«Нужно подумать». Желательно бесконечность. И не пересекаясь с Мораксом. Даже случайно. Или специально. Не суть важно. Всё напоминало бредовый сон, и Чайлд никак не мог разобраться с собственными мыслями. Разложить их наконец по полочкам, определиться, понять, чего он хочет.

Именно это он пытался сделать. Молился о здравомыслии Царице каждый вечер, но с каждым новым днём ощущение, будто его слова падают в пустоту, росло. На задней стороне тумбочки появлялись всё новые чёрточки, клюв фигурки тупился очень быстро. А Моракс… Моракс был рядом.

Почти что всегда. Иногда незримо, но Чайлд буквально кожей чувствовал, что он близко. Обернись — поймаешь янтарный взгляд. Еда всегда ждала Чайлда на кухне, иногда — в спальне. Они вернулись к бессмысленным разговорам. Всё началось заново. Но как бы то ни было, а Чайлд правда старался думать.

Понять Чжун Ли? Простить его? Забыть о том, что находится за пределами обители, о других людях, о семье? У отца есть доступ к его деньгам. С ними всё будет хорошо. Только вот что будет с Чайлдом? Возможно, стоило попытаться убить Моракса. Вытащить лезвия из каблуков сапог и попробовать это сделать. Не обращать внимания на ноющее сердце, попытаться вырвать с корнем то, чему так безрассудно дал расцвести.

То единственное, что долгие месяцы в Ли Юэ согревало его, заглушая то пустое, бесконечное, бездонное, что осталось в его душе после Бездны. А если он убьёт Моракса, то всё это кончится? Кончатся и те мимолётные, но нежные прикосновения к нему, исчезнет взгляд янтарных глаз, пропадёт без следа, и Чайлд останется один. Для того, чтобы вернуться обратно в Снежную, преклонить колено перед Царицей, что не слышит его отчаянные молитвы, и ненадолго вернуться к семье, которая…

Они же скучают по нему, верно? Родители же любили его. Младшие братья и сёстры точно, старшие… с ними было сложнее. Но они же все — семья, и если Чайлд пропадёт, то они же будут хотя бы грустить? Ведь то, что отец очевидно не любил говорить и даже упоминать его работу, ничего не значит. А мама всегда радостно улыбалась, когда он возвращался.

По нему же скучают, когда он уезжает на задания, когда его не бывает целыми месяцами дома. А когда возвращается всего на пару недель, то всё тоже хорошо. Да, случаются ссоры, но это же нормально. Да, отец почти не смотрит на него иногда, а мать делает вид, что он работает где-то в столице и сидит, разбирая бумажки, а не вырезает врагов Царицы. Но они точно его любят.

Верно?

Голова болела. Чайлд провёл пальцами по лбу, стирая выступившую испарину, попытался подняться, но тело не послушалось, и он рухнул обратно на кровать. Перед глазами неприятно расплывалось, будто смотрел через тонкую пелену слёз, и он часто заморгал, пытаясь прогнать мутность. Помогло плохо, почти никак. Из горла вырвался задушенный вздох с хрипом, и волна жара прокатилась по всему вспотевшему телу.

Внезапно лба коснулась показавшаяся прохладной ладонь. Чайлд распахнул глаза в удивлении и поднял взгляд, чтобы затем разочарованно закрыть их обратно. Его трогала не Царица, услышавшая молитвы, а Моракс. По мокрому лбу скользнули пальцами, затем нежно зарываясь ладонью в волосы, начиная их перебирать.

— Аякс, позволишь помочь? — тихо спросил Моракс, почти что шепча. Чайлд тяжело сглотнул, не двигаясь и продолжая ощущать лёгкие, приятные поглаживания. Приоткрыв болящие глаза и перетерпев приступ боли — голову словно сдавило тисками на пару секунд, — он посмотрел вверх.

— Зачем осторожничаете со мной? — спросил он обессиленно, сдаваясь понять самостоятельно мотивы, чтобы быть хотя бы на один шаг впереди. На деле же ведь всё время плёлся позади Моракса. В янтаре мелькнула тень, и ненавистное — так ли это? — лицо исказилось в выражении боли. Чайлд заставил себя продолжить. — Вы же можете просто… сделать со мной что-нибудь. Что угодно, что захотите. Сейчас особенно — я не смогу дать отпор. Зачем Вам моё разрешение, моё согласие? В чём смысл?

Пальцы в его волосах остановились. Моракс медленно моргнул, и выражение боли с его лица пропало, сменившись отчаянием. Чайлд закрыл глаза — от страдания, а не от страха продолжать видеть эти эмоции, слишком правдоподобные, которым он начинал верить. Невозможно, чтобы Моракс страдал из-за него, смертного и Предвестника.

— Как я смею, — прошептал Моракс, и Чайлд напрягся, ощутив, что к нему склонились. Чужое дыхание опалило и так разгорячённое ухо. — Ты — моё сокровище, и я хочу заботиться о тебе. Вот моё желание, Аякс, и ничего более.

Лучше бы он лгал. Лучше бы сказал, что просто не прельщает прикасаться к тому, кого лихорадит, кто липкий, излишне горячий, слишком мерзкий для такого. Вместо этого он получил признание, а мягкие губы Бога коснулись его уха в мимолётной ласке. В груди всё как разорвалось, и Чайлд отвернулся, пряча лицо в подушку и сотрясаясь от жара, задыхаясь из-за резкой болезни и всё ещё чувствуя руку в своих волосах.

— Я позабочусь о тебе, прошу, — выдохнул Моракс, продолжая склоняться над ним, и так напоминая голосом того любимого Чжун Ли, что Чайлд вновь ощутил подступающую волну слёз. Всё неправда, это не может быть правдой, всё ложь, ему лгут, ему…

Он слабо кивнул, не отрывая лица от подушки. И за это его снова поцеловали в ухо, мягко, бесшумно, шепча благодарность за дозволение. И Чайлд, в который раз, сдался, слишком устав. Слабый, ничтожный, не в состоянии справиться с чем-то таким элементарным, как чувства. Монстры в Бездне не были так страшны, как то, что заставляло его желать прикосновений Моракса, как то, что заставляло биться сердце быстрее.

Как то, от чего его лихорадило.

Сознание утекало в темноту, и в моментах просветления он ощущал прикосновения. Уже тёплые, осторожные, бережные. Ко лбу, к рукам, к груди, к волосам. Иногда сквозь шум в ушах просачивался мерный голос Моракса, наполненный чем-то, что Чайлд в детстве слышал от матери, когда она так же ухаживала за ним. И бесполезно тянулся навстречу, поскольку тело не слушалось.

До того момента, как он внезапно увидел зиму. Сверкающий в лучах холодного солнца снег слепил глаза, и Чайлд шёл через бурю, едва передвигая ногами. Ветер кусал лицо, тело окоченело, но он продолжал идти и идти, пока не увидел очертания родного дома. Теплом горели окна, буря не прекращалась, и Чайлд рванул из последних сил. Буран расступился, выпуская его из своих ледяных лап, и Чайлд ударил по двери.

