Он такой же, как и ты.

Но ему посчастливилось –

он не боится делать ошибки.

Он не думает о последствиях и

живет сегодняшним днем.

Пролог*

Красивый.

Ангел, какой же красивый.

Без своего излюбленного макияжа. Открытый настолько, что кажется слишком уязвимым. Дышит медленно и спокойно. Спит и, наверняка, видит что-то хорошее. Легкая улыбка трогает губы. И хочется навек отобразить этот образ в памяти. Чтобы навсегда. Запомнить абсолютно каждую деталь. Как слегка подрагивают темные ресницы. Как волосы густым черным ореолом разметались по подушке в каком-то неизвестном танце.

Слишком красивый для этого мира. И для него.

Александр медленно подносит руку к его лицу. Не касается, но чувствует тепло чужого тела. Обводит линию челюсти, скулы. Хотелось бы оставить тысячи легких поцелуев, повести носом вдоль линии роста волос, наполняя легкие его ароматом, обнять до предупреждающей боли в костях...

Но нельзя. Проснется.

Только удержаться все равно невозможно. Алек склоняется над безмятежным во сне лицом и невесомо касается мягких губ. Замирает.

Магнус хмурится на мгновение, сводит брови, образуя легкую морщинку. Но это всего лишь на мгновение. Не страшно, ведь он все еще продолжает спать, окунувшись в сладкий мир грез.

И Алек вновь склоняется ниже, оставляя такой же незаметный поцелуй на плече. Теперь точно последний. Уже время. Дальше тянуть было нельзя.

Это тяжело. Это сложнее, чем он себе представлял. Но приходится переступить через себя. Надо. Необходимо. Неизбежно… Незаметно покидает кровать.

Магнус, потеряв источник тепла, сворачивается в клубочек. Все же есть у него что-то от кошачьих.

Лайтвуд наблюдает непозволительно долго, не в силах оторваться. Укрывает одеялом и – вот теперь точно в последний раз – целует плечо, уже другое.

Соберись. Ты сильный. Ты сможешь. Иначе никак.

Он отворачивается. Бесшумно передвигается по комнате, собирает свои вещи. Каждое движение отдает болью в груди. Такой тупой и ноющей, что хочется почесать, и чтобы обязательно до крови. А можно и до кости.

И с каждой последующей секундой дышать все сложнее. Но останавливаться нельзя. Н е л ь з я.

И Александр поспешно покидает комнату. Обводит взглядом лофт, запоминая каждую мелочь.

Солнечная картина на стене, которую они выбирали вместе. С десяток совместных фотографий в деревянных рамках. Они такие невозможно счастливые на каждой из них. Плотные шторы, темное бордо, из-за которого поругались прямо в магазине. Магнус хотел берлинскую лазурь, но все же сдался под долгими уговорами и после купил журнальный столик из красного дерева. И теперь на нем стояли два бокала с недопитым вином. Воспоминания о прошедшей ночи вновь и вновь всплывают нечеткими образами в памяти, отчего становится все сложнее идти.

Потому что вскоре у Александра останутся одним лишь воспоминания.

Так будет лучше.

Проговаривает это себе постоянно. Пытается убедить хоть себя. Но не верит.

Так будет лучше для всех.

Кроме него. Но на себя уже давно плевать.

Медленно движется к двери. Непозволительно медленно. Прошлый раз было легче. Тогда не было чего-то, что давило на сердце. Не признается даже себе. Не называет это «что-то» так, как нужно. Ведь иначе дороги назад не будет. Передумает. Вернется. Останется.

И убьет этим их всех.

Этого нельзя было допустить. Хватит с него слез. Александр не выдержит, если увидит, как скатываются соленые капли с раскосых глаз, оставляя за собой уродливые шрамы размытой черной подводки.

Но он снова слишком долго стоит перед дверью, не решаясь открыть. Закрывает глаза. Вдох. Выдох. Хватается за железную ручку чересчур резко. Последний раз втянуть запах дома. Смешно и больно в одночасье. За два с небольшим месяца лофт Магнуса уже успел стать домом. И покидать его сложно.

