Хотел бы он сказать, что всё это хитрый план по завоеванию доверия. Хотел бы сказать, что его желание сбежать отсюда до сих пор сильно и не пропадает с каждым днём всё быстрее. Уязвимость цепями сковала его сердце, заставляя чувствовать слишком много опасного, недопустимого и медленно его убивающего. И в то же время он не хотел ничего с этим делать.

Потому что впервые с того дня, как Бездна выплюнула его, он чувствовал умиротворение. Оно охватывало его сознание, приятно тормозило мысли и заглушало ту горечь, которая изредка прорывалась сквозь его состояние, напоминая о том, почему он здесь. Что Чжун Ли касается его с любовью в месте, где есть только они.

— Почему я? — вопрос вырвался сам собой. Чайлд слабо моргнул, глядя вверх, на лицо Чжун Ли. Вдоль его шеи в ласке скользили чёрные пальцы, поглаживая, помогая погружаться в лёгкую дневную дрёму. Для Гео Архонта, хоть и бывшего, колени у того казались мягкими, едва ли не удобнее, чем настоящая подушка. Над их головами голубело небо, шелестело кроной дерево.

— Почему ты? — задумчиво повторил Чжун Ли, не прекращая движений. Его большой палец несильно надавил на кадык, скользнул выше, до подбородка, и Чайлд слегка откинул голову, прикрывая глаза, но продолжая глядеть из-под ресниц, не упуская ни единой детали. Зрачки в глазах Чжун Ли слегка сузились. Его ладонь легла на щеку Чайлда, и тот проговорил:

— Есть же много людей. Почему я?

— Тебя это так волнует? — по какой-то причине Чжун Ли всерьёз начал уклоняться от вопроса, и это помогло горечи прорваться сквозь пелену умиротворения. Чайлд вздохнул и сел, убрав руку со своего лица. Зажмурившись, он потёр глаза, потом оборачиваясь к Чжун Ли.

— Да, волнует, — выдохнул он, не сдерживая в голосе лёгкого раздражения. — Это такой сложный вопрос?

На него уставились в ответ, а потом Чжун Ли покачал головой и положил руки на свои колени. Не скрытые за перчатками узоры полыхнули золотом, и Чайлд поспешно вернул взгляд к глазам. Спустя мгновение, Чжун Ли расслабился и ответил:

— Нет, не сложный, — он слабо улыбнулся, и Чайлд окончательно развернулся к нему, складывая руки на груди. Ещё несколько мгновений, Чжун Ли молчал, затем, наконец, отвечая. — Я и правда видел много смертных, но ни к кому у меня не было такого сильного влечения. В них не было, — он осёкся, моргая и сжимая губы так, словно только что с трудом поймал опасное слово, едва не сорвавшееся с языка. На секунду на его лице возникла растерянность, а потом он неожиданно коснулся груди Чайлда, заканчивая. — Этого.

— Чего? — не понял Чайлд, нахмурившись и попытавшись проигнорировать то, как его тело предательски вздрогнуло от такого прикосновения. Чжун Ли слегка наклонил голову вбок, смотря прямо в глаза Чайлду и говоря:

— Сочетание истории, характера, твоих стремлений и желаний — всё это для меня, — он улыбнулся, так ласково, и его взгляд слегка рассеялся, будто он погрузился в воспоминания. С его губ слетело одно единственное слово, которое одновременно и поразило Чайлда и заставило его встревожиться. — Ценно.

— Не понимаю, — тихо пробормотал Чайлд, опуская взгляд, не в силах выдержать вида резко расширившихся чернильных зрачков, заставивших золотую радужку превратиться в тонкий ободок. Сглотнув вставший в горле ком и всё ещё ощущая чужую ладонь на своей груди, он спросил. — Какая ценность во всём этом?

— Для меня она есть, — из голоса Чжун Ли пропало нечто странное, похожее на драконье рычание, и он убрал руку. Чайлд тихо вдохнул и посмотрел на него — зрачки снова стали нормальными, и тень неясного выражения исчезла без следа. Чжун Ли вновь выглядел нормальным.

— Вот как, — пробормотал Чайлд, не зная, что ещё может сказать. Ценность… что ценного в том, от кого отвернулась Крио Архонт, кто не смог заслужить любви родителей и тот, кого извергла из себя Бездна, когда у него не получилось стать её созданием? Зачем он вообще сдался Чжун Ли?

Тот, конечно, не солжёт, но его ответ будет, вероятно, таким же — путанным, непонятным. Это божественное мышление как и божественная любовь? Непонятны ему, потому что он — лишь смертный?

— Я хотел бы сделать тебе подарок, — вдруг произнёс Чжун Ли, вырывая его из мыслей. Чайлд внимательно на него посмотрел, и не успел открыть рот, как его опередили. — Ты просил о бое.

— Что? — тут же встрепенулся Чайлд, откидывая несвоевременные мысли. — Ты сразишься со мной?

— Как я уже говорил, — Чжун Ли улыбнулся, прикрывая глаза. — Я буду сражаться с тобой столько, сколько ты пожелаешь, но не из желания заслужить своей победой твоё прощение.

— С чего ты взял, что победишь? — фыркнул Чайлд, пряча возникшую в пальцах дрожь от воспоминаний о той силе, что мешала ему дышать. На него глянули с отчётливой снисходительностью.

— Я не прочь обучить тебя, — снисходительность была ещё и в голосе. Чжун Ли слегка наклонился к Чайлду. — Но если такова твоя воля, то для добавления мотивации и усердия мы можем устраивать поединки на желания.

Чайлд сглотнул, думая. Его просьба ведь должна быть очевидна, так? То, что он попросит за победу над Чжун Ли. Это же логично. Только вот сейчас, глядя в слегка прищуренные глаза, видя, как золотая радужка исчезает за расширившимся зрачком, Чайлд не понимал.

— Ты знаешь, что я попрошу, — тихо сказал он и добился того, чего хотел. Чжун Ли изменился в лице, перестал щурить глаза, и в его взгляде пробежал мрак, от которого Чайлд невольно поёжился, как от холода. По хребту пробежали мурашки, и на долю мгновения внутри всё похолодело. А потом Чжун Ли медленно произнёс:

— Знаю, — и закрыл глаза. Открыв их спустя пару секунд, посмотрел без игривости, без серьёзности, без чего-то, что Чайлд мог распознать как завуалированную угрозу или скрытую злобу. А просто, спокойно. Чайлд сжал челюсти от того резкого чувства вины, что разлилось под рёбрами, когда Чжун Ли произнёс. — И понимаю. Твоя злость на меня ещё не прошла, а моё эгоистичное желание мучает тебя, но, Аякс… зачем тебе она?

— Что? — Чайлд непонимающе моргнул. Зачем? Зачем ему… свобода? Он ещё раз моргнул, пытаясь осознать услышанное, но его отвлекло прикосновение к ладони. Чжун Ли двинулся, подсаживаясь ближе и слегка сжимая его руку. Чайлд продолжал непонимающе смотреть на него, забыв на секунду, как дышать.

