Nik Ammar – Thorn In My Side

Шорох от хруста мелких камней под прожжённой резиной разносится по округе. Белый свет полной луны освещает пустую трасу в богом забытом месте, и тёмные хвойные деревья, которым, кажется, нет конца и края, размеренно плывут вдоль дороги, пока черный автомобиль рассекает сгущающуюся темноту ночи, желтым светом фар освещая мокрый асфальт.

Из радиоприёмника негромко играет горячо любимый пост-рок, заставляя старые динамики надрывно хрипеть, а прохладный ветер июньской ночи, проникающий через опущенные вниз передние и задние окна, приятно щекочет кожу лица. Нагнетающее чувство тревоги неприятно скапливается в желудке и застывает на кончиках пальцев, отдавая легкой тошнотой.

Повсюду вокруг — бескрайний зеленый лес, величие которого несравнимо ни с чем, куда бы ни упал глаз. Он живой. Он дышит и способен видеть насквозь, считывать эмоции и дарить ощущение спокойствия и умиротворения.

Изящный в своем роскошном блеске хёндай грандер 1986 года, разгоняясь всё больше, стремительно мчится по пустой трассе, постепенно достигая отметки на спидометре около ста шестидесяти километров в час. Монотонный шум двигателя и его вибрация под ногами успокаивающе действует на нервы, но недостаточно для того, чтобы успокоить, оседающий внизу живота скручивающийся узел.

Изящная крепкая рука с множеством драгоценных безделушек на каждом из пальцев тянется к радиоприёмнику и щелкает выключателем, погружая салон автомобиля в звенящую тишину, нарушаемую лишь шумом двигателя и свистом ветра из открытых окон. Вслушиваясь внимательней в гул леса и звуки всепоглощающей природы, темноволосый парень оставляет левую руку на руле, а правая тянется к полочке под радиоприёмником, выуживая оттуда пачку классических Chapman Gold.

Напряженный взгляд устремлен вперед, внимательно и неотрывно следя за дорогой, всё же стоит быть внимательней на пустой трассе посреди глубокой темной ночи, летя на скорости больше ста пятидесяти километров в час. Обхватив фильтр сигареты едва влажными губами, парень тянется за зажигалкой, лежащей там же, где и сигареты, и чиркает колесиком, высвобождая пламя наружу и поджигая сигарету.

Салон автомобиля мгновенно наполняется терпким запахом корицы с нотками ванили. Табак игриво щекочет ноздри, а дым уносится вместе с ветром в открытые окна.

Мин Юнги, более известный как Агуст Ди — дитя Сеульских улиц, карманник, хулиган, а еще гонщик, каких поискать еще надо. По его венам вместо густой крови течет чистый адреналин с примесью табака и виски, а среди улиц Сеула его имя знает каждый, задерживая дыхание, когда лишний раз произносит его.

Много ли у него денег, раз разъезжает на крутой тачке и курит недешёвые сигареты ? На жизнь и на сигареты хватает, не жалуется. Гонки приносят свою прибыль, тем более, что выпивка там, в кругу других гонщиков, чаще всего перепадает "нахаляву", да и прихватить что-либо в карманы парень не брезгует. Но гонки для него, в первую очередь, это не способ заработка, это живая вода для его сердца, причина по которой он всё еще жив и даже неплохо таки функционирует; то, что заставляет его дышать.

За поясом его всегда револьвер сорок четвертого калибра, а за ухом, скрытым темными волосами, припрятана сигарета, всё это — образ жизни, от которого Агуст отказываться не собирается. Это то, где он вырос, где был воспитан его характер и где он крутится до сих пор.

Докурив сигарету до фильтра, без малейшего зазрения совести Юнги выкидывает окурок в открытое окно, возвращая обе руки на руль. Широкая, практически безумная улыбка растягивается на чертовски ужасном в своей красоте лице, его глаза горят неподдельным блеском, а кровь под кожей бурлит, словно закипающее на медленном огне масло. Агуст вдавливает педаль газа в пол, от чего стрелка на спидометре моментально дергается в сторону двухсот.

Трасса стремительно исчезает из поля зрения, а ровные ряды вечнозеленых деревьев плывут и размываются перед глазами, словно художник, который работал над картиной пейзажа долгое время, вылил на мольберт ведро воды. Адреналин выплескивается в кровь, от чего опьяняющее чувство эйфории туманит рассудок Агуста, пытающегося изо всех сил удержать контроль над управлением.

Громкий удар чего-то тяжелого о капот с мощной вибрацией отражается по машине, от чего её резко начинает трясти и ведёт влево. Побелевшие пальцы Агуста мёртвой хваткой вцепляются в руль, пока он судорожно вжимает педаль тормоза до предела, слыша свист горящих шин. Облако дыма уже окружает со всех сторон, когда автомобиль полностью останавливается посреди пустой трассы, оставляя за собой лишь черные полосы на девственно чистом асфальте.

