***

Андрей фактически не слушает трёп Миши. Тот опять несёт какой-то неразборчивый бред. Его не понимает молодая журналистка: Андрею снова придётся «переводить» ей каждое слово Горшка. Он размахивает руками, вечно противоречит своим же словам и смотрит на «товарища» взглядом, требующим поддержки. Конечно, она нужна такому человеку, как Миша. Он буквально всегда нагло требует к себе внимание и полного понимания. Оспаривать его слова ни в коем случае нельзя, нужно только согласиться и кивнуть головой в ответ, сказав: «Ты снова прав, Миха, вот это у тебя голова!». Так Андрей делает уже на протяжении долгих лет, чуть ли не с первых дней знакомства. Тогда Миша казался кем-то невероятным, и Андрею льстило то, что только он может понять речи Горшка. Но теперь подобное вызывает лишь раздражение и бесконечную, не имеющую ни конца, ни края усталость

Князев больше не хочет пояснить всем речь Миши. Тот уже надоел со своим максимализмом, неспособностью адекватно изъяснять мысли, неумением принимать чужую точку зрения. Маленький ребёнок, одним словом. И Андрей больше не хочет быть нянькой. Он с каждым днём всё больше жалеет о том, что, вообще, смог понять Горшка. Иногда кажется, что лучше бы было иначе. Тогда бы Андрей не уставал так сильно и мог бы жить намного спокойнее. Он бы не достиг больших успехов в музыке, сидел бы в душной комнате и рисовал. А Миша бы спился ещё лет в восемнадцать и не стал бы такой большой мозолью для всех. Горшок не понимает, что из-за его эгоизма и тупости страдают все его близкие. Миша никогда не признает этого, просто начнёт винить всех подряд, обеляя самого себя. А ещё он будет смотреть на Андрея всё тем же взглядом, требующим безграничного поддержки и сильнейшей понимания.

Миша же продолжает говорить про анархию. А Князев готов вырвать себе уши, лишь бы не слышать этого. От одного только слова «анархия» начинает жутко тошнить. И в этом виноват Миша, от которого так хочется сбежать прочь. Люди взрослеют и их взгляды на многие вещи меняются, а у Горшка — нет. Он по-прежнему остаётся наивным ребёнком, которого невероятно сильно хочется избить и закопать, лишь бы он, наконец-то заткнулся. Наверное, такое желание усилилось из-за Димы. С ним даже спустя годы по-прежнему приятно общаться. Он не уходит в абсолют и его речь всегда понятна. Проще говоря, с Димой намного-намного легче. И Андрей старается проводить побольше времени именно с ним, а не с человеком, которого вроде как любит.

— Так что вы можете сказать насчёт своего нового проекта? — Молодая девушка, чьё имя выветрилось из головы, легко улыбается.

— Ну… — начинает говорить Андрей, стараясь скрыть усталость в голосе, но закончить ему не дают.

— Это будет нечто невероятное и просто превосходное, — нагло и бесцеремонно перебивает Миша.

И тут Андрей не выдерживает и устало с раздражением вздыхает. Он больше не слушает монолог Горшка. Его голос заставляет веко начать дёргаться. Эти бесконечные разговоры о зонг-опере «TODD». Ничего против этого проекта Андрей не имеет, но эта опера уже сидит в печёнках. И всё из-за Миши, который всё время говорит о своём Суини, отказываясь нормально проводить время вместе. Андрей честно пытался войти в положение и смириться с тем, что Миша занят. Но он буквально ушёл в свой проект и перестал интересовать Князевскими. У того же тоже есть идея для чего-то самостоятельного, но Горшок не поддерживает. Он только смеётся и говорит, мол, Андрюха, это какая-то ерунда, не майся больше дурью. Для Миши всё, что любит Князь — дурь и ерунда. И Андрей безумно устал от этого. А с появлением Каспера в группе понял — есть и другие люди, способные понять и поддержать. Наверное, поэтому желание об уходе из группы с каждым днём становится всё более настойчивым.