— Зачем тебе уходить от меня? Разве тебе есть куда? — тихо прошептал Чжун Ли, и мольба в его голосе воткнулась иголкой в сердце Чайлда. Тот вздрогнул, неосторожно в ответ стискивая его руку и чувствуя не ткань перчаток, а голую тёплую кожу. Сжав губы, опустил взгляд, чувствуя, как от вины начинают неметь лёгкие. — Ты можешь попросить у меня всё, что угодно, Аякс. Только… не покидай меня, прошу.

Губы невольно растянулись в горькой насмешке. Чайлд не смог сдержать её и закачал головой, отводя взгляд. Его ладонь только сильнее сжали, будто полагали, что он сейчас встанет и уйдёт. Он бы так и сделал, не ляг он под Чжун Ли пару дней назад, не ответив на его чувства, не приняв того, что он — пропащий и никому на самом деле ненужный там, за пределами.

Но не мог же он вечно сидеть здесь, каждый день слоняясь по обители в ожидании возвращения Чжун Ли. От скуки упражнялся, по сути просто разминаясь, и так по кругу каждый раз. Пока не приходил Чжун Ли, не делил с ним обед или ужин, пока они не заводили разговор, пока Чайлд не начинал делать вид, что всё в порядке вещей.

Что это — уже не его тюрьма.

— Я даже не могу этого сделать, — выдохнул он, срываясь на внезапную откровенность. Медленно ослабил хватку, обмякая ладонью в крепких пальцах, и посмотрел в золото. Всё такое же непроницаемое, но поддёрнутое пеленой грусти. Чайлд выдавил, тихо. — Мы ведь могли…

И осёкся, опуская плечи. «Мы». «Мы» сказал он, говоря о них. Могли ли они что-то придумать? Мог ли он уехать в тот вечер и вымолить у Царицы разрешения на возвращение в Ли Юэ, на закрепление за регионом, на то, чтобы выполнять там миссии и оставаться рядом с Чжун Ли?

— Тогда ты сказал, что не знаешь, вернёшься ли, — отозвался Чжун Ли, и теперь на секунду в его словах прозвучала злость. Не тревожная, едва слышимая. Чайлд снова опустил взгляд, отворачиваясь, не в силах видеть чужой всплеск боли. — И я не мог тебя отпустить, рискуя больше никогда не увидеть.

— Я мог умолять Царицу о том, чтобы она разрешила мне вернуться в Ли Юэ, — всё же озвучил он свою идею и вздрогнул от невесёлого, сухого смешка.

— Моё Сердце Бога получила Синьора, а не ты, — как-то безжалостно напомнил Чжун Ли о том дне. Чайлд поморщился, собираясь уже освободить руку, но её сжали лишь сильнее, не пуская. Дыхание согрело щёку, и Чжун Ли спросил. — Ты говорил, что Царица больше не слышит твоих молитв. Услышала бы она тебя, вернись ты в Снежную тогда?

— Я бы что-то придумал, — пробормотал Чайлд, повторно морщась, но уже из-за того, как жалкая ложь горько растекается по языку. Что придумал бы? Слово Царицы — закон, и скажи она, что не пустит его в Ли Юэ повторно, то он бы смог лишь промолчать, принимая её волю. Хуже стало от того, что молчание Чжун Ли показалось ему разоблачающим.

— Даже мне не удалось бы её переубедить, — Чжун Ли вздохнул, и Чайлд внутренне сжался, вновь ощущая ту странную уязвимость. Его мягко взяли за вторую руку, продолжая говорить. — Аякс, я не прошу прощать меня, только понять — у меня не было выбора.

— Мы могли бы… — снова попытался Чайлд, мечась, силясь отыскать хотя бы маленькую причину, по которой ему необходимо уйти из объятий Чжун Ли, покинуть его, чтобы… ради чего? Он не знал, в голове носилось лишь бесплодное «должен», но кому и за что — не понимал. И трепетно вдохнул, когда Чжун Ли оказался ближе, когда перебрался одной рукой ему на щеку и прижался своим лбом к его.

— Я нуждаюсь в тебе, Аякс, — его шёпот был таким тихим, что едва не слился с еле слышным ветерком. Чайлд закрыл глаза, медленно сгорая от жара, перебирающегося к нему от тела напротив. Чжун Ли продолжил, умоляя. — Я возьму ответственность за всё, что позволил сделать с тобой. Я буду любить тебя до тех пор, пока не сгорит солнце и не упадёт Селестия. Я позабочусь о тебе, я приму тебя, я знаю о тех остатках Бездны, что ты несёшь в своём сердце, и буду любить их тоже. От начала и до конца, Аякс.

«Ты ничего не знаешь» так и не смогло вырваться изо рта. Чайлд вдохнул и скользнул в сторону, чтобы зарыться носом в плечо Чжун Ли и втянуть этот цветочный, отличный от аромата лилий, запах. Зажмурив глаза, он прижался к нему сильнее, начиная впитывать тепло осознанно, жадно поглощая.

Божественная любовь. Эгоистичная, суровая, но такая местами нежная, что он ненароком тонул в ней. И сейчас ладони, полные этой ужасной любви, гладили его по спине, как успокаивая. Чайлд приоткрыл глаза, расслабившись и не чувствуя ничего, кроме смирения.

Ведь он тоже вряд ли мог бы любить нормально.

***

Всё становилось… нормальным. Совместные пробуждения, завтраки, уход Чжун Ли и его возвращение, трата времени за разминками и прогулками, за разговорами. Чайлд всё чаще ловил себя на том, что начинает понемногу улыбаться. Совсем по чуть-чуть, редко. А горечь временно отступала, будто её никогда и не было в его сердце.

Чжун Ли же всегда смотрел на него. С желанием, с любовью, и золото в его глазах горело настолько тепло, что Чайлд не мог оторвать ответного взгляда. После же обнаруживал себя в одной постели с Чжун Ли, лёжа под ним и в который раз задыхаясь от стонов и извиваясь под ласками. Сжимаясь на его длинных пальцах, выгибаясь на простынях и нелепо, позорно начиная умолять о большем.

О том, чтобы его совратили сильнее, разнежили, избавили от продолжающей следовать за ним боли от воспоминаний. Чтобы перестал сомневаться, думать, размышлять о том, почему остался один в чужих руках и почему он продолжает жаждать эти рук так сильно, что скучает, когда Чжун Ли покидает обитель.

Он зашипел, ведя плечами и потирая новые засосы на плечах. В последнее время они внезапно начали появляться, и во время процесса он не обращал на это внимания. А на утро становилось слишком заметно. Не успел он окончательно проснуться, отрезвляемый лёгкой болью, как его кожи коснулись губами.

— Извини, — прошептал Чжун Ли, и его руки привычно легли на голые бока Чайлда, чуть сжимая. Чайлд качнул головой, вздыхая.

— Ничего, совсем не болит, — и прикрыл глаза от касаний, пробежавшихся по его плечам. Тёплых, приятных, но не лечащих.

Чжун Ли мог исцелить его от подобной напасти. Как совсем недавно, заживив появившуюся царапину, когда Чайлд слишком глубоко задумался, чистя яблоко. Тогда золотые глаза так резко помрачнели, и эта мимолётная искра злобы заставила его напрячься. Сейчас же Чжун Ли нравились эти отметины, которые он сам начал оставлять.

