Кэйя прыгает вниз, как журавль, с вершины травянистого холма и приземляется без единого неуверенного шага, только на выдохе. Озеро блестит, отражая ослепительное скопление сверкающих звёзд и лунное свечение, жуткий ветер касается поверхности воды рябь взъерошивает тишину, разбивая серебряное отражение. Он делает шаг за шагом, пока шелест травы под подошвой не сменяется хрустом cнега. Туман опускается плотным одеялом, Кэйя чувствует гнев зимы на кончике носа.

Смеющиеся порывы грызут сутулое тело одинокого хиличурла своим леденящим ударом. Кэйя обходит его стороной, видит издалека лагерь со знакомыми знамёнами, и вздыхает. Он не хочет ввязываться в драку с Фатуи. Не хочет и обманывать их, потому что им, скорее всего, как и рыцарям Ордо Фавониус, уже дан приказ.

Кэйя идёт по заснеженным тропам, сложив руки на груди от холода и держась поближе к факелам. Всё кажется призрачным: бледное небо, бледные тучи, бледные виды, бледные тени. Всё время кажется, что за ним кто-то следит.

В лагере Альбедо, куда он шёл, оказывается пусто. Настолько, насколько может быть пусто в отшельническом лагере посреди ледяной горы, где лютуют бури и мороз.

Кэйя расстраивается. Он слышал, что есть алхимические наработки, которые могут ему помочь, но ни Сахароза, ни Тимей понятия не имеют — он уже спрашивал.

— Пытаешься что-то исправить?

Он подавляет желание обернуться сразу, сделав вид, что склянки на деревянных стеллажах интересуют его больше внезапной угрозы. Бросив беспристрастный взгляд, Кэйя замечает сначала только чёрный мех на воротнике плаща. И своё лицо.

— Почему не показываешь свою мордашку? — небрежно спрашивает он, глядя на него из-за плеча. Тарталья оценивает эту демонстрацию уверенности — намеренно стоять спиной к потенциальному противнику выглядит если не слабоумно, то горячо.

— Чтобы твои сослуживцы не были недовольны встречей с Предвестником.

— Если встретишь Эолу или Розарию, то они будут больше рады встрече с Предвестником.

Тарталья усмехается, и его глаза теплеют до голубого оттенка, кожа светлеет, проступают крошки веснушек на щеках и носу.

— Что же делать… — бормочет Кэйя себе под нос, оглядывая лагерь алхимика, словно здесь нет никого, кроме него. Спустя несколько секунд он выругался тем способом, который указывал на дальнейшую незаинтересованность. — А ты что? Решил прогуляться по Хребту? Навевает воспоминания о доме?

— Тебе теперь Драконий Хребет тоже должен напоминать о моём доме, — язвит Тарталья.

— Ох, ну извини за вторжение.

— А, да ничего, — он отмахивается так беспечно, будто его действительно не тревожит это. — Я довольно гостеприимен. Я бы пригласил тебя ещё раз, но у меня другая миссия.

Кэйя замечает, как он достаёт оружие, и раздражённо цыкает.

— Сейчас не очень подходящий момент. Я немного занят.

— У меня, думаешь, других дел нет?

Кэйя уверен, что у него нет других дел. Или есть такие, которые можно запросто отодвинуть на второй план. Ему не нужно поворачивать голову, чтобы знать, что небо, кристаллизовавшееся в голубых глазах Тартальи, смотрит на него с азартом и предвкушением драки.

***

Густой покров свежевыпавшего снега покрывает окрестности Драконьего Хребта, нетронутый и чистый, окутывая голые ветви деревьев мягкими серебряными сугробами, сверкающими, как бриллианты, в бледных лучах серебряного солнца. Это захватывающее зрелище, но оно не идёт ни в какое сравнение с чистой безудержной радостью, сияющей в глазах Барбары, и ярко-розовым румянцем, разлившимся по её щекам и окрасившим кончик носа в алый цвет.