Сожжённая резина еще дымится, когда Агуст позволяет себе наконец разжать онемевшие пальцы и отпустить руль, тяжело выдыхая. Он дышит глубоко, его грудь судорожно вздымается. Звенящая тишина в голове пугает, мысли путаются за завесой глухой пелены, в попытке осознать что вообще к чему. Открыв автомобильную дверь и свесив ноги, облаченные в высокие черные берцы с массивной подошвой и плотной шнуровкой несколько ниже колен парень с глухим стуком приземляется на землю, покрытую мокрым мелким ягелем, и разминает затёкшие конечности.

Несмотря на сильный удар, в основном пришедшийся на переднюю часть авторитетного хёндая, одна из фар тем не менее всё же светит лучистым желтым светом в радиусе двадцати пяти метров и становится единственным источником света во всем пожирающем своей мглой лесу.

Порывы холодного ветра леденят кожу, когда Агуст осматривается вокруг. Ничего примечательного вокруг он не замечает: неизменно пустая трасса, окруженная бескрайним лесом с обеих сторон, темное ночное небо с россыпью миллиардов ярких точек и тишина. Оглушающая и сгущающаяся тишина, едва нарушаемая шипением из-под капота. Не слышно ни стрекотания сверчков, ни звуков взмаха крошечных крылышек бабочек, ни жужжания мух, комаров и других мелких тварей, ничего, что бы могло говорить о наличии жизни во всей округе.

Решая взглянуть на то, что вообще происходит под капотом, и оценить шансы того, насколько автомобиль может быть в рабочем состоянии, а так же за одно оглядеть саму машину на наличие повреждений, Агуст идёт прямиком к передней части некогда сияющего красотой авто. То, что он видит, заставляет его сердце, с громким стуком прокатившись по ребрам, рухнуть вниз к самому желудку.

Среднего размера вмятина, как от удара обо что-то большое, но не слишком тяжелое, зияет на капоте, одна из фар разбита и не горит, а из-под приоткрытой под давлением крышки активно валят клубы сизого дыма, скапливаясь густым черным облаком возле машины.

Закатав рукава темно-зеленой ветровки до локтей, Агуст откидывает крышку и хмурится, внимательней вглядываясь во "внутренности" под капотом. Под силой удара лопнул один из клапанов и масло попало в раскаленные из-за огромной скорости цилиндры двигателя. Двигатель постепенно начинает охлаждаться, из-за чего количество дыма постепенно уменьшается, горький запах гари разносится ветром по округе Покопавшись в деталях еще немного, Агуст захлопывает крышку капота и садиться на нее сверху, думая о том, что сейчас ему определенно нужно закурить. Своими силами такую неисправность ликвидировать достаточно сложно.

— Чёрт! — шипит сквозь зубы Агуст, — эта тачка столько повидала, а сейчас просто.. Что за чертовщина!

Сидя на капоте раздолбанной тачки посреди леса, леденящего кровь своим ужасом, вариантов, что делать дальше, не так много. Идти ночью в одиночку в лес нелогично и опасно, мало ли, что может произойти, но и сидеть в машине посреди трассы бесполезно и также нелогично. Пока сигарета в руке медленно тлеет, Юнги вглядывается вдаль, в бескрайний горизонт, где шапки вековых деревьев плавно переходят в ночное небо.

Мерещится ему или же это обман зрения, но он, кажется, замечает какую-то постройку, невысокое здание около двух этажей. Глупо это, но не узнать он не может, огонь азарта и интереса зажигается в кошачьих глазах. "Потенциальное место ночлега так же не стоит упускать из виду" думается ему.

Агуст глушит мотор, мгновенно погружая дорогу в зловещую темноту, захлопывает двери и блокирует авто, оставляя машину. Он выуживает телефон из заднего кармана своих штанов, включая фонарик и подсвечивая себе дорогу, идёт вдоль обочины и прикидывает. Идти ему около двух километров на вскидку, минут за двадцать-тридцать надеется добраться.

Когда ноги уже немеют от беспрестанной ходьбы, а в горле сухо до такой степени, что тихие вздохи его больше похожи на хрипы, Агуст видит перед собой объект, к которому неуклонно двигался: бетонное двухэтажное здание находится в паре шагов. Разглядеть в сумерках довольно трудно, кому оно принадлежит, но по виду точно можно определить, что оно далеко не пригодно для жизни. Окна в большинстве своём на обоих этажах выбиты, а осколки от разбившихся стекол валяются по всей округе, некоторые стены полуразрушены или разрушены напрочь, представая грудами камней на земле.

— Просто рай для нариков и им подобных типов, — шепчет себе под нос Агуст глубоким рокочущем голосом, с силой толкая едва держащуюся на одной из петель дверь главного входа.