Очевидно, извинялся он за них тоже не очень искренне. Собственничество, вероятнее всего. Чайлд закусил губу, неосторожно поглаживая Чжун Ли по пальцам. Он тоже оставлял на нём метки, это нормально. Правда, заживали они очень быстро на божественной коже. Чайлд мог похвастаться хорошей способностью к восстановлению, но он не Бог.

Волосы на затылке взъерошили дыханием, затем Чжун Ли спустился поцелуями по холке Чайлда вниз обратно к его плечу, на которое и положил подбородок. Чайлд прикрыл глаза, выкидывая ненужные мысли, поворачивая голову и касаясь его виска своим носом. В спину отдалась лёгкая вибрация — нечеловеческое урчание, исходившее из груди Чжун Ли. Мягкое, приятное, чарующее.

— Аякс, — протянул Чжун Ли, снова целуя его в плечо. — Позволишь мне одеть тебя сегодня?

— Что? — Чайлд мгновенно растерял всё настроение на утреннюю идиллию. Удивлённо моргнув, он слегка отстранился, чтобы посмотреть Чжун Ли в лицо и понять, шутит тот или серьёзно. К его неудовольствию, тот оказался серьёзен. Глядел с ещё не ушедшей сонной негой, но прямо и твёрдо. Слегка поморщившись, Чайлд спросил. — Зачем?

— Неужели те наряды были тебе настолько отвратительны? — слегка удивился Чжун Ли, и его взгляд переменился, и Чайлд мелко вздрогнул от услышанной в его голосе боли. Но переодеваться…

— Нет, просто, — он запнулся, не зная, какие подобрать слова, и пока мялся, его успели мягко поцеловать в лоб и проговорить:

— Прости, не хотел тебя обидеть, — прошептал Чжун Ли, не отрываясь от него и держа его лицо в своих ладонях. — Давай тогда не будем об этом, извини.

И что-то в его голосе и словах сжало тисками сердце Чайлда. Сильно, так, что он скривился и, не выдержав, выпалил:

— Это не твоя вина, прости, — зажмурившись, он тяжело выдохнул и подставился под поглаживания по его щекам. Вздохнув, взглянул на Чжун Ли из-под ресниц.

На того Чжун Ли, что откровенно его баловал, готовил ему даже из рыбы, хотя всей душой её презирал, заботился о нём после каждого их раза, пытался развлекать по-своему… любил его. Подумаешь, какие-то там наряды, ничего же страшного не случится, если Чайлд один такой наденет.

— Просто… я тогда их выкинул, потому что разозлился на тебя, — признался он слабым голосом, прижимаясь к его груди и бурча ему в голое плечо, на котором ещё сохранились отметины от его ногтей. На ухо шумно выдохнули.

— А сейчас? — тихо спросил Чжун Ли. — Ты всё ещё злишься на меня?

— Я… — Чайлд заикнулся и замолчал, не зная. Молчание затянулось. Ещё один вздох, тяжелее, чем в прошлый раз. Чжун Ли прижал Чайлд к себе крепче и прошептал, проникновенно, правдиво.

— Хорошо, Аякс, понимаю. Давай так: позволишь мне одеть тебя — кое-что дам тебе.

— Подарок? — попытался усмехнуться Чайлд, но вышло тускло и совершенно неубедительно. Вдоль спины успокаивающе провели рукой, горячо выдохнули в ухо, снова переходя на урчание в голосе:

— Да, можно и так сказать.

Несколько мгновений Чайлд метался в выборе, потом сдаваясь и кивая. Опять же — ничего страшного. А Чжун Ли будет доволен. Может и самому Чайлду понравится, это же просто одежда, а в ней он всегда ценил лишь одно качество — удобство. Хотя то, во что его одевали спустя несколько минут, было далеко от этого понятия.

Нечто похожее на халат, но тонкий и почти что невесомый, белоснежный, с широкими висячими рукавами почти до пола. Длины такой, что Чайлд не сомневался, что наступит на подол при первом же шаге. Глядя на себя в зеркало, пока Чжун Ли завязывал за его спиной чёрный пояс, он скользил взглядом по вышивке: серебряные нити складывались в долгий, продолжительный рисунок ветра, листьев и цветов.

Подняв взгляд выше, Чайлд опустил плечи из-за какого-то несуразного сочетания цветов: белого с серебром и его рыжих волос. Те начали казаться ярче, отчего кожа побледнела, будто бы начав сливаться с тканью. Ещё и веснушки на скулах и шее казались теперь лишь примечательнее. Захотелось сжаться до чего-то маленького или хоть отвернуться, дабы не смотреть.

— Ты выглядишь превосходно, — прошептал Чжун Ли, неожиданно обнимая его и прижимая к себе. Уставившись на руки, обхватившие его поперёк живота, Чайлд без особого воодушевления пожал плечами и коснулся их своими. Поднял несмелый взгляд вверх, глядя на отражение Чжун Ли, и сердце зашлось от того, как сильно искрились довольством его глаза.

— Спасибо, — пробормотал Чайлд, всё же отворачиваясь. По коже пробежались мурашки от пришедшегося в шею сухого поцелуя.

— Это правда, Аякс, ты смотришься просто волшебно. Хочу смотреть на тебя такого весь день и больше.

— Весь день? — прошептал Чайлд, моргая. Чжун Ли согласно промычал, а потом спросил:

— Нельзя?

Что-то стукнуло Чайлда в висок, но он совершенно не понял, что именно. Какая-то мысль, озарение, которое он не успел поймать и позорно выпустил из своих рук. Облизал губы, готовясь уже ответить «нет», но перед его внутренним взором встала та боль, что сквозила каждый раз во взгляде Чжун Ли, когда он напоминал ему о своей обиде и злости, и…

— Можно, почему нет, — отозвался Чайлд тихо, и маленькой, подкупающей наградой за это был ещё один нежный поцелуй, но на этот раз в щёку.

— Спасибо, Аякс, — Чжун Ли стиснул его крепче и отстранился, не забыв ещё раз погладить его по бокам, на мгновение слегка подцепив пальцами плотно прилегающий к его талии пояс. Чайлд кивнул, снова посмотрел на себя в зеркало и поспешно отвернулся.

Уже на кухне всё никак не мог отделаться от желания переодеться. Возможно, его ёрзанье было слишком заметным, потому что Чжун Ли то и дело касался его руки, как стремясь успокоить, утихомирить его лёгкое раздражение, и это помогало. Совсем чуть-чуть, но помогало. Так, что Чайлд смог дотерпеть до конца завтрака без особой нервотрёпки, постепенно привыкая к прикосновению скользящей по коже ткани.

— Я скоро вернусь, — пообещал Чжун Ли, поднимаясь из-за стола. Чайлд тоже встал, уже по странной и непонятно когда успевшей выработаться привычке принимая лёгкий поцелуй в губы. И, по той же привычке, схватил его за рукав, не желая отпускать, переживая в который раз это неприятное мгновение, когда на языке вертелась просьба: «Возьми меня с собой».

«Дай выйти отсюда, я не уйду от тебя, просто дай посмотреть на то, что находится снаружи. Прошу даже не о Снежной, не том, чтобы ты отпустил меня домой, на корабль к Царице, нет — хоть запри рядом с собой в похоронном бюро и перебирай свои бумажки, но выведи меня отсюда».

