На белой коже Чу Ваньнина выступила испарина, пот стекал на бедра, по животу и к паху. От глубокого дыхания на каждом вдохе выделялись ребра. Мо Жань смотрел вниз и не мог оторвать взгляд от того места, в котором их тела соединялись. Он ощущал дрожь учителя, которая усиливалась постепенно с тем, чем меньше у того оставалось сил. Мо Жань так и сидел, прислонившись к спинке кровати. Он лишь поглаживал бедро Чу Ваньнина правой рукой, больше не делал ничего. Учитель двигался сам, сидя на нем, раз за разом насаживаясь. Даже в такой позе он пытался спрятать лицо за растрепавшимися волосами. 

В его движениях не было ни страсти, ни ритма. Просто тупое повторение — Чу Ваньнин словно пресс качал. Мо Жань не так себе это представлял. Не поднимая глаз, он приказал: 

— Быстрее. 

Вместо того, чтобы исполнить, Чу Ваньнин остановился, попытался унять дрожь. Они оба знали, что он на грани, что у него не осталось ни физических, ни моральных сил. 

— Что, ты передумал? — спросил Мо Жань, поднимая взгляд, но увидел только водопад черных волос. Он был уверен, что за этой ширмой его учитель уже плачет, но, когда отодвинул пряди, Чу Ваньнин смотрел сурово, губы были сжаты в линию. Только порозовевшие щеки, нос и шея выдавали его смущение. 

— У меня не получается, — Чу Ваньнин словно издевался. Мо Жань привстал и двинул бедрами, толкнувшись в него, поймал руки учителя, зашептал: 

— Так учитесь. Вам же так нравится учиться. 

Чу Ваньнин, еще сильнее поджав губы, снова начал двигаться, но также сухо, грубо. Мо Жань не чувствовал себя разочарованным, но от такого кончить было сложно. Он вздохнул устало и положил обе руки на талию Чу Ваньнина, стал задавать ритм. Чу Ваньнин, когда двигался сам, старался не впускать его глубоко. Когда Мо Жань буквально взял все в свои руки, он опускал учителя как можно ниже, выбивая из него реакцию: задушенные вздохи и всхлипы.

— Вот так, — шепнул Мо Жань и губами провел по его щеке. Чу Ваньнин дернулся, хотел увернуться, но опомнился. Условием было не сопротивляться, и он зажмурился только, но терпел, когда Мо Жань еще раз легко коснулся его щеки. Не встретив больше сопротивления, Мо Жань зубами впился в изгиб шеи. Он словно на прочность проверял решимость Чу Ваньнина. Ждал, что боль заставит опомниться, оттолкнуть, но учитель принял и это.

— Приятнее же, — шепнул Мо Жань, снова откинулся на спинку кровати, чтобы взглянуть на покорного и сдавшегося Чу Ваньнина. А взглянуть получилось на упрямого и недовольного. — Боже, я надеюсь он это вспомнит. Вспомнит, как ты сам трахался со мной. Тот щенок. 

Чу Ваньнин, похоже, понял, о чем речь и взгляд его сверкнул, словно на лезвии ножа отразился лунный свет. И тот, другой Мо Жань, правда вспоминая это, передернулся от ощущения, словно Чу Ваньнин в это время смотрел на него через толщу времени. Учитель старался, но получалось все равно ужасно — его все еще передергивало иногда, он явно пытался абстрагироваться от происходящего, был словно и не здесь. Он попытался скопировать ритм, который подсказал Мо Жань, но получалось все равно не то. Он не старался, и Мо Жаню снова пришлось вмешаться — погладить его по спине, постепенно перейдя на ягодицы.

— Не так рвано, — посоветовал Мо Жань, снова рукой корректируя ритм и глубину. Казалось, Чу Ваньнина от этого едва не вывернуло от омерзения, но он лишь сбился на секунду, продолжил так, как подсказывал Мо Жань, хоть и медленнее. 

Мо Жань изначально знал, что у них будет не так много времени вместе. Подчас ему хотелось уничтожить Чу Ваньнина. Не заботиться, не помнить о последствиях. Если бы он точно знал, что через час вернется его основная личность, он бы позволил себе оторваться так, что потом Чу Ваньнин еще долго не смог бы встать. Но Мо Жань растягивал удовольствие, заботился о ранах учителя, о том, чтобы не навредить ему физически больше, чем необходимо. Во всяком случае так Мо Жань себя убеждал. Он мог бы сейчас окончательно взять все в свои руки, укоротить цепь, привязав ее к одной из сторон кровати, и сделать все так же, как в первый раз. Но он хотел больше разнообразия за отпущенное ему время. Сейчас это был секс, когда Чу Ваньнин сам насаживался на него. И все же в фантазиях Чу Ваньнин задавал свой ритм, в котором ему больше нравилось, в реальности же учитель словно их обоих наказывал. Причем понятно, за что Мо Жаня, но себя?..

— Оу, ясно, — вслух произнес Мо Жань, догадавшись. Чу Ваньнин воспользовался этим, чтобы снова остановиться, посмотрел вопросительно. — Это за то, что ты не смог его защитить? Что не заметил вовремя? Предпочел не верить в обвинения вместо того, чтобы помочь ему? Или же за то, что ты поверил, и вот теперь похищен, связан, заперт, изнасилован? 

Чу Ваньнин снова скривился, словно от боли, попытался возобновить движения, но Мо Жань резко вышел. И не отпустил — за плечо развернул спиной к себе, поставил на колени, затем на четвереньки. 

Чу Ваньнин попытался подняться, но Мо Жань с силой надавил на поясницу, заставил оставаться на месте. Почти ласково напомнил:

— Не сопротивляться.