Выбора особо у него нет, переночует на этой заброшке. Агуст смотрит на свой мобильный, который едва держится на последних десяти процентах заряда, и в строке уведомлений сверху которого горит выедающая глаза надпись "нет связи". Он надеется, что если не в этом здании, то хоть где-нибудь поблизости есть распределительная вышка с усилителем сигнала, чтобы сообщить банде о том, что он в полнейшей заднице, хоть шансов и чертовски мало.

Дверь глухо ударяется о стену сзади, отчего эхо мгновенно разносится по помещению. Агуст видит с собой огромный холл, сверху до низу выложенный квадратной плиткой. На удивление, помещение оказывается хоть и безжизненным, но вовсе не пустым, как он предполагал. У стены справа находится покрытая вековым слоем пыли стойка рецепции, а у стены слева Юнги видит две инвалидные коляски и медицинскую каталку рядом, он так же замечает и окна со снятыми ручками, загроможденные решетками с обеих сторон.

Неконтролируемая дрожь пробегает вдоль позвоночника, в то время как левая рука медленно тянется к револьверу за поясом, кончиками пальцев крепко цепляясь за рукоять. Некогда мягкие диваны и ряды стульев стоят у каждой стены, а на самих стенах висят стенды, грязные и пыльные. На стенах облупилась краска, на полу кое-где валяются осколки от стекол и полопавшихся лампочек с потолка, и только ветер, холодный и безучастный, блуждает по помещению, очень сильно похожим на больницу.

Двигаясь к стойке рецепции, шаги Агуста эхом отражаются от стен и потолка, он подходит к вывеске, спрятанной за толстым слоем пыли, обходя разбросанные на полу канцелярские принадлежности, листы бумаги и прочие мелкие предметы, и рукой счищает грязь. ГБУЗ* клиническая психиатрическая больница "Второй Шанс" гласит бежево-голубая вывеска, от чего брови на и без того

искажённом лице Агуста ползут к переносице.

В его голове всплывают различные воспоминания, связанные с происшествием в одной из психиатрической клиник пару лет назад. Не может же это быть та самая больница, про которую постоянно говорил сопляк Чонгук, чем невыносимо бесил Юнги. Или может..

Дело в том, что Чонгук — один из самых младших, но при этом самых опасных участников той же банды, в которой состоит и Агуст, в своих кругах более известный как Мистер Банни — пару лет назад просто вынес Юнги мозг, тыкая кричащими заголовками статей ему прямо в лицо день ото дня, настолько парень был вовлечен в расследование этого дела. Агуст вспоминает фразу, которую Чонгук однажды сказал ему, когда они остались наедине вдвоём в его машине: "Всё не просто так, хён, очень это странно. Из-за нас Джека упекли в псих. лечебницу, а через какое-то время в психушке начала твориться просто необъяснимая херня, ты только посмотри!".

Чонгук тогда показал вырванные заголовки статьей из газет, связанные с этой ситуаций. Агуст запомнил только пару из них: "Внезапное и таинственное исчезновение Чхве Минчжон, прямо из психиатрической клиники "Второй Шанс", проходившей там реабилитационное лечение. Найдена мертвой в пруду неподалёку без следов насильственной смерти" или же "Одну из санитарок психиатрической клиники "Второй Шанс" нашли мертвой в кабинете с медикаментами — женщина вколола себе смертельную дозу успокоительного после чего скончалась на месте" и так далее.

Все зафиксированные инциденты шли строго один за другим, но ни городская полиция, ни органы розыска и следствия не смогли определить убийцу, потому что все смерти были исключительно случаями самоубийства, поэтому полиция не имела ни малейших шансов. С тех пор психиатрическая больница перестала быть действующей, а всех пациентов, кроме одного, были переведены в другие филиалы, но, как было освещено СМИ — после прекращения работы лечебницы о местонахождении Джека ничего не известно.

Когда пазл складывается в единую картину, с губ Агуста с придыханием срывается "Джек..." Шестым чувством он улавливает шуршащее движение за спиной, и не успев обернуться, чувствует оглушающий удар по голове, мгновенно теряя сознание и осыпаясь на землю бесформенной кучей.

"Всегда к вашим услугам" хрипит фигура, ловким движением закидывая бейсбольную биту на плечо, совершенно сумасшедше улыбаясь. Человек, чьи глаза горят от только ему одному понятного восторга, для начала вытаскивает из-за пояса Агуста револьвер, прекрасно осведомлённый о его нахождении там, а после хватает за обе ноги бессознательное тело и волочит по полу за собой вдоль петляющих коридоров.

Придя в сознание, первое и единственное, что чувствует Агуст, это дичайшая боль. Его голова болит так, словно кости его черепа крошатся в порошок. Перед глазами кромешная темнота, из-за чего другие органы чувств включаются в работу более активно. Юнги отчетливо чувствует сквозняк, гуляющий по полу, чувствует, что его правая рука поднята вверх и пристегнута к чему-то, чувствует тканевую повязку на глазах и верёвку на лодыжках.

