***

Миша любил Андрея, этого юношу с копной каштановых волос, мягкой улыбкой и глазами, похожими на небо. Кожа Андрея имела приятный лёгкий загар, не похожий на тот, что был у всех деревенских парней. Причиной этому стала болезненность Князева. Он часто простывал и лежал в кровати с высокой температурой. Она то и дело держалась на отметке плюс сорок градусов. Но каждый раз её сбивали, даруя Андрею «новую» жизнь. Приходя в себя, он рисовал картины, сидя на подоконнике. В такие моменты солнечные лучи особенно красиво ложились на бледную кожу. Андрей напоминал куклу из фарфора, которую нужно держать в витрине, чтобы не сломать. Подобные вещи нельзя лишний раз держать в руках, настолько они нежны и хрупки.

Миша любил слушать голос Андрея. Тот говорил негромко из-за горла, измученного недавним кашлем. Юноша фактически шептал, из-за чего приходилось прислушиваться к каждому слову. Андрей говорил о всяких философских вещах, а ещё зачитывал свои стихи. Они были пропитаны нотками мистики, волшебства и чего-то ещё. Последнего никогда не удавалось разобрать. Оно покрывалось туманом таинственности. И ни один фонарь так и не сумел прогнать мглу загадочности.

Миша любил через забор наблюдать за тем, как Андрей собирает груши в огороде. Бледные, почти что белые, пальцы осторожно срывали с веток спелые плоды, а по тонким губам стекали капли сока. А груши так хорошо ложились в руки молодого парня, что хотелось взять кисть и зарисовать это невероятное зрелище. А потом тёмными дождливыми ночами до самого рассвета разглядывать «кукольные» черты лица. Только увы, способностей к живописи не было.

Миша любил держать в своих грубых мозолистых ладонях «фарфоровую» Андреевскую. Он всегда мило, по крайней мере в это хотелось верить, улыбался. А щёки, о, его бледные щёки, приобретали такой дивный красноватый оттенок. Он напоминал собой наливные яблоки, что так хотелось укусить, попробовав на вкус. А лучше просто прикоснуться губами, лишь немного опробовав. Конечно, Андрей о подобном не знал и не догадывался. Но он всё равно краснел, смущаясь. И хотелось верить в то, что кожа приобретала столь чудный оттенок не от внезапно поднявшейся температуры. Она постоянно скакала и мучила Князева, заставляя того позабыть о долгих прогулках на улице. Пусть они и были так сильно любимы юношей, которого вечно преследовали болезни.

Миша любил заглядывать в глаза Андрея, когда тот рассказывал что-то. Слова до ушей доносились, но мозг отказывался воспринимать их серьёзно. Взгляд Андрей был уставшим и цветом напоминал небо. Но оно казалось не таким красивым, как очи «куклы». Андрей говорил много и тихо, а потом смотрел таким взглядом, что создавалось ощущение, будто нужно сказать хоть что-то в ответ. Но его никогда не следовало. Были лишь аккуратные и робкие объятия. В подобные моменты тело сковывал страх. Он твердил, что одно неверное движение способно сломать Андрея, умертвив его. Он же, напротив, сильно прижимался, утыкался носом куда-то в плечи и шептал нечто неразборчивое. «Кукольное» тело дрожало то ли от холода, то ли от слабости. Точный ответ был покрыт туманом неизвестности и загадочности.

Миша любил наблюдать за тем, как Андрей рисует. Его тонкие бледные пальцы держали карандаш, который так легко «бегал» по бумаге. Андрей выводил контуры деревьев, животных и иногда людей. Он мог долго сидеть над одним только объектом, чтобы изобразить его максимально красиво. Именно при рисовании глаза Андрея «загорались» искрами счастья. А губы юноши расплывались в нежной и всё такой же усталой улыбке. Она была по-настоящему прекрасна. В миллионы раз лучше, чем у любой девушки в деревне. Нет, у любого человека в мире. Все они меркли по сравнению с Андреем, рисующим картины на очередную выставку. А там холст вновь победит и принесёт деревне победу, укрепив славу.