Чу Ваньнин выглядел так, словно растерялся, а не подчинился, но, когда Мо Жань снова двинулся вперед, учитель упал лицом в подушку, стиснул ее в руках и больше не сопротивлялся, но и не реагировал. 

*** 

Мо Жань пробыл в квартире еще пару часов (в которые Чу Ваньнин прятался от него, завернувшись в одеяло), а потом ушел, ничего не сказав. Немного подождав, Чу Ваньнин выбрался из кокона. В квартире было сумрачно — общее освещение выключено, но оставались небольшие очаги света: над кухонным столом, из открытой ванной комнаты, горел торшер над креслом у окна. Чу Ваньнин слез с кровати и сначала немного походил по квартире. Ему показалось странным, что кровать стоит в центре, а не у стены, но именно под кроватью и крепилась цепь. Получалось что это — центр. Цепи хватало, чтобы дойти до холодильника, до ванной с туалетом. Но до окна или входной двери Чу Ваньнин мог достать только кончиками пальцев. Есть не хотелось, но Чу Ваньнин смог вымыться и выпить воды. Стало немного легче, особенно от того, что его наконец-то оставили одного и можно было обдумать происходящее. 

Мо Жань не оставил ему одежды, даже трусов, и по квартире Чу Ваньнин передвигался, завернувшись в одеяло. Он обыскал кухонные ящики, но не нашел ни ножей, ни молотков — ничего похожего на оружие. То ли квартира была давно готова стать для него тюрьмой, то ли Мо Жань успел все сделать в то время, пока пленник был без сознания. 

Чу Ваньнин не мог понять, сколько часов прошло, какое время суток. В квартире было тихо, как в вакууме. Когда он ощутил голод, то снова заглянул в холодильник, выбрал в качестве еды листья салата и сыр. Мо Жань вошел как раз, когда учитель ел, сидя напротив открытого холодильника. Хотя от двери Мо Жань не мог его видеть за барной стойкой, Чу Ваньнин замер, вытащил надкусанный лист и убрал в холодильник, словно его на месте преступления поймали. Мо Жань проследил взглядом, куда вела цепь, включил общий свет и задорно, словно ничего страшного между ними не было, спросил: 

— Чего бы вы хотели поесть, учитель? В этот раз я намерен что-то в вас впихнуть и вам же лучше, чтобы это была еда. 

Чу Ваньнин не мог не согласиться с этим — сзади все еще саднило и хотелось, чтобы это место оставили в покое и дали зажить. Но он не ответил. Пока Мо Жань обходил барную стойку, подходя к открытому холодильнику, Чу Ваньнин прополз обратно и вернулся на кровать. От кровати его тоже тошнило, но до кресла с торшером он не доставал, а кроме кровати из мебели тут была только барная стойка. Мо Жань, обернувшись, обнаружил его на кровати, завернутого в простыню, но сделал вид, что все в порядке. 

— Где ты был? — спросил Чу Ваньнин. Мо Жань отвернулся к холодильнику, стал набирать продукты. 

— Это что, сцена ревности? — спросил он, не поворачиваясь. Чу Ваньнин поджал губы, продолжил в том же недовольном тоне: 

— Ты кого-то убил? 

— Еще нет, — легкомысленно отозвался Мо Жань, сваливая овощи в раковину.

— Почему ты это делаешь? — после секундной паузы продолжил Чу Ваньнин. Мо Жань стоял спиной к нему, перед включенной водой. 

— Потому что помню куда больше, чем тот щенок, — задорно отозвался Мо Жань. Похоже, он пребывал в хорошем настроении. Чу Ваньнин попытался придумать новый вопрос, пальцами в это время разбирал пряди волос. 

— Удобная позиция, — снова заговорил Мо Жань сам, по-прежнему не поворачиваясь, — все забыть… Знаете, я сначала чувствовал себя мусорным баком. Скинуть в меня весь негатив и жить хорошим мальчиком. Потому что мама так сказала. Быть хорошим… — Мо Жань осмотрелся, потом вспомнил, что спрятал ножи. Чу Ваньнин сейчас не ощущал опасности. Да и что еще Мо Жань мог с ним сделать? Чу Ваньнин точно знал, что его не убьют. Более того, ему бы не позволили умереть, если бы он попытался убить себя. К насилию над собой он не привык, но оно уже было чем-то похожим на боль в заживающих ранах — уже не так остро, уже почти покрылось корочкой. 

Ножи оказались за креслом. Чу Ваньнин, пока Мо Жань готовил, размышлял о том, что мог бы сделать, если бы удалось сейчас отобрать нож. Пригрозить своей жизнью? Но если грозить, то надо быть уверенным, что исполнишь угрозу. А Чу Ваньнин не хотел умирать, он все еще надеялся вернуть своего Мо Жаня. Ранить его? Да, Чу Ваньнин бы с радостью ударил его, но резать… Сейчас он был недостаточно зол. 

— Что случилось с вашей… твоей мамой?.. — произнес Чу Ваньнин. Он сидел у спинки кровати, завернувшись в простыню. Нож издал какой-то странный звук, словно вместо морковки попал по чему-то мягкому. Мо Жань отложил его, ушел в ванную, зажимая руку. Вернулся, заматывая кончики пальцев пластырем. На Чу Ваньнина он смотрел холодно, недавнее хорошее настроение развеялось. 

— Зачем вам знать? — спросил Мо Жань, щелкнув выключателем. Квартира снова погрузилась в полумрак. Чу Ваньнину стало страшно — только что Мо Жань готовил и был занят, а теперь мог снова попытаться что-то сделать с ним. При этом Мо Жань явно был зол, он мог еще и издеваться. Но Чу Ваньнин привык не показывать эмоций, вот и теперь только плотнее закутался в простыню, словно замерз. Мо Жань сел на кровать напротив, ножа у него в руках не было, сесть ближе он не пытался. 