Пахнет лишь сыростью и затхлой пылью, и ничем, что бы указывало на человека поблизости, но в оглушающей тишине он слышит чье-то сбитое тяжелое дыхание. Крик сам по себе вырывается из глотки:

— Эй! Кто там? Развяжи меня немедленно! — Агуст начинает брыкаться и дергаться всем телом в попытке высвободиться, так и не получив ни малейшего ответа.

Он трясет и вертит головой, пока повязка из мешковины не спадает с его глаз. Хоть и не совсем яркий свет больно режет глаза, привыкшие в течение долгого времени к темноте, отчего парень щурится, осматривая по периметру комнату, в которой он оказался.

Одинокий светильник на потолке с едва работающей одной лампочкой из трех периодически мигает, холодно подсвечивая помещение, которое, судя по всему, когда-то было одной из больничных палат. Только теперь на стенах появились трещины и пооблуплялась краска, потолок также изувечен паутинами трещин с единственной работающей лампой от светильника.

Агуст сидит на полу, его спина прижата к стене, ноги связаны между собой веревкой, а правая рука прикована наручниками к батарее. "Как банально..." думается ему. Он переводит взгляд к противоположной стене, там стоит больничная койка на колесиках, с некогда белым, а теперь уже грязно-желтым матрасом и такой же подушкой, которые, честно говоря, выглядят чертовски пугающе, на которой лежит грузная мужская фигура.

Дыхание человека тяжелое, а движения грудной клетки неравномерные, как будто бы ему сложно сделать вдох до конца. Поняв, что мужчина перед ним скорее жертва, нежели тот, кто мог бы его связать, Агуст старается успокоить жар под кожей и гнев, готовый уже рвать и метать.

Без капли сомнения он уверен, что что бы тут ни происходило, в этом так или иначе замешан Чон Хосок, он же Джек, и перспектива дать ему по роже уже сладко маячила в воздухе, но мужчина, лежащий на койке перед ним, определенно им не был.

— Хей, очнулся? — краем глаза заметив движение у стены, незнакомец подаёт голос. Он приподнимается на локтях, двигаясь чуть выше, так, чтобы его поясница оказалась на подушке, головой опираясь о стену позади.

— Очнулся, — с опаской бурчит ему Агуст, уставившись в пол.

— Отлично, — мужчина ворочается в постели и неотрывно следит за Агустом, тяжело вздыхая, — как же тебя угораздило, приятель? Я имею ввиду, почему ты ... здесь ?

— Сам не знаю, последнее, что помню, вывеска психбольницы и удар по голове, — взлохмачивая волосы Агуст стонет от вновь усиливающейся боли в области затылка.

— Плохи, друг, дела, плохи. У нас обоих, — и без того потрепанное лицо мужчины в ссадинах и местами кровоподтеках, омрачается печальной тоской, — Знаешь, а я ведь почти сбежал отсюда, получил, так сказать, счастливый билет на свободу, но вот только какой-то придурок сбил меня на своей тачке, когда я перебегал через трассу. К тому моменту, когда я валялся без сознания кювете, Джек уже спохватился, что меня нет и, собственно, я снова здесь.

— Твоё лицо..— осторожно интересуется Агуст, — тот, кто это сделал, он пытал тебя, издевался?

— Меня Намджун зовут, Ким Намджун, для своих Монстр, — мужчина, полностью проигнорировав вопрос, поднимает лицо вверх, давая возможность внимательному взгляду лучше рассмотреть на нем ссадины и порезы, — боюсь даже представить, что Джек со мной сделает после такого проступка, у меня была лишь одна попытка, которую я успешно провалил, — выдыхает мужчина.

— Джек ? Черт возьми, я был уверен, что он причастен, никто кроме него не способен на ... стоп, с каких это пор мы стали "своими" и "друзьями"

— С тех пор, как ты оказался в этой комнате, чувак. Тебе предстоит еще через многое пройти, поверь, я тебя не запугиваю, лишь предупреждаю.

— Он что, издевается тут над людьми, пытки, убийства? — на лице Агуста возникает нечитаемое выражение лица, в то время как на лице Намджуна отражаются лишь смирение и.. спокойствие ?

— Нет-нет, — отвечает тот, — разве что, может быть, немного. Просто Джек, он ... немного сумасшедший, и ему бывает скучно, поэтому он ... эм.. ему периодически нужно развлекаться, веселиться.

— Ты что, оправдываешь его сейчас? Безумие. Поверь, со мной он веселиться не будет. Я больше чем уверен, он скорее пустит пулю мне в башку или пырнет ножом в живот, чтобы я долго истекал кровью и медленно умирал, не меньше.

Джек ненавидит меня, что, кстати, абсолютно взаимно.