Та распахнулась, перед ним показалось доброе, улыбающееся лицо Тони. Белое, счастливое, а голубые глаза устремились на него с удивлением. И помрачнели, когда она поняла, кто перед ней. От былого счастья и радости не осталось и следа, только странная, непривычная, неправильная отрешённость.

«Зачем ты вернулся?»

Он вздрогнул, просыпаясь. Дыхание хрипом вырвалось из горла. По телу пробежала дрожь, приковав его к кровати, и он трясся ещё несколько долгих, мучительных мгновений, видя и ощущая только пустоту. Когда приступ прошёл, он голодно вдохнул, слыша запах лилий, и прикрыл глаза в облегчении.

Всего лишь сон. Никакой бури, никакого отрешённого лица Тони. Поморгав, приподнял голову и поморщился от лёгкой боли, прокатившейся в затылке. Сжал пальцы на одеяле, ещё пару раз глубоко вдохнул и протяжно выдохнул. И с запозданием понял, что его не ломает в лихорадке. Что тело слишком чистое, а не липкое, что глаза не болят, когда он ими двигает, что его не сковывает жаром.

Нехотя в голову просочились смутные воспоминания, и Чайлд смог сесть. Повернул голову и увидел стоявшую тарелку с супом на тумбочке. В воздух поднимался пар, словно минуту назад Моракс только поставил её сюда. Оглядевшись, Чайлд не приметил знакомой фигуры и, наплевав на всё, принялся есть.

Плавая в ворохе из мыслей, закончил. Отставив тарелку обратно на тумбочку, выбрался из-под сухого и чистого одеяла, хотя оно просто было обязано пропитаться его потом, поставил ноги на холодный пол. Поёжившись, поднялся и поплёлся в ванную, поправляя на себе тоже чистый халат.

Моракс его трогал. Избавил от пота, переодел, поменял бельё для его же удобства. Чайлд сжал губы, оглядывая себя в зеркало — выглядел не здоровым, всё ещё бледным, но точно лучше, чем сутки назад. Или сколько он провалялся в бреду? Умылся прохладной водой, зачесал мокрыми руками чёлку, открывая лоб.

И ощутил такую слабость, что стало жаль самого себя. Сглотнув, закрыл глаза и сжал руки в замок на своей груди, шепча:

— Ваше Величество, прошу Вас, заберите мою любовь к нему, я не могу с ней справиться. Умоляю, услышьте и заберите её. Я жертвую её Вам.

Он зажмурился сильнее, сжимая руки до боли. Только услышал одно — как его слова рухнули в Бездну, проигнорированные. Содрогнувшись, Чайлд опустил плечи, приоткрывая глаза и бессильно глядя перед собой.

Неужели подобная жертва омерзительна Царице? Или она и вовсе отвернулась от него, посчитав, что он сбежал, и потому не желает слышать голос своего Предвестника, не различая его за тысячами других? Его губы задрожали, и он прижал к ним руку, пытаясь остановить.

Он больше не нужен? Почему? За что? Он же был предан ей, он приносил ей клятву верности, его Архонт не может бросить его на произвол судьбы в руках другого Бога. Верно же? Наверное, что-то произошло, раз он не способен до неё достучаться. Его же не могли просто… забыть, как ненужную вещь? Потому что он выполнил свою задачу в Ли Юэ, а не вернулся — какое кому дело?

Перед глазами промелькнуло лицо Тони из сна, и Чайлд снова зажмурился, потряс головой. Повернувшись, покинул ванную, не зная, что теперь делать. Не понимая, ждут ли его вообще вне этого места. Есть ли ему куда возвращаться? Царица не слышит, семья — просуществует и без него. Снежная…

Не заметил, как вышел из дома. Оглядел зелень травы, белизну лилий, похожих на снег, растущее дерево, столик, бескрайнее небо, озеро.

Моракс говорил, что может всё здесь изменить. Принести снега, вырастить ели, перестроить дом, чтобы он походил на избу: из брёвен, с печкой, с трубой из крыши, с инеем на окнах и узорчатыми занавесками. Создаст ему целый лес. Интересно, а может ли он принести сюда что-то живое, вроде птиц или кабанов? Чтобы не таким фальшивым всё чудилось.

Чтобы позволило забыться. Чайлд горько усмехнулся, опускаясь на ступени крыльца, ногами чувствуя траву. Прижался плечом к балке, поддерживающей крышу над головой, и прикрыл глаза. Моракс хотел подарить ему целый мир, сделать по его вкусу, пытался угодить. Руководимый чувствами, которые называл любовью, и теперь Чайлд не был уверен в том, что это — не любовь.

Будь он так сильно влюблён, то захотел бы спрятать Моракса ото всех? Смотрел ли он на Чжун Ли с желанием увезти с собой после миссии в Снежную? Нет, он тогда не знал, что его чувства найдут взаимность. Может, они у него не так сильны. А Чжун Ли — Моракс, — сразу понял и решил не отпускать.

Потому что не смог бы. Или просто не захотел. Чайлд не понимал: раньше это вызывало у него отторжение, а сейчас всё как-то… смазалось. Стало нечётким.

Его чувства, его первая влюблённость для Царицы не стоит и монетки. Она отказалась принимать её. Однако он помнил, как Моракс, бывший Гео Архонт, божество, умолял его о взаимности. Умолял об ответе, умолял о совместной ночи. Как нежны были его прикосновения, как тепло разливалось внутри от его поцелуев, как светились любовью его глаза.

Никто не любил Чайлда с таким желанием, с такой силой. Ни родители, ни братья и сёстры, ни сама Царица, принявшая клятву его верности. И действительна ли его клятва после того, как он отдал своё сердце другому Архонту? Возможно, Царица узнала о его чувствах, и тут же отвернулась, поняв, что он ненадёжен. Разочаровалась в нём и забыла.

В тот вечер, последний перед плаванием, его хоть кто-нибудь ждал в Снежной?

За спиной послышались мягкие шаги. Обернувшись, Чайлд пересёкся взглядом с янтарными глазами. Моракс слегка улыбнулся и опустился рядом с ним. Лицо его выражало спокойствие и почти что умиротворение, сквозь которые проглядывалась непонятная радость. Чайлд склонил голову, оглядывая его.

И принял яблоко, которое ему протянули. Вздохнув, снова посмотрел на Моракса, прямо в глаза, в которых сияли золотые крапинки.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил тот осторожно, несколько довольно щурясь. Чайлд открыл было рот, но тут же закрыл и опустил взгляд на яблоко в своих руках. Мелко задрожал, будто бы от холода, и пожал плечами.