— Потому что это связано с вами. С вами обоими, — ответил Чу Ваньнин. Он не знал, чем и в какой момент может спровоцировать этого человека. Между ними сейчас кроме простыни ничего не было, и вряд ли она стала бы серьезной преградой. 

— Неужели вы все еще хотите мне помочь? После всего, что я сделал? — Мо Жань ухмыльнулся. Чу Ваньнин поджал губы. Был велик соблазн сказать: «да, ты прав», — и больше не поднимать эту тему. Но эта личность помнила о том, что случилось семнадцать лет назад. Через эти воспоминания можно было помочь, потому что, насколько Чу Ваньнин знал психологию — травматического опыта от потери матери как раз хватило бы, чтобы расколоть личность надвое. Поэтому он только кивнул. Мо Жань покачал головой: — Вы врете. Вы не мне помочь хотите, а ему.

— Я еще даже не понял, можно тебе помогать или ты поехавший ублюдок. Так зачем все это? Тебе просто нравится убивать и… — Чу Ваньнин хотел произнести «насиловать», в лицо ему бросить этот факт и не смог, от смущения поправил волосы, с заминкой, но закончил: — похищать людей. 

— Я похож на того, кому есть дело до того, что вы думаете? — Мо Жань наклонился к нему ближе. Хотел, чтобы Чу Ваньнин испугался, вжался, завернулся в простыню лучше, но тот молча ждал, все еще придерживая пальцами непослушную прядь волос. Он уже понимал, что Мо Жань ничего ему не скажет. Тот отодвинулся к спинке кровати со своей стороны, подобрал к себе колени и, глубоко вздохнув, заговорил:

— Они познакомились в Корее. Отец уехал до того, как узнал, что она беременна. Присылал ей деньги потом, обещал жениться. Обычная история… Если бы он сразу ей признался… Не знаю, на что он рассчитывал, но он говорил ей, что вернется и женится на ней. Не оставит ее с ребенком. Когда мне было пять, мама решила сделать ему сюрприз и приехать в Китай. Он даже не особо скрывался. Он и семью свою тут не скрывал… Увы, но он не был простым бабником, и женщина с ребенком на стороне могла испортить его репутацию…

— И ты все это помнишь? — недоверчиво спросил Чу Ваньнин. 

— Нет, конечно, — Мо Жань смотрел теперь в сторону кухонных шкафчиков. — Я помнил обрывками. Больше, чем щенок, но все-таки… Все-таки этих обрывков мне хватило, чтобы потом раскопать, что это было за место, что это были за люди. 

— Почему вас держали где-то? — продолжил Чу Ваньнин. Теперь ему тем более нужно было выбраться отсюда — вскоре он мог узнать о мотивации Мо Жаня. Конечно, в суде это его не оправдает, но он же явно не закончил мстить. Чу Ваньнин мог помочь ему добиться правосудия. 

— Он испугался, — пожал плечами Мо Жань. — За себя, свою основную семью. Репутацию… Понимаете, он решил, что он и все эти люди, его семья, важнее моей матери. И он спрятал ее. Запер и не отпускал. Родных у мамы не было, друзья думали, что она просто уехала… Ее не искали. Он боялся ее убивать, он боялся ее выпускать. Как бы она ни просила, как бы ни обещала, что никому не расскажет. Он был настолько напуган, что не верил… Сначала мы были заперты где-то в квартире. Потом — ее перевезли. В одну из лабораторий… Он сказал, что никто не будет нас искать… 

— Лабораторий? — поморщился Чу Ваньнин. Он только сейчас понял, что, может, и зря так воодушевился. Мо Жань мог врать. Мо Жань мог просто придумать все это и сейчас про себя смеяться над тем, как наивен его пленник. Но лицо Мо Жаня… даже в полутьме было видно, что он либо говорит правду, либо Оскаровская премия задолжала ему статуэтку за актерскую игру. Сомнения были, но Чу Ваньнин все же решил задать главный вопрос: — Кто так поступил с вами, Мо Жань? Как они связаны с «Жуфен»? 

Некоторое время Мо Жань молчал, задумчиво рассматривая своего бывшего учителя. Словно решал для себя. Чу Ваньнин терялся в догадках, что именно. Достоин ли учитель его исповеди? Может ли он довериться человеку, который все равно в его власти? Искренен ли Чу Ваньнин в своем интересе? В итоге Мо Жань перевел дух, сделав глубокий вдох, заговорил уже серьезно, словно раскладывал для полиции предстоящее дело:

— У корпорации «Жуфен» семьдесят два подразделения. Наньгун Ян отвечал за экспериментальное. Одно дело спрятать девушку самостоятельно. И другое — когда фирме понадобился подопытный образец, человек. Он сказал, что у него есть на примете человек. Искать ее никто не будет, даже если она сбежит — в полиции ей не поверят. А еще есть существенный якорь, который помешает ей сбежать. Это ребенок. Если бы результат тестов был положительным, это принесло бы фирме сказочные деньги. Но результат был хуже некуда, — Мо Жань снова перевел дух, отвернулся. Сейчас он очень напоминал прежнего Мо Жаня, Чу Ваньнин впервые в полной мере осознал, что две эти личности хоть и разные, но одно и то же. И если помогать, то помогать им обоим, а не только одному из них. — Мама умерла. 

Мо Жань долго крепился, чтобы сказать это спокойно. Чу Ваньнин знал, что Мо Жаню тогда должно было быть не больше пяти. Он видел это в его деле. 