Миша любил покупать газеты после выставок: именно тогда на тонких страницах красовалась фотография Андрея. Он всегда неловко улыбался, смотря светлыми глазами куда-то прямо (Мише нравилось думать, что взгляд устремлён прямо на него). Каждый снимок с Андреем с особой любовью вырезался и вклеивался в альбом. Там, казалось, хранилась целая тонна фотографий с победителем художественных выставок. По идее, там должны были находиться снимки картин. Но их всех любили гораздо меньше, чем Андрея, художника с кукольной внешностью. Она приковывала к себе взгляд намного лучше хвалённой Моно Лизы.

Миша любил слушать смех Андрея, такой мелодичный, тихий и немного хриплый. К сожалению, звук никогда не был громким, поэтому приходилось замолкать, чтобы лучше всё расслышать. И смех Андрея походил на приятнейшую музыку, которую, увы, нельзя было записать. Приходилось примерять на себя роль шута, дабы лишний раз рассмешить объект обожания и восхищения. И это работало: Андрей смеялся, прикрыв «кукольной» ладонью рот. И сердце от этого так трепыхалось от любви, пылая желанием обнять Князева и никогда не отпускать.

Миша любил смотреть на то, как Андрей смущался, когда получал подарки. Именно по этой причине гостинцы появлялись в руках Андрея чуть ли не каждую неделю. И каждый раз он мило улыбался и обнимал так крепко, что порой казалось, будто кости могут треснуть в любой момент. Даже не верилось в настолько грубые манеры «фарфоровой куклы». Но они нисколько не портили Князева. По крайней мере, для Миши уж точно. В его глазах Андрей всегда был самым прекрасным и невероятным, тем, чью кожу хотелось покрывать поцелуями.

Миша любил, когда Андрей утыкался носом в цветы сирени. Ради подобного зрелища было не жалко идти чуть ли не в соседнюю деревню. Там приходилось подолгу бродить среди кусов в поисках самых лучших. Их срезали небольшим охотничьим ножом. Он особенно дорог был сердцу, ведь Андрей разукрасил рукоять в качестве подарка на день рождение. Последний стал самым лучшим в жизни Миши. И он в попытках завоевать чужую любовь срезал ветви сирени, а дома самыми осторожными движениями связывал тонкие прутья между собой ярко-красной ленточкой. А получая букет, Андрей всегда смотрел на него загадочным взглядом и нюхал, а после благодарил и обнимал всё так же крепко, аж до хруста в позвоночнике.

Миша любил запах Андрея. Тот не вонял потом и сигаретами, как другие деревенские парни. От Андрея пахло сладковатыми красками, горьковатыми лекарствами, тёплым хлебом и зелёным чаем. Иногда удавалось различить и другой оттенок, более мрачный и неприятный. Им была тоска, по крайней мере, так порой казалось. Но люди не могут иметь полностью яркий аромат, Андрей же стал исключением только из-за своего почти постоянного нахождения дома. Тот часто напоминал башню с запертой в ней принцессой, которую просто обязан спасти рыцарь на белом коне. И Миша мечтал стать тем самым принцем и подарить Андрею лучшую жизнь.

Миша любил сидеть рядом с Андреем и смотреть вместе с ним на звёзды. Обычно это дело проходило прямо в комнате Князева через небольшие окна. Но иногда удавалось выбраться прямо к берегу реки. Там стелился старый плед, доставались из сумки бутылки с чаем и что-то из выпечки. А, нормально обустроившись, юноши сидели рядом, плечом к плечу. И Миша едва сдерживал себя от того, чтобы взять ладонь Андрея в свою. Его кожа казалась ещё более бледной и болезненной в слабом свете луны. Она будто лишний раз подчёркивало прозвище «Кукла», которое Миша никогда не произносил вслух. Это была его маленькая постыдная тайна, о коей никому нельзя сказать вслух. От того она и засела в сердце так глубоко и крепко.

