Ревность всегда была для него запретным словом, мерзким и мещанским, созданным для людей, по вечерам уплетающих ким чи за мыльной оперой, а по утрам переносящим страсти в свою квартирку с капитальным ремонтом десятилетней давности. Хуи всегда презирал это чувство, в обществе своих более моногамных друзей называя её топливом для потухшей потенции. Ведь существовало бесконечное количество эмоций и ощущений, которыми он утолял свою жажду жизни, и эти эмоции гораздо сильнее обжигали его изнутри, принося чистое, как приход, удовольствие. Тогда он мог сказать, что внутри него горит пламя.

Но сейчас лишь потухшие угли несли дым по его лёгким, выходивший с дыханием и делающий воздух вокруг тяжелым, а обстановку одиночества угнетающей.

Неделю назад, когда Хвитэк не стал сопротивляться чудному желанию Хёны взять с собой психованного суицидника, он казался очередной забавой, прихотью, игрушкой. Сейчас же всё больше ему думалось, что девушка просто приручила Хёчжона. Она разве что в туалет его с собой не водила, хотя бывало и такое. Про себя Хуи шутил про «волшебное влагалище» своей подруги, от которого так просто не отвлечься, но, наблюдая эту картину, себя он перестал считать там желанным гостем, даже несмотря на недавний случай. Скорее казалось, что они позволили ему к ним присоединиться.

Однако признать за собой ревность парень отказывался. Это больше напоминало злость, какое-то чувство обделённости, словно бы он был лишним, и это его нервировало. Уже зажившие костяшки пальцев снова гудели, желая ударить Идона по лицу, когда Хёна кормила его с ложечки, считая это забавным, а он послушно сидел, держа её на коленях и покорно открывая рот. Она веселилась, утирала ему испачканную щёку и облизывала пальцы. Невыносимо смотреть, как Ким Хёна облизывает пальцы, хотелось снять на видео и пересматривать вечно: этот жест, в который она не вкладывала ничего соблазнительного, сводил с ума, как губы обхватывают большой палец, и он, выходя наружу чистым, задевал длинным острым ногтем верхнюю губу, чуть натягивая её и даже норовясь проткнуть. И в этот момент Хуи мог согнуть вилку пополам от напряжения.

Он часто заставал их за ласками и сексом, они же не обращали на своего друга никакого внимания, даже если и замечали его, погружённые в свой бессловесный мир взглядов и жестов, только иногда обращались с будничными бытовыми фразами. Все трое спали в одной постели, но всё, что мог видеть Хвитэк — рыжий кудрявый затылок Хёны и взгляд дикого животного, которым на неё смотрел Хёчжон, а под одеялом было слышно, как шуршат их руки. Стоило третьему вмешаться в ласки, приобняв девушку рукой — и эти двое чувствовали что-то инородное, вставшее между ними, прекращали трогать друг друга, не позволяя ещё кому-то стать участником их игр. И на этом фоне недавние «этюды втроём» были больше похоже на акт щедрости к одинокому другу.

И только ненадолго Хёна и Идон смогли расстаться. Сама она ушла в ванную, а своего нового любимчика отправила в магазин, и, когда на кухне показался белый из-за накинутого на мягкую линию плеч потёртого мотельного халата силуэт, Хвитэк решил вернуть свою прежнюю связь с этой девушкой.

Мокрые волосы, от воды казавшиеся даже каштановыми, лежали на вороте халата и сладко пахли шампунем, так, что парень не удержался, притянул девушку к себе за талию и уткнулся носом в свежий влажный запах. Хёна дернулась, когда он случайно выдохнул ей в ухо, рассмеялась, и Хуи улыбнулся в ответ.

— Ты нашла себе ручного зверька, м? — спросил он, устраиваясь второй рукой на её талии.

— Это ты про Хёчжона? — легкомысленно уточнила девушка в ответ. От этого Хуи занервничал: ему казалось, что среди них в отношении парня употреблялось исключительно «Идон», а настоящее имя казалось чем-то особо интимным. Ему даже не помнилось, чтобы его называли Хвитэком. — Он ведь очаровашка, не правда ли?

Но Хуи ничего на это не ответил, и тогда подруга всё поняла, повернулась к нему и, сощурив глаз, принялась подкалывать:

— Боишься, что тебя оставили без внимания?

