Игорь начинает его целовать прямо с порога, потому что физически не может больше ждать. Он бы целовал с самого утра, каждую свободную минуту, весь день — и всю оставшуюся жизнь, — потому что Петя этого заслуживает. Он заслуживает гораздо, гораздо лучшего, чем Игорь. Но всё, что Игорь может предложить, это он сам.

И Пете, кажется, достаточно. Теперь — да. Он сам так сказал сегодня, соглашаясь на «отныне и навсегда».

Они потеряли слишком много времени. Что бы Петя ни говорил, Игорь это знает и никогда себе этого не простит. Сейчас, держа его лицо в своих ладонях, глядя на него и видя в его глазах буквально всё, что нужно, чтобы просто дышать, Игорь гадает, как не понимал этого раньше.

Его кроет. Ведёт, как никогда и ни с кем, и вовсе не от усилившегося запаха. Его крыло последние полчаса, а может, и больше, пока они шли пешком по ночному Петербургу, говоря обо всём подряд, как в любой другой день, и ни на секунду не отпуская рук друг друга. Игорь ловил каждое слово, но перестал слышать и воспринимать еще с порога дома Прокопенко, если не раньше.

Он просто смотрел — и никак не мог насмотреться, не в силах поверить.

Вот это — его? По-настоящему? Вот этот свет, который Петя неизвестно, каким чудом сохранил в себе, теперь только для него?

И он видит в ответном взгляде: да, дурак, всё только для тебя, всегда было и будет.

Игорь целует, потому что не может не. Этот теплый, ровный, нежный свет хочется спрятать под сердцем и под кожей — не для того даже, чтобы никто не видел, а чтобы никто не посмел испачкать, тронуть как-то неправильно, задеть или напугать.

От самого себя бы лучше спрятал — но Петя сегодня сказал «да», самое важное «да», важнее даже того, на берегу моря, а значит придется постараться и больше не совершать ошибок.

Петя настойчиво отрывается от его губ; Игорь даже не сразу замечает, что тот отстраняется, потому что обнимал слишком крепко.

— Тиш-тиш, уймись, — бормочет, а у самого в голосе улыбка и такое отчетливое предвкушение, что Игорь ощущает, как в животе что-то тяжелое и горячее ухает вниз. — Шуруй первым в душ. Только быстро — десять минут у тебя.

Прежде, чем послушаться, Игорь еще раз прижимается к его губам, а потом, собрав в кулак остатки сил, уходит. Ничего не говорит — ни сил, ни мыслей уже не осталось.

Как он принял душ, Игорь не сможет ответить даже под угрозой расстрела. В какой-то момент он ловит себя на том, что стоит, оперевшись на раковину, с каплями воды, стекающими по груди, спине, ногам и рукам. Как во сне, он вытирается, наверняка пропуская целые влажные участки, потом тупо смотрит на кучку белья и встряхивается.

И выходит прямо так, потому что стесняться некого. Они видели друг друга обнаженными гораздо сильнее, чем просто без одежды.

Холодок скользит по коже, но не причиняет дискомфорта. Гораздо больше мурашек посылает по телу внимательный, изучающий взгляд Пети, а после — его короткое прикосновение кончиками пальцев к торсу, когда он проходит мимо и закрывается в ванной.

Игорь далеко не сразу осознает, что тот держал в руках незнакомый шуршащий пакет и смотрел весьма… многообещающе.

Страдальческий стон срывается с губ, и Игорь падает на кровать прямо так, поверх одеяла, прикрывает запястьями глаза. Много алкоголя они не пили — с некоторых пор не выносят никаких веществ, туманящих рассудок и способных остановить сердце.

Но Игорь уверен: даже если бы не было тех полутора бокалов белого сухого, он всё равно чувствовал бы себя сейчас пьяным и ничего не соображающим. Не от возбуждения даже — от чувств такой силы, что они сводят с ума и сбивают с ног.

Он не думал, что вообще способен так сильно кого-то любить.

Кажется, даже в студенчестве такого не было, и даже чуть позже, с Петей же. Тогда он был наивно и еще по-детски влюблен, и те пылкие чувства и рядом не стояли с ровным, горячим и таким сильным, что в груди немного больно от этой мощи.