Слова никак не удавалось из себя выдавить. А стоило бы. Моргнув несколько раз, снова посмотрел на обитель. Место, которое может стать его новым домом, где он будет жить с Мораксом, где он будет…

Глубоко вдохнув, он повернулся к Мораксу. Тот замер, шире открыв глаза в удивлении, и не двинулся, даже когда Чайлд коснулся его губ своими. Поверхностно, попросту обменявшись теплом. Без какого-то намёка на продолжение, но с пониманием, что губы такие же мягкие, какими он их запомнил. Закончив, Чайлд отстранился, тихо отвечая:

— Лучше.

И откусил от яблока, кожей чувствуя, как потяжелел воздух от желания Гео Архонта.

***

Мысль, что его попытки достучаться до Царицы тщетны, укрепилась в голове к концу ещё одной недели. Каждый раз, молясь, уже выдавливая из себя искренность через силу, он ощущал, как его слова исчезают в пустоте. И слышит их разве что Моракс.

— Ты продолжаешь молиться, — обронил он во время ужина. Они тогда снова выбрались на улицу за столик под деревом. Чайлд бездумно пялился в сторону начавших распускать белоснежные лепестки лилий. Янтарная сердцевина одной из них уставилась на него в момент, когда Моракс заговорил.

— Ага, — ответил тихо Чайлд, не особо удивившись. Наверное, ещё и его предположение о том, что за ним следят круглосуточно, тоже верно. Идея втереться в доверие и убедить, что он не представляет опасности, казалась всё более вероятной.

Только теперь проблема была не в том, что это вызывало в нём омерзение. Просто сейчас это была прогулка по тонкому льду, который точно не выдержит его веса. И он провалится в пучину без шанса на спасение. Царица не приняла его чувства в жертву, не освободила от того, что он так хотел беречь и что цепью тащило его по земле за Мораксом.

У него вообще есть шансы?

— Она же Богиня любви, — зачем-то сказал он, ведя плечом и продолжая смотреть в янтарь лилии. Тот будто бы слабо светился в наступающих сумерках. Облизав губы, продолжил, почти шепотом. — И я подумал, что она будет не против забрать мою любовь к Вам.

На самом деле, он уже не был уверен в том, зачем это всё делает. Ради чего? Чтобы разлюбить Моракса, которому он нужен настолько, что тот создал для него целый маленький мирок, который хочет и может обустроить по его личному вкусу? Чайлд взглянул в небо — чистое, без серебристой пелены облаков, несущих в себе снег.

— Мы всё? — спросил он, отвлекаясь. Посмотрел в свою пустую тарелку, затем поднял взгляд на Моракса… и его сердце застыло.

Янтарь чужих глаз расплавился, став жидким золотом. На него смотрели так пронзительно, так жадно, что Чайлд внутренне сжался. Сердце панически заколотилось о грудную клетку, в голове завопила тревога, предупреждение, подначивающее вскочить и либо драться насмерть, либо бежать. Дыхание застряло в глотке, а ноги как примёрзли к земле.

А потом Моракс поднялся, и Чайлд вскочил, тяжело выдыхая и судорожно втягивая воздух сквозь зубы. Моракс протянул руку, как приглашая. Уставившись на неё, Чайлд снова посмотрел в золотые глаза, сжал руку в кулак и всё же ответил на жест, перебарывая себя и отгоняя мысли, что надо воспротивиться, взбунтовать, уйти отсюда.

Его всё равно будут ждать. Как в первый раз. Не важно, сколько он будет бунтовать, Моракс подождёт, пока он успокоится, проявит заботу, поймёт, не осудит, не начнёт ругать. И на его лице обязательно будет то выражение сожаления и грусти, какое до сих пор мелькало, когда Чайлд лишь делал вид, что слушает, о чём он там говорит.

Его будут ждать столько, сколько потребуется, так какой смысл сопротивляться тому, кому он действительно дорог, кто не притворяется, кто слышит и видит его, кто любуется и любит?

Моракс сжал его ладонь аккуратно, почти что нежно, и Чайлд едва удержался от унизительного всхлипа, когда его костяшки поцеловали. Тот мимолётный жест на крыльце почти неделю назад был единственным. Его не расценили как разрешение на сближение, и хоть Моракс до сих пор обладал издевательской возможностью прикасаться к Чайлду, когда захочется, он, почему-то, не пользовался этим.

Никаких прикосновений ниже спины, никаких неожиданных поцелуев. А ведь мог. Так почему?

— Почему Вы такой? — прошептал Чайлд, чувствуя, как его рука в хватке тонких, скрытых в перчатке пальцев дрожит. Моракс поднял взгляд на него и ответил, щуря золотые глаза:

— Потому что я люблю тебя, Аякс. Потому что хочу сберечь тебя, защитить, и любить ещё больше и дольше. И если ты продолжишь любить меня в ответ, то это будет лучшей для меня наградой и благословением, — его дыхание обняло пальцы Чайлда, и тот в бессилии закрыл глаза.

— Я не простил Вас, — выдавил он из себя, но руку не убрал. Да и не спешил убирать, если честно. А честность, особенно перед собой, начинала причинять слишком большую боль. Мысленное признание в том, что он всё ещё испытывает эти чувства. Признание, что он остался один, брошенный своим Архонтом и в то же время попавший в руки нового. Того, кто его… правда любит, и чья любовь просто не поддаётся человеческому пониманию.

Если он хочет выжить, то должен быть честным с собой. Если Моракс просто играется с ним — уверенность в чём таяла с каждым днём всё сильнее, — то надо сделать так, чтобы в будущем он даже и не подумал бросить Чайлда, как это сделала Царица. Боги эгоистичны, и любовь их тоже эгоистична. Всё логично, верно же?

— Не простил, пока что, — тихо закончил Чайлд, и снова в золоте полыхнула всепоглощающим пожаром жадность — страшная, но манящая к себе. Чайлд сглотнул, а Моракс отстранился от его руки и проурчал, довольно:

— Я буду ждать и постараюсь заслужить твоё прощение.

Чайлд смог только кивнуть, неожиданно не находя никаких слов для ответа. Однако этого оказалось достаточно — Моракс улыбнулся шире, не размыкая губ, и медленно потянул за собой в сторону дома. И Чайлд двинулся за ним. У самых дверей Моракс вдруг спросил:

— Почему ты начал обращаться ко мне формально? — помог ему взобраться на крыльцо, хотя в этом не было никакой необходимости. Чайлд отвернулся, сам не до конца понимая, почему он это делает, но вырывалось непроизвольно.

— Вы — Бог, — наконец сказал он без чёткого определения. — Выше меня, Вам молятся. Всё в этом роде.

— Понятно, — прошелестел Моракс бесцветно. Помолчав, проговорил. — Не делай так, пожалуйста. Мне нравилось, когда ты звал меня по имени.

В лёгком удивлении Чайлд посмотрел на него, но встретил не насмешку, не равнодушие, а вполне чётко обозначенную серьёзность намерения. Что и разлилось теплом в груди — преступным, неправильным и подчиняющим его душу теплом. Тем, что с каждым разом отдаляло его от Царицы и Снежной ещё на шаг.