Резко спохватившись, Агуст свободной рукой, которая не пристегнута наручниками к батарее, тянется за пояс, в надежде на то, что там окажется его револьвер, но ничего не находит, — Вот черт, блядство. У этого психа мой револьвер, — выругивается он.

Гнев застилает взор и туманит мысли, пока навящивое желание крушить всё вокруг, выдрать к чёртям грёбанную батарею и сбежать пульсирует под кожей.

Видя чужой гнев, Намджун обращает внимание на себя, тихим, надломанным голосом говоря:

— Приятель, у меня переломаны, судя по ощущениям, два или три ребра, а так же ключица, потому что левая рука абсолютно не поддается контролю, и мне несколько трудно ходить и всё из-за того придурка на трассе, — он встает с койки, свесив ноги вниз, и переносит на них свой вес, медленно вставая. Из его горла вырываются кряхтение и болезненные стоны, — это я к тому, что мне не сбежать, но я всё еще могу помочь тебе.

Агуст понимает, что виноват во всём именно он. Это он сбил Намджуна тогда на

трассе и это из-за него Намджун потерял, возможно, единственный шанс на

спасение. Из-за него он не сбежал и из-за него с ним неизвестно, что будет

дальше, доживет ли он до следующего утра. Черт бы его побрал.

Намджун, медленно ковыляя по плиточному полу, доходит до Агуста, который так и сидит на полу, небезболезненно присаживаясь на корточки. У его белой больничной рубахи, замаранной грязью и пылью, есть большие рукава, которые обычно используют для обездвиживания психически нестабильных пациентов. Он выуживает из одного из них шпильку или скрепку, Юнги не успел разглядеть, но еще пара движений намджуновых рук над наручниками, и они расщелкиваются, с громким стуком падая на пол. Намджун мягко хлопает его по плечу, приближаясь к лицу.

— Беги, — шепчет он на ухо, — беги и не оглядывайся, не дай ему себя поймать.

Опешевший Агуст так же шепотом несколько раз бормочет тихое "спасибо", в ответ на доли секунд сжимая плечо мужчины освобожденной рукой. Он мгновенно подрывается со своего места, направляясь к давно запримеченной двери. Выбегая из комнаты, Агуст оглядывается назад, задерживаясь взглядом на вымученно улыбающемся Намджуне. Он сидит на больничной койке, несмотря на суровый вид его статной и внушительной фигуры на его щеках от улыбки проступают едва заметные ямочки, а глаза блестят искренностью.

Юнги жаль.

Агусту жаль, но он сделает всё возможное, чтобы во что бы то ни стало вызволить

мужчину из цепких лап Джека.

Куда бежать, понятно смутно, но времени долго думать нет. Длинные лабиринты коридоров возникают впереди как только Агуст, выбегает из комнаты, в которой находился, и что есть сил бежит налево, руками отталкиваясь от стен. Бетонная лестница, ведущая на нижний этаж, заманчиво маячит впереди, туда Агуст и бежит, быстро перебирая ногами по ступеням лестницы.

На втором пролёте, свет от ламп на потолке зловеще мигает. Секундная темнота и вспышка света, но этого достаточно, чтобы черствое, полумертвое сердце Агуста пропустило удар. Едва ему удается добраться до главного холла, именно того, где находится стойка рецепции и та вывеска, как свет в помещении тут же гаснет полностью. Скорее интуитивно, нежели логически, Агуст мгновенно оседает на пол, гуськом перебирая негнущимися ногами, прислонясь спиной к ближайшей стене, чтобы обеспечить себе временное укрытие и какую-никакую мнимую безопасность.

Он затаивает дыхание, когда свет одной лампы прямо над его головой вновь загорается тусклым желтым светом и слышит звук тяжелых приближающихся шагов. Звон цепей эхом отражается от пустых бетонных стен, неосознанно заставляя Агуста поёжится от сковывающего его душу страха.

Это означает, что сам дьявол явился на пиршество.

Raphael Lake, Royal Baggs – Devil's Gonna Come

Облаченная в некогда белый комбинезон, больше похожий на защитную одежду, которую носят в инфекционных больницах врачи или или же работники химических предприятий, фигура медленно заходит в помещение, сотрясая воздух своими четкими шагами.

Сумасшедшая улыбка сияет на холодном остром лице, больше похожая на звериный оскал хищника, загнавшего наконец свою жертву в ловушку без шанса на жизнь. Человек поднимает голову, открывая свое лицо, чем вызывает у Агуста, смотрящего прямиком в холодные карие глаза, свирепое шипение. Глаза эти затуманенные, опьяненные сумасшествием, голодные невозможно до человеческих тел, и это пугает сильнее, чем внешний вид.

— Давно не виделись, Агуст, — голос ледяной, как сталь, — Как поживаешь?