— Почему не убили тебя? — осторожно спросил Чу Ваньнин. Он все еще ожидал, что в любой момент может вывести его из себя и потому вздрогнул, когда Мо Жань с ухмылкой повернулся к нему. Он заговорил с плохо скрываемой злобой, наклонившись в сторону Чу Ваньнина:

— Убить? Что вы, учитель. Они же не монстры какие. Они думают, что даже маму мою не убивали. Просто эксперимент пришел не туда. Очень жаль, они бы с радостью экспериментировали и дальше. Наньгун Ян сдал меня в приют. Когда я убивал его, он кричал, что не хотел этого. Что заботился обо мне, перечисляя пожертвования в приют. Что все это случайность. Но, конечно, ему и в голову не пришло, что он мог отпустить ее домой. Просто отпустить ее с ребенком… 

Чу Ваньнин и раньше отличался сильной эмпатией. Уже когда у него учился Мо Жань, Чу Ваньнина чуть не выгнали из полиции, когда он набросился на свидетеля после того, как выяснилось, в чем косвенно свидетель был виноват. Тот утверждал, что они просто выгнали жену сына на холод, та сама ушла без теплых вещей и телефона. В деревне, где до ближайшего дома несколько километров по ветром продуваемым полям. Свидетелю не было бы ничего, и потому Чу Ваньнин сорвался. Это было непрофессионально, и если бы его отстранили — он бы принял это. Но дело замяли. Сейчас Чу Ваньнин ощущал физическую боль за Мо Жаня. Не разбирая даже за какого именно: того, что не мог зайти дальше поцелуев, или этого, который уже несколько раз брал его силой или шантажом. 

Чу Ваньнин знал, что они с Мо Жанем похожи. Он заглядывал в досье ученика, как только тот начал оказывать ему знаки внимания. Пытался понять, что тому надо. Они оба росли до совершеннолетия в детских домах, только своих родителей Чу Ваньнин не видел никогда. И сейчас он отчетливо мог себе представить, каково это, когда тебе в самом начале жизни показали маму. Когда она прямо такая, о какой фантазируют дети: добрая, красивая, любящая. Которая до самого конца любила и оберегала тебя и ни за что бы не отказалась, как бы ни было трудно. 

— Наньгун Ян — это последняя жертва? — спросил Чу Ваньнин, чтобы понимать, чего еще теперь добивается Мо Жань. Тот засмеялся:

— Последняя? Я бы убил только его и успокоился. Но там знали все. Первым делом я предложил им признать это для прессы и ответить за все. Тогда я убил бы только Наньгун Яна. Может быть его жену. Может быть его детей. Но я не двинулся бы дальше. Глава корпорации отказал. Она для них была не более, чем… Чем крыской… Но это могло бы вызвать скандал. Тогда я решил, что Наньгун Лю должен на своей жопе ощутить, что она была очень важным человеком. Очень важным и ценным для кого-то ужасного. 

— Отдел по связям с общественностью, — констатировал Чу Ваньнин. — За что?

— Я знал, что происходило в «Жуфен». В отделе было совещание, они пришли к выводу, что доказательств нет, нужно все отрицать. Я просто вышел из себя. 

— Наньгун Сы? — продолжил Чу Ваньнин. Он не ощущал себя так, словно преступника допрашивал. Он узнавал у самого дорогого ему человека, что того довело. Спрашивал и понимал его ответы, хотя и не мог их принять. Он не стал бы помогать Мо Жаню прятаться от полиции после такой исповеди, но… Но он понимал. 

— Если у этого ублюдка жопа не горела от резни в отделе, то, я подумал, может хоть родной сын ее подожжет. Но я недооценил его. Ему корпорация была важнее сына. Я уже готовился присылать ему сына по частям, но тут вмешались вы. 

— Почему ты не скрывал лица? — резко спросил Чу Ваньнин, не дожидаясь подкола о том, как просто его развести на интимные фотографии. 

— Я не думал, что Наньгун Сы выйдет живьем от меня. Более того, я собирался убить его, а потом уже присылать отцу его части. Но, опять же, за него заступились вы. И я решил, что сделаю вам подарок. А когда он бросился на другого меня… Это, конечно, вело к проблемам, но мне так радостно было смотреть, как и у щенка начинаются неприятности. Привык жить легко и при малейших трудностях переключаться на меня. Вот, тут не выставишь меня вперед, потому что я создал эти проблемы… Сначала хозяином был он. Он меня эксплуатировал. Но потом я научился делать это сам. Ему страшно было узнать правду о матери, в том числе и от этого бессилия. Я узнал и я не был бессильным. А насчет вас, учитель… За вашей квартирой была слежка. Рано или поздно они бы поняли, что я внутри. И все, вы бы меня только в тюрьме навещали. А сейчас мы почти как семейная пара — сидим на кровати, говорим о прошлом. 

Чу Ваньнин такой наглостью был ошарашен, Мо Жань улыбался. Ему тоже, похоже, ни за что стыдно не было. Тогда Чу Ваньнин перехватил свою цепь так, чтобы получилась петля, треснул Мо Жаня. Хотел по лицу, но тот уклонился, получилось в спину. Мо Жань отошел на безопасное расстояние, глянул в раковину и как бы между прочим произнес: 

— Все настроение пропало. К черту ужин, пойду еще прогуляюсь, — он забрал с доски нож и из квартиры вышел вместе с ним. Чу Ваньнин сидел, отвернувшись, и даже не смотрел ему вслед. Доступ к воде у него был, как и к холодильнику. В ужине от Мо Жаня он не нуждался. Да скорее всего и есть бы его от гордости не стал. 

Мо Жань вернулся, когда Чу Ваньнин уже заснул, и потому не знал, сколько прошло времени. Вернулся он с пакетом, в котором стояло две коробки из лапшичной. Чу Ваньнин, еще не до конца проснувшись, сел в кровати, подобрав под себя ноги, и сонно смотрел на то, как бывший ученик молча запирает дверь. Его, настоящий Мо Жань, упал бы в ноги и рыдал от того, что сделал с учителем, а раз этот просто еду принес — значит, это все еще была та личность. Чу Ваньнин уже поел хлопьев с молоком, хотя теперь, после сна, снова ощутил легкое чувство голода. Раньше после похищения он ощущал только тошноту и отвращение, он и хлопья ел только потому, что нужны силы. И чтобы желудок не подвел его в новом разговоре с похитителем. 