— Ладно, — не то чтобы он придавал этому какое-то особое значение, правда. Просто… так казалось правильнее. Разграничивало их отчётливее, не подпускало. Он спросил. — Каким из имён мне называть тебя?

— Чжун Ли, как и всегда, — искренне удивился Моракс на несколько мгновений. Чайлд сжал губы в линию и слабо кивнул. Чжун Ли так Чжун Ли. Ему нравилось произносить это фальшивое человеческое имя. Может, если понравится снова, то будет не так плохо.

Без сопротивления он пошёл за Мораксом, всё ещё мягко, но отчётливо сжимающим его руку. Словно не собирался отпускать вовсе. И внутри Чайлда всё почему-то переворачивалось от мысли, что он даже вырваться не сможет из этой почти что невесомой хватки. Дрожь пробежалась вдоль позвоночника, и Чайлд не понял её истоков — то, что обычно вспыхивало в нём огоньками возбуждения, или же нечто, от чего внутри всё холодело и будто бы покрывалось инеем.

Когда Моракс повернул в коридор, сердце камнем рухнуло в живот. Потому что Чайлда вели в спальню. Сжав губы, тот опустил взгляд в пол. Стало несколько дурно от мысли, что с ним собираются сделать. «Это будет приятно» — попытался он убедить себя, но вышло так слабо и жалко, что тошнота невольно подкатила к горлу. А за ней и злость — почему он сейчас начинает трястись? Из-за чего?

Он же может отпустить руку Моракса, он же может это сделать, сказать, что не хочет, сказать, что сейчас не сможет стерпеть близость с ним, потому что знает, потому что помнит о том, кто перед ним. Потому что он помнит, что тот Чжун Ли — фальшь, а Моракс, похитивший его и не давший ему выбора, заковавший в невидимые цепи — настоящая, мерзкая личина.

Чувства Чайлда обращены лишь к образу, а не к тому, кто держит его сейчас за руку и ведёт за собой.

С этой мыслью голову прострелила боль, но всего на мгновение. Чайлд сильнее сжал руку Моракса и встал на месте. Тот тоже остановился, обернулся, и Чайлд по какой-то причине отвёл взгляд в сторону, начав пялиться в стену. Судорожно сглотнув, вытолкнул из себя слова:

— Я хочу бой.

Изо рта за словами вырвался горячий вздох. Дрожь пробрала его от осознания, всё оказалось так просто. Что и вылилось в следующее, соскочившее с языка проще простого.

— Если я выиграю, то ты отпустишь меня.

Ответом ему была тишина. Казалось, Моракс даже не дышал. Напряжение в теле сковало мышцы. Казалось, что если Чайлд двинется, то рухнет на пол, так не сделав и шага. Сердце гулко стучало, вторя гулу крови в ушах, жар поднялся до самой головы, и Чайлд вдруг понял, что ему… страшно.

Что воздух на него давит, что тело трясёт, что в голове суматошно носятся мысли, а всё внутри буквально вопит о том, что ему надо бежать. Что надо уносить ноги, потому что та рука, что он сейчас держит, может в мгновение сломать ему кости, оставить от него лишь мокрое пятно на стене.

Обычно горячая кровь, толкающая его на вызов, в этот раз отказалась закипать в венах. Бой? Бой против этого? Против существа, который сейчас буквально без лишнего движения сжимает его грудь, выдавливая из неё весь воздух и мешая вдохнуть? Фантомные когти сжались крепче, как желая растерзать одежду и разодрать кожу до голых рёбер и зачастившего сердца.

— Что, если я одолею тебя? — рокот чужого голоса прокатился по коридору драконьим рычанием. Чайлд чуть не задохнулся окончательно и замер, видя, как по стене начали плясать золотые отсветы. А внутри всё каменело от ужаса. Хватка на руке усилилась, и ему показалось, что в него впились когтями. Рокот повторился. — Аякс, что я получу, если одолею тебя? Что такого ты можешь мне дать?

Чайлд схватил губами воздух, пытаясь выдавить слова. И столкнулся с той неприятной, ужасной мыслью, что ему опять нечего предложить. Всё уже принадлежит Мораксу, даже его сердце, и он это понял. Хотя было одно, что ещё могло спасти Чайлда, но это он проиграет тут же, как выйдет против Моракса хоть с оружием, хоть с голыми руками.

— Моё прощение, — прохрипел Чайлд, жмуря глаза и буквально чувствуя, как когти царапают его кожу на ладони. И как тяжесть постепенно начала отступать. Воздух полился в грудь при вздохе, и Чайлд приоткрыл глаза, глядя из-под ресниц на мрачную стену, без золотых бликов.

Тело послушно дёрнулось, когда его повели дальше. Ком встал в горле, и Чайлд не успел ничего сказать, как его приволокли в спальню. И позорно всхлипнул, когда его прижали к стене. Снова зажмурился, будто это могло его спасти от последующей участи быть растерзанным на части. Ну или просто раздетым, но сейчас разницы для него не существовало.

Что он может сделать? Только умереть здесь, пытаясь выбраться из страшных, когтистых лап Гео Архонта, что так возжелал его? Что не отпустит, как бы ни молить, как бы ни упрашивать? На которого у Чайлда нет никакого рычага давления? И сейчас он уже жалел о том, что его не придушили к Бездне в коридоре, когда была такая возможность. Впились бы в грудь и вытащили бы многострадальное сердце, что и завело его сюда.

Почему он такой ничтожный и слабый, повёдшийся на нежность к нему? Всего-то позволил подержать себя за руку, а теперь его прижимает горячее тело, которое он и любит, и ненавидит так, что готов вонзить в него остатки его надежды в виде лезвий из каблуков сапог.

Задрожав, дёрнулся, пытаясь отвернуться и уйти от дыхания, волной ползущего по его шее. Его бедро сжали, и он задрожал только сильнее, не понимая, не зная, не в состоянии поймать хоть одну мысль. Из горла вырвалось тихое, жалкое и сломленное:

— Не надо…

— Ая-якс, — проурчал ему в шею Моракс, прижимая к себе ближе, обхватывая за талию рукой и только сильнее стискивая пальцы на его ноге. Чайлд зажмурился, чувствуя, как сердце птицей рвётся из грудной клетки, как ужас сковывает лёгкие и окружает морозом живот, как тело пульсирует от наполнившего его до краёв страха.

Моракс был ужаснее монстров в Бездне, и его взгляд обжигал кожу, помечал, присваивал, подчинял. Чайлд из последних сил схватился за его плечи и попытался отстранить, но встретился с уже знакомым чувством — своей беспомощностью.

— Нет, хватит, не хочу, — прошептал он скороговоркой, в конце сорвавшись во вздохе от такого неправильно мягкого поцелуя в горло. Предательский жар пробежался по телу, когда Моракс двинулся и глухо, зверино зарычал ему в шею, глубоко вдыхая. Чайлд сглотнул, откидывая голову и не слыша собственных мыслей за шумом в ушах.