Миша любил, когда Андрей надевал свою белую рубашку с вышитым на кармашке ярко-красным цветком. По словам Князева, это была паучья лилия. Миша никогда не видел этого растения в жизни, но верил чужим словам без лишних вопросов. Наверное, именно из-за своего слепого доверия влюблённое сердце терзала ревность. Она была острой, как клыки волка, доставучей, как комар, и огромной, как медведь. Ревность терзала душу каждый раз, стоило только кому-то заговорить с Андреем. Было мерзко то того, что он улыбался этой глупой-глупой Агате и противному Саше Леонтьеву. Стоило им только посмотреть в сторону Князева, как Миша начинал мечтать об убийстве. Хотелось со всей силы сжать нежную шею Агаты, дабы она больше не открыла глаза; а Сашу просто утопить, перед этим зашив ему рот рыбацкой леской. Но о подобном, к счастью, никто не знал, включая Андрея. Тот бы просто не понял ревности и точно бы отверг Мишу. А для последнего это ровнялось чуть ли не смерти. Пусть он и единственный, кто понимал — все, кроме его самого, сломают фарфоровую «куклу».

Миша любил гулять вдоль берега в одиночестве, думая об Андрее и способах признаться ему в чувствах. В один из таких дней Горшенёв размышлял не об объекте своих обожания, а о пропавшем ноже. Если бы тот был обычным — Миша бы даже не расстроился. Но пропавший нож разукрасил Андрей. И от осознания этого становилось невероятно тошно и противно на душе. Создавалось ощущение, словно кто-то украл вещицу, дабы причинить боль Мише. Возможно, это сделала глупая Агата или же никогда не затыкающийся Леонтьев. Им обоим Горшенёв был готов разбить лица за воровство.

Миша любил слушать рассказы о мёртвых, особенно о тех, кого умертвили насильно. Но в тот роковой день появилась сильнейшая ненависть к подобному: тело Андрея нашли в реке. Его поймали в свои сети рыбаки и сразу же подняли на уши всю деревню. Миша бежал к трупу возлюбленного, расталкивая всех на своём пути. Лучше бы Горшенёв этого не делал, лучше бы он жил в слепом неведении, чем увидел столь ужасное зрелище. Оно представляло собой Андрея с перерезанным горлом, пустыми глазами и белой, как простыня, кожей. Миша упал на колени и стал трясти Андрея за ворот той самой рубахи, на кармане которой была паучья лилия. Горшенёв ещё никогда так громко не кричал и не умолял кого-то хотя бы открыть глаза. Но Андрей не поддался просьбам, а рыбаки чудом смогли оттащить Мишу от трупа.

Миша любил слушать о жизни покойников, но во время похорон Андрея хотелось просто вырвать себе уши. Невозможно было слушать пустые комментарии о таком прекрасном человеке. Каждый в деревне высказывался только для галочки, включая и Леонтьева с Агатой. А вот Миша говорил от чистого сердца и чуть не расплакался от теплоты воспоминаний. Из-за нахлынувших эмоций пришлось замолчать и уйти подальше ото всех. Слишком много ужасных «картин» было за сегодня. Особенно сильную боль причиняла та, где Андрей с криво зашитой раной лежал в гробу. А прекрасное лицо не выражало ничего, кроме бесконечного спокойствия. На секунду Князев показался живым, и Мише едва удалось сдержать себя от того, чтобы не начать трясти тело с мольбами прекратить претворяться и проснуться. Но Андрей так и не открыл глаза, а Миша так ничего и не произнёс, наблюдая за тем, как закапывают гроб.

Миша любил звёздные ночи, но в день похорон Андрея те стали безразличны. Для Горшенёва «плевочки» больше не приносили радость. Её забрал с собой художник, чей внешний вид походил на куклу. А теперь она разбита и спрятана подальше от людских глаз. И в этом вина только Горшенёва: он не сумел сберечь «куклу» от людей с ужасными руками. Поздно корить себя, да только этого не объяснить разбитому сердцу. Оно ревело подобно зверю, попавшему в капкан. И успокоить мог только Андрей, но он спит вечным сном под метрами холодной земли. За своими размышлениями Миша не заметил того, как начал бродить вверх по берегу реки. Каково же было удивление, когда в кустах показалось что-то отдалённо знакомое. Им оказался потерянный Мишин нож, чьё лезвие было испачкано в крови.

***