Мо Жань поставил пакет на барную стойку, позвал: 

— Иди сюда. 

Чу Ваньнин даже не шелохнулся. Мо Жань осмыслил это, пока Чу Ваньнин думал: «Ну не потащит же он меня есть, в самом деле». 

— Кажется, Сюэ Мэну приходится несладко, — проговорил Мо Жань. — Я думаю, что он с самого твоего исчезновения не спал. 

Мо Жань достал телефон из кармана джинс, поймал Чу Ваньнина в объектив и предложил:

— Как думаешь, стоит дать ему зацепку? 

Чу Ваньнин скривился и поднялся с кровати, сел на табурет около стойки, с противоположной стороны от Мо Жаня. Тот распаковал лапшу и поставил ее напротив учителя, сверху положив палочки. Чу Ваньнин смотрел только перед собой, пар от еды бил ему прямо в лицо, в ноздри. Еще и Мо Жань, не дожидаясь его, принялся с аппетитом есть. 

— Не чавкай, — проворчал Чу Ваньнин, и Мо Жань ответил на это лаконичным: 

— Ешь. 

Словно это был договор между ними. Он ведет себя тише, а Чу Ваньнин ест. Тот наклонился ниже и принюхался. 

— Я ничего не добавлял в лапшу, — отозвался Мо Жань. — Я даже приготовил ее не сам. Ты же знаешь, если мне нужно будет что-то в тебя влить, я сделаю это прямо. 

Чу Ваньнин посмотрел на него недоверчиво, но палочки взял. Принялся осторожно есть. Лапша показалась ему необычной, явно не из уличной забегаловки и словно бы под его вкус — самого мяса мало, к тому же мясо легкое, курица, хотя обычно в такую лапшу добавляли свинину. К тому же и овощей было больше, чем обычно добавляли лоточники. Чу Ваньнин сначала прожевал первую порцию, потом произнес, словно к лапше обращался: 

— Ты считаешь, что я идиот? 

— Нет, просто не знал, как скоро учитель поймет, — безразлично отозвался Мо Жань, — я заказал две порции и обе отправил в мусорку. Я думал, ты не захочешь есть то, что приготовил я. 

Последняя фраза была произнесена потому, что Чу Ваньнин продолжал тихо и чинно есть. Мо Жань не стал оправдываться или что-то еще говорить, просто продолжил есть. Когда он закончил, а порция Чу Ваньнина была опустошена на две третьи, Мо Жань выставил на стол рядом с учителем небольшую склянку темного стекла. Чу Ваньнин перестал жевать, указал на склянку палочками:

— Что это?

— Я же сказал, что не буду подсыпать тебе в еду. Я честно скажу, что тебе надо выпить это, учитель. 

— Нет, — ответил Чу Ваньнин и продолжил есть, словно ничего не произошло. Даже Мо Жань растерялся, хотя всего на секунду. Быстро взял себя в руки и пояснил: 

— Это другое. Это я не сам смешал, я покупал. И эффект у него другой. Ты будешь контролировать свое тело.

— Я сказал: «нет», — напомнил Чу Ваньнин. Мо Жань оскалился: 

— Я тебе это в глотку залью. 

— Возможно. Но я это пить не буду, — быстро и спокойно отреагировал Чу Ваньнин. Когда Мо Жань попытался взять со стола склянку, Чу Ваньнин схватил ее первым и швырнул в дверь. Бутылек жалобно звякнул, но не разбился. И Чу Ваньнин мрачно наблюдал, как Мо Жань поднялся из-за стола и без спешки дошел до двери, подобрал склянку с пола. Чу Ваньнин отложил недоеденную лапшу (хотя и было жаль. То ли потому, что он непонятно сколько не ел горячей свежей еды, то ли Мо Жань и правда отлично готовил) и настороженно наблюдал. Глядя на Мо Жаня и его приближение, Чу Ваньнин повязывал простыню на бедрах. Когда расстояние между ними стало такое, что можно дотянуться рукой, Чу Ваньнин спрыгнул со стула и помчался к окну. Они были в закрытом пространстве квартиры, он бы все равно не смог бегать долго. Мо Жань схватил его как раз около кровати — перехватил за волосы, совсем не щадя. Похоже, он снова был зол. Чу Ваньнин двинул его локтем в ребра, смог освободить волосы, но, стоило только шаг от него сделать, Мо Жань снова поймал его, на этот раз за запястье. Завел руку за спину. Чу Ваньнин зашипел от гнева и раздражения. Меньше всего он хотел повторения, но глупо было надеяться, что, рассказав ему о своих мотивах, Мо Жань проникнется к нему эмпатией и сочувствием. 

— Что такое? — спросил Мо Жань. — Вы же знаете, мы с щенком одинаковые. Я так же люблю вас. Сюэ Мэн почти выследил меня именно потому, что я похитил вас. Иначе стал бы он так надрываться. Но я же ничего вам не делаю, хотя лучшим вариантом было бы убить вас и спрятать тело. 

Чу Ваньнин словно в воздухе повис: он пинался, брыкался, но никак не мог попасть по Мо Жаню. Зато в зубы ткнулось стекло, едва не сломав их. Чу Ваньнин сильнее сжал рот, попытался отвернуть голову так, чтобы его сложнее было напоить. Мо Жань дышал тяжело, но по-прежнему был недосягаем. Словно, несмотря на свои габариты, весь поместился за спиной Чу Ваньнина. Чтобы разжать учителю челюсть, Мо Жань отпустил его руку, резко перевернул лицом к себе и, сделав подсечку, уронил на кровать, рухнул с ним вместе. 