Чон Хосок. Это имя Юнги ненавидит больше всего на свете, он готов стрелять в глазное яблоко каждому, кто упоминает это имя при нем. Оно горчит на кончике языка и выедает любые здравые мысли. Джек частый, но далеко не желанный гость на уличных заездах, который, кажется, просто создан и живет ради того, чтобы еще больше отравлять и без того отвратительное существование Агуста. Он как призрак. Никто не знает ничего о Джеке, никакой даже самой обыденной информации, но зато Джек владеет любой информацией о каждом, стоит ему лишь щелкнуть пальцами. Он появляется из ниоткуда тогда, когда считает нужным, и ускользает столько же бесследно, с ценной для себя информацией.

Агуст был, возможно, единственным человеком в целой Вселенной, которому удалось копнуть глубже, но Хосок, которого он когда-то знал и который умер много лет назад, и Джек, который перед ним сейчас, это два разных и абсолютно не имеющих ни малейших сходств между собой человека.

— Святое дерьмо, Джек, перестань делать вид, что ты здесь ни при чем, — Агуст выплевывает слова так, будто его рот полон змеиного яда, — Ты заигрался, остановись.

Когда-то давно, еще в школьные годы, когда Юнги еще только начинал набирать славу на Сеульских улицах, воспитывая в себе стальной характер, он знал мальчишку. Он был его лучшим другом, звали его Чон Хосок. Мальчик с детства страдал от диссоциативного расстройства идентичности, простым языком страдал от раздвоения личности. Это не было так глобально, но порой, Хосок вёл себя так, будто это и не он вовсе. Он хулиганил, дрался, говорил в адрес Юнги, своего единственного друга, неприятные и больно ранящие тогда еще живое молодое сердце гадости, и это было, словно, помутнение рассудка на пару минут. Хосок не понимал и тем более не помнил, что с ним происходило в то время, когда вторая его личность Джека выходила из темного склепа наружу, так что Юнги научился со временем не принимать это близко к сердцу.

Но в какой-то момент Хосок ушел навсегда, а его место занял абсолютно неконтролируемый Джек.

— Дело-то вот в чём, — возвышаясь над сгорбившейся фигурой на полу, Джек в своих неприлично выделяющихся на фоне всего остального башмаках в черно-белую клетку идет в наступление. Каждый его шаг сопровождается фразой, — Ты думаешь. Что. Я играю по твоим правилам. Малыш. Но ты даже не догадываешься, от том. Что это ты играешь по моим. Шаг за шагом ты идешь так, как спланировал я еще с самого начала. И делаешь то, что хочу я. Ты с каждым разом все больше впутываешься в мои сети, милый Агуст. Так что, будь осторожен, пути назад может и не быть.

Джек садится на корточки там же, где сидит Юнги, максимально близко оказываясь к его лицу.

— Сам король Сеульских улиц оказывается в моей скромной обители и просит меня остановиться, — постепенно голос Джека становится тише, до тех пор, пока он не шепчет томно на ухо, — А не поцеловать ли тогда ему меня в зад.

Юнги сносит крышу. Одна фраза заставляет проглоченную гордость вернуться обратно. Чувствуя, как кровь закипает в венах, а гнев затапливает мысли, Агуст плюет Джеку прямо в лицо, которое находится в паре сантиметрах. В бездонных острых глазах Джека мгновенно вспыхивает огонь, а на лице возникает уродливая гримаса раздражения. Под пристальным взглядом раскосых лисьих глаз костяшками изящных пальцев с короткими, покрытыми черным лаком ногтями Хосок вытирает чужую слюну со щеки, обтирая руку о штаны комбинезона.

Кулаки сами по себе сжимаются с неимоверной силой, пока Джек пытается по крупицам вернуть потерянное самообладание, что, кстати говоря, выходит из рук вон плохо. Можно даже сказать, что отвратительно, потому что, спустя каких-то пару секунд, Джек понимает, что он с яростным криком кидается на Агуста и что кулак левой его руки встречается с чужой скулой.

Не ожидавший такого резкого удара Агуст мгновенно теряет равновесие и заваливается под силой тела Джека назад, соприкасаясь спиной с холодной напольной плиткой. Агуст, в свою очередь не оставаясь в долгу, наотмашь бьет сгорбившегося над собой Джека в ребра, срывая с чужих губ болезненный стон, но его противник ни в коем случае не собирается сдаваться и останавливаться на этом. Джек седлает худые бедра, сжимая их своими с обеих сторон, тем самым обездвиживая Агуста, и заносит над его лицом кулак для очередного удара.

Он смотрит. Смотрит в чужое настолько же красивое насколько и ужасающее лицо со старым уродливым шрамом у правого глаза и расцветающим лиловым синяком. Смотрит в чужие глаза, глядящие на него в ответ без тени страха, готовые принять удар с мужеством. Смотрит на чужие алые губы, туго сжатые в одну полоску, и не может отвести взгляд.