Но по-прежнему необходимо.

Делает шаг. Еще один. Сразу чувствуется холодный воздух. Закрывает дверь максимально тихо. Бейн все еще спит, и будить его не стоит. И думать сейчас тоже. Особенно о нем.

Запирает на ключ и оставляет его в почтовом ящике без единой надежды на возвращение. Беспомощный крик задушен на фазе формирования лишь мысли о нем.

На улице холодно, но так даже лучше. Холод всегда отвлекает. Вынужнает кутаться в мягкий шарф и не думать, что где-то на верхних этажах бруклинской многоэтажки осталось его прошлое, которое так не хочется покидать.

Где-то там, на подушке, что еще хранит его тепло, Александр оставил небрежно вырванный лист, хранящий всего два слова. Размашистым почерком написано единственное:

Прости.

Прощай.

А в углу смятый след от слезы, которую не заметил, не успел смахнуть.

Уходит, не оборачиваясь назад. Еще одно почти невыполнимое задание. Ведь за одним из многочисленных окон все еще крепко спит Магнус. Тихо-тихо сопит и совершенно не ожидает проснуться в пустой кровати, обнаружив рядом лишь уже холодную постель и жалкий клочок бумаги, будто и не было там живого человека.

Этого всего вообще не должно было быть.

Одна ночь. Не больше.

Но судьба решила иначе. Они встречались еще несколько раз. Просто нелепое стечение обстоятельств. Слишком нелепое для огромного города.

Впервые – спустя неделю. В обычном кафе, которое Алек начал посещать все чаще. Прошли мимо друг друга, делая вид, что не знакомы. Но у каждого в глазах загорелась какая-то глупая надежда. Ведь оба помнили имя, флиртующе сказанное в баре, второпях промолвленное меж глубоких поцелуев, тихо выпущенное со стоном, когда тело содрогалось в судороге наслаждения. Лайтвуд тогда еще долго смотрел вслед уходящему парню.

Эспрессо со сливками и ложечкой сахара.

Вторая встреча была в торговом центре. Кажется, Магнус его позвал, но он уже не слышал. Слишком быстро скрылся в толпе гуляющих людей, временами срываясь на бег.

Эти шоколадные глаза пленяли все сильнее. Невыносимо сладко. Невыносимо нельзя. Не для этого бежал в другой город за сотни километров от родного дома. Не для того, чтобы снова утонуть и отсчитывать минуты счастья, пока не остановятся навсегда его часы.

Гребаная вселенная была слишком против. И так чертовски права, если бы можно было жить по-другому.

Они встретились в парке. Невозможно. Алек разлился немного истерическим смехом. Так не бывает. Не бывает.

Не бывает же?

Глаза в глаза. Не отрывая взгляд. Почти незнакомцы. Одна совместно проведенная ночь и утро порознь, когда убегаешь, как вор, на рассвете, не в счет. Незнакомцы, но просто двигались навстречу друг другу, отдаваясь случаю. Медленно. Запоминая каждую деталь. Изучая снова. При свете дня, а не тусклых фонарей и пелены выпитого виски.

Рука зарывается в волосы, сжимая и лаская одновременно. Вторая мягко лежит на талии, поглаживая через одежду и не давая отстраниться. Будто кто-то и хотел. Поцелуй какой-то надрывный. Алек просто не может, он умирает и не собирается тянуть за собой еще кого-то. Вкладывает всю свою боль и отчаяние, что слишком давно поселились в сердце. Слишком с самого детства и слез матери. Но чувствует, как Магнус дарит ему надежду, желание жить и бороться. И плевать, что нет смысла.

Все эти два месяца они жили. Только ради этого стоило переехать. Чтобы почувствовать, понять.

Так почему именно сейчас? Почему именно сейчас у Алека нет времени?

Отгоняет воспоминания и идет дальше.

Так будет лучше для всех.

Так. Будет. Лучше.

Если повторять постоянно, можно наплевать на себя окончательно.

