Авалон

– Мой хороший, лапочка моя! Скучал по мне весь день, да? Я тоже!

– Миша…

– Глаза красивые, ушки мягкие, носик… буп! Ну чудо! Кто тут самый красивый? Ты!

– Миш.

– Иди ко мне, дай я тебя поцелую! Солнышко моё!

– Миша, блять!

– Ну вот что «Миша»?!

Серёжа смотрел на меня своим самым скептическим взглядом, какой только был в его арсенале. Я счастливо улыбнулся, поудобнее перехватил кота и плюхнулся с ним на кровать. 

Авалон отчаянно вырывался, но я держал его крепко, не давая возможности вырваться. Животное я не мучил ни в коем случае – я уже успел выучить, когда и сколько Авалона можно пожмякать в своё удовольствие и не вывести его при этом из себя. Это доставляло мне особое удовольствие: лучше узнавать свою новоиспечённую и уже нежно любимую зверушку. 

Я поднял Авалона над собой, сопровождая весь процесс звуками взлетающего самолёта. Мы с котом посверлили друг друга взглядами, я коротко муркнул и он мявкнул мне в ответ, шевеля лапами в воздухе. В груди у меня расцвело трепетное обожание, и я умилённо скорчился. 

Серёжа смотрел на нас, и по лицу его расплывалось какое-то странное выражение, которое я у него ещё никогда не видел, а в его глазах читалось неодобрение напополам с усталой обречённостью – он знал, что кот будет мной потискан и поцелован в любом случае.

Кот – Авалон Царапыч, в миру просто Авалон или Ава, – это тоже знал, потому и вырывался. 

Авалона мы с Серёжей взяли в одном из типичных приютов, в одном из тех, где часто проходят выставки-пристройства и где можно прийти и выбрать себе котика или пёселя. Мы давно хотели завести себе какую-нибудь зверушку, но всё не могли выбрать и решиться.

Всяких канареек мы не хотели, аквариумно-клеточная живность нас тоже не привлекала – тем более у Серёжи ещё были живы воспоминания о том, как у него когда-то умер хомяк, который уснул в коробке пельменей и никем не замеченный уехал в морозилку, – а собаку мы бы просто не потянули. Да и я всегда хотел кота… Поэтому решено было собираться, гнать до приюта и смотреть усато-хвостатого друга или подругу.

Пёселя – или, как в нашем случае, котика, – никто сразу нам на руки просто так не отдал бы, поэтому мы с Серёжей пару недель поездили в этот приют, смотрели, общались и «общались» – с сотрудниками и животными. Нам с самого начала запал в душу чудесный, красивый кот, рыжий, с белыми лапками и грудкой, ласковый до безобразия. Внутри у меня что-то переворачивалось, когда я первый раз держал его на руках, а Серёжа, которому было жалко всех и хотелось этих вообще всех забрать, смотрел на нас влажными глазами. 

В общем, через пару недель, когда мы закупили всё необходимое и были полностью готовы, в наши скромные однокомнатные хоромы въехал ещё один жилец. 

С того дня, как у нас появился Авалон, прошло месяца два или около того, но жизнь наша стремительно преобразилась. Авалон был спокойным и хорошим котом, в меру любопытным и в меру бешеным, ночных тыгыдыков не устраивал, но по ночам мы иногда слышали сквозь пелену сна, как он исследует комнату или шуршит чем-то на кухне; он был ласковый и постоянно лез под руку, чтобы погладили, хоть ещё немного и дичился – стесняется, шутил бывало Серёжа, – в силу того, что не до конца привык к нам, но не шугался и не шипел, вёл себя довольно дружелюбно и даже позволял гладить себя по мягкому животу в минуты особого к нам расположения.

В такие редкие моменты – когда Серёжа замирал, держа наготове фотоаппарат или телефон, а я, присев перед Авой на корточки, терпеливо ждал, когда он подойдёт, боднёт меня в ногу и позволит погладить по спине, – у меня на глаза наворачивались слёзы и трепетала душа.

– Золото моё!

– Миш, ну хватит.

– Видишь, Ава, только я тебя люблю, папе Серёже ты не нужен, – я чмокнул кота в лоб и прижал к себе. – Только я о тебе забочусь! 

Когда я вернулся с работы, то мне не хотелось многого. Хотелось всего лишь натянуть домашнюю одежду, поесть, лечь, подгрести к себе под бок Серёжу – а в лучшем случае и Авалона, – и проспать десять лет. Ну, может, ещё обматерить глупых доёбчивых людей, но это вторичное. Сначала: упасть в объятия любимого человека. 

Серёжа, конечно же, от меня активно отбивался и отбрыкивался, так как ему надо было готовиться к проведению уроков, но я мог забраться к нему на колени, пока он что-то читал и готовил, и вот тогда он не мог спихнуть меня. Так мы и сидели шаткой конструкцией; когда я был чересчур сонный, то Серёжа тыкал меня в рёбра, чтобы я не заснул, потому что не хотел потом тащить меня до кровати. Авалон на это светил глазами из угла и недоумевал, чего это его человеки делают. 

По вечерам, когда у Авалона было хорошее настроение или он внезапно преисполнялся к нам особым уважением и любовью, он приходил к нам, когда мы лежали перед телевизором, и забирался на Серёжу. Тот сразу же превращался в умилённую лужу, которая могла только издавать невнятные звуки. Кот устраивался у него на груди и начинал тарахтеть как старый советский холодильник. 

В эти минуты мне казалось, что всё счастье мира принадлежит только и только мне. Я осторожно гладил кота по мягкому тёплому боку и не мог описать свои чувства. 