Ей всё равно нужно было позаботиться ещё об одном человеке. Вечно неуловимая сестра Розария.

— Тут красиво, но холодно, пошли скорее.

— Тебе надо — ты иди, — огрызается Розария. Хотя она всегда уклонялась от занятий в хоре или от своих обязанностей, она не ожидала, что у неё войдёт в привычку бродить возле Драконьего Хребта. Это не первый раз, когда Барбара навещает её здесь. Не считая тех разов, когда она находила её в Мондштадте, где её встречали ворчанием и острыми взглядами.

— Не понимаю, как ты можешь так долго находиться тут, в таком морозе.

Барбара надувает губы и скрещивает руки так, чтобы обнять свои озябшие плечи. Розария поднимает голову, как гончая.

— Роза…

Розария шипит на неё, приставляя палец к губам. Её фигура напружинивается, как перед атакой, рука обхватывает древко копья, но не вытаскивает оружие. Она делает несколько осторожных шагов, и теперь уже Барбара слышит что-то. Что-то вроде скрипа. Хруста. Так звучит снег.

— Кто это? Хиличурл? Разбойник? — Барбара закрывает рот ладошкой, смотрит на напряжённую спину Розарии, которая снова сердито шикает на неё.

Пузырь тревожной тишины лопается с шелестом веток, с появлением человека, который протыкает эту оболочку подобно иголке.

— Девчонки, вы что делаете в таком опасном месте?

Он настолько противоестественен всему окружению, что тяжело даже по-настоящему его видеть. Розария чертыхается и если б копьё было у неё в руках, она бы в сердцах швырнула его на снег.

— Кэйя, ублюдок, ты меня до смерти напугал своими шорохами!

— Ого, сестра Розария умеет бояться? — смеётся он, но Барбара в ужасе округляет глаза.

— К-капитан… То есть господин Альберих, у вас…

Она указывает пальцем в его сторону. Розария смурным взглядом следит за этим направлением. Из-за его легкомысленного голоса и дурацких ухмылок она не сразу заметила пятно крови на его одежде.

— Кэйя, ты что, в кабаний капкан упал? — угрюмо осведомляется Розария. Кэйя оглядывает себя, словно впервые увидел.

— Не берите в голову, дамы, пропустил удар топором от митачурла.

Розария не верит. Её глаза, живые и быстрые, знают самый честный и самый правдивый язык. Но не пользуются им.

— Стой, тебя же теперь встречают секретным вопросом, а, капитан? — спрашивает она ещё хмурнее, чем до этого.

— Ну, пришлось пойти на некоторые меры. Помнишь вопрос хоть?

— Дай-ка я залечу твою рану! — пищит из-за спины Розарии Барбара, но та отталкивает её.

— Ваш идиотский вопрос я помню, но даже озвучивать его не хочу, — говорит та и прикрывает глаза рукой. — О, Барбатос, кто его из вас с Лизой придумал.

Кэйя чуть отворачивается так, чтобы Барбара не заостряла внимание на его ранениях. Он необычайно весел для того, кто получил травму, и дразнит:

— Давай, всё должно быть по правилам. А то вдруг ты тоже мимик.

— Да пошёл ты, Альберих. За такое можешь второго глаза лишиться.

— Розария, не надо, он и так ранен! — тараторит Барбара, сжав кулаки. — Что за вопрос такой?

— Кто самый горячий парень в Мондштадте, — монотонно произносит Розария, повернувшись к ней и заключив сделку с гордостью, чтобы посмотреть на её реакцию. Барбара задыхается от возмущения. Розария уверена, что она бы покраснела, если бы её лицо уже не заалело от мороза до этого.

Кэйя издаёт задушенный смешок. Через пару секунд молчания, с нерешительностью глядя на Барбару — Розария полагает, он не хочет добивать её ответом, — говорит:

— Э-э, я?