По лицу стекают соленые сожаления. Застилают глаза, не дают смотреть вперед. Плевать, что там ничего и нет. Все осталось позади. Но нужно двигаться. Никому не должно быть больно.

Магнус сильный – он со всем справится сам, но не должен по-настоящему знать, что такое «терять». Он еще будет счастлив.

Александр уходит и не знает, что Магнус давно уже не спит. Что смотрит на стремительно удаляющуюся слегка прихрамывающим шагом фигуру с опущенными плечами и не понимает зачем. Для чего все это. В чем причина... хоть одна...

Из некогда счастливых глаз текут слезы, оставляя по себе горящие огнем шрамы на красивом лице.

Бейн ничего не чувствует. Внутри так удивительно пусто.

Он отчего-то успел поверить, что Александр не такой. Что не бросит, как все. Что будет всегда рядом. И плевать, что вместе были лишь жалких два месяца с хвостиком. Кого вообще волнует это время?

Магнус ведь думал, что любовь в огромных ореховых глазах была настоящей. Невозможно такого подделать. Александр ведь всегда окутывал нежностью и заботой. Почему же сейчас... почему?..

Смотрел, ничего уже не замечая. Просто вдаль. Обращаясь к небу с немым вопросом.

Неужели никогда не будет счастлив?

Неужели никогда не будет любим кем-то по-настоящему?

Где-то на кровати, в ворохе скомканного одеяла и многочисленных подушек лежит оборванный лист бумаги с двумя единственным словами:

Прости.

Прощай.

И где-то поблизости валялись осколки израненного сердца.

В одном из ящиков письменного стола лежала уже бесполезная маленькая коробочка, покрыта черным бархатом. Простое широкое кольцо из белого золота должно было оказаться на безымянном пальце в канун Рождества.

Им не хватило недели.

Александр скрылся из виду.

***

Прошел уже час, а Магнус все еще сидит на расправленной кровати и смотрит в одну точку перед собой. В голове пусто. Мысли, что первые минуты сменяли одна другую невероятно быстрым калейдоскопом, утихли. Смирились, что ничего не ясно и никто не сможет объяснить, что же, черт возьми, произошло сегодня утром. Никто. Или... Рука сама потянулась к телефону.

Изабель. Младшая сестра Александра. Бейн разговаривал с ней всего раз. И это был, по меньшей мере, странный звонок. Очень даже странный и обрывистый. Продлился он меньше минуты, и за это время девушка успела сказать довольно расплывчатое «ты должен немедленно позвонить и сказать мне, если с Алеком произойдет что-то странное». Говорила она надрывно, останавливаясь почти после каждого слова. Затем несколько секунд тяжело дышала и очень тихо, почти на грани сказала, чтоб он берег ее большого брата и не забывал показывать свою любовь.

После этого девушка зарыдала. Магнус сказал бы, что истерически. Но появившийся буквально из ниоткуда Александр мигом выхватил телефон и, бросив что-то из разряда «то она так радуется», вышел из комнаты. Больше Изабель не звонила, а Магнус не решался даже спросить.

Интересно, а этот внезапный уход можно считать странностью? Или в семье Лайтвудов так заведено? 

Пытаясь как-то сосредоточиться, Бейн начал вспоминать все необычное, что произошло за эти два месяца. 

Александр просто никогда не сидел на месте. Постоянно хотел попробовать что-то новое, узнать больше и твердил, что жизнь короткая и необходимо попробовать все, что она тебе так любезно предоставляет. Временами цитировал – более чем дословно – различных классиков и философов.

Магнуса больше всего заинтересовала фраза из романа Булгакова, произнесена, если он не ошибается, Сатаной, где-то было что-то о том, что люди не просто смертны, а смертны внезапно.

Было предельно странным то, что Александр в свои неполные двадцать так часто думал о таком. Но Бейн себя все время успокаивал, что мальчишка был довольно умен и склонен к самым невероятным и, порой, глупым вещам. Магнус и сам таким был когда-то. Делал такое, что вспоминать даже стыдно. Это нормально.