Снова парень сохранил молчание, позволяя его осторожным и неспешным действиям говорить за него. Он потянул за пояс халата, освобождая подтянутые бёдра, аккуратные ключицы и мягкую грудь.

 — Сейчас придёт Идон, — сказала Хёна не столько как аргумент против, сколько как повод задержаться, но Хуи не желал ждать третьего, и уже обхватил её грудь ладонями, прижимая её тело к своему.

— Тебе действительно нужно беспокоиться о нём, когда я тебя касаюсь? — бросил в ответ парень, стягивая за резинку свои домашние штаны.

Хёна дрожала от холода после душа, её дыхание ускорялось, и в его руках прежние воспоминания, ещё тёплые и приятные, возвращались, прося обновления.

— Нет, — еле произнесла она заплетающимся от возбуждения языком. — Это неважно.

В этот момент она смогла признать, что не сосредоточилась на одном. Сигнал к тому, чтобы снова стать ближе. Соединившись со звуками сладострастного стона, тикающих часов и закипевшего чайника, они полностью освободили свои мысли, чтобы полностью отдаться физическому влечению, руководившему ими. Они стали одним безмолвным организмом, даже чем-то вроде ещё одного движения на кухне, но издававшего не тиканье, не шипение, не звон и не волнующий стук, а звон волнения воздуха от приглушённого дыхания.

Но Хвитэк слышал что-то ещё, проникшее в запертое и застывшее во времени пространство квартиры. Он чувствовал взгляд пришедшего Идона, как тот ставил пакет с гремящими банками на пол, как расстегнул ширинку, но не смел подойти. Потому что этот момент был только для двоих, и третьему выпала лишь роль наблюдателя.

Стоило Хуи и Хёне отникнуть друг от друга, и Хёчжон скрылся в туалете, а девушка снова накинула халат, не завязывая, открыла кухонный шкаф, куда ребята скидывали остатки дури и прочие лекарства, иногда путая одно с другим, и приняла одну таблетку из издевательски-розовой коробки, запив водой. На её лице было слегка растерянное выражение непонимания, как она могла забыть о чём-то таком.

— Ты знаешь, что эта штука — огромный гормональный удар? — нахмурив брови и обернувшись к любовнику, спросила девушка. — В следующий раз поаккуратнее.

— Не думала перейти на противозачаточные? — поинтересовался даже равнодушно Хуи, отрывая бумажное полотенце, вытирая оставшиеся на теле выделения и вновь натягивая штаны.

— Нет времени, сил и желания для этого идти к врачу, — раздражённо произнесла девушка, вспоминая неприятные лица гинекологов. — Но у нас теперь есть деньги, можно попробовать платную клинику. Впервые в жизни.

— Точно, мы же не спустили все деньги на шмотки и наркоту. Ещё можем купить тебе спираль или… как эта штука называется, какое-то кольцо в одно место, — от этого он заржал, но Хёна хлопнула его по плечу.

— Или можем сделать тебе вазэктомию, — на страшном слове Хёчжон вернулся из ванной, и девушка обратилась к нему тоже, добавив: — Вам обоим, — и все трое рассмеялись.

***

Позднее на кухне произошло другое, когда Хёна сидя заснула за просмотром телевизора, вечерней теле-викторины, на её коленях устроился Идон, а Хуи сидел у её ног, прислонившись спиной к дивану. Передача была ужасно скучной, поэтому Хвитэк обратился к другому парню:

— В холодильнике осталось светлое. Будешь?

— Ага.

Идон встал, подал руку другу, и они оба направились за пивом, включили свет на вытяжке над плитой и открыли алюминиевые банки, чокнулись и молча принялись пить. Не хотелось возвращаться в гостиную, чтобы снова смотреть нудную передачу, а в любой момент девушка могла проснуться и возмутиться, что канал переключили, да и от шума телевизора уже значительно болела голова. Только прохладный напиток мог облегчить эту боль.

— Скажи, почему Хуи? — спросил Хёчжон, присаживаясь за стол.

— Я жил какое-то время в Китае, — ответил парень, чуть потряхивая банку в руках, и создавалось впечатление, что это волнительная дрожь, — и там меня в основном так называли, первый иероглиф моего имени на китайском.

— Сам ты из Сеула?

— Да.

— Слышно по произношению.

— А ты?

 — Хвасун, — парень сказал это, словно бы вспомнил название назойливого насекомого. — Честно, та ещё глушь.

