Никогда в жизни Петя не чувствовал к своему собственному организму такой ненависти, как сейчас. Извините, пожалуйста, но четвертый день подряд с симптомами, как в первый, это уже чересчур!

Он просыпается, с трудом осознавая, какое на дворе время суток; если бы не яркий луч солнца, ударивший прямо по глазам, он бы не понял, потому что взгляд расплывается, а мозг отказывается воспринимать цифры или, тем более, стрелки настенных часов.

Кое-как поднявшись, Петя плетется на кухню. Живот болит нестерпимо, поэтому он корячится, согнувшись пополам и прижимая одну ладонь пониже пупка, — но хотя бы ненадолго утихло сумасшедшее желание залезть на первого попавшегося альфу.

Хотя нет, мстительно думает Петя, жадно глотая воду прямо из графина, на вполне конкретного, который даже не подумал предложить ему помощь! Вот так повезло с истинным!

Стоило подумать об Игоре, как живот скрутило спазмом, а сзади прямо-таки полилась новая порция смазки. Петя с низким стоном сгибается пополам и только огромным усилием воли заставляет себя не осесть на пол. Сначала таблетки.

Переждав волну боли, Петя опускает одну руку вниз и несильно гладит себя между ног — даже простое прикосновение прямо через трусы и домашние шорты приносит облегчение, но вместе с тем и возбуждает сильнее. Сами собой возникают мысли о том, что точно так же его могли бы касаться грубоватые — наверняка очень приятные — пальцы Игоря… только, разумеется, перед этим стянули бы мешающую ткань вниз… А еще это мог бы быть его язык — Петя обязательно попросил бы Игоря не бриться, и его щетина колола бы нежную кожу, оставляла красные следы на бедрах…

— Гр-ром, сука! — рычит Петя и опирается локтями на стол, ладонями пытаясь нашарить блистер с таблетками. — Отстригу тебе кудри к чертовой бабушке!..

Если бы Игорь был сейчас в квартире, он бы, зайдя на кухню, наверняка присвистнул, отпустил самую неприличную шуточку из своего арсенала, а потом подошел ближе и вставил ему, просто отведя ткань белья в сторону… Да блять! Чертов Игорь!!!

Петя наконец хватает упаковку таблеток и не сразу понимает, почему не получается достать хотя бы одну. А когда фокусирует зрение, понимает, что таблетки закончились. Причем, кажется, еще вчера утром — потому что вечером Пете было настолько больно и настолько сильно хотелось дрочить, что он до самой ночи трахал себя резиновым членом и ревел. Член, между прочим, был дорогущий, импортный, специально для него, Пети, из Америки доставленный, да прямо под дверь! Не то что какой-то там Игорь…

Петя всё-таки соскальзывает на пол и, прижав колени к груди, снова начинает реветь. Не от чего-то конкретного и от всего сразу — но в основном, конечно, из-за Игоря. Мысли снова сами собой соскальзывают в самые развратные фантазии, и он уже не сопротивляется — запускает руку в трусы. Вообще-то лучше было бы терпеть, потому что от дрочки становится только хуже, но ради короткого облегчения… да и он дошел до того состояния, когда уже плевать — гори оно всё!

Он вспоминает, как четыре дня назад, когда течка неожиданно решила начаться раньше положенного и без всяких предупреждений, спасибо, что хотя бы в конце учебного дня, он выполз из университета и буквально повис на Игоре. И был уверен, что тот, одурманенный запахом омеги — своего омеги, между прочим! — сразу растает, наконец-то поцелует как положено, а потом они пойдут к кому-то из них домой и займутся самым страстным сексом в своей жизни!

В принципе, они и пошли.

Игорь, почему-то совсем не выглядящий возбужденным, отстранил Петю от себя и скорее удивленно, чем встревоженно посмотрел ему в лицо.

— Петь, ты чего? Плохо себя чувствуешь?

Действительно! Петя даже на минутку почувствовал себя лучше, чтобы как можно выразительнее показать взглядом Игорю, что тот еблан.

— Гром, скажи мне, пожалуйста, у тебя насморк? — елейно протянул Петя, не убирая, однако, рук с чужой кожанки. — Или у пса раньше времени отбило нюх?

