или какая-то новая затея? 

Он наклонился и Мо Жань отступил на шаг. Но теперь он и от двери стал дальше. Остальные двое сидели на диване, но наблюдали за разговором. С того места они вполне могли каждое слово расслышать, тем более в вестибюле было тихо.

— Да, в речку выкину, — соврал Мо Жань. В следующую же секунду понял, как это глупо, но было поздно. Он все еще старался сохранять в лице высокомерие и раздражение. Представим, что Чу Ваньнин задел ту личность и теперь Мо Жань решил его попугать.

— Зачем же разбрасываться такими ценностями? — охранник повернулся, пытаясь заглянуть в лицо Чу Ваньнина, Мо Жань подвинулся так, чтобы помешать ему. — Помнишь, ты же предлагал присоединяться? Так может, оставишь его нам? Мы потом сами выбросим в какую скажешь реку. 

Мо Жань задохнулся от возмущения, задышал часто. Чу Ваньнин на его руках по-прежнему изображал спящего и, казалось, не отреагировал никак. Даже Мо Жань изменений на заметил.

— Пошел ты, — выдавил из себя Мо Жань и обошел охранника, но успел сделать только два шага, когда тот уже остальным крикнул:

— Это не он, ребят… Тасянь Цзюнь мне бы е**льник разбил за такое, минимум. 

Мо Жаню очень бы хотелось сейчас развернуться и прострелить что-нибудь этому догадливому, но нужно было срочно уходить. С Чу Ваньнином на руках он не смог бы сделать это быстро. Поэтому добавил себе суровости, приготовился отвечать (хотя и не знал пока, как). И тут ощутил, как его ноша шевелится и отрывается от его тела. От этого стало как-то холодно и даже больно. Оказалось, что за это время он будто бы сросся с Чу Ваньнином, и теперь учитель отрывался от него с мясом. Мо Жаню казалось, что он умрет на месте, стоит Чу Ваньнину отделиться полностью, но небольшая связь спасла его — Чу Ваньнин, не оборачиваясь, вцепился в его запястье и дернул к двери. И Мо Жаню, который собирался потратить время впустую, не оставалось ничего, кроме как согласиться с планом учителя и последовать за ним к двери. Раздался грохот, который практически оглушил Мо Жаня, а следом громкое:

— Стоять!

Никто не остановился. Мо Жань только успел заметить трещину в стекле двери с пулевым отверстием в центре. Он не мог поверить — эти люди решили стрелять? Тут, в комплексе, куда они приходили не только охранять, но и спать; где они постоянно появлялись? В центре города, где могли вызвать полицию?.. Им настолько нечего было терять, что проще убить свидетелей, чем позволить им сбежать? 

Мо Жань мог перегнать своего учителя — тот все же неделю провел взаперти, на цепи, и сейчас был в обуви не по размеру. Но Мо Жань не решился — он держался за его спиной, стараясь закрыть учителя своей. Раздалось еще два выстрела с перерывом. Чу Ваньнин ударился с разбегу в дверь, Мо Жань накрыл его своим телом, быстро набрал код. Он уже слышал топот за спиной и, казалось, их вот-вот схватят или выстрелят в упор. Но там, за дверью было спасение для них двоих и конец для этих людей, поэтому те так спешили. Но, судя по звуку, стрелять пока решался только один из них. Возможно, именно поэтому они все еще были живы.

Дверь распахнулась, Мо Жань вытолкнул Чу Ваньнина на улицу, выбежал сам и захлопнул дверь. Чу Ваньнин сразу увидел — напротив входа стояла машина, за рулем которой сидел Сюэ Мэн. Когда он увидел, как спешили его напарник и бывший учитель — быстро открыл заднюю дверь. Чу Ваньнин по-прежнему мертвой хваткой цеплялся за Мо Жаня — так сильно, что на руке должны были остаться синяки. Он попытался подтолкнуть Мо Жаня вперед, но тот упрямо оставался прикрывать спину Чу Ваньнина. Это меньшее, что Мо Жань мог сделать сейчас. 