Эти слова так ни разу и не смогли сорваться с его языка — не важно, мольбой или угрозой. Тоже по привычке, вероятно. Потому что Чжун Ли расстроится, потому что ему будет неприятно. Потому что, правда, зачем Чайлду выходить и сидеть рядом с ним в его заваленном книгами и документами кабинете в бюро, когда здесь у него целый дом и сад, делай — что хочешь.

— Ага, — отозвался Чайлд, отпуская его рукав и заталкивая непроизнесённые слова себе в глотку. Чжун Ли довольно сощурил глаза и поцеловал его ещё раз, так, словно видел все мысли Чайлда, и сейчас просто захотел забрать их при помощи такого нехитрого способа. Чайлд поддался, отвечая.

— Не забудь заглянуть в спальню ещё раз, — на прощание сказал Чжун Ли, поглаживая его большим пальцем по щеке. И смотрел так внимательно, несколько пристально. Но всё равно отстранился спустя пару долгих мгновений, в которые Чайлда даже дышать не мог.

Он покинул кухню, и его шаги резко стихли. Ни колыхания воздуха, ни намёка на силу или магию адептов. Просто исчез. Вышел из обители, будто это ничего не стоило. Чайлд медленно опустился обратно на стул и на несколько мгновений унизительно спрятал в ладонях собственное лицо. Судорожно сглотнув и справившись со своими эмоциями, поднялся и убрал тарелки в раковину, бездумно заливая их водой. В этом не было никакого смысла, он мог бы оставить их просто на столе и они бы сами исчезли через какое-то время.

Глядя на воду, несколько раз моргнул, пряча ненужные, противные и полные горечи мысли. Это ведь даже удобно: не нужно беспокоиться о чистоте. Можно просто наслаждаться порядком, не мучать себя мыслями об уборке, о поддержании порядка. Ему в принципе не надо думать о таких раздражающих вещах, потому что Чжун Ли всегда о нём позаботится. Всегда даст еды, всегда расскажет что-нибудь, всегда сделает приятно, всегда будет слышать его и наблюдать за ним.

Всё в порядке. Так должно быть. Верно же?

Чайлд со вздохом взъерошил волосы и отложил тарелку, вытирая её полотенцем без особого усердия. Посмотрев на вторую, отступил от раковины и направился в спальню. Открыв дверь, замер — на заправленной кровати лежала небольшая деревянная коробочка с резным узором. Как для украшений. Сглотнув, Чайлд подошёл к ней, бесшумно, как подкрадываясь, и замер пальцами на крышке.

Тогда он был зол. Сильно зол на всё это, но сейчас выкидывать подарок Чжун Ли будет… неправильно. Он же старается. Он же оберегает Чайлда. Он же его любит, и Чайлду стоит перестать игнорировать этот момент и только принимать. Если он начнёт отвечать в полной мере, то, возможно, всё это гнетущее, что безостановочно ворочается в глубине его души, исчезнет, и он начнёт становиться счастливее.

Сможет открыть рот и наконец сказать о своих желаниях. О том, что он хочет побороться с Чжун Ли не ради какой-то глупой прихоти, а из интереса. Что он хочет больше деревьев вокруг дома, что хочет подержать в руках оружие, что хочет потренироваться, что хочет увидеть снег, что хочет, чтобы в озере появилась рыба.

Что хочет чувствовать себя здесь нормально. Он же может сделать это место их с Чжун Ли домом? А там, когда Чжун Ли поймёт искренность его чувств, то позволит выйти ему ненадолго, осмотреться. Может, ещё и Глаз Бога вернёт, когда перестанет бояться, что Чайлд уйдёт от него. Всё же будет хорошо?

В горле встал тяжёлый, колючий ком, и Чайлд с трудом его сглотнул, открывая коробочку. И уставился на звёздную ракушку. Одну из тех, что были разбросаны по песчаной отмели Яогуан. Одну из тех, что он собирал во время одной из «дружеских» встреч с Чжун Ли. Оглядываясь на то время — ничего в ней дружеского не было ни на секунду. Завуалированное свидание под вечерним небом, в объятиях пропитанного солью воздуха и с сияющей Гаванью, возвышающейся над морем. Всего за пару дней до того, как с неба рухнуло фальшивое тело Моракса, а церемония Сошествия оказалась испорчена. За несколько дней до того, как всё оказалось ложью.

Пальцы не слушались, когда он сжал их на ракушке. Поднёс к уху и порывисто выдохнул, услышав шум. Будто волны мягко омывали ту самую отмель, почти дотягиваясь до носков его сапог. И в этом звуке разливался голос Чжун Ли, рассказывающего об истории Ли Юэ, об этой отмели, о море, о божестве соли, о прошлом, и его золотые глаза горели в наступающих сумерках так чарующе, что Чайлд не мог отвести взгляда, чувствуя, как внутри всё цветёт лишь сильнее. Потому что на него глядели с обожанием.

Тогда он был как никогда близок к тому, чтобы нарушить договор с самим собой и позволить себе броситься в океан собственных чувств, хотя бы на вечер забыв о своём долге. Сделал бы он так тогда, то и сейчас стоял бы здесь? Конечно да. Ведь всё равно бы пришёл приказ покинуть Ли Юэ. Всё равно бы Царице зачем-то понадобился Предвестник, которого она не хотела слышать.

В шкатулке была не только ракушка. Перебрав одной рукой пару украшений из золота и серебра, Чайлд достал кольцо с мрачно-голубым камнем — полуночный нефрит. Наверное, стоило надеть хоть что-то из этого, чтобы Чжун Ли оценил. Кольцо — самое безобидное. Нацепив его и прижав к груди ракушку, он убрал коробочку на тумбочку и вышел в гостиную. Вдоль позвоночника бегали мурашки, как от чужого внимательного взгляда.

Надо было как-то убить время. Он, конечно, мог снять одежду и переодеться во что-то нормальное, но… кожу всё ещё жгло взглядом. А с таким подолом, что в ногах путался, особо не побегаешь. Потому Чайлд просто взял пару свитков из огромного шкафа. Старые, высохшие, чудом не развалившиеся. Чжун Ли говорил, что это одно из секретных достояний Ли Юэ, что побывали они не во многих руках смертных до того, как попали к нему. Говорил о каком-то особом уходе за ними, о том, как важно бережно с ними обращаться, чтобы не испортить. И его глаза, казалось, горели сильнее, чем обычно.

Бухнувшись в ложе из одеял и подушек, созданное, вероятно, как раз для такого, Чайлд развязал узел на одном из свитков, раскатал и уткнулся в буквы. Древняя письменность оказалась абсолютно непонятной, потому спустя пару минут попыток, он просто уткнулся в изучение картинок. Птицы, горы, древние существа, изображения битв между богами, создание гор и морей, адепты на скалах, мёртвые враги Моракса…

Чайлд почти слепо смотрел на всё это, не чувствуя ни трепета, ни интереса, ни хоть чего-то, помимо серого равнодушия, заполнившего его грудь тяжестью. И она не желала исчезать, пока он смотрел на, несомненно, старинные рисунки и вдыхал запах древних бумаги и краски, больше похожих на пыль. Развернул свиток дальше, посмотрел на новую картину и скользнул пальцем по золотым узорам на черноте рук изображенного божества.