Жидкость была сладкой, но отвратно сладкой. С синтетическим вкусом клубники. Послевкусие — горьким. Чу Ваньнин выплюнул остатки на одеяло и закашлялся, но Мо Жань отпустил его, отошел на пару шагов, любуясь результатом. 

Чу Ваньнин смотрел на него с ненавистью, мысленно проговаривая, что мог бы сказать бывшему ученику и как задеть побольнее, но молчал. Он снова не хотел разговаривать с Мо Жанем. Глаза слезились, болели содранные десны, в желудке было горячо. 

Мо Жань ответил ему улыбкой победителя и сел на барную стойку — ждать. Чу Ваньнин, еще больше разозлившись от такого, завернулся в одеяло с головой, не желая показывать ему ни капли собственной слабости. 

Мир снова стал более острым, более осязаемым. Собственное дыхание казалось громче работающего пылесоса, а дыхание Мо Жаня как шаги маньяка в темноте, и так же били по нервам. Но вскоре остался только жар, словно от гриппа. Чу Ваньнин попробовал встать, накинув на себя одеяло. Жар неспешно циркулировал по его телу, концентрируясь в паху. От того, что он встал, закружилась голова, но не больше. Попробовал напрячь руку — мускулы послушались. Мо Жань просто наблюдал, но глаза у него горели предвкушением. Чу Ваньнин подошел к нему, встал напротив и потребовал: 

— Противоядие. 

— Я не травил вас, учитель, — бархатным голосом произнес Мо Жань. 

— Я тупой, по-твоему? Я медик. Я знаю, что это. Если ты переборщил с дозировкой…

— Там было ровно, — спокойно перебил Мо Жань, но медленно пожал плечами, рассматривая прикрытое одеялом тело. — Ну, почти. С поправкой на то, что ты выплюнешь или прольется. 

Чу Ваньнин приложил пальцы к пульсу на запястье, стал считать. Сердце колотилось, как бешеное. Но отвлечься и попытаться сказать себе, что умирает от сердечного приступа, не получилось, и Мо Жань тоже вряд ли верил в это. Чу Ваньнин думал, что Мо Жань дождется, когда учитель будет его просить взять его. Но, еще немного понаблюдав, Мо Жань сам слез со столешницы. Чу Ваньнин отступил на шаг, а сердце сделало кульбит. Казалось, что жар теперь исходил и от Мо Жаня, и этот жар был как магнитные поля — тянул их обоих друг к другу. Но вместо того, чтобы приблизиться, Чу Ваньнин снова отошел, пока не уперся в кровать. Мо Жань спокойно расстегивал пуговицы рубашки, словно после тяжелого дня раздевался, но взгляда от Чу Ваньнина не отрывал. 

— Нет, — негромко произнес он, хотя сейчас хотелось сказать «да». Хотелось секса яростного, на грани. В голову полезли воспоминания. Чу Ваньнин в деталях вспомнил и тот раз в его квартире, и оба в этой, даже когда он был под веществами. 

— Зачем себе отказывать? — спросил Мо Жань. — Вы же глаз от моей ширинки не отрываете. 

Чу Ваньнин смущенно отвернулся и именно в этот момент попался в ловушку — Мо Жань набросился и, перехватив его поперек тела, вместе с ним упал в кровать. Чу Ваньнин попытался вырваться, дважды ударил куда пришлось, оба раза в плечи, и задохнулся, когда Мо Жань, не обращая на это внимания, укусил мочку уха. Чу Ваньнину тут же понадобились свои руки, чтобы закрыть себе рот — сразу обоими. Мо Жань с довольным лицом приподнялся, чтобы оценить реакцию, снял рубашку и отбросил от кровати подальше. Он снова принялся покусывать — плечи, ключицы, сосок, кожу над нижним ребром. Чу Ваньнин продолжал держать ладони над ртом, но от последнего укуса выгнулся. Тело снова подводило его в еще более позорном виде, чем в прошлый раз. Мо Жань огладил его ноги, закинул по одной на каждое плечо, наклонился и вместо очередного поцелуя или укуса улыбнулся, словно победил. Чу Ваньнин сначала не понял, откуда такая реакция? Потому что он смог подмять Ваньнина под себя? Так и раньше мог, тут ничего не изменилось. Потому, что и тело Чу Ваньнина начинало реагировать на афродизиак и возбудилось? Так это просто вещество, заслуги Мо Жаня тут никакой. Он даже на подготовку сейчас время не потратил. Тогда в чем дело?

Тогда Чу Ваньнин обратил внимание на себя: руки заранее схватились за одеяло, ожидая первого движения внутрь. Ноги на плечах Мо Жаня чуть дрожат, но расслаблены. Тело Чу Ваньнина нельзя было назвать непослушным, сила в его руках была. Его не шантажировали, не удерживали силой, не приковывали, если не считать цепи на ноге, которая все же давала ему больше свободы. Но он не сопротивлялся. Он словно только для вида хмурился, отворачивался и будто изображал, как ему это неприятно… Видимо, Мо Жань улыбался именно этому. Когда Чу Ваньнин понял, жаркая волна возбуждения стала яростью. Мо Жань дождался, когда до учителя дойдет, отметил этот момент по выражению его лица и приготовился начать, наклонился. Вместо этого он ощутимо получил ногой в лицо. Так, что упал с кровати и остался сидеть на полу, зажав нос.

— Скотина! — задохнувшись, поздно бросил Чу Ваньнин, снова недовольно заворачиваясь в одеяло. И похолодел, когда Мо Жань резко выпрямился. Брюки были расстегнуты, переносицу он отпустил, стер рукой кровавую дорожку от носа к губам. Чу Ваньнин теперь как никогда ощутил, что надо бежать. Такого чувства не было даже в своем доме, где еще было куда отступать, где спрятаться. 