Барбара переводит возмущённый взгляд на него. Розария более чем довольна.

— Какая пошлость!

— Эм, слушайте, вы не видели тут второго меня? — неожиданно интересуется Кэйя. Розария щурит глаза с подозрением.

— Дай-ка угадаю, митачурл обратился в твою скромную персону? Хороший у тебя избранник, только великоват для тебя.

— Розария, я вообще-то спешу.

— Да не видели мы никого. А ты, Барбара, больше не хочешь лечить этого проходимца?

— Не стоит, это царапина, — отмахивается Кэйя и спрыгивает на протоптанную дорожку так быстро, что обе не успевают ничего ответить. — Ну, берегите себя!

У Барбары отвисает челюсть. Уперев руки в бока, она тоненько кричит ему вслед что-то недовольное, пока Розария ограничивается тяжким вздохом. Решив принять произошедшее как рутину, она продолжает свой путь, дальше к Драконьему Хребту, и Барбара замечает её отсутствие только спустя время.

— Розария, ты всё ещё намерена идти на эту страшную гору?! — догоняет она подругу. — А это правильно, что мы отпустили его? Он же истекает кровью!

— Это действительно просто царапина. Оставь его в покое, пусть хоть голым в ледяной реке плавает.

Из туч, будто из опрокинутых корзин, повалили крупные невероятной красоты снежинки, похожие на оборванные лепестки небесных цветов. Кутаясь в длинные шали мороза, медленно идут минуты. Тревожный резкий слышится звук, ветер начинает дуть в свою свирель, сыплет трели нервных звуков, от них по спине непроизвольно струится холодный песок неприятных предчувствий. Барбара не перестаёт причитать.

— Шла бы ты домой, — не выдерживает Розария. — Сама говоришь, что тут холодно и страшно.

— Тут холодно и страшно, а ты продолжаешь ходить сюда, а потом хлюпаешь носом каждую службу!

— Может, я просто каждый раз расстрогана песнопениями.

— Слишком очевидная ложь!

— Это называется «слишком очевидный сарказм», — бросает на неё взгляд Розария и снова отворачивается. — Я иду к лагерю.

— У меня есть еда. Я принесла с собой на случай, если ты голодная.

— Я умею охотиться. Но спасибо.

Они доходят до лагеря по заснеженной тропе. Недавно по этой дороге проходили искатели приключений, теперь же на ней только их следы. Вокруг тишина, лишь ветер шуршит в вымороженных стеблях. Розария останавливается возле углубления в скале, смотрит себе под ноги, молчит, делает жест спутнице последовать её примеру. Барбара озирается, выискивая то, что могло взволновать Розарию.

— Стой, — шепчет та ей на ухо.

Розария крадётся вперёд, ступая сквозь расплывчато-узорную кисею тумана. Земля твёрдая и неумолимая.

Когда Розария скрывается из виду, Барбаре становится боязно не за себя, а за неё. Внезапно раздаётся её голос, приглушённое зыбкое ругательство на резком выдохе, сменившееся нарастающим, дурным смехом. Барбара теряет терпение и вопреки запрету бежит следом. Она слышит ещё один голос, тихо говорящий что-то Розарии. Изумлённый вскрик срывается с её губ, когда Барбара видит палатку, костёр и их дорогого капитана на настиле из звериных шкур.

— Судя по вашей реакции, вы не рады меня видеть, — констатирует он таким тоном, что Розарии хочется огреть его тупой стороной копья прямо сейчас. Её Глаз Бога недобро мерцает, когда она начинает говорить.

— Знаешь, я сомневаюсь, что ты успел переодеться и добежать сюда за это время.

Её интонации искрят напряжением. Барбара растерянно блестит голубыми глазами, пока Кэйя переводит утомлённый взгляд с одной на другую.

— Где вы его видели? — без лишних слов уточняет он. Потом добавляет с иронией: — А, насчёт горячего парня Мондштадта…

Розария перебивает его. Она ненавидит этот нелепый пароль.