Моракс. Чжун Ли. Воинственный Бог контрактов. Любитель похищать никому ненужных смертных. Закопавший в землю сотню бессмертных существ во время войны и тот, у кого поцелуи мягче пера и цветочных лепестков. На картине его лицо скрывалось за капюшоном — он склонился над Ли Юэ, будто бы держа его в своих руках. Грозное и любящее свой народ божество.

Может, если Чайлд будет проявлять любовь к нему отчётливее, то Чжун Ли так же сжалится над ним и всё же… Хотя нет, если Чайлд снова только заикнётся о том, что хочет покинуть обитель, то Чжун Ли расстроится. Не поймёт, потому что «может создать всё нужное ему здесь». И не будет никакого смысла выходить.

Если бы здесь была его семья… Нет, они бы его точно возненавидели. За то, что по его слову их забрали из родного дома. Даже при учёте, что это место было бы от него неотличимо. Потому что Чжун Ли смог бы увидеть Морепесок, и создать тут настоящую копию. Стоило ли его попросить об этом?

Чайлд свернул свиток и крепко перевязал его шнурком, борясь с порывом отбросить на другой конец комнаты. Развернул второй и снова улёгся в подушках, стараясь особо не думать вообще ни о чём. Ни о том, где и почему находится, ни о тяжести в груди, ни о ноющем из-за чувств сердце, ни о Чжун Ли, ни о семье.

Он один. Ему полегчает, когда Чжун Ли вернётся с работы. Потому он забылся, стараясь отыскать логику в древней письменности, изучая и запоминая буквы, стиль рисунков, подолгу рассматривая мазки кисти, продолжая вдыхать старый, почему-то приятный запах, и лежал, лежал, лежал… Пока не кончились свитки. Поднявшись, потянулся и вернул их на место.

Скользнул взглядом по полкам, изучая драгоценные камни, фигурки, старую посуду, какие-то успевшие потемнеть из-за времени украшения, ещё прочие безделушки. Вздохнув, потянулся за иным свитком, лежащим отдельно от остальных. Вернувшись с ним в ложе, без особых ожиданий раскрыл. И замер.

На картинке, в море белых цветов, стояла женщина в не менее белоснежном одеянии. Её лицо было скрыто за светлыми волосами, но на губах виднелась нежная улыбка. Но не это приковало внимание Чайлда. Он глядел на рисунок на одежде. Скосив взгляд на собственный рукав, ощутил, как во рту пересохло.

Ветер, несущий листья с цветами. Чайлд замер, ощущая, как пальцы против воли сжимаются на свитке.

— Аякс?

От неожиданности он смял его, а не свернул, и вскинул глаза на Чжун Ли. Только не успел он ничего сказать, как рядом с ним тут же очутились, и свиток пропал из его рук. Только моргнул, обомлев от чего-то, похожего на страх, как Чжун Ли уже стоял у шкафа и разглядывал свиток, нахмурившись. После выдохнул, облегчённо, и выражение его лица изменилось, перестав быть напряжённым. Слегка улыбнувшись свитку, он мягко разгладил его, свернул, обмотал шнурком и вернул на то же место, где он и лежал буквально минуту назад.

А потом он обернулся на Чайлда, который пялился на него во все глаза.

— Что ты делаешь? — спросил со вздохом Чжун Ли, немного улыбаясь. Будто это не его глаза только что были полны ярости. Чайлд сглотнул, не заметив, как впился пальцами в одну из подушек.

— Читаю, — сухо отозвался он всё же, не в состоянии мыслить адекватно, воспринять, понять, что он только что узнал. Та женщина…

— Ты не знаешь письменности, — нахмурился Чжун Ли слегка, и Чайлд бы начал оправдываться, говоря про рисунки, потому что да, он не читал, но вместо этого затяжная боль в его груди исчезла. На её место вдруг пришла ещё тихая, затаённая злость, и внезапно Чайлд смог вдохнуть полной грудью, когда спросил:

— Кто был на рисунке?

— Что? — Чжун Ли удивлённо моргнул, и на мгновение его взгляд метнулся к свитку, а Чайлд приподнялся на своём месте, садясь и повторяя:

— Кто был на рисунке?

— Это… — Чжун Ли застыл, резко растеряв весь свой уникальный талант отыскивать нужные слова в любой щекотливой ситуации. Чайлд впился взглядом в его закаменевшее лицо, сам не зная, что желает отыскать. Ложь? Увиливание? Беспокойство?

Ничего из этого не было. Вместо этого на нём проступила сначала лёгкая задумчивость, а затем — горечь. Яркая, неприкрытая, настолько отчётливая, что в момент потушила всю было вспыхнувшую ярость, и Чайлд внезапно захотел отступить. Не давить, не спрашивать, не уточнять, потому что это показалось слишком личным, слишком… не его.

Однако Чжун Ли вдруг снова взял в руку тот свиток. Подержав его какое-то время, развернул и опустился рядом с Чайлдом в подушку. Несколько мгновений всматривался в картину с женщиной, провёл пальцами, затянутыми в перчатки, по рисунку её волос, и произнёс:

— Её звали Гуй Чжун.

Чайлд мельком глянул на картину, а потом вернул взгляд на Чжун Ли, смотрящего на свиток со смесью боли и… Сердце ухнуло в живот, когда он понял, что так же на него смотрел Чжун Ли.

— Ты любил её, — жестоко припечатал Чайлд, впиваясь пальцами в подушку. В груди разверзлась пропасть, затягивающая все чувства и не оставляя после себя ничего, кроме глухой боли.

— Да, — не стал отрицать Чжун Ли, продолжая смотреть на свиток. Моргнув, нежно свернул его, обмотал шнурком и отложил, спрятав меж подушками. Чайлд тяжело сглотнул, когда на него посмотрели — тяжело, печально, с неуходящей болью, и его сердце слабо трепыхнулось в чувстве вины. По его щеке провели пальцами, и Чайлд едва не отпрянул, но по какой-то причине остался на месте, прикованный этим взглядом. Чжун Ли тихо выдохнул. — И я не смог её защитить. Мне не удалось этого сделать.

Дыхание спёрло. Чайлд опустил голову, не в силах смотреть ему в лицо, не в силах выдерживать этот пропитанный скорбью взгляд. Его мягко притянули, и он упёрся лбом в плечо Чжун Ли, чувствуя и тепло, и холод от его объятий. Что-то не давало ему покоя, но он никак не мог сформулировать что. Будто пытался нарочно отыскать во всём этом причину, по которой он обязан ненавидеть Чжун Ли. Презирать, желать убежать от него. Но ведь он любит его. Правда же?

— Аякс, я должен защитить тебя, — прошептал Чжун Ли тихо, обдавая дыханием его ухо, и его грудь задрожала от рычания. Чайлд замер в его объятиях, чувствуя, как они крепнут всё сильнее, и задержал дыхание, вслушиваясь и слыша, как рык прорывается в каждом новом слове. — Поэтому не покидай меня, Аякс. Я не смогу без тебя, ты убьёшь меня.