Мо Жань схватил его руки, одеяло снова упало на пол, Чу Ваньнин отвернулся, зажмурившись. На этот раз он попытался вырваться, но получилось как-то несерьезно. Чу Ваньнин разозлился на себя, приняв это за страх, но вскоре понял — просто не надолго хватило его ярости, а вернувшись в возбуждение это чувство перекрыло любые другие эмоции. Он ощущал жар, исходивший от Мо Жаня и уже представлял себе: как его возьмут в этот раз? Как не отпустят, будут держать так же руки, оставляя синяки на белой коже. Если бы сейчас Мо Жань сказал, что ему надоели эти игры, развернулся и ушел — Чу Ваньнину это нанесло бы смертельную обиду. Куда большую, чем то, что Мо Жань уже делал и собирался сделать снова. 

Они снова упали на кровать, снова поперек, так что места для головы Чу Ваньнина не хватило и пришлось держать ее на весу. Мо Жань если и собирался быть сейчас терпимее и нежнее, передумал от вкуса собственной крови. Но без смазки сложно было войти, и Чу Ваньнин снова заметил — сейчас можно было просто сжаться, возиться и мешать себя взять. Он не боялся того, что Мо Жань придет в ярость. Чу Ваньнин ощущал досаду каждый раз, когда Мо Жань начинал входить и соскальзывал, головка утопала в ложбинке между ягодиц, и даже это движение отзывалось мурашками по позвоночнику. Мо Жань был слишком сосредоточен, чтобы заметить покорность Чу Ваньнина, но запястья его отпустил — руки были нужны ему для другого: придержать бедра учителя и направить себя внутрь. Когда Чу Ваньнин почувствовал, что его стало заполнять, он выгнулся, прикусив нижнюю губу. Было немного больно, но даже эта боль прошлась волной мурашек по телу. Чу Ваньнин напоминал себе, что это новое испытание, его надо так же стойко выдержать, желательно с постным лицом, но очень отвлекал двигавшийся внутри него член. Сейчас он поднимал голову и, глядя на вспотевшего Мо Жаня с прикрытыми глазами, вспоминал, как хотел его. Хотел, возможно, именно так, если не считать цепи на ноге. Она сейчас только мешала, ещё и раздражающе позвякивала при каждом толчке. 

В какой-то момент Чу Ваньнин наткнулся на внимательный взгляд Мо Жаня в ответ, и эти глаза обожгли его. Мо Жань же улыбнулся — он тоже ощутил, как изменилось настроение учителя. Он остановился и вышел рывком, Чу Ваньнин сглотнул стон, попытался свести ноги, но Мо Жань только переложил его на кровать нормально, головой на подушку. Чу Ваньнин сжал губы в линию и глядел хмуро на то, как Мо Жань, продолжая смотреть ему в глаза, коснулся губами груди, втянул в рот сосок. Чу Ваньнин дернулся, но сделал вид, что это было попыткой вырваться. Мо Жань вряд ли ему поверил, да это было и не важно, когда горячая головка снова уперлась в его ягодицы. Чу Ваньнин не знал, что больше его злило: реакция тела на все эти манипуляции или то, что Мо Жань их видит. Он несильно прикусил сосок. До Чу Ваньнина дошло — Мо Жань пытался превратить очередное изнасилование в секс. В прошлый раз не получилось, в этот пришлось прибегнуть к веществам. Тогда он вскинул руку, собираясь ударить Мо Жаня по голове, но тот поймал неглядя, оторвался от груди учителя. Руку прижал над его головой и снова подался вперед. 

Казалось, поясница онемела, когда Чу Ваньнин ощутил, как его снова наполняет Мо Жань. Он и двигаться пытался щадяще, более плавно, и тогда Чу Ваньнин еще мог сохранять самообладание. Но потом движения стали более нетерпеливыми, рваными. Вынести это оказалось сложнее, Чу Ваньнин снова отвернулся, подозревая, что управлять выражением лица уже не может. Мо Жань приподнял его задницу для более удобного угла, все еще удерживая запястье учителя второй рукой, и двинулся так, что Чу Ваньнина провезло по кровати. В комнате прозвучал глухой стон, который можно было принять за болезненный. Тогда Мо Жань повторил, и первые несколько толчков Чу Ваньнин держался, вцепившись зубами в губы, но вскоре и это не помогло, звуки прорывались даже через такой блок. Тогда он попытался вскрикнуть: «Прекрати!» — прекрасно понимая, что требовал остановить не только происходящее, но и прекратить делать ему хорошо (хотя вряд ли Мо Жань к этому стремился). Но на последнем слоге брошенного приказа Мо Жань взял новый угол и снова двинулся с силой, и приказ кончился протяжным, растерянным стоном. У Мо Жаня от этих звуков окончательно сорвало тормоза, он двигался резко, стараясь с каждым толчком войти до конца. Но Чу Ваньнин не чувствовал себя ужасно от его действий, наоборот, если бы не гордость, он уже просил бы еще. В этом виновато было вещество, которым теперь воспользовался Мо Жань — так решил для себя Чу Ваньнин. Ему именно хотелось более резких и грубых движений, настолько сильных, чтобы рухнула кровать. Даже пальцы, сжимающие его запястье над головой, этот жест — все это заводило еще больше, и Чу Ваньнин уже не знал, что нужно было сделать, чтобы он успокоился. Тело сохраняло силу, но Чу Ваньнин теперь был слабым, он принял бы что угодно. От очередного движения его выгнуло, а звук больше не был стоном — Чу Ваньнин вскрикнул. И ощутил себя так, будто он был сосудом, который с каждым движением внутрь наполнялся и вот-вот готов был перелиться через край.