Нормально ведь? 

Второй особенностью парня были моменты выпадения из реальности. Лайтвуд просто стоял у окна и смотрел вдаль невидящим взглядом. Все бы ничего, но выводить его из такого состояния приходилось по несколько секунд. Порой это затягивалось на долгую минуту, за которую Магнус успевал схватить по несколько инсультов за раз.

А тот после просто говорил, что лишь задумался. Действительно ведь. Задумался. Помедитировал. Впал в коматозное состояние. С кем не бывает? 

А еще Александр никогда не говорил с родными в одной комнате со своим парнем. Всегда выходил, ссылаясь на якобы шум. Бейн мог поклясться, что иногда слышал громкие рыдания Изабель и крики, как после оказалось, Джейса. Парень лишь отмахивался, что родные недовольны его переездом, что сильно скучают, но не имеют возможности приехать. Сам он навестить их тоже не спешил. Объяснять Магнусу, что же происходит с этой семьей, конечно же, никто и не собирался. 

Но это не казалось чем-то сверхнеобычным. У каждого свои тараканы и свои правила правления. 

Но задачу «успокой себя» можно было с чистой совестью считать успешно проваленной. 

Глубоко вдохнуть. Медленно выдохнуть. Что-то узнать можно только одним способом. 

Быстро набрав номер Изабель, Магнус отсчитывал секунды до момента появления гудков. Тогда уже пути назад точно не будет. 

Гудки. Все. Понеслась. 

–Алло, Изабе... 

–Магнус? Что-то случилось?! –девушка так быстро и громко это проговорила, что пришлось переместить смартфон к левому уху, ибо правое еще не скоро придет в себя. – Не молчи.. пожалуйста, - а теперь она почти шепчет.

Что ж, это ведь просто. Надо всего лишь сказать правду. Но отчего-то сбилось дыхание, а грудь словно сдавили чьи-то слишком сильные объятия. Вспоминать о том, что случилось утром, оказалось сложнее, чем Бейн себе представлял. А говорить об этом и подавно.

– Александр, он... 

Ушел. Покинул меня. Скрылся. Ничего не сказал. Разрушил мою идеальную сказку. Я ведь верил ему. Верил! А он бросил. Как все, б р о с и л. Оставил одного. Снова. 

Хотелось кричать в трубку, чтобы все слышали, как ему плохо, чтобы все знали, как болит, когда рушится вера в собственную сказку, что уже начала казаться реальностью. 

Он исцелил мое израненное сердце, чтобы после разорвать его на куски. Вдохнул в меня жизнь, чтобы окончательно перекрыть воздух. 

Твой брат меня у н и ч т о ж и л, воскресив перед этим.

Но вслух хоть что-то произнести не получалось. Никак. 

–Магнус, дьявол, почему ты замолчал?! Скажи хоть что-то! – Изабель опять начала срываться, но после добавила, снова на грани слышимости, – Рано ведь еще, только три месяца прошло... 

– Он ушел, – мужчина слышал себя, будто со стороны. Голос странный, сиплый, чужой. Холодный. В голове вертелось «три месяца», вызывая все новые вопросы. 

– Как ушел? – удивленно. Почему она удивлена?

– Утром. Ничего не сказал, не разбудил. Тихо так. По-английски. – и с каждым сказанным словом становится все легче, но что-то никогда не перестанет давить на горло, разрывать изнутри, глушить счастливыми воспоминаниями и сотней вопросов. 

– Он не мог, – голос Изабель начинает подозрительно дрожать, – не мог уйти.

– Но сделал это, – почти спокойно, как когда стоял у окна. Просто внутри все органы сдавливали железные оковы. Просто казалось, что в любой момент он может упасть и больше никогда не встать. 

–Нет. Не снова. Не мог, – всхлипывая через каждое второе слово, – он не мог опять уйти...

