девять вечера, и город уже утопает в мандариновой дымке заходящего солнца; люди вокруг возвращаются с работы или выбираются отдохнуть, жужжат в движении автомобили, нетерпеливо шумя клаксонами.

сладостная умиротворенность накрывает район, в самом центре которого атсуму мия сползает вниз по каменной стене, загнанно дыша.

– блять, какого хуя произошло? тсуму, что за херня? – голос у осаму дрожит, прямо как его руки.

в груди зудит и все переворачивается вверх дном, дыхание вмиг спирает от страха, ведь перед ним его брат – в футболке, у которой ворот весь перемазан свежей кровью, а на лице одна сплошная гематома. он с вымученным стоном, держится за саднящий бок, запрокидывая голову, а все что лезет осаму в голову это: «ебаный пиздец», и он на негнущихся ногах опускается на колени.

– саму, саму… я как из сёнэн манги вылез, скажи же, да? – смеётся тихо.

– у тебя течёт из носа, помолчи, блять, пожалуйста, и наклони голову вперёд.

атсуму послушно делает то, что брат ему говорит, и принимает выуженные из рюкзака салфетки, зажимая жутко кровоточащий нос. и как он только не сломан…

в переулке завывает осенний ветер. осаму донельзя аккуратно придерживает выкрашенную в отвратительный блонд голову, когда атсуму, как слепой котёнок, устало тыкается лбом ему в грудь. меж бровей осаму пролегает складочка, уголки губ подрагивают, и он в ответку падает носом в волосы на затылке брата. оставляет мимолетный поцелуй – знает, что нельзя, знает, что странно и не принято, но не может по-другому. в конце концов, ему так грустно и больно, и хочется утешить атсуму любыми способами. особенно физически.

– господи, да кто тебя так отхуярил? за что?

атсуму кряхтит немного, осторожно шмыгая носом – все ещё болит. он поднимает голову, хмурясь.

– это я их отхуярил, саму, хочешь верь, хочешь не верь, но было за что.

он молчит пару секунд, припадая к чужой ладони.

– они несли херню про тебя, такую дичь пороли, что у меня аж уши в трубочку завернулись-

– и ты решил погеройствовать? раз на нескольких сразу с кулаками полез, идиот, – осаму перебивает его, возмущённо сопя.

руки все ещё дрожат.

– в этом мире, – превозмогая боль говорит старший близнец, – только я могу поливать тебя говном, саму. эти уебки заслужили.

осаму запрокидывает голову, жмурится, выдыхая прерывисто. он не знает, что ему хочется больше: дать атсуму в лоб или обнять крепко-крепко. в лоб тот уже получил, так что осаму просто ловит обессиленного брата, прижимаясь к его виску своим.

дерьмовая ситуация, правда? они сидят в дурацкой позе на холодной брусчатке в сорока метрах от школьного двора, где каждый день меж кабинетов ходят всякие ублюдки, что беспечно пиздят и распускают всякие мерзкие сплетни о близнецах. и, удивительно, но бывают дни когда их лапшерезка пресекается, и сегодня это сделал атсуму: с честью и гордостью, из чувства большого долга защитить. цена отваги – разбитый нос и нервные клетки осаму.

уже дома, сидя на крылечке, они мусолят тонкие сигареты, что суна вчера оставил в их спальне. все ссадины заботливо обработаны перекисью и жгучим йодом, надежно прикрыты пластырями, футболка – в мусорной корзине.

– не хочу быть ванильным, но я бы умер за тебя.

табак кажется сладкими. на закатном небе разливаются тёплые оттенки – у них двоих внутри разливается недосказанная братская нежность друг к другу.

– не пизди, саму, знаю я тебя. ты бы и кровь зажмотил перелить, – атсуму усмехается.

– да как бы я зажмотил – ты ведь моя кровь, – тихо отвечает осаму.

тот молчит в ответ чересчур долго.

осаму поворачивает голову, глядит на близнеца как-то уветливо в полные кристальных слёз глаза. они срываются вниз по его щекам безмолвно, и эти мокрые дорожки блестят трогательно в солнечном свете.

у осаму перемыкает в сердце.

– ну ты и дурак, – молвит он, мягко смеясь, укладывая голову атсуму на своё плечо. – правду ведь говорю. ну давай, не плачь, ты совсем что ли…

атсуму тоже смеется, но сквозь слёзы, в последний раз затягиваясь своей сигаретой. ссадины уже не так сильно болят, а он хочет верить, что они, как бы ни было это глупо, оба умрут в один день.

– я бы тоже за тебя умер, честно-пречестно.