Чайлд схватил губами воздух, зажмуриваясь и рвано кивая. И распахнул глаза, оказавшись на спине, среди подушек. Нависший над ним Чжун Ли слегка склонил голову, и золото его глаз потемнело в боли. Чжун Ли проговорил, тихо, без рычания, но тяжело, придавливая каждым словом:

— Но ты ведь хочешь уйти от меня. Почему? Я что-то делаю не так, Аякс? Тебе больно, когда ты со мной?

— Я… — Чайлд заморгал, лихорадочно облизывая губы, заметавшись взглядом, не зная, что ответить. Что ему хочется уйти, что ему осточертело находиться в этом месте, что он устал, что он не понимает, что происходит у него в голове, и что он просто хочет вдохнуть свежего воздуха, а не пропитанного магией адептов? И чем дольше он молчал, тем сильнее темнел взгляд.

— Зачем? — прошептал Чжун Ли, слабея голосом. — Я ведь отвечу на любую твою молитву. Я ведь люблю тебя, Аякс, полностью, любого, только… будь со мной, прошу.

— Это… — Чайлд сжал губы, снова сталкиваясь с этим взглядом. И с губ сорвалось жалкое, дрожащее. — Прости… я… не хотел, это просто…

— Как мне заслужить твоё прощение? — тихо прошептал Чжун Ли, положив ладонь ему на сердце, гулко бьющееся о рёбра. — Что мне ещё надо сделать, Аякс, чтобы ты перестал меня мучить? Позволь создать здесь дом для нас, расскажи мне о своих желаниях, страхах, умоляю, Аякс, только будь рядом.

— Прости, я не думал… — сбивчиво прошептал Чайлд, обмякая и цепляясь за его ладонь, дотрагиваясь до его лица и шепча, обессиленно, унизительно, сдаваясь. — Я люблю тебя…

— Ты лжёшь мне, — ответил Чжун Ли горько, слегка мотая головой, стряхивая его руку и приподнимаясь над ним. Глядя всё так же мрачно, грустно, тяжело и болезненно, протыкая одним взглядом истрёпанное сердце Чайлда. Тот сжался, крепче цепляясь за его отдаляющуюся руку. Чжун Ли проговорил, тихо. — Ты не радуешься моему появлению, ты часто не хочешь на меня смотреть, тебе не нравятся мои прикосновения, ты заставляешь себя…

— Нет, мне нравится! — выпалил Чайлд, слыша, как мир покрывается тонкой сеточкой трещин. Чувствуя, что сердце рвётся на части от мысли, что Чжун Ли уйдёт. Единственное существо, которое приняло его, которое полюбило так сильно, что спрятало от всего мира, может бросить его, может решить, что бесполезно его добиваться, может…

Он схватил Чжун Ли за ворот и притянул к себе, впиваясь в его губы, пытаясь удержать. Из горла вырвался тихий вскрик, когда его снова тут же прижали к полу, схватив за руки. По губе неожиданно прошёлся клык, и Чжун Ли резко отстранился. Всё ещё мрачный взглядом, но смотрящий без боли, а подавляюще, пристально.

— Люблю, — шепнул в безнадёжности Чайлд. Чжун Ли прикрыл глаза, отворачиваясь. Дрожащей рукой Чайлд вернул его внимание к себе, снова потянулся и поцеловал, обнимая за шею, прижимаясь, жмуря глаза. Рука Чжун Ли легла ему на макушку, в ухо раздалось тихое:

— Если я верну тебя Царице, то неужели ты будешь счастливее? Неужели я делаю недостаточно, чтобы ты заметил меня, Аякс? — и в его голосе было столько злости и разочарования, что Чайлд испугался. По-настоящему, без утайки, задрожав всем телом под божественным давлением.

— Нет, — прошептал он, сильнее сминая в пальцах ткань одежды. Чжун Ли прикрыл глаза на долю секунды, а потом стянул перчатки. Чайлд дёрнулся, когда по его скуле неожиданно провели когтем — не царапая, а мягко надавливая.

— Хорошо, — ответил Чжун Ли, склоняясь к нему, и зрачки его глаз сузились в змеиные щёлочки. Чайлд опустил веки, и его лицо опалило дыханием. — Ты снова не желаешь смотреть на меня. Я так пугаю? Неприятен тебе?

— Нет, — сглотнул Чайлд, тут же глядя на него и всё равно внутренне содрогаясь от нечеловеческих радужки и зрачков, смотрящих ему прямо в душу. Чжун Ли видел его насквозь, он знает все его чувства, так почему спрашивает?

— Ничего, — прошептали ему, и в глубоком голосе промелькнул намёк на нежность. Когтистая ладонь снова погладила его, под глазом безопасно царапнули, не оставив и следа. — Я буду верить, что однажды ты примешь меня так же, как я сделал это с тобой, Аякс. Что ты не будешь меня упрекать за мои желания. Сейчас же… могу ли я попросить тебя об утешении за ту боль, что ты причинил мне?

Краем глаза Чайлд увидел шевеление. Что-то чёрное, длинное, толстое с шорохом скользнуло по ложу, слегка раскидав подушки. Но он не смел оторвать взгляда от лица напротив, от чешуи, бегущей по нему, от клыков, видневшихся в слегка приоткрытом рту Чжун Ли, от проступающих в волосах рогов.

Кто он такой, чтобы осуждать Бога за истинный облик? Отверженный семьёй, своим Архонтом и даже Бездной смертный, нужный лишь тому, кто сейчас прижимал его к подушкам. Как он смеет отказывать, как он смеет раздражать и заставлять его мучаться? Как он смеет отвергать его чувства, его желание защитить?

— Хорошо, — прошептал Чайлд, судорожно вдыхая заболевшей грудью и утопая во вспыхнувшем янтаре радужки.

Это было больно. Он задыхался от кусачих, царапающих ему губы поцелуев; глох от рычания, рождающегося в прижимающей его к полу груди; запрокидывал голову и смаргивал слёзы, когда по коже проходились когти. Чжун Ли разозлился на него, Чжун Ли было тоже больно, и Чайлд… Чайлд заслужил такое обращение, потому что только отвергал, только причинял боль, никак не мог разобраться в своих чувствах, игнорировал заботу, не ценил её…

Он не ценил то, что Чжун Ли для него делал, и справедливо, что на него разозлились. Что сейчас одежду на нём рвут, освобождая. Что его ноги грубо раздвигают, оставляя жгущиеся царапины на бёдрах. Что по синякам ещё с прошлой ночи — ночи, когда Чжун Ли был нежен и дарил свою любовь, — проходили помечающими и болезненными укусами.

Всё справедливо. Он должен был ответить нормально, не заставлять Чжун Ли страдать. Стоило просто уже смириться с этим, принять, что его любят, перестать думать, перестать…

Из него выбили крик с толчком. Зажмурившись, он запрокинул голову к потолку, цепляясь за оголённые плечи Чжун Ли, невольно царапаясь и срываясь на новый болезненный стон, когда в него ударились ещё раз. Внутри всё горело — не приятно, а мучительно, больно, будто разрывало на части. Жар пробежал по бокам, где только что прошлись когти.

— Прости меня, Аякс, — рык на ухо оглушил. Чайлд сжался, прижимаясь к Чжун Ли, чувствуя его тепло, чешую на его коже, дыхание, разливающееся по шее и опаляющее ухо. Его коснулись, мягко, как пытаясь заглушить боль от проникновения. Чжун Ли прошептал, по-человечески, а не как дракон. — Потерпи ради меня, хорошо? Я сделаю тебе приятно чуть попозже.

