Петя отчетливо запомнил: это было утро. Холодное, промозглое, с редким для Питерской осени солнцем, ноябрьское утро, в которое Юля решила, что дальше так продолжаться не может.

Сам он с первых же дней отношений был уверен, что так не может даже начинаться, но молчал, потому что Игорь сказал — так будет лучше. Игорь сказал — так надо, Петь, так будет правильно. Больше Игорь так ничего и не сказал, не сделал, не подумал даже, кажется.

А Юля оказалась рядом. Юля — не альфа и не омега, а бета, о которых говорят, что они к отношениям не приспособлены. Но именно Юля решилась сначала на разговор, потом — на предложение попробовать быть вместе, а теперь — снова на откровенный разговор.

Петя думал, что рано или поздно она закатит скандал, из которого они оба выйдут поломанными в щепки, разбитыми настолько, что не то что пытаться с Игорем — даже с самим собой каждому из них будет слишком трудно. Но это же Юля.

Поэтому в одно промозглое утро, прямо за чашкой кофе и горячим омлетом, она спокойно говорит:

— Ты же его любишь, Петь.

Пояснения не нужны, в этом мире есть лишь один человек мужского пола, которого Петя… любит, конечно. Черт бы его побрал.

Он откладывает вилку, через силу прожевывает то, что успел взять в рот, медленно проглатывает и еще медленнее запивает кофе. Юля не торопит — вообще не смотрит на него, как будто этот разговор значит не больше, чем обсуждение погоды.

Петя же смотрит на нее, как в первый раз. Двадцатилетняя девчонка с модными красными волосами и горящими глазами, яркая, энергичная и достойная самого лучшего человека в мире. Как бы она ни старалась притворяться, что совсем не волнуется, Петя видит, как подрагивают тонкие руки.

На него накатывает волна ослепляющей нежности вперемешку с чувством вины перед ней, перед Игорем и перед самим собой.

— Тебя я тоже люблю, — выдыхает он абсолютно искренне.

Он наблюдает, боясь моргнуть, и когда видит, как дергается ее нижняя губа, сразу вскакивает на ноги, обходит стол, падает на колени и обнимает ее за талию так крепко и бережно, как только может. Юля сразу обнимает в ответ, прижимается щекой к его макушке.

— Ладно тебе, — шепчет Юля; в ее словах слышна нежная улыбка. — Я же никуда не ухожу.

Петя крепко жмурится и мелко трясет головой. Отвечать не хочется: ему сейчас кажется, что стоит сказать одно слово, и всё, что у него было, что он так глупо не ценил в эти пару месяцев, рассыпется в пыль.

А Юля продолжает:

— Петь, может… Может тебе и не нужно выбирать?

Он чувствует, как мягкие прикосновения переходят на затылок, как тонкие пальцы начинают перебирать его волосы. Мысли крутятся в голове лениво, нехотя — отказываются признавать малейшую вероятность, что всё может наладится в полной мере.

Надо было ценить то малое, что ему досталось, а не мечтать о своем истинном, который вполне ясно дал понять, что у них ничего не выйдет…

Но Юля всё продолжает:

— Я не против попробовать. Не знаю, что Игорь скажет, но мы с тобой сможем как-нибудь его убедить… Просто попробовать, Петюнь. Вдруг что-то получится.

Некоторое время они молчат, а потом Петя медленно поднимает голову и переводит на Юлю взгляд, наверняка потерянный. Та продолжает перебирать его волосы, но он уже слабо замечает прикосновения.

— Ты это… ты это к чему? Что… что попробовать?

Юля молчит, прикусив губу, и он машинально поднимает руку и, едва касаясь, проводит пальцами по ее подбородку, расслабляя. Никакой гигиенички ведь не напасешься.

— Быть вместе, — спокойно поясняет Юля, внимательно глядя ему в глаза. — Всем вместе, понимаешь?

Петя, конечно, понимает. Просто не осознает, не верит ни на секунду, что этот вариант — самый, черт возьми, идеальный из всех! — может быть возможен. Так ведь не бывает, чтобы одному человеку досталось сразу всё, чего он хотел. Всегда нужно делать выбор, нужно отказываться от чего-то… И он ведь был готов, правда был готов!..

Или не был.

Или он, совсем по-человечески, скорее отказался бы от всего — только бы не гадать, правильно ли выбрал.

А теперь Юля говорит, что можно… не выбирать совсем?

Она продолжает гладить его по волосам, понемногу убаюкивая мельтешащие в голове мысли. Укладывая одну за другой рядышком, успокаивая.

— Игорь же не согласится, — медленно бормочет Петя и продолжает растерянно хлопать глазами. — Он не захочет, Юль. Для него такое — слишком.

Это даже для Пети-то — очень много, очень страшно и непонятно. И он, честно, не уверен, что готов так рискнуть. Но Юля продолжает смотреть тепло и спокойно, и ее пальцы больше не дрожат, когда она ведет ими вдоль Петиного лица.

— Мы можем просто поговорить, — повторяет она вдумчиво. — Взрослые люди иногда так делают.

Они говорят в тот же день.

Петя уже знает, что дождаться Игоря на работе не получится: тот попросил Дубина, чтобы держал в курсе, на месте ли Петя, и не появляется в участке одновременно с ним вот уже полтора месяца. Пару раз они сталкивались в дверях, но кроме угрюмого приветствия ничего не происходило.

Поэтому Петя скребется к Федору Ивановичу и осторожно просит вызвать Игоря «по очень срочному делу». Он даже придумывает легенду, зачем конкретно ему потребовался бывший напарник, но Прокопенко — мужик умный, так что хитро усмехается в усы и без лишних вопросов вызванивает Игоря. А потом указывает Пете на кресло.