Снова. Опять. Это уже было. Ангел оказался падшим. Чистый, невинный. Сложно поверить, что его (его ли уже?) Александр не был таким. Магнус оказался далеко не первым. Даже семья устала от этого. Пазл складывался. Медленно. Болезненно. Почему никто не предупредил? Никто не сказал? «Ты должен немедленно позвонить и сказать мне, если с Алеком происходит что-то странное». Она знала. Именно после этих слов Лайтвуд забрал телефон. Нежно так вырвал из рук, сладко улыбнулся и невзначай скрылся в другой комнате.

Все это время. Все обо всем знали. Могли бы хоть сообщить… Магнус не утонул бы в своих чувствах к этому ужасному-но-все-еще-прекрасному-ангелу.

Ложь. Утонул бы. У него не было выбора. Никогда не было.

–Нет. Скажи, что это шутка. Магс, это же шутка, да? Ты же шутишь? Пожалуйста, – голос тихий, отчаянный. Девушка молила, хоть и сама не верила в свои же обрывистые слова. Но должна была услышать…

Магнус хотел бы, чтобы это была шутка. Хотел бы, но... 

–Нет, – резко, холодно, отстраненно, безразлично (почти). 

–Нет... нет. Не верю. Нет… 

Раз. Продолжает отрицать. Два. Дрожь усиливается с каждым новым словом. Три. Дыхание сбитое, частое, прерывистое. Четыре. Пять. Магнус где-то читал, что секунд через тридцать должна начаться полноценная истерика. 

Интересно, можно ли успокоить человека по телефону? Может, у девушки кто-то еще есть рядом? Есть. На заднем фоне послышались быстрые тяжелые шаги и мужской голос:

–Иззи, какого черта с тобой опять происходит? – шум, похожий на глухой удар. Видимо, телефон упал на что-то относительно мягкое. – Не начинай снова, слышишь? Успокойся. Все хорошо. – жаль, Магнусу никто такого сказать не может. Хотя, подождите, кажется, телефон снова взяли в руки. – Что ты уже сказал ей?! 

Наверное, кричать в трубку – это у них семейное, или же передается воздушно-капельным путем. 

– И вам добрый вечер. 

Нет, вы только посмотрите, какая милая семейка. 

Один уходит без причин и объяснений, вторая неизвестно почему начинает биться в истерике, а третий орет на всех без особых разбирательств. Прекрасно. И как только Бейн в это ввязался...

– Магнус? – интересно, угадал, или прочитал на дисплее? Но, тем не менее, Джейс (насколько Бейн мог понять, ибо единственный разговор со сводным братом Лайтвуда не оказался длиннее разговора с его сестрой) был довольно удивлен и... обеспокоен? – Что случилось? 

– Ничего такого, просто сегодня утром я обнаружил, что твой брат ушел от меня без лишних слов. – в его словах было слишком много яда, но Магнус уже просто не мог иначе. Эти двое оказались очень похожи. И знали гораздо больше. И молчали. Оба…

– Нет, он не мог уйти сно... 

– Снова! Твой брат ушел от меня! Смог!

Магнус и сам начал кричать, не замечая даже, как горячие слезы вновь брызнули из глаз. Хотелось высказать все, выплюнуть в лицо… Да хотя бы по телефону! Ему было плевать, что не сможет после успокоиться еще долго, что и к нему подступала истерика. Было плевать, что подумает блондинчик. Ему просто хотелось знать правду. Неужели он просил так много? Просто правду...

Продолжал кричать, пусть голос уже скрывался на хрип, а воздуха совсем не хватало, обжигая легкие:

– Он ушел от меня! Молча! А все ведь было хорошо! Еще вчера вечером мы мило проводили время в парке, дурачились, как дети, ночью я его трахнул, и мы заснули вместе, а утром он исчез! Собрал все свои вещи и скрылся, не утруднился даже разбудить и объясниться! Оставил мне лишь жалкий оборванный клочок бумаги, - голос предательски дрогнул, а на глаза попался тот самый клочок бумаги. 

– Что там было написано? – Не хотелось думать, что Джейса волновало только это.

– Будто это что-то меняет. 

– Магнус, просто скажи. 