И в заднюю дверцу Мо Жань учителя практически впихнул, положив на сидение. Сам рухнул сверху под новые звуки выстрелов. Машина тут же сорвалась с места, пока дверца еще была открыта. Мо Жань лежал лицом вниз и дышал тяжело, как-то хрипло. Чу Ваньнину казалось, что он его раздавит — он сам попытался сесть, чтобы дотянуться до двери. Она закрылась, но не захлопнулась и по-прежнему могла открыться на повороте. Чу Ваньнин коснулся куртки Мо Жаня и ощутил, как от ужаса похолодела спина, затылок. Куртка была влажная. Только теперь в нос ударил запах крови.

— В больницу, — хрипло произнес Чу Ваньнин и принялся сдирать с Мо Жаня куртку. Он повторил уже намного громче: — Дай мне аптечку и гони в больницу!

***

Восемь месяцев спустя.

Будильник зазвонил в пятнадцать часов. Шторы на окнах были такие плотные, что в квартире было темно, как поздним вечером. К тому же об подоконник барабанил дождь, и снаружи наверняка было пасмурно. Под потолком работал кондиционер. Чу Ваньнин выбрался из-под тонкого одеяла, уставился на будильник, пытаясь вспомнить, куда он собрался. Эту ночь он отработал, теперь на работу только завтра с утра.

Вспомнил, выключил будильник и сполз на пол. 

Он жил теперь в другой квартире. Здесь было меньше места, не такие высокие потолки. Да и времени заняться книжными шкафами у него не находилось, поэтому книги стояли просто стопками повсюду. На этих стопках — его неизменные банки, заполненные подозрительными жидкостями. Чу Ваньнин после всех событий полюбил места, где было меньше света и пространства. Ему предлагали и работу сменить на более спокойную, но он даже удивился такому. Зачем? Ведь плохие вещи по-прежнему происходили не с ним, он не принимал их как что-то личное и его не накрывало воспоминаниями. Психологи вообще говорили, что он хорошо справился. На данный момент он даже таблетки уже не принимал.

На кухне было не намного светлее — там на окне висели жалюзи, и вчера Чу Ваньнин забыл их открыть. Кухня отчего-то выглядела так, словно он среди ночи встал. Что-то печальное было в ее очертаниях. В раковине оставалась посуда, мусорное ведро заполнилось на половину. Чу Ваньнин некоторое время гипнотизировал взглядом чашку, в которой растворялся гранулированный кофе, смешиваясь со сливками. Пару раз он пытался сварить кофе так же, как это делал Мо Жань, но оба раза устроил на кухне маленький апокалипсис, после которого пришлось проветривать всю квартиру и уговаривать соседей не вызывать пожарных. Оставалось пить растворимый, а купить кофеварку никак не доходили руки. Да и кофеварка тоже была не тем… все — совсем не такое, как готовил Мо Жань. Словно он с собой носил какие-то магические зелья, превращавшие горький даже при сахаре кофе в приятный напиток. 

Чу Ваньнин оделся в светлые брюки и синюю рубашку с коротким рукавом. Все повреждения давно зажили, если какие-то следы и оставались, то были практически незаметны на белой коже Чу Ваньнина. Позавтракав кроме кофе еще тостом, Чу Ваньнин быстро собрался и вышел, прихватив с собой кожаный портфель, в котором были и материалы для лекций, и пропуск на работу и в целом все, что могло пригодиться Чу Ваньнину, куда бы он ни шел, выходя из дома. 

А в больнице было прохладно, словно в то время, когда во всем мире было лето, у них уже наступила осень. Где-то полчаса ушло на оформление бумаг. Каждый раз Чу Ваньнин боялся, что ему закроют посещения и потому время ожидания было самым тяжелым для него. Каждый раз ждал фразы: «Простите, но у вас больше нет прав быть здесь». Но его всегда молча пропускали. Он никогда не интересовался, как именно ему оформили пропуск и какую причину для посещений поставили, как вообще смогли это оформить. Главное — то, что он мог приходить.