Чайлд закивал, пряча лицо у него в шее и скуля от начавших набирать темп толчков. Он потерпит. Потерпит столько, сколько нужно, чтобы Чжун Ли его простил и успокоился. Чтобы снова его любил без этого страшного лица, без боли в голосе. Чайлд исправится, он обязательно исправится, перестанет причинять ему боль, сделает счастливым. Всё будет хорошо, если он сейчас потерпит совсем чуть-чуть.

Когти глубже входили под кожу, когда его удерживали. По щекам всё быстрее, всё горячее бежали слёзы, но он молчал, вжавшись в Чжун Ли, ища эфемерного спасения от того, кто делал сейчас это с ним. По коже обжигающе бежал длинный язык, отвлекая совсем немного, недостаточно, чтобы Чайлд забылся и перестал чувствовать боль от движений. Ему что-то шептали на ухо, но он не слышал из-за шума в голове, из-за бешеного стука сердца в груди, из-за страха.

Всё закончилось в момент, когда Чжун Ли резко вошёл глубже, а внутри опалило жаром. Чайлд дрогнул, сжимаясь и тихо, унизительно хныча, чувствуя, как его лицо целуют, собирая слёзы. Всё болело, он чувствовал себя таким сломанным, будто брошенная в стену со всей силы кукла. Его отпустили, и он упал на покрывала, рвано дыша и глядя на кусочек видневшегося из-за подушек свитка с рисунком Гуй Чжун. Ракушка куда-то исчезла. Наверное, упала с подушки и потерялась среди них же.

По его кадыку пробежался длинный язык, на нём слегка сжались клыками. Чайлд выгнулся, сдерживая стон, когда его тело покинули. Меж ягодиц стало влажно, и он закрыл глаза, протяжно выдыхая, не желая чувствовать ничего. А по его груди спускались поцелуями, и он дёрнулся, когда дошли до живота.

— Не надо, — прохрипел он, горло заболело из-за криков. Как громко и много он кричал? Как долго?

— Тебе понравится, — пообещал снизу Чжун Ли, целуя одну из царапин на боку. Чайлд вздрогнул, поднимая голову и видя этот сытый, довольный взгляд золотых глаз. Чжун Ли пришёл в себя, только успокоился и хотел сделать что-то, что понравится Чайлду. А он хочет отказаться?

— Ладно, — пробормотал он, не чувствуя никакого желания, но тщетно пытаясь двинуть слегка занемевшими ногами, когда их снова сжали. Мурашки пробежались по его бёдрам, и он зажмурился, пряча лицо в подушку от вздоха, обласкавшего его внизу.

Его пробило судорогой, когда Чжун Ли сначала скользнул языком по его вялому члену, а потом спустился ниже. Чайлд распахнул глаза, когда в него неожиданно проникли снова, но даже не пальцами — внутри язык чувствовался странно: мягче и горячее. Огонь смущения охватил его тело, и он снова заскулил, цепляясь пальцами за рога Чжун Ли, не зная, собирается ли отстранить его или прижать к себе ближе.

Вспыхнувший сильнее жар из боли и абсолютно ненормального наслаждения плавил тело. Чайлд невольно сжал ногами голову Чжун Ли и вскрикнул, когда его подхватили за ноющую поясницу и приподняли, слегка сгибая. Ноги затряслись, язык внутри слишком активно вылизывал его, и он снова зарыдал, не справляясь с ощущениями и контрастом, медленно умирая. Возбуждение разгорелось пламенем, сковав его мысли, и всё, что слетало с его губ, так это бесполезные мольбы прекратить.

Вспышка ослепила его на долю мгновения, и он рухнул во мрак, напоследок слыша, как над ним довольно рокочет дракон.

***

Снова буран, снова ветер со снегом в лицо. Снова коченеет тело, снова вдалеке манящее окошко света. Дом так близко и так далеко. Недоступный ему, неприветливый, не впускающий его в себя, не собирающийся обогреть и защитить. Чайлд сжался в буране, леденея, жмуря глаза и позволяя Царице забрать его ненужное никому тело.

Открыл глаза с ноющей болью. По плечам и спине проходились поглаживаниями, а сверху раздавалось довольное рокотание. Нет, всё же кое-кому он нужен. Чайлд шевельнулся в поиске тепла и выдохнул, когда его крепко прижали к широкой груди. Уткнувшись в неё носом, зажмурил глаза, старательно игнорируя позывы разума сбежать, свалиться с кровати, просто исчезнуть и никогда больше не слышать Чжун Ли, не чувствовать его кожи и чешуи, не ощущать себя ничтожеством рядом с ним.

Но куда он тогда пойдёт? Кому он нужен такой — сломанный, бессмысленно влюблённый и брошенный всеми? Если он надоест Чжун Ли, если он его разлюбит, захочет бросить… то что Чайлд будет делать? Его же никто не ждёт там, за пределами обители.

— Поспи ещё, Аякс, — проурчали над ним, согревая макушку дыханием. Чайлд слабо кивнул, мелко дрожа в его руках. Чжун Ли вздохнул, зарываясь носом ему в волосы, добавляя. — Тебе понравилось кольцо. Я рад. Мне чаще дарить их тебе?

— Да, — сипло прошептал Чайлд, не в состоянии произнести звук, сложнее этого. Потому он просто позволил сделать с собой всё, что хотелось Чжун Ли, краем сознания чувствуя под пальцами чешую, шевеление хвоста под одеялом и легкое царапание клыков, какими слегка прикусывали кожу на его шее. Может, будет легче, если ему перекусят глотку.

К сожалению, он пришёл в себя снова уже утром, один в кровати. Проведя рукой по подушке Чжун Ли, тихо вздохнул — холодная. Попытался приподняться и тихо зашипел от боли, прошившей поясницу и всё тело. Царапины на боках и ногах ныли, и он бухнулся обратно на кровать, молча, без лишних звуков.

Тишина накрыла его с головой, и он чуть снова не уснул, но заставил себя подняться. Первое, что заметил — новую одежду, лежащую на краю кровати. Не вчерашнее белое одеяние, а красное с вышитыми золотой нитью всполохами огня и словно бы крыльев. Стиснув зубы, Чайлд потянулся к нему и накинул на плечи, особо даже не стараясь.

Тело всё ещё ощущалось сломанным, однако встать удалось. Слабо прикрывшись, посмотрел на поднос с едой — горячий чай, утренний лёгкий суп из яйца, парочка печений из лотоса. А рядом лежала звёздная ракушка. Как украшение. Подавив подступившую к горлу тошноту, он, шатаясь, двинулся в ванную, цепляясь за стены как больной и немощный.

Холодная вода не отрезвила, но промыла глаза. Облизнув губы, он взглянул на себя в зеркало и содрогнулся от чётких следов чужих зубов, опоясывающих его шею и спускающихся к ключицам и плечам, скрываясь за тканью. Чайлд попытался выпрямиться, но поясница воспротивилась. Чуть согнувшись, всё равно повернулся боком к зеркалу и приспустил одеяние, слепо глядя на продолжающуюся цепочку из меток — снова укусы, мешающиеся с царапинами и засосами. Она петляла по его руке, по рёбрам и бокам, спускалась до самого таза и переходила на бедро, где бежала на внутреннюю сторону.

