Шинтаро не может уснуть. Его рука прикована наручниками к ножке кровати, заставляя его выгибаться, чтобы лежать спиной. Громкая музыка из наушников перекрикивающая мысли его убаюкивает, но все портит отвратительно отвлекающее явное присутствие рядом человека на другой половине кровати. Шинтаро его не видит, не слышит, не сознает и не ощущает. С того момента, как он пытается уснуть проходит вот уже как с час и все это время он не размыкает веки. Даже так, он знает, что не один — чувствует.

Татуировка во всю шею радостно пульсирует в такт сердцебиению, подсказывая Шинтаро, что его соулмейт рядом. От такого «счастья» Шинтаро распирает донельзя, подталкивая прекратить притворство сна и поддаться инстинктам. Шинтаро посылает их в далекую и долгую прогулку, но все-таки сует руку под свою подушку. Пистолет ложится ему в руку как влитой. Приставляя дуло к виску, Шинтаро блаженно вздыхает, предвкушая скорое спокойствие. На курок не нажимает, отвлекаясь на неожиданно выдернутые наушники и раскрывает веки. Оказавшиеся слишком близко чужие глаза завораживают. Не в состоянии сопротивляться, Шинтаро тонет в них, пока не ощущает слабую боль от пощечины и омуты желтого вместо желанных становятся отвратительными.

— Пришел в себя? — безучастливо спрашивает его соулмейт.

Шинтаро было, садится, но падает обратно на спину, позабыв о прикованной руке.

— Сколько раз тебе говорить, чтобы ты прекратил пачкать кровать?

— Сколько раз я говорил тебе не спать рядом? — парирует Шинтаро, потирая ушибленное запястье. — Как будто мне нравится себя убивать.

— О? — сердитый тон сменяется насмешливым и Шинтаро морщит лоб.

— Не начинай. Я пытался спать. Зачем ты пришел?

— Чтобы залечить раны, разумеется. Как будто я когда-то приходил за чем-то другим.

Шинтаро смотрит в его сторону. На лице Курохи прямо поперек носа пролегает свежий ярко-красный глубокий шрам; на лбу две круглые впуклости с выступающими краями. Ниже Шинтаро предпочитает не смотреть.

— Если я мазохист, то кто тогда ты, Куроха?

— Твой соулмейт, — будто само собой разумеющееся отвечает тот.

— Знаешь, то что мы соулмейты, еще не делает нас похожими.

— Упаси боже мне быть похожим на тебя.

 — Это мои слова. — Звеня наручниками, Шинтаро показывает руку, — если отпустишь меня на сегодня, я согласен поспособствовать твоему лечению.

Куроха щурит глаза.

— Как будто мне есть куда возвращаться, кроме тебя.

— Действительно, — хмыкает Куроха. Перекатывается по кровати и ложится на Шинтаро сверху, прижимает губы к татуировке на шее. — Ты уж постарайся.

— Если бы это зависело от меня… — раздраженно вздыхает Шинтаро и обнимает его одной рукой. — Мог бы для приличия освободить.

— Не тебе говорить о приличиях, любитель пачкать простыни.

Шинтаро ничего не отвечает на двусмысленный выпад и сосредотачивается на болезненном трении металла о кожу. Перебить излишне приятное телу тепло Курохи этим не удается, но слегка отвлекает. Изо всех сил борясь с навязанным татуировкой чувством блаженства, он запрокидывает голову назад, пряча взгляд на потолке, в очередной раз проклиная свою судьбу.

На самом деле встретить своего соулмейта — неслыханное счастье и удача. Для обычных людей. Те, кто находят свою половину, благословляются высшими силами на смерть в один день. Буквально — отыскавшие друг друга соулмейты не способны умереть неестественной смертью. Выстрелив им в голову или повредив жизненно важные органы, их не убить. Разве что одновременно пронзить обоим сердце, но в случае Курохи и Шинтаро такой фокус не пройдет. Поймать и расправиться таким образом с Шинтаро, и так проведшим последние годы практически в заключении, не трудно, но сделать это же самое с Курохой… Шинтаро лично поблагодарил бы того, кому удалось бы на пару минут обездвижить того против своего желания.

А ведь по-началу Шинтаро даже искренне был рад такому раскладу. Пока не умерли все его друзья, а следом и семья в угоду «недобропорядочным» людям, желающим убить Куроху. Тогда-то Шинтаро и понял, что сладкая нега рядом с соумейтом была не больше, чем навязанным наваждением, а настоящие чувства глушились. У Курохи проблем с самоидентификацией не было изначально и он принял Шинтаро таким, как тот хотел — потерявшим веру в светлое будущее сломавшимся всего лишь человеком. Сам же Куроха, еще не будучи «бессмертным», к обычным людям себя не причислял никогда. Родившись где-то северо-западнее от их «родины», он знал лишь одно ремесло и, ведомый им по жизни, не сходил с пути убийцы до сих пор.

— Куроха…

— М? — вяло отозвался тот.

— И все-таки, где твоя татуировка?

Отметка соулмейта Шинтаро была видна невооруженным взглядом, раскинувшись на пол шеи красным будто зашитым рубцом. Доказательство привязанности своей души к чужой на Курохе Шинтаро увидеть так и не удалось.

Куроха раскрыл губы и укусил Шинтаро за отметку. Дернувшись, тот попытался лягнуться, но Куроха удержал его ноги своими.

— Ублюдок!

— Я же говорил тебе не провоцировать меня.

Все еще сжимая пистолет в руке под подушкой, Шинтаро сориентировался, куда направлено дуло. Поразмыслив, он пришел к неутешительному выводу: вывести из сознания или себя или Куроху не выйдет. Проглотив обиду, Шинтаро пообещал себе, что припомнит это Курохе и прекратил сопротивление. По его ощущениям Куроха излечился практически полностью и терпеть оставалось не так долго. Не так долго. Всего-то всю оставшуюся жизнь.