Всё? Его сейчас возьмут? Против воли? Как он и хотел, чтобы с ним делали? Чтобы этот ужасающий Моракс наконец перестал играть заботливого любовника и совершил то, ради чего всё и задумал? Тогда стоило поддаться?

Если он сделает это, то, возможно, интерес Моракса к нему угаснет. Снова попробует поиграть куклу, бездушную, подчиниться, перестать напоминать себя самого. Не тот путь, что он предпочитает. Не путь воина, а путь подстилки, но так есть шанс, что он выживет. Если он сейчас ляжет под Моракса, то тот поймёт, что никакого сильного на деле воина Чайлда Тартальи нет и в помине. Что это лишь маска. А потом он освободит его, и Чайлд отправится домой.

Опороченный, разбитый, но закалённый. И не будет вспоминать о Мораксе хорошо, не будет думать о том, как любил его, потому что любовь выжжет напрочь. И тогда Чайлд станет идеальным оружием, чего и хотел всегда. Он станет сильнее, если переживёт это, если…

— Ты чудесен, Аякс, — прошептал Моракс, проходясь губами до его челюсти и протяжно выдыхая. — Меня неимоверно злит то, что ты хочешь уйти от меня, но я понимаю. Я всё понимаю. Мне нужно доказать, что я достоин тебя. Но сейчас ты мне лжёшь — ты бы не простил меня, победи я тебя в бою.

Чайлд сглотнул, приоткрывая глаза и встречаясь с золотом в чужих. Горящим, плавящим, довольным. С тем, которому поддавался всегда, влюбляясь лишь сильнее. Подступающие рыдания сдавили горло. Опередив их, Чайлд отпустил плечи Моракса, обхватил его лицо и притянул к себе ближе. Чужое дыхание обожгло губы, и он заставил себя продолжить поцелуй.

Ложь, ложь, ложь, всё сказанное — ложь. Какое «достоин», какое «понимаю». Моракс ему лжёт, Моракс не может любить, Моракс… ответил на его поцелуй жадно, но без укусов, целуя так, что мурашки бежали по рукам. А потом подхватил его под ноги. Чайлд сжался, оказавшись на кровати и тихо, судорожно выдохнул, потянув Моракса на себя за плечи.

— Ты не хочешь этого, — прошептали ему в ухо, и он едва подавил очередной всхлип, чувствуя, как по щекам побежали разоблачающие слёзы от той лживой бережности, что услышал в чужом голосе.

— Если ты любишь меня, то сделаешь это, — прошептал он, не в силах повысить голос, выплёскивая весь скрытый гнев в движении рук. Яростно расстегнул жилет на Мораксе, а после схватился за его рубашку и попросту разорвал, слыша, как затем по полу застучали оторванные пуговицы. И замер испуганным зверем, увидев его тело напротив себя, освещённое искусственной луной.

— Нет, Аякс, — его руки перехватили и мягко сжали в запястьях. Он бессмысленно дёрнулся, пытаясь вырваться, и затрясся, когда и это не вышло. Его держали крепко, но осторожно. Моракс прошептал, со всё той же лживой нежностью. — Я не хочу брать тебя против твоего желания…

— Да просто трахни меня уже! — сорвался на сиплый крик Чайлд, сдаваясь внутренней буре и истерике. — Просто уже сделай это, возьми то, что хочешь, и отстань от меня! Я сам под тебя прошусь, так какого ты отказываешься?!

— Потому что я люблю тебя, — выдохнул Моракс тихо, но Чайлд яростно замотал головой.

— Нет, — всхлипнул он, и гнев постепенно перерос в жалость к себе. Он ещё раз тряхнул руками, слабея. — Сделай уже. А потом отпусти, прошу.

— Я люблю тебя, — повторил Моракс тише, ослабляя хватку. Чайлд замер, когда его всё же повалили на кровать. Сжал губы, готовясь к тому, что его тоже сейчас начнут раздевать, но вместо этого его обняли. Моракс продолжил, обжигая дыханием ухо. — Всем сердцем, Аякс, люблю. Я не собираюсь тебя отпускать, не желаю ни с кем делить. Я создам тебе целый мир и буду сражаться с тобой сколько попросишь, но не ради того, чтобы заполучить твоё прощение. Всё для того, чтобы доказать тебе, что мои чувства к тебе сильны настолько, что о них знает сама Селестия, и что они достойны тебя.

— Нет, — одними губами сказал Чайлд, дрожа всем телом и чувствуя своей грудью мощное и быстрое сердцебиение Моракса. Его захлестнула волна душевной, душащей боли, и он выдавил. — Нет же… это я… я…

— Ты достоин всех благ Тейвата, — шепот, полный чувств, пробрал его до самых костей. Чайлд запрокинул голову, приоткрывая глаза и глядя из-под мокрых ресниц на потолок. Следующие слова сорвались с языка сами:

— Царица не слышит моих молитв…

— Я буду слышать тебя всегда, — сухой поцелуй невесомо осел у него на щеке, близко к губам. Чайлд моргнул, пытаясь прогнать вернувшуюся муть из взгляда.

— Моя семья, она ведь…

— Мы можем создать свою, — новый поцелуй пришёлся в уголок губ. Чайлд дрогнул от дыхания, и закрыл глаза в бессилии, вслушиваясь в его слова, от которых сердце истерически забилось. — А я буду любить тебя целую вечность, Аякс. Я знаю о тьме в твоей душе, и желаю её так же сильно, как тебя всего. И чувства мои не иссякнут и не изменятся, сколько бы лет ни прошло. Это моё тебе обещание.

Бог контрактов не нарушает свои обещания. Чайлд зажмурился, из-под век побежали новые, ещё не последние за эту ночь слёзы. Перед тем, как сделать последний шаг в пропасть, сорваться в откровенное безумие и сдаться собственному сердцу, он тихо спросил:

— Фатуи… они уже не ищут меня, да?

На короткое мгновение Моракс остановился, обдавая горячим дыханием искусанные и мокрые от слёз губы Чайлда, а потом прошептал:

— Нет, уже нет.

Сглотнув, Чайлд открыл глаза для того, чтобы пропасть в золоте. Любимом, коварном, жаждущим его золоте. И сам коснулся чужих губ в поцелуе, в этот раз отвечая на движение и пытаясь подстроиться, пытаясь сделать хоть что-то правильно, но не получалось, и поэтому он просто следовал за Мораксом.

Чжун Ли.