Мгновенно Джек теряет контроль над всем, что когда-либо имел в этой жизни, над телом, над разумом, над мыслями и поступками, даже над своим гниющим существованием, но не над обладателем этих губ. Джек склоняется ближе к лицу, напротив своего, с силой прижимаясь собственными губами к чужим. Он рукой сжимает худые щеки, сдавливая их вместе, и целует, целует целует. Чувствует, как Агуст вырывается из его цепких рук, но не отпускает, лишь еще сильнее целует, целует, целует. Обеими руками уперевшись в крепкую грудь, Агуст отталкивает Джека от себя.

— Ты что творишь, ублюдок? — разъярённо выплевывает он, тыльной стороной ладони вытирая собственный рот.

— Что хочу, то и творю, — Джек вновь приближается к чужому лицу, — да брось, ты ведь тоже этого хочешь, — шепчет он в самые губы и снова целует, в этот раз получая едва различимый ответ.

Агуст слишком горд... Может быть даже чересчур слишком для того, чтобы признать тот факт, что да, он хочет. Он не признается в этом даже себе на протяжении уже многих лет, но сейчас он, черт возьми, ответив на поцелуй, признается Джеку. Дает согласие но то, что он не просто хочет. Он жаждет.

Это безумие, полный катарсис, но Агуст позволяет себе всё отпустить, остаться в этом моменте, забыв про всё, что было до и будет после. Наплевать. Он целует глубже, языком скользя меж чужих зубов. Сплетая языки в горячем страстном поцелуе, Джек незаметно скользит руками под поясницу лежащего под ним Агуста, хватаясь за края его хлопковой футболки, стягивая её вместе с курткой, накинутой поверх.

Разгорячённая кожа мгновенно обжигает хосоковы ладони, когда он скользит ими вдоль четко выделяющихся на теле ребер. Агуст хоть и не обладал большими габаритами, но уличная жизнь придала его телу крепкую форму, обладающую сильными мышцами, из-за чего он выглядел хрупким, но в любых драках, в основном, выходил победителем. Джек, не отрываясь от сладких губ, расстегивает верх своего комбинезона, вытаскивая руки из рукавов и возвращая их на свое законное место — на тело Агуста.

— Только посмей ляпнуть хоть слово, и я разукрашу твоё лицо так, что ты еще долго будешь вспоминать обо мне, — шипит Агуст, царапая чужую обнаженную спину отросшими ногтями и оставляя на ней красные полосы.

— Вообще, это я постараюсь сделать так, что ты будешь вспоминать обо мне еще долго, — Джек усмехается, сжимая в ответ худые крепкие бёдра парня, оставляя на них следы, которые вскоре расцветут на бледной коже синяками.

Он сейчас что, недвусмысленно намекает на то, что будет сверху? Бред. Агуст не сломается, по крайней мере самовольно ни за что не сдастся в лапы зверя.

Джек прижимает Агуста всем своим телом к холодной поверхности плитки, отчего тот шипит, когда кожу сковывает неприятными ощущениями. Он подкладывает стянутые ранее и откинутые в сторону вещи под обнаженную спину, в то время как скользит взглядом по чужому лицу до невозможного медленно.

— Ты дьявольски красив, знаешь, — срывается с его губ, опадая Агусту прямо в сердце, которое на секунду вдруг расцвело.

Он слышал множество оскорблений в свою сторону и даже на пальцах сосчитать не сможет, сколько "комплиментов" получал из-за своего шрама, который, на чистоту, выглядит ужасно. Но Джек видит в нём красоту. Человек, которого он ненавидит всей душой не считает его отвратительным.

Так ненавидит ли он так яро его на самом деле ?

Агуст дикий, дерзкий. Он кусает чужие губы, с силой царапает спину, оставляя себе как трофей содранную кожу под ногтями, и выгибается так податливо, стоит Джеку лишь надавить пальцами на нужные точки. Агуст из всех сил старается не стонать, но хрипы и задушенное поскуливание вырываются из него сами, когда Джек прикасается к его члену сквозь ткань штанов.

Джек избавляется от одежды, как от своей, так и Юнги, быстро и четко. Он самозабвенно покрывает поцелуями крепкую шею и острые ключицы, практически теряясь в ощущениях, пока Агуст сквозь стиснутые ресницы, не переставая извиваться, пропускает спутанные чужие волосы на затылке меж пальцев, слегка оттягивая их.

Пока парень под ним сладко млеет от поцелуев и ласк, Джек руками скользит по плоскому животу, тонкой талии, минуя поясницу, руки добираются до поясницы, а дальше и до ягодиц, оглаживая их по кругу. Агуст от этого напрягается, но не в силах совладать с собой и своим телом подмахивает бедрами, заставляя левую, такую до безобразия красивую и изящную руку, соскользнуть по сжимающемуся сфинктеру вниз, срывая громкий стон с его губ.

Джек ухмыляется, повторяя манипуляцию несколько раз по кругу. Оставляя одну руку на шикарной по всем возможным меркам заднице, другой Джек скользит к собственному ненароком позабытому члену, синхронными движениями по кругу оглаживая сочащуюся головку, захваченную в кольцо пальцев.