***

Андрей смотрит на то, как его некогда любимый человек громит номер. Зеркало разбито, его осколки разбросаны по всей комнате. Приходится смотреть под ноги, чтобы ненароком не наступить на острое стекло. У Андрея и так забинтована рука после пьяной выходки, случившейся в поезде. Там Князев на какой-то чёрт решил выпендриться перед незнакомым человеком. И сделал это Андрей, ударив стекло рукой. Глупо и бессмысленно, а ещё безумно позорно. О произошедшем случае трубят чуть ли не во всех СМИ. Конечно, проклятые журналисты нашли тему, которую можно долго смокать и всячески извращать, дабы статьи читали все.

— Миша, — с губ срывается усталый вздох. — Что ты творишь? — Спокойным голосом спрашивает Андрей.

Нет, ему не всё равно. Он просто слишком сильно устал от выходок Горшка, от его характера, от его манеры говорить, да от факта его существования. Что-то по-прежнему тянет обратно к Мише, но оно не настолько сильное, чтобы Андрей, действительно, вернулся. У него только всё пошло на лад: группа добилась признания и уважения, отношения с Димой стали ближе, а музыка выглядит так, как того хочет сам Андрей. Его руки больше не связаны в творческом плане. Он, наконец-то, по-настоящему свободен и счастлив в новой жизни. А в ней нет никакого места для Миши.

— Делаю так, чтобы ты не затмил меня своей тенью, Андрей. Думаешь, что если будешь вести себя вызывающе — станешь лучше меня?! А вот и нет, Князев! Я и без тебя смогу устроить хаос! — нервно смеётся Горшок.

Взгляд его безумен, а Андрей чувствует лишь бесконечную усталость. Хочется вернуться обратно к спокойному Диме и послушать с ним английского рока. Но плачущая Оля буквально рассчитывает на Андрея. А тот не любит подводить людей. Тем более, Оля просто не заслуживает выслушивать пьяный бред Миши, которого по-прежнему понимает один Андрей. Но он больше не будет умолять Горшка стать спокойнее и подумать об остальных. Роль «переводчика» исчезла из новой жизни, а возвращаться нет желания от слова совсем. Сейчас Андрей просто поговорит с Горшком, чтобы тот хотя бы перестал доводить свою жену. Кажется, она беременна, а женщинам в подобном положении нельзя ни в коем случае нервничать.

— Ты довёл свою жену до слёз, Миша, — качает головой Князев и косится на свой бинт, рука под которым безумно болит. — А я, в отличие, от тебя был пьян, когда порезал руку. Просто повзрослей, Миша, хотя бы ради Оли. Она вроде бы беременна, а ты её мучаешь и доводишь до слёз, — на лице расплывается гримаса отвращения. — Это поступок настоящего придурка и морального урода. Ты хотя бы подумал об Оле? Да у неё из-за тебя выкидыш может быть, Миша.

Последний смотрит растерянно и уже без дикой ярости в глазах. В них только бесконечная боль и непонимание, почему Андрей сейчас даже не пытается понять и поддержать. Миша всё ждёт этого, а Князев только морщится. Он готов прямо сейчас развернуться и уйти. Но от этого останавливают громкие всхлипывания бедной Оли, находящейся в соседнем номере с Димой.

— Слышишь, Миша? — Вполголоса спрашивает Андрей, но горшок вжимает голову в плечи так, будто на него орут. — Это Оля рыдает из-за тебя. Советую взять себя в руки и стать мужчиной, а не больным эгоистом. Прощай, Миша, — Князев разворачивается и осторожно идёт к двери.

— А ты не останешься и не поможешь? — Совсем тихо и робко, с неким испугом произносит Миша.

Андрей останавливается возле двери и хмурит брови. В его планах нет пункта, по которому он будет нянчиться с некогда любимым человеком. Внезапно нахлынули воспоминания, в которых Миша был другим. Тогда, в подростковые годы, он казался родственной душой Андрея. Да и сам Князев был безумно наивен и слеп — как крот — в своей первой влюблённости. А теперь им обоим под сорок лет, и пелена наивности больше не застилает глаза, туманя разум.

— Нет, Миша, я очень устал и хочу нормально отдохнуть. Тем более, меня уже заждался Дима, — отвечает Андрей после долгого молчания.

***