— Сделай это со мной, пожалуйста, — прошептал он, цепляясь пальцами за его плечи и шею, слепо и безнадёжно глядя ему в глаза, собираясь разбиться об острые скалы, что ждали на дне его личной пропасти. Чжун Ли начал было мотать головой, но Чайлд перебил, только усиливая хватку. — Я хочу знать. Я хочу верить, что ты правда меня…

Он так и не смог выдавить это слово. Дрожащие губы подвели, и он в мольбе прижался в поцелуе к Чжун Ли, слизывая с них соль собственных слёз и боли. Тело выгнулось под горячими руками, скользнувшими по его бокам, задирая красную рубашку. Грудь Чжун Ли завибрировала в довольном, сытом рычании, и Чайлд шумно выдохнул, разрывая поцелуй.

Перед глазами плыло то ли от всё не кончающихся слёз, то ли от накрывшего его неправильного, пронизанного горечью возбуждения. Его всего немного потрогали, а он уже распалён до самых кончиков волос. Почему-то это показалось окончательным предательством всего, во что он до этого верил. Возможно, потому исчез страх, и он позволил тихому стону сорваться с губ, когда по его шее скользнули языком.

На короткое мгновение его сжали. Крепко, замерев и хрипло дыша в шею. Чайлд пальцами впивался в ещё закрытую одеждой спину Чжун Ли и вжался в него в ответ, разрываясь между желанием спрятаться в его объятиях и сгинуть в знакомой тьме Бездны.

Как же просто было бороться против монстров, жаждущих лишь перегрызть его напополам. Как же сложно бороться против Архонта, что хотел его любить.

Содрогнувшись, Чайлд поспешно поцеловал шею Чжун Ли, оставляя солёные следы на его коже и добираясь до кадыка, оттуда — до челюсти, чтобы затем снова слиться в ещё одном поцелуе, выжигающем в нём не любовь, а желание сопротивляться. Слабая дрожь пробила его пальцы, когда он потянул за одежду, пытаясь, наконец, дотянуться до нужного ему сейчас тепла, как его руки перехватили и поцеловали каждую костяшку на них.

В полумраке сверкнуло горячее золото глаз, и Чайлд снова тонул в нём, безвозвратно, без шанса на спасение, сжигая последние остатки здравого смысла и ломаясь, ломаясь, ломаясь от той любви, что оказалась суровее ужаса, нагоняемого бездонной тьмой. Какой же он жалкий. Проснётся ли он завтра вообще, а если и проснётся, то окажется один, в холодной постели, повторно использованный и уже не нужный?

Потому что на что он ещё годен? Чжун Ли точно в силе на своей стороне не нуждается — своей хватает.

Но что бы завтра с рассветом ни случилось, сейчас его целовали. Мягко, в шею, расстегивая пуговицы, в ответ освобождая от одежды и добираясь губами до ключиц и плеч. И в каждом мимолётном движении под кожу будто проникало тепло, окутывая его истерзанное сердце как в желании исцелить. Если Чжун Ли захочет любить его так каждый раз, то Чайлд…

Он чуть не задохнулся от ласки, прошедшейся по его груди. Крепкая ладонь чуть надавила на его поясницу, заставляя прогнуться навстречу, и Чайлд подчинился. Свёл колени, сжимая ими бока чуть спустившегося вниз Чжун Ли, и запрокинул голову, задышав чаще. Новая волна жара снова захлестнула его сердце от слегка грубоватых из-за ткани перчаток прикосновений к его соску. Но это компенсировалось горячностью рта и мягкостью языка на втором.

Возможно, происходи всё быстрее, без этих промедлений на ласку, на поцелуи, то он смог бы успокоиться и поверить в то, что он действительно просто игрушка для утех. Сейчас не получалось убедить себя, потому что Чжун Ли был мягок, как в их первую ночь, осторожничая, любя, почти что поклоняясь. Так тепло и бережно, что слёзы по щекам бежали не из-за ненависти к себе за желание снова отдаться в чужие руки, а из-за той нежности, с какой обращались с ним.

Живот непроизвольно втянулся, когда Чжун Ли добрёл до него поцелуями, оставляя мокрые, чуть начавшие холодеть следы. А потом закинул ноги Чайлда себе на плечи и несильно сжал рукой его пах, так, что Чайлд прогнулся сильнее от резкой приятной волны, разлившейся по всему его телу.

— Ты очарователен, — послышалось тихое, полное всё того же довольного рокота. Чайлд отвернул голову к стене, глядя на неё практически слепо. Чувствуя, как лёгкое давление ремня ослабевает, как его бедро снова сжимают пальцами, а вторая рука продолжает слегка давить на место между ног — немного мучительно, раззадоривая ещё сильнее. Дыхание проникало сквозь ткань, согревая, и Чайлд уже готов был скулить от нехватки стимуляции.

Снизу раздался лёгкий смешок, когда Чайлд свёл ноги, как пытаясь прижать голову Чжун Ли к крайне важному месту. Только вот стало резко не до возбуждения, когда он понял, что один из его сапог начинают стаскивать. Чайлд оглушённо моргнул, резко вспоминая. Отчётливое понимание вторглось в его голову: каблук второго сапога упирается сейчас в место под лопаткой Чжун Ли.

Пару раз быстро ударить по его телу, чтобы выпустить лезвие, и проткнуть. Тогда Чжун Ли будет ранен, тогда Чайлд получит преимущество. Если это ранит Бога, то, получается, он сможет угрожать ему, он заставит его открыть выход из обители, отпустить его, и тогда…

Он сбежит? Вернётся к Царице? К семье?

С глухим стуком первый сапог упал на пол, и Чайлд часто заморгал, снова содрогаясь от прикосновений, от поглаживания по бёдрам и очередной волны возбуждающего тепла между ног. Чжун Ли взялся за второй сапог, и Чайлд, сжав губы, зажмурился. Пытался найти силы на то, чтобы ударить, чтобы отпихнуть, чтобы сделать хоть что-то, но вместо этого просто замер, позволяя лишить себя последнего нормального оружия.

Второй глухой стук вторил его резкому вздоху.

— Аякс? — беспокойство в голосе Чжун Ли было слишком явным. Облизав пересохшие губы, Чайлд потянулся вниз и дотронулся до мягких волос. Потом перебрался на ладонь, лежащую на его бедре, и потянул за ткань перчаток, шепча:

— Сними, сними их…

К Бездне всё. К Селестии и семи Архонтам. Приподнявшись, он жадно глядел на то, как Чжун Ли послушно снимает перчатки. Золотые линии в полумраке вспыхнули отчётливо, притягательно, и Чайлд обхватил чёрные с узорами ладони, потянув их на себя. Над ним снова нависли, и он вжался в голодном поцелуе в одну из ладоней, зажмуривая глаза, всё ещё подрагивая из-за страха с лихорадочно стучащим сердцем. Приоткрыв глаза, посмотрел на Чжун Ли и выдохнул — не судорожно, а яростно, желанно, — когда увидел ответный голод, ответную жажду, каким-то чудом сливающуюся со всё той же любовью, с какой на него смотрели всё это время.

Великие Архонты, пусть это будет правда.

— Как мне сделать это с тобой?