Изголодавшиеся губы вновь встречаются в жарком продолжительном поцелуе, чем успевает воспользоваться Джек и вводит не один, а сразу же два пальца внутрь разгоряченного тела, вырывая из прекрасного рта, который еще совсем недавно со злостным оскалом выплевывал ругательства в его адрес, дикий стон удовольствия, смешанного с дикой болью.

Много времени для растяжки не требуется, так что к тому моменту, когда Агуст едва ли не задыхается от издевательств порхающих внутри пальцев над его простатой, Джек медленно входит в горячее нутро, натягивая эластичные стенки на свой член. Его чертовски ведёт от чувствительности и податливости чужого тела, еще больше его ведёт, что сейчас вокруг его члена натянут Агуст. Тот самый Агуст, который неприступный король Сеульских улиц и который не переносит его на дух. Задавая быстрый темп и слушая наипрекраснейшую симфонию из звуков низких гортанных стонов и шлепков мокрой кожи о кожу, Джеку это определённо нравится.

Нравится с силой вбиваться в возбужденное тело, получая в ответ громкие стоны в перерывах между пламенными поцелуями, нравится то, как Агуст всё еще не теряет попыток сопротивляться, даже находясь в столь затруднительном для этого положении. Джек тяжело дышит куда-то в шею, и почти кипяточное его дыхание обжигает кожу, заставляя чувствовать приятное жжение внизу живота, сквозь который хоть и не совсем хорошо, но вполне заметно, как чужой член двигается глубоко внутри.

— Агуст, тебе нравится мой член? Нравится принимать меня так глубоко? — шепчет он на ухо грязные слова, не собираясь останавливаться, — Нравится быть растянутым вокруг моего члена и ощущать его в себе?

Получая в ответ лишь задушенный рык вперемешку со стоном, вырывающийся с влажных, покрытых блестящей слюной губ Агуста, Джек перемещает одну ладонь с бёдер, где определённо точно в скором времени расцветут бордовые отметины его пальцев, тому на шею, слегка сжимая и надавливая пальцами, ускоряя темп до предела он с садистским удовольствием наблюдает за тем, как глаза напротив своих, в которых мелькает страх лишь на долю секунды, расширяются.

Он чувствует, что они оба близки.

Агуст сжимает чужие плечи, впиваясь в них ногтями так глубоко, что на спине появляются кровавые полосы, вызывая болезненное шипение Джека, смешанного с удовольствием, и протяжно стонет, когда череда точных и сильных толчков проходится по его воспаленной простате. Он чувствует, что не может больше сопротивляться, не может контролировать себя окончательно, когда из его глаз начинают литься слезы. Ему не хватает воздуха, его простату продолжают безжалостно долбить, прижимаясь горячей грудью к его возбужденным соскам.

В какой-то момент этой ожесточённой погони за оргазмом, Агуст понимает, что улетает и теряет свое сознание, погружаясь во что-то запредельно мягкое и пушистое. Он выныривает из такого состояния лишь тогда, когда чувствует, как член глубоко внутри него взрывается белёсыми струями, а Джек вымученно хрипит над ухом.

Он заваливается на спину рядом с дрожащим после оглушительного оргазма телом Агуста, расфокусировано смотря в потолок и вслушиваясь в чужое дыхание.

— Твои стоны настоящий рай для ушей, где ты так научился? — в разделенной на двоих тишине хриплым голосом начинает разговор Джек.

— Захлопнись, — бормочет Агуст, чувствуя дикую слабость во всём теле.

Джек поворачивается к лежащей рядом на скомканных вещах фигуре, вглядываясь сквозь раскосые глаза в лоскуты разорванной когда-тот им самим души.

— Послушай, я в своей жизни натворил много дерьма, Агуст, да и ты тоже не святой, сам посуди. Но...но без тебя я быть не хочу. Я могу, ты это знаешь, но не хочу, понимаешь. Ты нуждаешься во мне настолько же, насколько, я нуждаюсь в тебе.

Агуст, не в силах произнести и пары слов, предательски слезящимися глазами смотрит на Джека. Нет, он смотрит на Хосока. Такого любимого, родного, теплого Хосока под маской Джека. Он слушает тихий голос и чувствует, будто его сердце, умершее вот уже много лет назад, вдруг начинает биться вновь.

— Мы любили и всё, что любили убили... Лекарство или яд — разницы нет, дело лишь в дозировке. И пока ты думаешь, что лечишься от болезни, медленно умираешь изнутри. Мы отравили друг друга, пустили яд по венам, что он до сих пор циркулирует в наших организмах, но... может быть есть шанс это исправить.

Вместо тысячи слов Юнги тянется к припухшим губам Хосока, вовлекая его в медленный, размеренный поцелуй.