Петя пишет Юле — та ждет в кофейне напротив управления.

Когда Игорь влетает в кабинет взмыленный и встревоженный, Петя скидывает Юле смайлик-собаку и напряженно сглатывает, а Федор Иванович, похлопав Игоря по плечу, проходит мимо него и покидает кабинет, так ничего и не сказав.

Только тогда Игорь замечает Петю. Замирает и за пару секунд стремительно краснеет, а потом бледнеет.

— Только не вздумай сбегать, — предупреждает Петя нарочито строго, хотя у самого всё внутри клокочет от волнения. — Я всё равно найду, но буду злой и уставший.

Игорь молчит, глядя на него так, словно не видел несколько недель. Хотя — и правда не видел. Он ведь в те редкие разы, когда они сталкивались, толком не смотрел.

Петя поднимается на ноги и вдруг остро чувствует всю свою беспомощность и бессилие. Он может прямо сейчас выпалить самое главное, но что он будет делать потом, когда Игорь откажется, возмутится и точно больше никогда не захочет с ним разговаривать…

Петя не умеет быть убедительным. Не умеет приводить аргументы, объяснять, доказывать. Он, как и Игорь, привык быть прямолинейным, и если он считает, что прав, то так и говорит, а все его аргументы сводятся к «ну и пошел ты нахуй тогда».

Игорь не собирается сбегать, но и в глаза не смотрит — отводит свои, как будто ему даже видеть Петю невыносимо.

— Я слушаю, — натянуто проговаривает он.

А у Пети слова закончились, не начавшись, а все мысли только о том, что Игорю непременно нужно купить шарф.

Дверь открывается, и в кабинет впархивает Юля. Быстро оценивает обстановку и, закрыв дверь за собой, опирается о нее спиной.

Игорь шумно выдыхает, делая шаг назад, настороженно смотрит то на нее, то на Петю. И это больно — они ведь совсем не хотели загнать его в угол и чувствовать себя, как в ловушке.

Они просто хотят, чтобы все были счастливы. Хотя бы те немногие «все», кто им дорог.

— Игорь, пожалуйста, — негромко говорит Юля, заламывая пальцы. — Пожалуйста, перестань от нас бегать. Ты только делаешь больнее, причем себе в первую очередь!

— Что вы от меня хотите? — так надрывно, что Пете самому становится физически больно. — Я же вам сказал: будьте вместе, любите, я только рад буду!.. Что еще вы хотите услышать?!

Игорь складывает руки на груди и делает еще шаг назад. Петя не может на это смотреть; он аккуратно перехватывает Юлю под локоть и подтаскивает себе, качая головой на короткий вопросительный взгляд. Нельзя так. Они же не могут привязать Игоря к стулу и заставить слушать — так никому лучше не сделаешь.

Игорь не спешит убегать, но больше ничего не говорит и на них не смотрит.

Петя скользит ладонью вниз по руке Юли, обхватывает ее ладонь и переплетает пальцы. И нужные слова — единственно правильные — приходят сами.

Он говорит:

— Игорь, я тебя люблю. — И, когда Игорь замирает, не дыша, продолжает: — Но, знаешь, иногда не обязательно выбирать. Ты просто… ты подумай об этом, хорошо?

Юля приобнимает его, утыкается лбом в плечо и, кажется, тоже смотрит прямо на Игоря. У того взгляд бегает с одного лица на другое, то и дело соскальзывает на их переплетенные ладони. И постепенно выражение его лица меняется.

Пете трудно представить, что именно он видит, правильно ли он понял и — тем более — что он обо всём этом думает. Наверное, любой нормальный человек думал бы только о том, что это катастрофически, фатально неправильно. Петя бы и сам так подумал, если бы позволил себе загнаться на лишние несколько минут.

Тишина длится так долго, что когда Игорь отвечает, и Петя, и Юля вздрагивают от неожиданности.

— Ты… вы… имеете в виду?..

— Просто попробовать, Игорь, — проговаривает Юля. Петя поставил бы свою зарплату на то, что она опять кусает губы. — Получится — окей. Нет — ничего страшного, разберемся.

— Если надумаешь, — подхватывает Петя, — напиши мне, ладно? В любое время, как будешь готов.

Игорь неопределенно мотает головой, что можно идентифицировать и как «нет», и как «да», а потом уходит, то и дело притормаживая, как будто хочет остаться, но не решается или не может найти повода.

Петя обнимает Юлю, уткнувшись губами в ее волосы и прикрыв глаза. Он пытается успокоиться, поверить в то, что она останется рядом, что бы ни произошло. Проблема в том, что он не может обещать это самому себе — он не знает, будет ли ему достаточно.

Игорь пишет всего через пару часов.

(15:08) «Поговорим?»

Они говорят — уже как положено, словами, а не междометиями, взглядами и надрывными вопросами. Говорят, сидя на кухне в Юлиной квартире, потому что у Пети сто лет как не водилось нормальных продуктов (и виски, шикарного виски, которое фактически спасает этот вечер).

Когда город окутывает темнота, они сидят на кухне, держась за руки. Пальцы Игоря и Пети накрепко переплетены, а между их ладонями зажата маленькая ладонь Юли.

Петя впервые в жизни чувствует, как всё становится на свои места. Это ощущение непривычное, сбивающее с толку, абсолютно шокирующее. Он ошалевает от того, как его затапливает изнутри теплым и робким счастьем, боится вдохнуть или двинуться как-то не так, чтобы не спугнуть это тонкое, искрящееся между ними тремя.

Но его руку сжимают крепко, так сильно, что ясно — ни за что по своей воле больше не отпустят.