Он аж вздрогнул от того, насколько этот вопрос оказался внезапен. Насколько знаком. И неожиданно Чайлд ослаб. Растёкся под ним, продолжая прижимать его сияющую золотом в узорах ладонь к своим губам, впитывая пульсацию затаённой внутри его тела силы. Завтра он мог не увидеть этого всепоглощающего чувства в глазах напротив, завтра могло наступить слишком рано, завтра он снова будет жалеть об этой связи, о своём желании, о том, что проиграл и сдался так легко. Во второй раз.

— Любите меня, — тихо попросил он, едва ли не умоляя. Чжун Ли моргнул, затем улыбаясь и кивая.

— Хорошо, сокровище моё, — прошептал он, целуя его в ухо, пробегаясь ладонью по его животу, мягко сжимая кожу. Чайлд кое-как выпутался из рубашки, теперь не ощущая дрожи, не ощущая ничего, кроме горького возбуждения и желания, чтобы его заполонили как в первый раз — без остатка, бережно обнимая ладонями его бока и глубоко дыша ему в грудь, слегка щекоча волосами.

Одежда Чжун Ли почти бесшумно упала на пол. С лёгким трепетом Чайлд провёл пальцами по его чёрным плечам, чертя вдоль сияющих линий. Приподнялся, помогая стащить с себя оставшуюся одежду, и внутри всё на короткое мгновение — мгновение просветления — сжалось от вернувшегося страха. Но то была лишь секунда, и он снова обмяк — полностью обнажённый, открытый, доступный тому, с кем снова собирался делить постель. Скорее всего, единственным, с кем он захочет это сделать.

Потянувшись руками, поймал в ладони лицо Чжун Ли и притянул к себе, выпивая его дыхание и не отрываясь от созерцания глубины его чувств, переливающихся в растопленном янтаре. Нащупал пальцами хвост, затем и резинку с ромбовидным камнем. Потянул, освобождая волосы Чжун Ли и вплетаясь в них пальцами.

Наслаждение пробрало его тело, когда он ощутил прикосновение к себе внизу. Разорвав поцелуй, вжался носом в сгиб между плечом и шеей Чжун Ли, глубоко вдыхая его запах, погружаясь в негу от движений и летя в пропасть, надеясь, что на дне не будет острых скал. Сглотнув, скользнул рукой по груди Чжун Ли, по его прессу — из-за чего в животе резко разгорелся огонь, — до штанов и сжал в ответ.

Довольство разлилось в груди, когда он понял, что возбуждён не только он один. В шею ему снова донеслось рокотание, и Чайлд вздрогнул, когда в его руку недвусмысленно толкнулись, потираясь. Чжун Ли возвысился над ним, глядя жадно, мутно, но внимательно. Облизал губы и склонился, оставляя поцелуй на его губах. Чайлд закрыл глаза, обвивая его ногами и вздрагивая, когда его подхватили за бёдра, теснее прижимая к себе.

Сбоку что-то вспыхнуло, и Чайлд скосил туда взгляд, затем отворачивая голову и разрывая поцелуй. В одеялах в лунном свете блестел флакон. Точно, он помнит что-то такое с первой ночи. В тот раз Чжун Ли тоже не захотел отходить от него. Получая поцелуи в висок и щёку, Чайлд потянулся и взял его. В то же мгновение его руку накрыли, переплетая пальцы и сжимая меж ладонями флакон.

— Всё хорошо, — прошептал Чжун Ли, оставляя ещё один поцелуй на ушной раковине. — Я буду осторожен и не причиню тебе боли.

— Д-да, — тихо выдохнул Чайлд, закусывая губу и проводя пальцем по краю его ладони. Его снова поцеловали в щеку, затем потираясь носом в каком-то совершенно абсурдно-нежном, отдающим чем-то звериным жесте. Флакон исчез с ладони, а в ухо полился голос:

— Перевернёшься? — и снова коснулись губами, словно Чжун Ли боялся, что Чайлд упустит все проявляемые к нему чувства и решит сбежать. На деле Чайлд особо не думал над этим. Он в принципе почти не думал, плавая в тумане желания и возбуждения. Несколько вымученно, со всё не уходящей непонятно из-за чего горечью в ноющем сердце.

Слегка завозившись, всё же перевернулся и мелко вздрогнул от пришедшегося на холку поцелуя, переросшего в ласковый укус. Чайлд лихорадочно облизал губы, неумело ёрзая и пытаясь прогнуться. Нервозность прошила позвоночник разрядом тока, когда он упёрся задом в бёдра Чжун Ли, чувствуя напряжение, спрятанное за тканью его штанов. Слишком отчётливое, ощутимое, сильное.

Бояться нечего, он уже это переживал. Всё хорошо. Он упёрся лбом в одеяло, прикрывая глаза и принимая порхающие по плечам поцелуи. Вдоль боков пробежались горячие ладони, одна из них легла ему на поясницу, массируя, слегка надавливая пальцами. И Чайлд неуверенно прогнулся ещё сильнее, вжимаясь пахом в кровать.

— Тш-ш-ш, — зашипел Чжун Ли, продолжая оставлять невидимые следы поцелуев на его плечах. — Всё хорошо, Аякс. Мы не спешим, не переживай.

— Я не переживаю, — пробормотал Чайлд, выдыхая и слегка оборачиваясь через плечо. Чжун Ли мгновенно замер, его ладонь сильнее надавила на поясницу, останавливаясь. Тоже застыв, Чайлд вгляделся в его лицо, и ему показалось, что ресницы Чжун Ли обрамляет золотой свет из-за сияния его глаз. Моргнул — наваждение спало, но не прояснило голову, и он слегка приподнялся на руке, чтобы дотянуться.

Чжун Ли выдохнул в ответ на его поцелуй, прикрывая глаза и пряча свет за веками. Получив тепло, Чайлд отстранился, сжимая горящие губы, и снова отвернулся, пряча лицо в одеяле. Ещё один укус в холку, какой-то даже игривый. А потом руки пропали с его тела и послышался тихий звук, с каким пробку вынули из горлышка.

Холод оказался неприятным. Чайлд закрыл глаза, невольно напрягаясь от закруживших вокруг входа прикосновений, и сжал губы, когда в него проникли одним пальцем. Медленно, тягуче, мешая начавшиеся лёгкие движения с вернувшимися на спину ласками. Из груди вырвался лёгкий несдержанный вздох, и Чайлд только сильнее вжался в кровать, когда уха вновь коснулись губами.

— Не терпи, Аякс, у тебя чудесный голос. Могу слушать его вечно, особенно такой, какой слышал в ту нашу ночь. Он был идеален, сокровище моё, разреши мне услышать больше.

Он мягко, бережно приподнял его поясницу, начиная проникать глубже. Чайлд затрясся, растворяясь в глубине любимого голоса, который он обожал слушать во время прогулок по Гавани. Приоткрыв рот, он смущённо выдохнул, так и не решившись открыто позволить стону сорваться с языка. На что получил поцелуй за ухом и ускорившиеся движения.