Комната для посещений делилась надвое. По центру — стекло с круглыми дырками в которые максимум можно было палец засунуть. Стекло же делило и казенный стол, который был и с той и с другой стороны комнаты. Охрана находилась у входа как со стороны посетителя, так и со стороны заключенного. Первое время их вообще отказывались оставлять одних и это было ужасно неловко, теперь же заключенному стали доверять чуть больше. Может, он и представлял до сих пор опасность, но не для Чу Ваньнина, не через стекло. 

Мо Жань сидел на стуле напротив, положив ноги на стол. При виде Чу Ваньнина он усмехнулся и выкрикнул:

— Прости, но сегодня я за него! Можешь проваливать и надеяться, что в следующий раз будет иначе. 

Чу Ваньнин это проигнорировал, сел напротив, положив портфель на стол.

— Я написал для него письмо. Не мог бы ты передать? — прохладно попросил Чу Ваньнин, глядя на собеседника. Тот с готовностью протянул руки к отсеку для передачи. Но Чу Ваньнин, изучив его лицо некоторое время, констатировал: — Ты не передашь…

— Этому щенку? Схерали?!

— Боже, как можно ревновать к самому себе? Я не понимаю, — вздохнул Чу Ваньнин, чуть отодвигаясь.

— Если он и есть я, то почему ты любишь только его? Почему ходишь только к нему? 

Чу Ваньнин взглянул удивленно, моргнул дважды, словно не верил, что это нужно объяснять, в конце концов проговорил:

— Но ведь я здесь. 

Мо Жань растерялся, но лишь секунду это было заметно по его лицу. После он стал серьезным, опустил ноги на пол и произнес:

— Я слушаю.

— Как твои дела? — холодно спросил Чу Ваньнин. Мо Жань подумал некоторое время, но ответил:

— Прекрасно. Лучше всех. Я должен был сидеть, но вместо этого я в этой комфортной клинике. Говорят, что от тебя не поступало обвинений. Стоит ли это расценивать как то, что между нами было — было любовью?

— Почему ты появился в этот раз? — проигнорировав последнее, продолжил Чу Ваньнин. Мо Жань решил, что раз Чу Ваньнин не отвечает, то и он может его продинамить, поэтому продолжил все о том же:

— Та неделя для меня стала самой сладкой и незабываемой. 

Чу Ваньнин даже бровью не повел. Мо Жань долго вглядывался в его лицо, наклонив голову на бок, потом негромко спросил:

— Ваньнин, так ты правда, что ли?..

— Это было ужасно, — отрезал Чу Ваньнин. Но он по-прежнему был спокоен. — Но ты и Мо Жань — вы едины. Я научился любить вас обоих.

«И мне стало легче,» — мысленно прибавил он. Психолог сразу сказал, что Чу Ваньнин должен определиться, нужны ли ему отношения с таким опасным человеком. И Чу Ваньнин правда думал. А потом представил себе мир, в котором Мо Жань не с ним. В котором Чу Ваньнин выбирает другого человека или продолжает жить один. И не смог смириться с существованием такого мира.

— Что «Жуфен»? Процветает?

— Ты же знаешь. Я говорил Мо Жаню, — Чу Ваньнин открыл портфель, достал два выпуска газет, которые он уже приносил сюда, но показывал другой личности. — Они так поступали не только с твоей матерью. И сейчас многие бывшие и нынешние работники стараются обезопасить себя от суда, сдавая начальство. Нанъгун Лю ждет суда в тюрьме. Общественный резонанс слишком силен, чтобы он мог откупиться. Некоторые считают тебя героем… — осторожно прибавил Чу Ваньнин. Мо Жань фыркнул:

— Плевать, — жестом потребовал газеты, и учитель приложил их раскрытыми к стеклу. Мо Жань, все еще хмурясь, пробежался глазами по статье, снова откинулся на спинку стула, прикрыл глаза. Чу Ваньнин ощутил облегчение — казалось, что Мо Жань в чем-то успокоился. Словно все это время ему было больно, а теперь стало легче. Хотя после этого Мо Жань и произнес:

— Если бы я его убил, было бы намного лучше. А теперь эта тварь будет жить… 

Он замер после этих слов, словно заснул. Затем открыл глаза, моргнул. Изменилось выражение лица, и Чу Ваньнин догадался — убрал газеты и полез в портфель за письмом.

— Он что-то вам сказал плохого? — обеспокоенно спросил Мо Жань. Чу Ваньнин не ответил, потому что не хотел ни признаваться, ни врать. Мо Жань все равно бы вспомнил потом. Зато Чу Ваньнин отыскал листы с письмом и молча просунул их в щель для документов.

— Мне? — удивленно спросил Мо Жань. 

Чу Ваньнин только кивнул, внезапно даже для себя смутившись тем, что делает. Еще бы в конверт с сердцем запаковал, честное слово. 

Мо Жань листы забрал, хотел спрятать, но вспомнил, что на выходе его все равно досмотрят и лучше бумаги от них не скрывать, тогда его и не заподозрят. И не отберут.

— Простите, он снова появился, — проговорил Мо Жань, стараясь не смотреть на Чу Ваньнина. — Наверняка вам было неприятно…

— Все в порядке, я привык, — покачал головой Чу Ваньнин. Если бы не раздвоение личности — Мо Жань был бы в обычной тюрьме. Но с другой стороны — эта личность Мо Жаня смогла забыть тот ужас, что пережила в детстве, и жить дальше более-менее нормальной жизнью. Все могло быть так хорошо… Чу Ваньнин потряс головой, потому что в нее полезли всякие фантазии, в которых они просыпались с Мо Жанем в одной кровати и, глядя в расписание, решали, вместе поедут на работу или смогут пересечься на ней вечером при пересменке. Это было слишком хорошо, Чу Ваньнин все еще думал, что не заслужил этого. Иногда ему казалось, что именно от таких мыслей с Мо Жанем все это случилось. Потому что по какой-то мистической причине страх Чу Ваньнина заводить отношения превратил их начало в катастрофу. Чему еще учили Чу Ваньнина психологи — это не винить себя во всем случившемся. Потому что, оставаясь один на один с самим собой, он по кругу повторял, что должен был заметить раньше, должен был помочь ему с поиском убийц его матери (возможно, вторая личность затаилась бы, если получила отмщение, пусть и по закону). Но все было как было, и Чу Ваньнин привыкал жить так — посещать Мо Жаня в клинике и продолжать ходить на работу. 

Чу Ваньнину показалось, что они проговорили полчаса от силы, считая время Тасянь Цзюня. Но вскоре охранник с его стороны тактично постучался и сообщил, что выделенные полтора часа на встречу прошли. У Чу Ваньнина стояли две дневные смены: завтра и послезавтра. Заканчивал он тогда, когда время посещений в больнице заканчивалось, а значит, предстояло два дня прожить без Мо Жаня. С другой стороны его все еще смущало написанное письмо и, возможно, эта передышка ему и понадобится. 

И все же расставаться так надолго не хотелось… Даже сейчас уходить не хотелось. Почему так мало? 

За Мо Жанем пришел охранник с его стороны, ожидал, пока тот поднимался из-за стола, и Чу Ваньнин решил немного обыграть систему. Буквально на несколько лишних секунд.

— Мо Жань, — позвал он негромко. Тот повернул голову. Чу Ваньнин еще не придумал, что спрашивать, но у него получилось — замедлилась охрана, они давали ему эти несколько секунд. — Кофе… он совсем не получается. Что ты с ним делал, чтобы было так… хорошо?