Игорь очень долго смотрел на него, даже попытался незаметно втянуть посильнее воздух. С огромным трудом, но до него дошла нужная информация, потому что его глаза, и так огромные, округлились. Он зачем-то попытался сделать шаг назад — Петя не пустил, наоборот, подошел поближе, глядя из-под ресниц так завлекательно, как только умеет.

Непонятно, завлекался Игорь или нет. Точнее, что-то явно шло не так, потому что возбужденным тот всё ещё не выглядел — Петя даже потихоньку посмотрел на его пах, но всё в громовских штанах выглядело так же, как обычно, — однако Игорь махнул головой и пробубнил:

— Давай я, это, до дома тебя провожу тогда.

Петя подумал, что у Игоря просто колоссальная выдержка, и даже восхитился! Правда, долго радоваться не пришлось — внизу живота стало тяжело и больно, голова затуманилась, еще и тошнота зачем-то подкатила. Словом, до дома они не шли, а ползли, и пару раз Игорь придерживал Петю за талию, когда тот опасно покачивался.

Вспоминая, какими горячими были его ладони даже сквозь ткань куртки, какие они, оказывается, огромные, Петя скулит. Игорь ведь наверняка легко мог бы поднять его на руки, обхватив этими самыми ладонями под задницу! А потом скользнуть пальцами между ягодиц, а губами прижаться к шее…

На этой мысли он кончает, но мало того, что легче не становится, так еще и делается только хуже: тело бросает в жар, начинает потряхивать.

Петя думает о том, что когда Игорь привел его к самой квартире, он мог бы вовсе не бросить короткое «Ладно, пока», не развернуться и уйти, оставив Петю растерянно хлопать глазами и одиноко дрочить на холодной кровати. Игорь мог бы настойчиво пройти в квартиру и сразу с порога прижать Петю спиной к ближайшей стене. Мог бы нависнуть сверху с кривой многообещающей ухмылочкой, а потом расстегнуть его пальто и скинуть с плеч. Или наоборот — опуститься вниз, помочь ему снять ботинки, а следом за ними и штаны.

В голове снова туман. Петя не помнит, в какой момент лег на пол, прижимаясь виском к прохладной поверхности.

Без таблеток его сейчас накроет еще сильнее — а куда сильнее, спрашивается? Ему уже просто плохо, даже хуже, чем когда болел гриппом, и дрочить не так сильно хочется. Хочется, чтобы обняли, облегчая тупую, противную боль.

Хочется, чтобы это закончилось.

Мелькает мысль, что течка не должна быть такой тяжелой и идти так долго, что надо бы, наверное, вызывать врача. Но ему так плохо, что нет сил даже открыть глаза.

Неизвестно, сколько проходит времени, когда он всё-таки разлепляет ресницы — от засохших слез это получается не сразу. В ушах звенит. Звенит настойчиво и громко, не проходит. И скоро Петя осознает, что звук идет не изнутри, а снаружи. Потом различает, что это дверной звонок.

Он бы не вставал — как минимум, потому что слишком хреново, а как максимум, потому что встречать гостей он сейчас не готов, даже если приехала мама. Но кто бы там ни был, он продолжает звонить, и голова неумолимо начинает раскалываться от настойчивого звука.

Тогда он усилием воли поднимается на локтях, медленно садится боком, прижимая одну руку к животу. Пытается хоть как-то оценить свой внешний вид, но понимает, что не в состоянии даже сполоснуть лицо прохладной водой, поэтому, с трудом поднявшись на дрожащие ноги, плетется в прихожую прямо так, взъерошенный, потный, со следами высохших слез на опухшем лице.

Кто бы ни пришел, пусть испугается и уебывает.

Уже когда он проворачивает дверную защелку, до него доходит, что открывать дверь незнакомцу, когда течешь, — самая тупая идея в мире. Впрочем, ему настолько плохо, что уже всё равно. Даже если сейчас к нему в квартиру завалится толпа альф и трахнет его по кругу. Может, хоть легче станет.