— Тот тоже ответил на вопрос.

Одна бровь Кэйи под резинкой глазной повязки недоверчиво поднимается.

— Но он не должен знать.

Розария стискивает зубы. Видя опасения, написанные на её лице, Кэйя вытягивает руку и тушит костёр шквалом мелких ледяных кристаллов. Плечи Розарии мгновенно опускаются, но он всё равно поясняет:

— Глаз Бога подделать нельзя. Так что?

Когда он использует силу, Барбаре бросается в глаза его рука. Белый рукав багровеет от растекающейся крови.

— Ты тоже ранен! Ой-ёй, вы что, подрались?!

Теперь она без вопросов подскакивает к нему, садится рядом и начинает свои врачевания. Розария смотрит на них сверху вниз.

— Это было не сильно близко отсюда. И он побежал в другую сторону. Чёрт, я должна была сообразить. Ты никогда не оделся бы так.

— Тебе не понравился плащ из Снежной? По-моему, очень гармонично.

— И ответил как-то неуверенно. Я думала, это из-за Барбары.

— Из-за Барбары?

Розария не спешит разъяснять ситуацию. Кэйя начинает хохотать, и обе девушки, уставившись на него — одна с удивлением, вторая с раздражением, — ждут объяснений веселья.

— Представляешь, я тут подумал, что он не знал пароля и, ну, дал тот ответ, который посчитал правильным, — по-прежнему смеясь, говорит Кэйя. Розария фыркает и тут же отворачивает голову в знак осуждения.

— Так вы разминулись? — переводит она тему.

— Я не собирался с ним драться, он первый начал. Я вообще-то искал способы сбежать и нашёл. Решил переждать здесь, пока он не уймётся. О, я так неосмотрительно затушил огонь… — обнаруживает Кэйя.

— У меня есть спички. Когда у тебя крио Глаз Бога, надо бы иметь при себе.

— Учту в следующий раз.

— А почему нельзя было сделать нормой проверку на Глаз Бога? — вдруг спрашивает Розария, слишком гневно. — К чему был этот придурочный вопрос?

— Роза, это была шутка. Изначально.

— Надеюсь, тебе смешно. Я сейчас приведу тебя в Мондштадт и закрою в карцере, чтобы ты больше не находил приключения на свою задницу.

— Возможно, он заглянет на тюремное свидание с заключённым.

— Я начинаю думать, что тебе это нравится.

— Ни в коем случае.

— Капитан, не дёргайтесь! — велит Барбара. — Вы хотите есть? Я взяла с собой еды из «Хорошего Охотника», она вам сейчас нужнее.

Розария отходит от них. Отсюда видны тропы Драконьего Хребта и её заруиненный спокойный отдых в одиночестве.

***

Кэйя проводит пару недель в лазарете при Церкви Фавония не из-за ран, а потому что Джинн так решила. Дни, проведённые в стенах собора, когда ты ничего не делаешь, а только слушаешь разговоры или ходишь, согревая ноги у камина, могут свести с ума. Лучше бы его прогнали, думается Кэйе. Он бы и сам ушёл. Но это же Джинн.

Альбедо скоро объявился, узнав, что натворили в его лагере. До Кэйи медленно доходят слухи, и он понимает, что тот не злится на него. Одиннадцатый Предвестник присылает ему выглядящую издевательски открытку с пожеланием выздоравливать и признанием его боевых навыков. Эти слова, конечно, льстят, но Кэйя по-прежнему не понимает, как мог допустить подобное. Они должны были задеть его как мондштадского рыцаря, а вместо этого вызвали лишь веселье.

— Ты ошибся, у меня нет зелья против оборотничества, — говорит ему Альбедо, когда решается на визит. — Я продолжаю экспериментировать с этим, но положительных результатов пока нет.