Оцепенение спало с охранников, уже не только Мо Жаня подталкивали к двери, но и Чу Ваньнина настойчиво тянули к выходу. Но Мо Жань улыбался. Так непринужденно, словно они на работе заговорили об этом.

— Просто бросьте в него щепотку соли, — ответил Мо Жань.

***

Когда Чу Ваньнин вышел из больницы, ему показалось, что уже довольно поздний вечер. По-прежнему было пасмурно и поднимался ветер. В любом случае, надо было спешить домой: и завтра рано вставать, и вот-вот снова хлынет ливень. На охране ему вернули телефон, и только на выходе Чу Ваньнин обнаружил пропущенный от Ши Мэя. Удивился, но набрал номер, пока шел к машине.

— Да, ты что-то хотел?

— Учитель, вы снова у него? — В голосе Ши Мэя слышалось раздражение и в то же время грусть. — Я думал зайти к вам сегодня… Я тоже выходной. Пришел и вот…

— Да, я не дома. Пожалуйста, звони заранее, — устало попросил Чу Ваньнин, открывая машину. — К тому же… я сегодня устал. Прости, но тебе придется уйти. Слишком поздно для гостей. 

Чу Ваньнин не очень понимал, что нужно от него бывшему ученику, с которым они никогда особо не общались. Их и друзьями назвать было сложно, чтобы вот так запросто приходить. В трубке зашуршало что-то, Ши Мэй еще более устало произнес:

— Учитель, вы же знаете, что он уже не выйдет? Он столько боли вам причинил. Он издевался над вами… Зачем вы?.. — Он вздохнул, решился и выпалил: — Почему бы вам не выбрать другого? Вы прекрасный, в вас половина потока была влюблена. В том числе я. Нет, не влюблен, я любил вас, учитель. Не просто любил, это никуда не ушло. Но Мо Жань… он выглядел так, словно если кто попробует к вам приблизиться — окажется в опасности. Как видите, так оно и было. Учитель? 

Чу Ваньнин застыл. Он думал о том, что не надо было вообще брать трубку. Лихорадочно соображал, как изобразить помехи, чтобы незаметно сбросить звонок. А потом и заблокировать номер на всякий случай… 

Он с трудом но взял себя в руки. Чужая любовь сейчас пугала, но Чу Ваньнин научился справляться и со страхом. Привычно холодно он произнес:

— Я хотел бы, чтобы тебя не было у моей квартиры, когда я вернусь. Пожалуйста. У меня уже есть отношения, я не могу ответить тебе взаимностью.

— Он изнасиловал вас, — грустно напомнил Ши Мэй.

— Я вызову полицию, если замечу тебя рядом с квартирой, — выпалил Чу Ваньнин и сбросил вызов.

После этого ему понадобилось еще время, чтобы успокоиться, прежде чем завести машину. 

Ши Мэя и в самом деле не было ни около дома, ни около квартиры. В мусорке около подъезда как в вазе был выставлен свежий букет с белыми азалиями. Чу Ваньнин постарался пройти как можно дальше от него.

*** 

Мо Жань только перед сном смог остаться с письмом наедине. Вообще корреспонденцию нужно было отправлять через охрану, никак не лично. И Чу Ваньнин наверняка про эту процедуру знал, но предпочел отдать в руки. Письмо не читали, хотя Мо Жань и готов был бороться за то, чтобы его содержание осталось неизвестно посторонним. Но в клинике к нему относились хорошо (чего нельзя было сказать о Тасянь Цзюне), возможно даже жалели, и на нарушение закрыли глаза. Разве что проверили, чтобы между листами не было чего-то спрятано.

Письмо Мо Жань читал уже в кровати, при вечернем свете. Оно было написано аккуратным почерком на хорошей бумаге, у которой был чисто срезанный край. Все листы — пронумерованы. Они не были пролинованы, но строчки не плясали. Мо Жаню показалось, что все эти листы — само воплощение Чу Ваньнина, его педантичности. И пахли они пока еще Чу Ваньнином. Мо Жань представлял, сколько учителю приходилось переписывать это письмо, сколько этих аккуратных листов было порвано. Он даже пытался найти оттиск прошлых слов, но при таком освещении сложно было рассмотреть эти мелочи.