Но когда дверь нетерпеливо открывают с другой стороны, за ней оказывается всего лишь Игорь. Весь взмыленный и немного мокрый — на улице дождь? Солнце же светило.

— Ты чего трубку не берешь, а?! — первое, что выдает Игорь, оглядывая его с ног до головы. — Петь? Живой вообще?

— Не очень, — хрипло выдыхает Петя.

На эту фразу уходят все силы, и он приваливается к дверному косяку, прикрыв глаза. Наверное, он бы соскользнул вниз и снова лег на прохладный пол, если бы его вдруг не подхватили поперек талии. Он вздрагивает от холодного прикосновения мокрой куртки, но это мелочи по сравнению с приятным кофейным запахом, который мгновенно окутывает его уютом и спокойствием. Даже боль немного отступает.

Игорь, кажется, что-то говорит, но слова до мозга не доходят. Когда Петя снова начинает осознавать реальность, он уже лежит на кровати — надо же, и не заметил, как его туда донесли.

В комнате резко темнеет. Становится легче приоткрыть глаза, и хотя зрение фокусируется с трудом, Петя видит, как Игорь, задернув плотные шторы, открывает форточку. Через минуту до кровати долетает приятный свежий воздух — Петя только сейчас вспоминает, что всё это время не выходил на улицу и даже не проветривал квартиру, попросту забыв об этом.

— Эй, — зовет Игорь, потихоньку подходя ближе к нему, но больше не трогает. А так хотелось бы. — Чем тебе помочь? Таблетки, может? Или покушать сделать? А, Петь?

Вместо ответа у Пети громко урчит в желудке. И он понимает, что не уверен, когда в последний раз ел. Прошедшие дни смешались в голове в комок боли, желания и слёз.

— Полежи со мной, — всхлипывает Петя, не думая. — Таблетки… и еды бы тоже… но это потом. Мне плохо, Горь.

Сокращение срывается с губ тоже без особого Петиного желания. Он даже не знает, понравится ли Игорю.

Игорь вдруг уходит, и Петя успевает испугаться, но в тот же момент его снова окутывает уютный запах и тепло. Игорь потихоньку укладывается рядом, что-то бормочет, спрашивает, кажется. Петя не слышит, но лично он считает, что ничего важного там быть не может. Всё важное — это чтобы Игорь наконец-то обнял и затих.

Игорь только вопросительно ведет кончиками пальцев по его плечу, и Петя, фыркнув, обхватывает его руку и, перекинув через себя, крепко-крепко прижимает к животу, чтобы не дергался никуда.

Он засыпает в тот же момент, ощущая теплое дыхание на своей шее.

***

Остаток дня Петя спит, просыпаясь только под самый вечер, когда Игорь настойчиво кормит его сначала супом, а потом парой таблеток. Петя хочет спросить, когда он успел всё это достать, но сил хватает только на благодарное мычание.

На следующий день Игорь никуда не уходит, а Пете неумолимо становится лучше. И это означает, что желание возвращается, вот только Игорь, будто наконец вспомнив, что рядом с ним течная омега, краснеет и прячется в других комнатах.

Пете попросту не до того, чтобы за ним бегать или на него орать, так что он возвращается к своему любимому дилдо и стонет нарочно громко. В какой-то момент он слышит за стенкой сдавленный рык — и сам тут же кончает с довольной улыбкой на лице. Так-то, Гром, не одному Пете страдать!

А на следующий день всё заканчивается. Просто отрубает одним разом, как будто щелкает рубильник.

Петя просыпается, чувствуя себя совершенно нормально и даже, пожалуй, бодро. Плетется в душ, не до конца доверяя ощущениям, но от воды становится совсем хорошо — никакой больше боли и никакого наизнанку выворачивающего желания. И даже голова не болит.

Игорь обнаруживается на кухне; когда Петя заходит, он настороженно изучает его взглядом.

— Доброе утро, — говорит, ставя перед ним на стол кружку чая. — Решил, что кофе не надо пока… Ты как?

Петя тупо смотрит на кружку, потом — на Игоря. Моргает пару раз.

— Спасибо, — говорит зачем-то. Присаживается за стол, берется за бирку от пакетика чая и тупо болтает его в кружке. — И за чай, и вообще, — добавляет, всё ещё не понимая зачем.