– «Прости. Прощай». Помогла тебе эта информация? – в ответ тишина. Глубокая такая. Ее разрезало только чужое тяжелое дыхание. – Ты еще здесь? 

– Да. – Магнус мог поклясться, что сопровождалосьэто слепым разглядыванием одной точки. – Да, просто Алека надо найти. Срочно, пока он не натворил очередных глупостей. 

Как же мило сказано! Значит, уничтоженное будущее Магнуса и его разорванное в клочья сердце – это жалкие мелочи. Почему он вообще беспокоится? Нет же никаких причин. И плевать, что голос Джейса какой-то настороженный и взволнованный. 

– Зачем? – и даже получилось сказать это предельно холодно.

– А зачем ты позвонил? Только не говори, что просто поговорить. – знает, как заставить задуматься, играет грязно, как и сам Бейн порой. 

– Я просто хотел узнать, почему он так поступил. И вы с Изабель что-то знаете. Он что-то знал. Все что-то знали, да только никто не удосужился рассказать мне. Почему вы все молчите? – снова не получается держать себя в руках, как бы не старался, как бы не впивался пальцами в плечо, оставляя синяки. Голос не слушался и казался чужим. Магнус мог только представить, насколько жалкую картину сейчас представлял из себя. 

– Поверь, не я должен тебе это говорить. Но Алек любит тебя. Сильно. По-настоящему. Поэтому он и ушел. Просто помоги нам его найти. 

– Как? Он не оставил мне адрес, прости уж. 

– Успокойся и послушай. Мы приедем к тебе уже сегодня вечером. А ты вспомни, что он говорил, куда бы хотел поехать, может, называл какие-то определенные места. Просто помоги нам. 

– Я вышлю адрес. 

И отключился. 

Не хотелось больше говорить. Не хотелось слушать. Он ничего не понимал. Все вертелось вокруг одной недосказанности, одной тайны, которую все так удачно от него скрывали на протяжение всего времени и продолжают скрывать до сих пор. 

Бейн вернулся в спальню, попутно захватывая бутылку виски. Ему понадобится алкоголь. Немного, но понадобится. Напиваться до беспамятства, увы, нельзя, но помочь себе не думать слишком много можно. 

***

А, знаешь, мы не корабли, а чайки.

Летаем мы, а не плывем.

Ведь корабли идут за ветром,

А мы лишь навстречу ему идем.

Летать, когда падаешь*

Пейзаж леса смытый, он не меняется больше получаса. Уже порядком тошнит. Поэтому Алек снова вжимает педаль газа, переключается на пятую передачу. Приборы показывают сто тридцать. Плевать. Хочется лишь быстрее доехать. Или сбежать? Он отгоняет эти мысли.

Возвращаться нельзя. 

Ушел. Снова. Так будет лучше для всех. Не для него. Хотя пытается в это верить. Иззи, Джейс, Магнус. Сбежал ото всех. Если бы был кто-то еще, сбежал бы и от них. Но никого больше нет. Уже нет. Ушли. Бросили так внезапно. Как и он сам. Хотя последнего можно было ожидать.

Сто сорок. У него еще есть время. Его не так уж много, но есть. Недели через две поедет к ним. Должен успеть поговорить. Попрощаться. Перед тем, как встретиться. Мама, папа, Макс. Уверен, они его ждут. Уверен, что осуждают за то, что сейчас творит. За то, как рушит свою и чужую жизнь, в надежде, что спасает любимых.

Себя спасти невозможно. Известно слишком давно. 

Сколько еще ехать? При такой скорости, наверное, часа полтора. Или даже меньше. Отлично. Скоро. Скоро. Нельзя терять ни минуты. 

Только противоречит себе и своим мыслям. А они и не его вовсе. Лгать себе давно уже стало нормой. Так окружающим сложнее распознать ложь. 

К черту! Александр останавливает машину. Резко. Шины противно скрипят, стираясь об асфальт. Плевать. 