Сухо сглотнув, Чайлд снова повернулся, снимая ткань до низа спины и видя, что с лопатками было не лучше. Он даже не помнил, чтобы Чжун Ли его тогда переворачивал и кусал туда. Или это произошло уже после того, как Чайлд потерял сознание? Он повторно содрогнулся, задерживаясь взглядом на кольце с полуночным нефритом, а потом возвращаясь к разглядыванию следов. Царапины бороздили кожу до самой поясницы, и он ещё немного приспустил одежду, до ягодиц.

Внезапно все и так медленные мысли в его голове остановились. Он несколько раз моргнул. Одеяние с шорохом упало на кафель, полностью открывая вид на его истерзанное тело. Только смотрел он не на укусы, не на царапины, не на новую россыпь синяков. А на ромбовидную метку Гео, будто выжженную у него на коже чуть выше копчика.

Потянулся пальцами, проверяя — кожа слегка бугрилась, как от клейма. Губы задрожали, и он опустил взгляд. Пытаясь взять себя в руки, оделся, запахнув одеяния как можно плотнее, и вышел из ванной, на деле почти выбегая со стучащей в голове мыслью: «нет-нет-нет». Очутившись в большой комнате, бросился к шкафу и схватил дрожащими пальцами первое попавшееся — кусок руды. Ощупал и замер, найдя.

Та же метка.

Лихорадочно и громко выдохнув, отбросив камень в ложе, взялся за фигурку какого-то существа — ромб на подставке. Развернул свиток — печать в уголке. Схватился за чашку — вырезанная метка на дне. Отбросив и её, он схватился за чайник — в голове мигнуло болью от воспоминания о том, как он покупал его, — и осмотрел со всех сторон.

Из его рта вырвался хриплый, истерический смех, когда и тут, сквозь мутность подступающих слёз, увидел ромб, спрятанный под крышечкой. Ромб, идеально похожий на тот, что впечатался ему в кожу сейчас фантомно горящей поясницы. В тот же момент его пальцы ослабли, и он выпустил чайник из рук. Боль резанула по ногам, и Чайлд пошатнулся, не слыша грохота разбившейся посуды.

В то же мгновение его подхватили сильные руки, и он попытался вывернуться из них, но тело взвыло болью, и он обмяк всё той же сломанной куклой, позволяя утащить себя. Он видел, как отдаляется шкаф, видел, как в ложе среди подушек лежат отброшенные им вещи, видел, как по полу разметались бледные осколки чайника.

И не хотел ничего чувствовать, хотел вырвать себе сердце, чтобы не ощущать этой пробирающей и рвущей на части боли. Почему?

— Аякс?

Очнулся от наваждения уже в кровати, когда Чжун Ли осматривал его ноги и хмурился, очевидно злясь. На мгновение Чайлд испугался из-за тёплого чувства, охватившего его лодыжку, а потом усмехнулся — он и так весь исцарапан, а Чжун Ли злится, что ему немного поранило ногу осколками чайника? Ладонь легла ему на руки и неожиданно крепко сжала, почти до боли.

— Зачем ты его разбил? — прошептал Чжун Ли со слишком явной болью. Чайлд пусто посмотрел на него и спросил:

— Ты любишь меня?

На несколько мгновений Чжун Ли удивился — впал в искреннее замешательство, а потом выдохнул, с намёком на терпение:

— Конечно, Аякс, ответь, почему…

— Любишь как кого? Или… как что? — сорвавшись на шёпот Чайлд в ответ стиснул его ладонь, не зная, что именно хочет услышать. Что его правда любят? Или что его обманывали? Или… что его любят как тот же разбившийся чайник, из-за которого сейчас он чувствует лёгкую дрожь тёплых рук? Хочет ли он знать это?

Взгляд Чжун Ли переменился. Озадаченность исчезла без следа, сменившись на понимание. А потом золото потемнело в раздражении, но Чайлду было уже всё равно. Он просто смотрел на него, ожидая своего приговора. Какой же он всё-таки…

— Разве это что-то поменяет? — холод в голосе Чжун Ли оказался неожиданным. Чайлд моргнул и не двинулся, когда к нему подсели ближе и склонились. Только безучастно смотрел в янтарные злые глаза. Моракс моргнул, а потом тихо выдохнул. — Не думай об этом, Аякс. Тебе же будет лучше.

— Зачем на мне невидимые цепи? — спросил Чайлд и не смог остановиться, не смог сдержать порыв, наконец давая себе волю хоть в чём-то. — Когда ты меня пометил? Из-за этой метки Царица не слышит меня? А сны? Это ты их наслал?

Он не знал, что из этого правда, а что нет, но внезапно понял, что именно тревожило его всё это время, не давая сорваться в чувства, не позволяя забыться, не отпуская. Он всегда знал, что что-то не так. Что его не могут держать тут просто так. Чжун Ли его не любит. Моракс его не любит, никогда не любил. Всё это такая беспросветная ложь, всё это…

— Не думай об этом, — прошептал Чжун Ли, целуя его в лоб, и даже сейчас его губы были мягче всего на свете. Шёпот показался заклинательным, и Чайлд прикрыл глаза, дрожа всем телом. — Это ничего не поменяет, Аякс. Я всё так же буду любить тебя, заботиться и дарить тебе весь мир. Остальное — ненужные человеческие условности, сокровище моё. Не думай.

Он отстранился, и Чайлд вновь посмотрел на него. И правда — условности. Какая разница. Какая уже разница.

— Не буду, — пробормотал он, стискивая пальцами его руку на короткое мгновение, чтобы затем отпустить. Чжун Ли слабо улыбнулся и проговорил:

— Наверное, будет лучше убрать тот шкаф, да? Извини, я принесу тебе других вещей, чтобы тебе не было скучно. Научу читать на древнем языке Ли Юэ, хочешь?

Чайлд не хотел, но слабо кивнул. Чжун Ли улыбнулся легче и снова поцеловал его, в этот раз в губы — мимолётно, тепло, как пытаясь лишь этим стереть все ненужные озарения из его головы. Погладил по волосам и поднялся. Напоследок тронул раненую лодыжку Чайлда, поморщился и вышел из спальни.

Посмотрев ему вслед, Чайлд сполз с кровати. По полу протянулась кровавая полоса из вновь открывшейся раны, но он добрёл до шкафа. Распахнув дверцы, упал на колени перед ним. Вытащил один из сапог, постучал его каблуком по полу в нужном ритме. Ничего. Тихо всхлипнул, проведя пальцами по едва видному открывшемуся отсеку, чувствуя неровность обломанного лезвия.

Отпустив сапог, закрыл лицо руками, содрогаясь, не чувствуя, как из было зажившей царапины всё сильнее течёт кровь. Подступающие рыдания душили, и он никак не мог вздохнуть, хотя бы чуть-чуть, чтобы не умереть. Изо рта вырывались тихие всхлипывания.

За окном поднималось фальшивое солнце, и белоснежные лилии закрывались под его лучами. Едва заметно трепетали листья на кривом дереве, опадая на маленький бамбуковый столик.