— Хватит, — задушено потребовал Чу Ваньнин. Он выдавливал из себя слова всякий раз как мог вздохнуть от этой силы: — стой, остановись. Прекрати. Стой… 

Мо Жань наоборот прибавил силы и на последних словах Чу Ваньнина выгнуло. Он так сжался, что, казалось, раздавил то, что было внутри. Он плотно зажмурил глаза и не собирался их открывать. Ему не хотелось видеть самодовольную улыбку Мо Жаня, когда тот будет смотреть на капли спермы на животе своем и Чу Ваньнина. Не сразу, но Чу Ваньнин ощутил горячую пульсацию внутри себя — Мо Жань все еще был там и по-прежнему не кончил, но и выходить не собирался. «О Боже», — панически подумал Чу Ваньнин, осознавая, что ведь он продолжит. Чу Ваньнину и до этого было сложно сдерживаться, а теперь с него словно кожу сняли — все ощущалось острее, каждое движение отдавалось в солнечное сплетение, даже ощущение этой пульсации было почти невыносимо. И в то же время хорошо, настолько хорошо, что со всей своей холодностью и спокойствием он никак не мог теперь держать себя в руках. Он с тоской вспомнил тот образчик порядочности, каким представал на работе и перед своими учениками. Казалось, он уже не сможет быть прежним — не сможет лицемерить. 

Мо Жань наклонился, прикусил мочку уха, и Чу Ваньнин вздрогнул, попробовал спрятаться, но его все еще держали на кровати, не давая свернуться клубком или уползти. 

— Все еще считаешь себя чистым, или придется подобрать еще способы, чтобы стащить тебя с пьедестала? — спросил почти ласково Мо Жань у самого уха. Он пытался продолжить двигаться, но Чу Ваньнин так зажимался, что получалось медленно. Не так. 

Чу Ваньнин молчал, отвернувшись. По нему было видно: он боялся сказать хоть слово, чтобы голосом, единственным звуком не выдать своего состояния. Возможно, если бы он разбирал, что именно говорит ему Мо Жань, он бы подумал, что нет, не считает себя больше чистым. Но происходящее слишком затопило его, голос Мо Жаня казался просто неразборчивым внешним шумом. Куда больше отвлекали его движения и попытки продолжить. Чу Ваньнин еще старался сжиматься, надеясь, что его отпустят, но ноги ослабли и, несмотря на его усилия, скоро Мо Жань уже мог снова двигаться свободно. Чу Ваньнин теперь издавал только глухие вздохи. Он мог бы так стонать только с кляпом во рту. Он попытался хотя бы ноги подтянуть к себе и заметил как заболели пальцы на них. А потом что, сам того не понимая, сильно поджал их. У него вырвался удивленный вдох, и его тут же губами поймал Мо Жань, задвигался быстрее и сильнее, прижимая Чу Ваньнина к кровати руками, собой, силой движений и, наконец, остановился, изливаясь глубоко в тело учителя. Спустя несколько секунд уже как-то лениво и медленно подвигался на пробу, каждый раз вздрагивая, и, наконец, вышел, отпустил Чу Ваньнина, но смотрел полуприкрытыми глазами на учителя сверху вниз. Чу Ваньнину казалось, что он уже вернул самообладание, но Мо Жань опять улыбнулся, словно увидел подтверждение каким-то своим догадкам. 

*** 

Мо Жань старался вспоминать обстановку, но вместе с этим приходила и память о тех страданиях, что он причинил Чу Ваньнину. Поэтому он отключил ту эмоциональную часть себя, что переживала. Нужно было как можно скорее найти Чу Ваньнина. Хотя бы чтобы убедиться, что он жив. Что та, другая личность не приказала навредить ему в случае своего отсутствия. Или что Чу Ваньнин не остался сейчас без воды или еды. Та личность редко покидала здание. Мо Жань искал на карте те объекты, что видел в воспоминаниях, и отмечал, сколько примерно до них добирался. Постепенно карта становилась похожа на черновик, испещрённый синими линиями и неровными кругами. Сюэ Мэн наблюдал за его действиями и даже вопросов не задавал. 

Наконец, Мо Жань отметил все, что мог вспомнить, все, что узнал. Получался диаметр километров в пять-шесть. Внутри этого круга были небоскребы элитного жилья. Именно в них теперь без конца тыкал Мо Жань, превращая изображение в сплошные синие точки. 

— Что тут? — наконец спросил Мо Жань, не отрываясь от карты. Сюэ Мэн отобрал у него листы, присмотрелся. Достал телефон и некоторое время сравнивал с ним, потом отозвался:

— «Драконьи клыки». Два небоскреба с современными квартирами. — Затем он посмотрел на сосредоточенное лицо Мо Жаня, снова на экран телефона, раздраженно продолжил: — Этого не может быть. Знаешь, сколько там стоит квадратный метр? 

— Знаю, — как-то даже зло отозвался Мо Жань. — И не спрашивай, откуда я взял деньги. Чу Ваньнин там. Но я должен сам пойти за ним. 

— Чтобы тебя переклинило и ты снова его перевез в новое место?! — возмутился Сюэ Мэн. Мо Жань посмотрел на него, уверенно и зло:

— Нет. Там е г о люди. Если появится кто-то другой и попытается проникнуть в эту квартиру или если я приду не один, а тем более в сопровождении полицейского — я не знаю, что они могут сделать с Чу Ваньнином. Я даже не знаю, известно ли им о раздвоении, или они считают, что я обманываю полицию… Но если не знают и узнают из-за тебя — Чу Ваньнина снова ничего хорошего не ждет… Если он, конечно, еще живой… 

По мере возвращения воспоминаний, Мо Жань ощущал и тоску той, второй личности из-за будущего, в котором у него могли отобрать Чу Ваньнина.