Пятнадцать минут, в которые он дожидается Пети, растягиваются до невыносимого. Они так долго шли к моменту, когда наконец смогут назвать друг друга в полной мере своими, что теперь лишние секунды промедления кажутся мучительными. Но то ли Петя ощущает что-то похожее, то ли просто так спешит, — в любом случае, ждать слишком долго не приходится, и дверь приоткрывается, когда Игорь так и не двигается с места.

Он приподнимается на локтях, завороженно глядя на дверь. Что бы Петя ему не приготовил, это будет прекрасно. Просто потому, что это Петя.

Игорь, наверное, был готов и не к такому… впрочем, нихрена он не был готов, именно поэтому сейчас у него весь воздух вылетает из груди, оставляя вместо себя только безумный стук сердца и почти болезненную тяжесть, которая стремительно опускается в пах.

Петя потихоньку заходит обратно в комнату, смотрит исподлобья горячо и немного настороженно — сомневается еще, дурак, что Игорю понравится… Дурачок, какой же… Неужели была хоть малейшая вероятность, что он не оценит?

— Иди сюда, — хрипло, почти без голоса зовет Игорь, протягивая к нему ладони.

И Петя не идет — плывет, а может быть, это Игорю так кажется в полупьяном, полусчастливом угаре. Он не перестает взглядом оглаживать прекрасное тело — и отчего-то страшится думать о том, как будет повторять тот же путь уже не глазами, а прикосновениями.

Как будто не было сотен ночей в самых разных позах, местах и вариациях, как будто это их первый раз. Но так — действительно первый.

Талия Пети, и так всю жизнь тонкая, сейчас затянута в снежно-белый корсет. Такая же белая полупрозрачная ткань с кружевным рисунком облегает длинные ноги, обутые в женские туфли на высоком каблуке. На правом бедре красуется простая кружевная подвязка.

— Я думал насчет фаты, — тихонько хихикает Петя и крупно вздрагивает, когда Игорь едва ощутимо опускает ладони на его талию. — Но потом понял, что это смотрится совсем тупо. Но она есть — была в комплекте с…

— Петь, — всё ещё шепотом, потому что громко говорить страшно. Как бы не проснуться случайно, потому что всё это определенно должно оказаться слишком прекрасным сном.

Петя сразу замолкает. Поднимает руки, привычно зарывается пальцами в спутанные влажные волосы. Прямо в глаза смотрит внимательно-внимательно, чуть хмурит лоб.

— Ты чего? — спрашивает. — Всё в порядке?

Вместо ответа Игорь поднимается на ноги — Петя даже на каблуках оказывается чуть ниже его, — крепко обнимает за пояс и подтягивает к себе, сразу же целуя в шею, туда, где запах ощущается сильнее всего. В ответ слышится судорожный выдох; длинные ноги обвивают его бедра, Игорь чувствует прикосновение острого каблука на коже.

Они ничего не говорят — слова разом теряют всю ценность.

Игорь медленно разворачивается и опускает Петю на кровать, нависает сверху, сразу перенося вес на локти, потому что тот кажется слишком хрупким. Поцелуи скользят с шеи на ключицы, потом на плечи, а потом Игорь не удерживается, перехватывает ладонь Пети и долго касается губами тыльной стороны, сжимает его пальцы — и чувствует, как собственные дрожат, ощущая на безымянном тонкий ободок кольца.

— Эй, — тихо зовет Петя, приподнимаясь, ловит его взгляд встревоженно. — Игорь, ты чего?

А Игорь сам не знает, чего он. Утром всё было идеально — он чувствовал себя самым счастливым человеком в мире. Днем, а потом и вечером было прекрасно, потому что он смотрел на Петю и не мог налюбоваться, обнимал и ни о чем не думал.

А сейчас его накрыло осознанием.

Неужели спустя столько лет, столько глупых ошибок… После всей той боли, которую они так неосторожно и с таким упрямством из раза в раз причиняли друг другу… Неужели они заслужили вот это?