На пару минут повисла тишина, но Хвитэк решил продолжить разговор и прищурил глаза, стараясь придать своему вопросу заискивающий тон.

— А что значит Идон?

— Солнце, восходящее на востоке. Первый иероглиф в «Хёчжон» в китайском написании означает «рассвет».

— Да уж, ты продуманный, — усмехнулся Хуи и уселся на кухонную тумбу.

Часы показывали двенадцать ночи, а из открытого окна в комнату залетал свежий летний воздух, освежающий после жаркого дня, от этого в теле чувствовалась расслабленность, лёгкость и спокойствие.

— Тебе не кажется, — снова начал разговор Идон, — что она одна среди нас… настоящая? Открытая, искренняя. Без прозвищ и кличек, Ким Хёна, честная с нами и самой собой, пусть даже без какой-то биографии. Вы давно знакомы?

— Около года. Не думаю, что знаю её лучше твоего. Только то, что она заказывает в кафе. И что работала в салоне. До той ночи, когда мы встретились с тобой. Её прошлое не так важно, пока она с нами в «сейчас», не так ли? — он как-то загадочно и мечтательно улыбнулся.

— С ней я перестал быть скрытным, — парень как-то свёл брови в выражении недопонимания, почему это их знакомство так его изменило. Он медленно поднялся и посмотрел на Хуи. — Но не с тобой, не так ли?

— Мы же не можем существовать без неё, — эта мысль повеселила Хвитэка и он сделал последний глоток пива, отвернулся и кинул банку в мусорное ведро, а когда вновь повернулся к собеседнику, тот уже был на расстоянии ладони от него. — Что такое?

Во взгляде Идона читалась странная и волнующая заинтересованность, он проходился глазами по лицу, шее и ключицам другого парня, будто бы видел в первый раз, изучая и стараясь запомнить каждую деталь, родинку или маленький шрам. Но Хуи не понимал его интереса, отвечая вопросительным выражением лица и стараясь отстраниться от такого необычного внимания.

— Или можем? — спросил Хёчжон. Так дети спрашивают об устройстве мира.

— Что ты имеешь в виду?

Действия парня говорили за себя, когда тот неспешно повёл руку по прессу Хвитэка, пристально глядя ему в глаза и давая шанс остановить, отказаться, но сопротивления не следовало. Он ждал, куда это заведёт, но ниже пояса был только один ответ, и Хуи вздрогнул от предсказуемого, но неожиданного прикосновения мужской руки.

— У тебя предубеждения насчёт парней? — спросил на всякий случай Идон.

— Не то чтобы, вроде, был опыт. Но я тогда был слишком пьян.

Хуи привирал, и, когда ему доводилось оказаться наедине с парнем, он был достаточно трезв для того, чтобы получить удовольствие, но сейчас не хотелось казаться опытным, он снова соврал, и только из-за того, что ощущения казались абсолютно новыми, какими-то странными и непонятными ему. Идона в такой ипостаси, медленно опускающегося на колени, он себе не представлял. Легче делать это с незнакомцем, но этот парень больше был сожителем, частью быта, «собственностью Хёны», как про себя он его называл. А сейчас хозяйка спит, и её щёночек ищет новой ласки, старается узнать второго её мужчину получше, и создавалось впечатление, что они изменяют своей общей любовнице друг с другом.

Однако когда язык Хёчжона заставил Хуи возбудиться, и всё, что он ощущал, были его губы, парень вцепился рукой в окрашенные блондинистые волосы и вдохнул глубже, чуть ли не простонав — этот стон больше напоминал довольное мычание, Идон отстранился и с улыбкой попросил не заканчивать веселье сразу же.

«И где он только этому научился?» — думал Хвитек, затылком уткнувшись в кухонный шкаф сверху, а бёдрами — в край тумбы, постоянно постанывая от наслаждения. Судя по часам, это продолжалось четыре или пять минут, после которых парень поднялся с колен, набрал в рот воды из крана и сплюнул в раковину. Это заставило второго скривить рот в ухмылке.

— Всё же, считай это комплиментов твоим способностям. Много практиковался? — поинтересовался Хуи, но второй промолчал и только улыбнулся в ответ, предлагая перетащить Хёну в спальню.

Она лишь что-то пробормотала во сне, и парни уснули, глядя друг на друга, как заговорщики.