Игорь вместо ответа только кивает, а потом, подумав, осторожно спрашивает:

— Я тогда пойду?

И вот тут Петю прорывает.

Он даже не запоминает, что именно кричит и почему начинает позорно реветь. Не помнит, как вскочил на ноги и как сдержался, чтобы не начать ошарашенного Игоря колотить. Он просто орет, собирая в кучу все мыслимые и немыслимые аргументы, почему Игорь — еблан, который собственную омегу оставил мучиться в течку.

Когда поток больного и злого сознания немного иссякает, Игорь, сглотнув, аккуратно садится на стул и еще аккуратнее говорит:

— Мы же не встречаемся. Ты не мой омега, чтобы я… ну… Это было бы неправильно, разве нет?

И глазами хлопает так невинно, как будто и правда не понимает!

Петя шумно втягивает в себя воздух — и начинает по новой, еще раз популярно объясняя Игорю, что они, между прочим, истинные, и Петя вполне четко обозначал, что он не против и очень даже за, и что даже если бы они переспали и разошлись, он бы не обиделся, ведь ему, по крайней мере, стало бы лучше. А из-за Игоря…

— Да что ты заладил, что я в чем-то виноват! — возмущенно перебивает Гром, и Петя даже забывает, что хотел сказать дальше. — С чего ты вообще решил, что мы истинные?

Петя глупо моргает, потом несколько раз открывает и закрывает рот, не находя нужных слов. Все известные маты он уже озвучил, причем не по разу.

— Ты серьезно? — Он хотел спросить грозно, но получилось, кажется, жалобно. — Не чувствуешь?

Игорь пожимает плечами немного виновато.

— Я вообще с трудом твой запах чувствую, если честно.

Петя садится тоже. Это… блять, это больно. Просто по-человечески больно, потому что он же… он… Да как это вообще?! Он на девяносто, нет, на сто процентов уверен, что они истинные, но разве так бывает, что альфа своего омегу не узнает, даже если у того странный, нетипичный запах?

Петя уже привык, что его периодически принимают за бету. Обычно он даже рад — меньше проблем с настойчивыми ухажерами, меньше внимания, меньше опасностей. Но он всю жизнь был уверен, что уж истинный-то его сразу почувствует! А оно вот как…

Последнее, чего Петя ожидает от Игоря, — что тот вдруг потянется через стол и легонько сожмет его ладонь.

— Погоди, Петь, а ты… — начинает он, запинается, облизывает губы (Петя совсем не залипает). — А ты что, встречаться хочешь? Со мной?

Рука ощущается большой, теплой и до ослепительной нежности правильной. Петя даже вдохнуть боится, только бы не спугнуть это ощущение.

— Хочу, конечно, — буркает он, не в силах больше ругаться.

Получается, раз Игорь не понял, что они истинные, он откажется? Конечно откажется, любой нормальный альфа хочет найти свою пару… Нет, в сорок лет, конечно, уже всё равно, лишь бы какой-нибудь был, но Игорю-то всего двадцать четыре — у него еще вся жизнь, чтобы искать… Может, Петя ошибся? И надо отпустить человека, за которого так зацепился просто потому, что пару раз встретил его в детстве…

Судьба? Пф-ф, что за сказки.

Но Игорь продолжает:

— Даже несмотря на то, что я такой вот туповатый? — Он улыбается, но слышно, что правда взволнован. Неужели всё-таки… — Петь? Ты думаешь… ты хочешь, правда?

Петя ничего не думает и правда хочет. Он поджимает губы и переворачивает ладонь; Игорь, кажется, решает, что он пытается стряхнуть его руку, потому что вдруг расстроенно отстраняется, но Петя быстро хватается снова и переплетает их пальцы.

Игорь смотрит на него огромными глазами побитой псины. Петя вздыхает — сил никаких нет, честное слово.

— Хочу, — повторяет он.

Стоило бы добавить что-то вроде: «Только постарайся не быть таким ебланом», — или: — «Только давай сразу договоримся, что будем всё обсуждать».

Но это ждет. Это они обязательно обсудят позже.