— Я люблю тебя, — выдыхает Игорь, сильнее сжимая его ладонь.

Петя, помедлив секунду, садится и свободной рукой приподнимает его голову, не дает больше спрятать глаза.

— Я тоже тебя люблю. Но слушай, прекращай меня пугать, — говорит нарочито весело, хотя слышно по голосу, что и правда заволновался. — Мне еще понадобится живой муж, знаешь ли.

И вот теперь Игоря сносит окончательно.

Муж.

Он как со стороны слышит собственный гортанный рык, прижимаясь губами к губам Пети, заваливая его обратно на спину. Тот сначала хихикает, бормочет что-то, но эти звуки быстро сменяются хрипловатыми короткими стонами.

Руки опускаются на шнуровку корсета, и Игорь сдавленно матерится, когда путается в завязках. Но ни на секунду не отрывается от поцелуев: ласкает языком подбородок, шею, ключицы, и снова шею, неосознанно примеряясь к пульсирующей точке прямо над изгибом плеча.

Петя пытается помочь со шнуровкой, но Игорь не позволяет — обхватывает его запястья одной ладонью, прижимает к подушке над его головой.

— Расслабься, — выдыхает Игорь прямо в покрасневшее от возбуждения ушко. Снова не сдерживается — облизывает раковину и прикусывает мочку, с удовольствием слышит рваный выдох. — Сегодня всё для тебя, мой хороший.

Непонятно, пытается ли Петя возразить, потому что в этот момент Игорь одним слитным движением скользит вниз и прижимается губами к обнаженному животу.

Корсет он кое-как стягивает и откидывает в сторону — красивая вещь, им пригодится, но точно не сейчас, — и аккуратно берется за кружевные трусики, но снимать не спешит, слишком завороженный тем, как Петя выглядит в них. Вместо этого садится на колени и медленно ведет ладонями по худым ногам.

А взглядом снова сталкивается с Петей — и так и замирает, примагниченный намертво. У Пети взгляд поплывший, влажный, губы приоткрыты и начинают дрожать, когда Игорь, продолжая смотреть, поднимает одну его ногу и касается губами лодыжки.

Туфли самые обычные, без сложных ремешков-шнурков-застежек, поэтому Игорь легко стягивает сначала одну, потом вторую. А потом снова наклоняется и нарочно медленно скользит по правой ноге поцелуями: сначала подъем ступни, затем трогательно выпирающая косточка, снова лодыжка, голень, чувствительное место прямо у колена, бедро… Петя запрокидывает голову, цепляется пальцами за его волосы и тихо скулит, чуть шире разводя ноги.

Игорю почему-то хочется делать всё очень медленно, будто и правда в первый раз. Поэтому он не касается Пети между бедер; вместо этого он крепко сжимает левое колено, чтобы не дергался, а зубами аккуратно тянет подвязку на правом бедре.

— Игорь, блять, — невнятно выдыхает Петя, оттягивая волосы почти больно.

— Тихо, — шикает Игорь, улыбаясь, — это традиция.

— Вообще-то традиция — это прямо на свадьбе, — на одном выдохе тараторит Петя. — И потом… бросить в толпу… Ну Игорь!..

Игорь, который до этого дразняще водил языком прямо по краю кружевной ткани чулков и крепко держал дрожащие бедра, понимает, что и сам больше не может ждать. Он, коротко глянув на Петю, быстро опускает голову и прямо через ткань белья прижимается к нему ртом — не к стоящему члену, а сразу ниже, там, где горячо и мокро.

Петя хнычет и вдруг выдает:

— Игорь, если ты меня прямо сейчас не трахнешь, я завтра же подам на развод, понял?

Это должна была быть шутка, но одна только мысль, пусть даже не серьезная, что Петя снова может исчезнуть — просто взять и пропасть из его рук, — толкает Игоря вперед. Он снова нависает над ним, вжимаясь стоящим членом куда-то в пах, обхватывая обеими руками под спину, заглядывая в удивленные глаза.

— Никуда тебя больше не отпущу, — твердо говорит Игорь.

И Петя замирает, пару секунд даже не дышит, как будто ошарашенный этой обезоруживающей честностью, абсолютной уверенностью.