Всё было так медленно, так странно, так… тепло, что внутри всё таяло. Его всё гладили, целовали, незаметно помечали, скользили пальцами по его животу, позвонкам, лопаткам, волосам. И Чайлд, постепенно, ощущал, что теряется, что его топит во всём этом без остатка, как он погружается в глубину чужого сердца, позволяя покрыть себя божественной, эгоистичной любовью, и осознанно допустил отклик в собственном сердце, всё слушая и слушая шёпот и ласковые слова.

Мутным взглядом посмотрел перед собой, в окно, где по тёмному небу ползла луна. Целый маленький мирок для него, да? Там, где его каждый день будут любить именно так — всепоглощающе, бережно, даря удовольствие, будто он действительно самая великая ценность во всём Тейвате? На глаза навернулись успевшие высохнуть слёзы, и он снова уткнулся носом в одеяло, пальцами подтягивая его к себе и обнимая получившийся небольшой мягкий комок как подушку.

— Что такое? — прошептал ему в макушку Чжун Ли, и его дыхание слегка взъерошило волосы. Чайлд поспешно вытер ладонями унизительные слёзы и проговорил, выталкивая смущающие слова из горла:

— Мне хорошо.

Ответом ему было урчание и внезапное движение уже трёх пальцев внутри. Такое, что Чайлд вскинулся от неожиданной и приятной волны, пробежавшей по его телу. А потом его покинули, и он обмяк, снова мельком глядя через плечо. Золотые отсветы плясали по его коже, складываясь в нечёткий рисунок, но ему было не до этого — он прикипел взглядом к тому, как Чжун Ли избавлялся от остатков своей одежды.

Во рту пересохло от возбуждения. Отвернувшись, не искушая себя сильнее, он чуть приподнялся и подался назад в чём-то, похожем на нетерпение. Его остановили, обхватив ладонями его ягодицы, раздвинув, и он забыл, как дышать на короткий миг. А потом в него плавно толкнулись, не полностью, несколько мучительно.

Разморенное тело взвыло неудовлетворённостью. Чайлд снова двинулся назад и задохнулся от резкой заполненности. Пальцы с силой смяли его кожу, сверху послышался тяжёлый, смешанный с едва различимым рычанием вздох. Не успел Чайлд опомниться, как из него вышли, чтобы толкнуться обратно. Он упал грудью обратно на кровать и вцепился пальцами в одеяло, принимая пока что ещё короткие, но быстрые толчки, выгибаясь.

Жар объял тело, особенно ярко вспыхивая там, куда прикасался Чжун Ли. Огонь потёк по венам, внутри всё начало пульсировать от нарастающего желания, от приятных волн, бегущих по его телу. Без единой толики боли, без чего-то, что могло разломить эти бесконечно длящиеся мгновения. Такие приятные, полные наслаждения, что все мысли сгинули в них.

Чайлд почти ничего не знал о том, что ему надо делать, и двигался исключительно по интуиции: что ему надо трогать в ответ, как подстроиться под ритм, отвечать на поцелуи, изгибая шею и спину и в ответ подаваясь всем телом назад. Тёплая ладонь легла ему на грудь, сзади прижались, и он почувствовал всё такое же сильное, но зачастившее сердцебиение, отдающееся ему в лопатку.

— Люблю тебя, — прошептал Чжун Ли с той разрывающей искренностью, которой Чайлд не мог противостоять. Сознание сыпалось, и в нём осталось место только для этого подавляющего, подчиняющего чувства любви к Богу.

Губы сушились от его дыхания, из горла вырывались короткие тихие стоны каждый раз, как Чжун Ли проникал глубоко в него. От того, как чёрные с золотом ладони сминали его кожу на ягодицах, боках и плечах. От того, как порой в плечи впивались лёгкими укусами, от которых не оставалось и следа. От того, что Чжун Ли продолжал шептать слова любви, мешая их с ответными хриплыми стонами.

И Чайлд попросту тонул в этом, погружаясь на глубину озера без дна. Только и мог видеть, как свет поверхности отдаляется с каждой новой секундой. А чёрное дно оплетало его щупальцами, затаскивая в раскрытые горячие пальцы с золотой нитью.

Он пришёл в себя. Помнил, как только что изгибался, как изо рта вырывался громкий надломленный стон, как тело сотрясалось в наконец выпущенном огне, как внутри становилось тепло. Буквально миг назад, а сейчас — его куда-то несут. Быстро моргнув, он полуслепо огляделся, держа голову на плече Чжун Ли и покачиваясь в его руках в такт шагам.

— Можешь поспать, я позабочусь о тебе, Аякс, — прошептал Чжун Ли, заметив его пробуждение. Беззвучный отголосок тревоги на мгновение заставил сердце встрепенуться — надо самому, нельзя доверять, нельзя позволять, надо…

Но Чайлд так устал.

Так устал пытаться с этим что-то сделать самому. Устал выскребать, обламывая ногти, чувство, рождающее в нём тепло. Устал молиться Царице, безнадёжно веря, что она-то его услышит, он же её авангард, дитя её страны, её подчинённый и преданный до самой смерти воин. Устал видеть снежную бурю во снах, калейдоскоп из бледных и неприветливых лиц братьев, сестёр и родителей.

«Зачем ты вернулся?»

И потому сейчас, чувствуя твёрдую грудь, чужое сердцебиение, ощущая крепкие руки того, кто совсем недавно довёл его до исступления, облюбив с головы до ног, он не мог ни о чём думать, что и говорить о бесполезном и бессмысленном сопротивлении.

Потому он закрыл глаза, отдаваясь короткому сну, быстро переросшему в глубокий, долгий, без белоснежных картинок перед глазами. Позволил себе уснуть, чтобы на следующее утро открыть глаза в спальне, завёрнутым в одеяло, с растрёпанными по подушке волосами. Глядя перед собой, в знакомую стену, в знакомое окно, за которым — сад из лилий и песчаная дорожка до столика под искривлённым деревом, а рядом мёртвое озеро с кувшинками.

Внизу немного тянуло лёгкой болью. Тело казалось непослушным, размягчённым, усталым, но не тяжёлым. Не успела первая мысль проскочить в его голове, как по его боку нежно прошлась ладонь, и он ощутил чужое дыхание, ласкающее его шею. И жар прижимающегося к нему Чжун Ли.

— Доброе утро, — проурчали ему на ухо. Чайлд ещё раз моргнул, прогоняя муть, и слегка повернул голову. Чтобы встретить золото, сияние которого ни на толику не утихло с прошедшей ночи.

И там продолжала переливаться любовь. Непривычная, немного странная, но такая сильная, что Чайлд захотел её себе. Только вот она уже ему принадлежала, и от этого осознания он задрожал губами, слыша гул крови в своих ушах. Подняв руку, притянул голову Чжун Ли к себе и оставил на его губах лёгкий поцелуй, шепча ответное:

— Доброе.