— Почему тебе пришла в голову идея придумать от этого лекарство? — любопытствует Кэйя, подперев голову рукой. — Твоё «предназначение» тоже докучает тебе?

— Нет, это не та причина. Я видел своего двойника, но не знаю, является ли он оборотнем именно этой природы. Или же это создание другого рода.

Кэйя многозначительно кивает.

Однажды, когда он лежит на койке и читает «Ведьму и гончую», дверь лазарета открывается и входит Барбара. Кэйя отрывает взгляд от страниц книги, сразу чувствуя что-то неправильное. Она молча подходит к нему, садится на край койки и резко говорит:

— Пошли выпьем?

Кэйя пялится на неё какое-то время, пока его губы дёргаются, борясь с улыбкой.

— Я прошу прощения, а что за маскарад?

— Меня к тебе не пускали.

— А-а-а, — тянет Кэйя, прекрасно понимая, почему. — Ну, пошли. Осталось незаметно проскользнуть мимо других сестёр.

Уже в таверне он понимает, что соскучился по Полуденной Смерти и одуванчиковому вину. Розария пьёт, как матрос, и почти не теряет свою маску, но Кэйя может видеть трещины на фасаде, когда она явно перебарщивает.

— Слушай, я иногда веду себя, как подонок.

Розария полагает, что крохотная пауза оставлена для её комментария.

— Какая внезапная самокритика, — ей удаётся выговорить это за долю секунды до глотка.

— Но тебя или Дилюка это раздражает, а его почему-то нет.

— Такое ощущение, что тебя это расстраивает. Но вам лучше или поубивать друг друга или помириться, чтобы не доставлять проблем ни себе, ни людям. Вы оба те ещё подонки.

— Спасибо, Розария. Ты злая, но честная.

***

У него дрожат руки.

За смогом к небу тянутся просмоленные башни, похожие на заплесневелые тени, хотя нельзя даже сказать, где небо начинается.

Он не уверен, что делает правильную вещь, но Розария верно сказала: им надо либо поубивать друг друга, либо помириться, чтобы не доставлять проблем другим людям. Поубивать друг друга они уже пытались. Жизнь состоит из всех возможных выборов, поэтому лучше решить всё как можно раньше. Если удастся, конечно. Кэйя сжимает в руке письмо, уже скомканное от его нервных жестов. Смотрит на руки и видит два тонких бледных рубца на пальцах, которых никогда раньше не замечал.

— Ой-ой, я ожидал тут рыцарский отряд.

Кэйя неторопливо оборачивается, намеренно усмехаясь. Небольшое мелкое озерцо с чистым галечным дном, без водорослей, вокруг лежит золотое кольцо песчаного берега, на границе песка и земли колышется зелёная трава, поодаль в сизом тумане тонет лес — и на всём этом фоне фигура человека.

— Обидно, что ты до сих пор считаешь меня трусом, — задирает подбородок Кэйя. Беззлобно.

— Ты всё-таки сбежал от битвы.

— Сбежать и избежать. Это разные слова, чувствуешь?

Тарталья молчит, глядит пронзительно своими кусочками льда, впивается в грудь осколками, и только потом изгибает тонкие губы в улыбке. Улыбка фальшивая — пластилиновая натура, память талой воды. Кэйя не знает, как начать. Одно дело желать знать, что происходит, и совсем другое — столкнуться с этим лицом к лицу, несмотря на то, как он себя к этому готовил.

— Я думаю, нам нужно заключить соглашение не использовать облики друг друга. Никогда больше.

Кровь прилипает к его лёгким и пытается затопить его изнутри. Смеяться или плакать. Кричать и бить землю или оставаться неподвижным, пока не начнётся разложение, пока он не прирос к этому самому месту.

— Неплохая идея, — говорит Тарталья таким тоном, будто Кэйя предлагает ему свергнуть королевство. — Но нет гарантии, что ты будешь выполнять свою часть договорённости.

— Ты тоже. В этом и суть.

