«Вот же срань!»

Игорь тормозит так резко, что едва не поскальзывается на влажном асфальте. В последний момент он хватается за угол здания обеими ладонями — на них наверняка останутся саднящие царапины, но это сейчас последнее, что его волнует.

Вдох-выдох. Он бы не позволил себе эту передышку, но надо, иначе попросту не добежит. А всё потому, что он так и не научился нормально ориентироваться в этой вашей Москве! Ничего не понятно, нет ничего знакомого, а улицы отказываются запоминаться. И ладно бы только названиями, так даже расположением!

Как так вышло, что Игоря Грома после академии отправили на стажировку в Москву, он сам не понял. Но вот он здесь, расследует всё, что надо и не надо. Вернее, всё надо, просто не всё ему разрешают, видите ли.

Времени дальше размышлять уже не остается, и Игорь снова срывается с места.

За всё относительно недолгое время расследования этого дела — неофициальное, на минуточку, на которое он выделил почти всё свободное от работы время — Игорь так и не смог честно ответить себе на вопрос: он бы действовал так же быстро и яростно, если бы всё это не касалось Пети?

Петя… То еще чудо — в жизни Игоря уж точно. Так упорно попадать в неприятности — может быть, не самый удивительный навык, но каждый раз при этом оказываться неподалеку от Игоря…

А еще с ним оказалось удивительным образом предельно легко и до сумасшествия трудно одновременно. Игорь никогда в жизни не чувствовал такой свободы в общении с другим человеком, и уж точно общение никогда не приносило ему столько проблем.

Оно того, конечно, стоит. Так Игорь думает, когда преступники неожиданно оказываются вооружены, и под грохот выстрела его ногу обжигает несильной болью. Скользнула. Суки.

«Думай-думай-думай».

Табельное Игорю не положено. Да он бы и не носил — пользоваться умеет, конечно, но давным-давно пообещал себе, что не будет стрелять в людей. Под рукой ничего полезного, остается только… Игорь нашаривает в кармане телефон и замирает так. Один он банду из четверых (пока что) бандитов не накроет чисто физически. Особенно учитывая, что они вооружены. Но если его коллеги сейчас притащатся с мигалками… Спугнут ведь!..

Скрепя сердце, он всё-таки скидывает старшему напарнику сообщение с координатами и просит прислать подмогу, но обязательно учесть, что надо действовать аккуратно. А сам бросается вперед — что еще ему делать?

***

— Игорь Гром, я тебя закопаю! — слышится издалека, и Игорь болезненно морщится в гримасе не то боли, не то улыбки. — Но сначала отстригу твои драгоценные кудри к чертовой матери, понял?!

Он не рискует вставать со скамейки, на которую приземлился. Вокруг суета, мигалки полиции и скорой помощи, набежавшие откуда-то журналисты и простые зеваки. Все ходят туда-сюда, делают что-то наверняка важное.

Игорь свое дело сделал — правда, уже отхватил за то, что никого ни о чем не предупредил. Но лично ему всё равно, пусть даже штраф выписывают, хотя не за что. Главное, что студенты-омеги теперь в безопасности.

Главное, что Петя в безопасности.

— И я рад тебя видеть, — бормочет Игорь, прикусывая губу, чтобы не терять лицо.

Петя подлетает к нему с разбега и, кажется, только в последнюю секунду останавливает себя от того, чтобы начать его колотить. Игорь уверен, что если бы не его подбитый глаз, Петя бы бил, не глядя, игнорируя болезненный скулеж. А он бы точно не сдержался — одно ребро, по ощущениям, треснуло, а та самая пуля задела сильнее, чем показалось на адреналине.

— Побитая собака, что б тебя, — сдавленно выдыхает Петя каким-то странным голосом. — Хоть в обморок не собираешься хлопнуться? Учти, я на своем хребте тебя тащить не буду!

Игорь не собирается ни в какой обморок. Он собирается спросить, что не так с голосом Пети и почему у того красные глаза — простыл, что ли? Но слова почему-то отказываются произноситься, а картинка начинает плыть, как будто на акварельный рисунок плеснули водой.

— Игорь. — В одном слове столько напряжения, что оно слышится звонким, как натянутая струна.

— Нормально всё, — кое-как выдавливает Игорь, чуть заваливается вперед, но не падает, потому что его плечи перехватывают крепко-крепко. Лбом он утыкается в теплое и мягкое; потом только понимает, что Пете куда-то в солнечное слетение.