Игорь уже собирается продолжить, когда Петя вдруг отвечает мягче, спокойнее, но оттого не менее честно:

— А я больше никуда не уйду.

И Игорь его целует — бережно, одними губами, безмолвно благодаря за то, что дал ему, идиоту, новый шанс, что без сомнений доверил всего себя.

Петя сам тянется руками вниз, чтобы наконец убрать мешающее белье; Игорь отрывается от его губ и сам наконец-то стягивает промокшее кружево. Оно тоже обязательно пригодится — мыслей о нем мелькнуло столько, что на полгода вперед хватит, — но всё это не сейчас.

Сейчас им физически необходимо ближе.

Игорь тянется к тумбочке — Петя перехватывает его руку и качает головой.

— Не надо, Горь, — снова почему-то шепотом. — Я таблетки пил, так что… Хочу тебя.

И каков же Игорь муж, если дальше заставит его ждать?

Он опускается между его ног, ведет пальцами вдоль его тела вниз, не столько даже, чтобы проверить, достаточно ли смазки, сколько просто для того, чтобы приласкать, расслабить и сделать хорошо. Он вообще любит, когда Пете хорошо, и мог бы часами доводить его до оргазма, не прикасаясь к самому себе, даже не раздеваясь.

Но тот снова хнычет, обхватывает его обеими руками за шею, изгибается в пояснице требовательно и уверенно.

— Пожалуйста, — выдыхает теперь уже Петя ему на ухо.

Игорь с низким стоном скользит внутрь, чувствуя, как мысли разлетаются, оставляя только одну: «Как же я люблю тебя». Он жмурится, потому что кажется, что перед глазами пролетают маленькие молнии, и толкается глубже, до влажного шлепка кожи о кожу. Петя всхлипывает, сжимает его плечи сильнее, сам просяще ведет бедрами.

Долго они точно не продержатся — но это и не нужно. У них впереди целая ночь, а потом следующая за ней, и следующая, и целая жизнь впереди.

Игорь двигается медленно и коротко, почти не выходит, больше мягко массирует внутри, чем полноценно трахает, как его вроде бы просили. Но Петя не жалуется, наоборот — стонет и скулит, прижимается сильнее, прячет лицо у него на плече.

Игорь одной рукой опирается на постель, второй обнимает его поперек спины, как если бы хотел прикрыть собой от всего мира. Он и хочет — и готов, если понадобится.

Он сам не замечает, как снова начинает его целовать; Петя поворачивает голову, и они сталкиваются губами — не целуются, просто ведут влажными прикосновениями по губам, подбородкам, скулам. И то и дело Игорь опускается чуть ниже — на шею, на то самое место, к которому всё внутри так и тянется.

Они давно это обсудили, иначе бы Игорь даже не думал. Но он знает, что Петя готов, хочет, что настолько доверяет.

Петя крупно вздрагивает в его руках, громко стонет его имя, и Игорь чувствует животом горячую влагу. Тогда он опускает Петю на постель и начинает двигаться чуть быстрее, не отрывая губ от изгиба его шеи, которую Петя без сомнений подставляет, запрокинув голову и блаженно прикрыв глаза.

Игорь обхватывает его под расслабленные колени, толкается внутрь сильнее и глубже, сам низко стонет на каждом движении. И когда его самого встряхивает оргазмом, на секунду ослепляя, он крепко вцепляется зубами в бледную кожу.

Петя не стонет — кричит, машинально хватается за его спину и дрожит, а потом, кажется, кончает еще раз. Он дышит глубоко, скулит на каждом выдохе, а его глаза прикрыты и слезятся. Игорь не может оторвать взгляда от его лица — и от стремительно краснеющей метки.

«Мой, — думает он, переводя дыхание, — правда мой».

— Правда твой, — шепчет Петя, улыбаясь, и Игорь понимает, что сказал это вслух.

Он прижимается лбом к его груди, чувствует на затылке нежные, успокаивающие прикосновения.

Если есть в этом мире что-то по-настоящему важное, то они сейчас держат это в руках.

В комнате пахнет осенью и кофе с шоколадом.