«Врач посоветовал написать это письмо. Сказал, что я смогу его сжечь, как только закончу. Честно говоря, именно так я и поступил с первым письмом. Но потом несколько дней думал о том, что ты должен был это знать. Что ты заслужил.

Видишь ли, Мо Жань, ты принимаешь, что обе твои личности — ты. Мне показалось, что в тот день, когда ты спас меня, ты готов был умереть, лишь бы искупить свою вину. И именно поэтому подставился под пули. Но ты выжил. Я рад этому. Даже если бы твоя смерть означала смерть твоей другой личности, даже если бы погибла только она — это все неправильно. 

Я провел неделю с другим тобой. Да, он иногда слишком резок, импульсивен, эгоистичен. Но там — это ведь был ты. Я замечал это в интонациях, во взглядах, в движениях. Во всем. Возможно, я пытаюсь сам себя в этом убедить. Возможно, мне помогут поверить в обратное, но мне надо, чтобы ты знал как это есть сейчас. Да, это начиналось как насилие. Но у меня смешанные чувства об этом времени. Иногда по утрам мне кажется, что на моей ноге цепь, но я не чувствую по этому поводу ничего. Мне не страшно. Наоборот, мне кажется, что я проснусь в квартире, в которую придешь ты. Возможно, если бы это затянулось, я бы возненавидел тебя. Но это было мимолетным, это было единственным временем, в которое мы смогли быть вместе. И таким оно и запомнилось. А цепь, спрятанные ножи были лишь экзотикой, которой для других пар становятся плети и горячий воск. Когда ты не был ублюдком, ты становился человеком. Так сильно любившим свою маму, что готов был убивать тех, кто сделал ей больно. Что бы ни случилось после этого — я не смог бы оставить тебя. И теперь не смогу. Мы оба понимаем, что, возможно, ты никогда уже не выйдешь из этой больницы. И я не смогу быть рядом круглосуточно. Мы не сможем быть настоящей парой в общепринятом смысле. Но я хотел бы спросить, готов ли ты на это? Позволишь ли посещать тебя? Ждать тебя? Тогда я никогда не уйду. Пожалуйста, не надо жертвовать собой и ответь как чувствуешь, а не как хочешь сделать лучше для меня. Я повторю еще раз: я не ненавижу тебя. Ни одну из твоих личностей. Поэтому не прогоняй меня. Я и раньше понимал, что не смогу ни создать семьи, ни быть для кого-то достойной парой. Я был счастлив, когда ты выбрал меня. Не перечеркивай это только потому, что тебе показалось, что так будет лучше. И тогда я останусь рядом. Так долго, как смогу (я все-таки старше)».

Несколько крупных капель дождя ударило в забранное решеткой стекло. Тут сложно было остаться наедине с самим собой, пациенты всегда были под присмотром, и даже ночью полностью не выключался свет. Мо Жань повернулся к стене, спрятал лицо в углу и на всякий случай прикрыл глаза ладонью, словно хотел дремать, а свет мешал. Он плакал беззвучно, и со стороны это невозможно было заметить. Бумага по-прежнему пахла Чу Ваньнином, символизировала его. Такая же белая и теперь перепачканная его слезами. Он хотел бы отказаться, хотел быть великодушным и отпустить учителя. Надеяться, что он построит настоящие отношения с кем-то достойным, с кем-то, кто не причинил ему столько боли. Но Чу Ваньнин выбрал его и не собирался сворачивать с этого пути. Выбрал обе его личности и не делал между ними особой разницы. Чу Ваньнин ждал ответа и искренне надеялся на «Да». 

И Мо Жань собирался согласиться.