— Да позовите вы доктора, мать вашу за ногу! — слышится, как сквозь туман. Игорь собирается возразить… собирается… вот сейчас, еще пару секундочек…

Он, кажется, всё-таки отключается, но ненадолго. Просто не успевает понять, в какой момент рядом с ним оказался медик, настойчиво светящий ему в глаз.

Через несколько минут беглого осмотра, всё время которого Петя коршуном стоял рядом и то и дело недовольно комментировал слишком резкие движения сотрудника «скорой», Игоря наконец-то отпускают.

— У вас завтра выходной? — спрашивают перед этим.

— У него сегодня выходной, — шипит Петя, а сам приобнимает Игоря за плечи, чтобы не завалился опять набок, как неваляшка.

— Отгул возьмите, отлежитесь, — равнодушно пожимает плечами медик и уходит.

Петя поворачивается к Игорю, матеря весь мир. Оглядывает его с ног до головы, спрашивает снова на грани с тем непонятно дрожащим тоном:

— Ты хоть до машины дойдешь? Я батину взял — он меня отпиздит, конечно… Но зато надо было покупать мне, когда я просил! Теперь сам куплю, точно куплю, чтобы тебя, идиота, вовремя из всякой хуйни доставать… Гром, ты просто…

— Петь, — перебивает Игорь почему-то слишком мягко. На несколько секунд они замирают, таращась друг на друга. Неловко. Игорь даже теряется. Поэтому быстро возвращает свой обычный отстраненный голос: — Не пизди, голова и так болит.

Петя на секунду поджимает губы, и в его взгляде что-то гаснет. Но тут же загорается снова — теперь уже раздражением.

— Еще бы она у тебя, блять, не болела! Такой фингал схлопотал. Тебя об стенку, что ли, шибанули?

— Ничего не об стенку, — бухтит Игорь и медленно поднимается на ноги, опираясь на подставленное Петино плечо. Подумав, признается: — Об асфальт.

Петя очень шумно втягивает воздух, но, как ни странно, ничего не говорит. Игорь всё понять не может, чего он так распереживался. Подумаешь, пара царапин! Он мент или кто, в конце концов? Петя сам на похожей специальности учится, должен же понимать.

Мысль о том, что на его месте мог быть Петя, и долбануть рожей о твердое могли Петю, ошпаривает одновременно яростью, ненавистью и животным страхом. Но Игорь заставляет себя успокоиться и не думать о всякой ерунде. Петя бы на его месте никак не оказался — он-то не отбитый.

— Ты чего? — вдруг тихонько спрашивает Петя, и Игорь осознает, что тот странно сжался под его рукой, как будто испуганно.

Секунда, две. До Игоря доходит, что тот почувствовал его эмоции, и это вызывает волну по-детски глупого смущения. Он отмахивается и на всякий случай отстраняется.

До машины доходят без приключений. Садятся; Петя вертится рядом, норовя помочь, как будто Игорь совсем немощный, и даже ни слова не говорит про испачканную бежевую обивку салона. У Игоря нет сил ни извиниться за это, ни восхититься новой иномаркой.

Едут молча. Петя, кажется, на что-то обижен, раз даже музыку свою дурацкую не включает. В полной тишине доезжают до…

— А мы где? — заторможенно хрипит Игорь и тупо оглядывается по сторонам, когда Петя глушит мотор в каком-то незнакомом элитном дворе.

— У меня дома, — пожимает плечами так, как будто в этом нет ничего странного.

— А почему…

— Гром, я смотрю, тебе мозги совсем вышибло? Объясняю: я понятия не имею, где ты живешь и как туда доехать, а еще могу предположить, что у тебя нет нормальной аптечки, еды и, возможно, душа. Я прав?

— У меня ванна, — на автомате возражает Игорь. Потом вспоминает, что находится не у себя в родном городе, а в Москве, и живет в общаге, в которой… ну, не особо хороший душ, действительно.

— Я и говорю, — продолжает Петя с нарастающим раздражением. — А у меня почти чисто, есть лекарства, сегодняшняя еда и душ. И ванна тоже, — добавляет, хмыкнув.

Как-то так Игорь оказывается на одном из верхних этажей модного здания, в квартире с евроремонтом, где страшновато даже дышать. На секунду у Игоря в буквальном смысле возникает ощущение, что здесь даже пыль стоит дороже всей его мебели.

— Сюда иди, — зовет Петя откуда-то, где, очевидно, ванная.