Иногда я думал, что кот любил Серёжу больше, чем меня, хотя, по сути, вся забота о нём – о коте, не о Серёже, хотя обходилось не без этого, – лежала на мне: следить за чистотой лотка – я, кормить – в основном я, чесать специальной резиновой щёточкой, собирая с него немыслимые комья шерсти – тоже я. И гладить его, пока он лежал на своей подушке – тоже я. Ну, как гладить – если он позволял, я, всё-таки, не мог мучить бедное животное.

Но, как бы это всё не звучало со стороны, я отнюдь не жаловался – у меня наконец появился долгожданный питомец и я носился с ним как угорелый.

Если мои бывшие одногруппники и одногруппницы уже завели себе семьи и детей, то я завёл кота и стал гордым котовьим отцом. До официального статуса семьи нам с Серёжей было нескоро и не в этой стране, но зато котовьими отцами мы стали уже сейчас. 

К слову: лента в галерее моего телефона теперь процентов на семьдесят состояла из кота спящего, кота лежащего, кота орущего, кота играющего.

Кота, кота, кота. Авалона.

Я был счастлив.

Когда по утрам мы с Серёжей собирались на свои работы, он крутился у нас под ногами, мяукал и просился на руки. Однажды Серёжа с решительным видом принёс домой аж два ролика для одежды, объясняя этот порыв тем, что хвостатый разносит свою рыжую шерсть повсюду, а её на чёрных, идеально выглаженных брюках быть не должно.

В целом, я его понимал и не спорил, так как мои рубашки безумно-бешеных расцветок тоже страдали, но никогда не мог устоять – если котик просился на ручки, котика надо было взять на ручки. Это главный закон природы. 

Утром от меня по поцелую получали Серёжа – в плечо, губы или висок, и Авалон – в лоб или куда попадётся.

На работе я показывал кота только Паше, да и то только когда мы ещё возили его по ветеринаркам в первую неделю «заселения». Мы с Пашей работали в одном бюро переводов, сидели в одном офисе, но на разных его концах, и ходить туда-сюда от стола до стола, чтобы поговорить, было неудобно, да и мешало бы остальным работать, поэтому мы нашли весьма оригинальный выход. Голь на выдумки хитра.

В один из созвонов – мы с Пашей имели обыкновение созваниваться по зуму, когда надо было не только что-то обсудить по работе, но и просто поболтать, – когда Пестель выглядел совсем уж каким-то уставшим и мертвенно-заёбанным, я скинул ему несколько фоток Авалона. 

Паша в окошке зума неуловимо поменялся в лице, разглядывая фотографии, и мне показалось, что он дёрнул уголком губ в подобии улыбки. Кот у нас жил в райских условиях, лучше были только, кажется, у какой-нибудь королевской четы – мы с Серёжей под это определение не подходили, но коту все условия обеспечивали. 

Пестель был мне очень хорошим и близким другом, мне было больно за него, за то, что он от чего-то мучается. Это было настолько же очевидно, насколько была очевидной серёжина в меня влюблённость несколько лет назад. Я умел видеть такие вещи, уж поверьте, глаз у меня был намётан, а радар никогда не сбоил. 

У меня, естественно, были предположения и догадки, но Паше я их не озвучивал. Мне было важно, чтобы он самостоятельно дошёл до осознания. Всё, что я мог для него сделать – это подставить дружеское плечо, попиздеть с ним за жизнь, в надежде, что это хоть ненадолго его отвлечёт и разгрузит, и скинуть фотки кота для поднятия настроения. 

Стратегия с котом работала даже с Пестелем: я знал, как он любил животных, и не стеснялся этим пользоваться. 

Приходя домой, я первым делом спешил кормить свою любимую живность, если она уже не была покормлена вернувшимися раньше Серёжей. 

Сегодня Ава сыто щурился, разлегшись и растянувшись на нашей кровати, когда я вернулся и сгрёб его в кучу. Значит, он уже был и покормлен, и обласкан. Я ещё раз покрутил Авалона, сопровождая это действо теми же самолётными звуками, чмокнул его в мягкий лоб и уложил себе под бок. 

– Эй, а меня? – со смешком спросил Серёжа, присаживаясь рядом.

– А что тебя?

– Кота вон зацеловал, а меня нет. Протестую! Где справедливость?

– Иди сюда, – мягко усмехнулся я. – Борец за справедливость. 

Я выпустил Авалона – пусть идёт, всё равно придёт шуршать ночью, может, даже на кровать к нам ляжет, – и он спрыгнул на пол и мгновенно исчез. Я протянул к Серёже руки, он склонился ко мне, улыбаясь.

Я подумал, что никогда не устану смотреть на эту улыбку и коньячную муть в зелёных глазах. 

Внезапно что-то упало на нас и я ойкнул Серёже в губы, случайно куснувшись – это Ава решил, что нельзя оставлять своих человеков одних, что это они здесь без него делают, это надо проконтролировать, поэтому принял абсолютно кошачье решение напрыгнуть на нас сверху. 

Заботу о коте мы делили поровну. А своё кошачье расположение он больше выказывал Серёже. Наверное, потому что его и животные любили, и дети, а я сам едва ли мог найти с ними общий язык. Но Авалон меня полюбил и я платил ему тем же. 

– Ава! – шикнул я разочарованно. – Иди! Не мешай!

Серёжа продолжил целовать меня, а Авалон орал в коридоре, непонятно по какой причине.

Может, завидовал и тоже требовал свои поцелуи.