Кэйя вспоминает их драку. Серебро касалось серебра, когда они обменивались движениями в быстрой, неизменной последовательности. Серое утро, мантии, развевающиеся, как крылья фазана, едва задевающие лодыжки.

— Договор на полном доверии к своему врагу? — произносит Тарталья, раскатывая эту мысль на языке.

— Как-то очень громко сказано. Враг. Скорее, недруг. Беда на мою голову.

— Заноза в заднице.

— Или так.

Кэйя стоит, чувствуя каждое мучительное метафорическое любовное клише. Он бы хотел говорить в таверне за бокалом вина, но если они разнесут заведение его сводного брата, они оба могут больше не появляться в Мондштадте.

— Ну. Можем заключить некий контракт.

— Не говори, как в гавани Ли Юэ, — морщится Кэйя.

— Ты первый начал.

Тарталье больше нравится идея биться до последнего. Холодное удовольствие, не благородное и не высокое, но достаточное, чтобы возбудить нейроны на некоторое время, и при движении кончиков пальцев и острых ножей дофамин свободно порхает в теле.

— Но этот контракт предполагает, что он аннулируется сразу, как только кто-то из нас будет пойман на обмане.

— Не смотри на меня так. Это у Фатуи второе имя — подлость. Или коварство.

— Ты знаешь меня недостаточно, чтобы так говорить.

— У меня особо не было возможности.

— Хм. Ты мог бы заехать в гости уже легально. Я не против посторонних в моём доме, но не когда они вторгаются без разрешения.

— Нет, спасибо, я не фанат Снежной. После визита ещё меньше. Как вы там живёте вообще.

— Превосходно.

— Судя по унылым лицам жителей, ты лжёшь.

Тарталья возмущается так, словно у него перекрывает доступ к кислороду.

— Мы живём в самой счастливой нации. У нас есть всё от культурного достояния до благ научно-технического прогресса.

— А как это связано с счастьем?

Тарталья позволяет этому вопросу многозначительно повиснуть в воздухе. Борьба исчезла из его глаз, выражение его лица превратилось в мягкое, печальное смирение, которое поразило Кэйю своей глубиной.

— Ну, раз мы договорились…

Тарталья вскидывает голову.

— То есть ты просто позвал меня договориться не убивать друг друга?

— По-моему, весомый повод для встречи.

Кэйя хочет придумать шутку, но не может. Что-то отпугивает его в интонации Тартальи.

Кэйя знает, что смущает лично его в этой ситуации. Например, стоять напротив человека, который совершенно точно твоя родственная душа, и взаимно делать вид, что этого нет.

— Вообще-то поводов для встречи масса, но не сегодня, — Кэйя переминается с ноги на ногу. — Я тайком убежал из-под надзора магистра, так что… В общем, за меня будут переживать.

— Она что, твоя мамочка?

Кэйя смеётся. Ему даже не приходится выдавливать эту усмешку.

— Грубиян.

— Хорошо, раз ты под домашним арестом, я удаляюсь по своим делам.

— Да. Иди по своим злодейским делам. И не обижай путешественницу. Я напишу весточку, как только Джинн окончательно поверит, что всё в порядке.

— Можешь не писать, — фыркнув, отмахивается Тарталья, как если бы его могло задеть, что Кэйя думает, будто он ждёт от него письма или ещё чего-то. Кэйю это веселит. Он абсолютно точно уверен, что Джинн не похвалит его за связь с Предвестником, но изредка можно растопить какие-то странные приправы в горькое вино жизни.

Вечером он сидит в таверне, не думая о риске быть пойманным, пьёт Полуденную Смерть и достаёт своего сводного брата, выслушивая угрозы быть сданным Ордо Фавониусу, которые с большой вероятностью исполнятся. Опьянев достаточно, он вырывает из чековой книжки Дилюка страницу и начинает что-то писать под прицелом его укоризненного взгляда.