Ванная… Игорь даже присвистывает при виде чистейшей плитки и ослепительно белой сантехники.

— Я как будто в музее, — выдает он, особо не думая, когда присаживается на бортик ванны. — Тут точно дышать можно?

Петя недовольно сопит и ничего не отвечает, а потом мстительно прижимает прямо к его фингалу смоченную перекисью ватку. Уж сколько раз Игорь обрабатывал себе всевозможные ссадины, порезы и прочее, никогда еще, сука, не было так больно! Он почти подпрыгивает на месте и вскрикивает.

Очевидно, что Петя этого и добивался, но тот сразу отдергивает руку, тушуется, опускает взгляд. И даже не говорит «так тебе и надо!», хотя наверняка думает.

— Извини, — вдруг слышит Игорь и от неожиданности даже замирает. Петя прикасается снова, теперь уже не к щеке, а к сбитым костяшкам пальцев. — Очень больно?

Игорь машинально мотает головой. Не больно…

Петя на него больше не смотрит — долго обрабатывает руки, даже ладони, на которые Игорь всегда забивает. Потом — снова лицо, аккуратно, едва касаясь.

Игорь в этот момент не может отвести от него взгляда. Петя наклоняется слишком близко, сосредоточенно прочищая раны, и на коже чувствуется его дыхание. Челка взлохмачена, кожа тонкая и бледная, губы приоткрыты. И глаза, глаза какие! Темные, но не холодные, наоборот. Покрасневшие еще до сих пор, и ресницы чуть влажные.

Красивый.

Игорь всегда знал, что Петя красивый. Он вообще считает, что все омеги красивые, просто каждая — по-своему. Петя же красивый как-то совершенно особенно, и Игорь даже под дулом пистолета не смог бы объяснить, чем именно.

Но сейчас, с этого ракурса, так близко, такой взволнованный — и такой неописуемо нежный… он красивый в каком-то новом смысле.

Игорь уверен, что если Петя столкнется с ним взглядом, они непременно поцелуются. Просто потому, что сам Игорь сдержаться не сумеет. Это понимание — это желание — появляется в нем само по себе, против его воли, не задавая никаких вопросов. Как появился в его жизни сам Петя. Раз, другой и, вот, третий.

Но Петя на него так и не смотрит. Отстраняется, кивает куда-то вниз. Хихикает натянуто:

— Приехали, дядь. Снимай штаны.

Только целую безумную секунду спустя до Игоря доходит — пулевое на голени. Ему кое-как перевязали рану, и теперь всё это нужно приводить в порядок.

Он выпрямляется, разом оказываясь сильно выше Пети, и, зачем-то продолжая пристально смотреть ему в лицо, начинает расстегивать ремень. Петя вздрагивает, бросает короткий взгляд исподлобья.

Носа касается непонятный запах. Едва уловимый, странный какой-то, но однозначно приятный. Правда, распробовать его Игорь не успевает, потому что Петя вдруг сует ему в руки баночку перекиси и быстрым шагом покидает ванную, тараторя:

— Не-не, знаешь что, Гром, я не готов это увидеть. Давай как-нибудь сам, лады? Лады.

Игорь моргает ему вслед, потом тупо смотрит на оставленное в его ладони лекарство. Лады… Как еще-то, раз Петя не хочет… не хочет.

Оставаться у Пети Игорь наотрез отказывается. Уж точно не тогда, когда тот его то ли опасается, то ли просто старается обходить стороной. Его можно понять — омега всё-таки, молодой и свободный… Игорю и правда лучше уйти от греха подальше. Он даже соглашается поехать на такси, чтобы кое-кто меньше переживал за спонтанного пациента.

Когда он уже топчется на пороге, Петя вдруг вполголоса говорит совершенно серьезно:

— Игорь, скажи честно, ты ради… из-за меня это всё? Из-за того, что я про препода рассказал?

И смотрит так, как будто готов принять на себя вину за все беды этого мира. Игорь не знает, что он хочет сказать больше — и что будет более честным ответом. Поэтому, пожав плечами, говорит так, как всё это время думал:

— Я рисковал, потому что хотел посадить этих ублюдков. Чтобы больше ни одна омега от них не пострадала. Но если бы это не касалось тебя, я бы, наверное, не смог найти их так быстро.

Петя больше ничего не говорит и не спрашивает, кивает только едва заметно. Глаза у него снова красные. Игорь, спускаясь по лестнице, думает — надо было хоть лекарство от простуды посоветовать.