Со всей силы бьет руками об руль. Совершенно не больно. Не так, как хотелось бы. Глухую тишину разрезает немой крик. Закрывает глаза и вновь обращается к небу. Верит ли в то, что его кто-то слышит? Возможно. Звезды, коих еще не видно, уж точно. И пустота, к которой все так хотят подняться. Почему именно он?! Так эгоистично. Но он ведь просто хочет жить. 

Ты слышишь небо? Просто жить. Ему просто необходимо гребаное время.

Именно его и нет. 

Бледно-васильковое небо продолжает темнеть. Такое пустое. Глухое. Немое. Слепое. Безразличное. 

Как же хочется простого счастья. Чтобы не заканчивалось. Чтобы длилось без конца. Хоть несколько десятилетий. Чтобы, засыпая, не боялся больше не проснуться. 

Перед тем, как уехать, ему обещали еще целый год. Один чертов год! Но и он сократился вдвое. Прошло три месяца. Осталось столько же. 

– Почему я?! Почему сейчас?! – Глаза ничего не видят за пеленой боли, нет, не слез. – Я ведь только понял, что значит жить. Зачем мы встретились? Чтобы подыхать от боли? Это ведь мне уже плевать – почти труп! А он? За что ему такое? – Голос предательски срывается. Но необходимо высказать. Хоть в пустоту, слыша в ответ лишь мерное сопение двигателя. 

Перед глазами пролетают воспоминания. Снова. Кажется, он так скоро сойдет с ума. Если не уже. 

Времени меньше с каждой секундой. Оно летит непозволительно быстро. А Александр все еще сидит и смотрит вперед. Где-то там бушует его мечта. Переводит взгляд на небеса. Где-то там его давно уже ждут. Оборачивается назад. Где-то там те, кого он любит и не хочет оставлять, но он вынужден. 

Заводит машину. Трогается с места. И мчится вперед. Приборы вновь показывают сто двадцать и непременно растут. Плевать. Траса почти пустая. Осталось часа полтора. А потом еще три месяца.

***

За окном темнота. 

Огни города не хуже звезд. Такие же притягательные и холодные. 

На часах семь. 

Раньше они пошли бы гулять. 

В бокале виски. Только второй за сегодня. Магнус держится. Ждет. И старается не думать. Не очень выходит. 

Наконец-то, в дверь позвонили. Отвратительный протяжный звук разнесся по лофту. 

Закрывает глаза. Немного страшно представить, что сейчас будет. 

Медленно идет к двери и поворачивает ключ.

Раз. Глубокий вдох. Щелчок. Два. Выдох. Нажать на ручку. Три. Потянуть на себя. 

На пороге стоят четверо молодых людей. Странно, Магнус думал, будет вдвое меньше. Красивая брюнетка – явная копия Александра в уменьшенном масштабе – сразу бросается на шею, будто они знакомы с далекого детства. Она вся дрожит и шепчет что-то неразборчивое. 

Следующим входит паренек в странных очках и, коротко бросив: «Я Саймон», сразу начинает отдирать Изабель от Магнуса. Спустя несколько секунд у него это выходит, и теперь уже девушка пачкает его дурацкую футболку своим потекшим макияжем. 

На пороге стоят еще двое, явно не решаясь войти. Рыжая девчонка прижимается к блондину и с печальным взглядом осматривается вокруг. Картина так себе. Вещи разбросаны и валяются на полу, иногда под стенами можно заметить осколки некогда красивой посуды, множественные фотографии в поломанных рамках усеяли пол. Казалось, в лофте пронесся настоящий ураган, который сейчас, облокотившись плечом об стену, стоя в широких домашних штанах, большой футболке, что когда-то принадлежала Алеку, отстраненно смотрел на прибывших гостей, частично пряча глаза за спутанными влажными волосами. На даже так можно было разглядеть в его взгляде какое-то безразличие, никак не сочетаемое с устроенным погромом.

Жалкая попытка скрыть правду. В последнее время все вокруг слишком часто этим занимаются.

***

На столе стоят нетронутыми пять чашек недавно принесенного горячего чая, два бокала вина и один – виски. В голове – тысячи мыслей и слабое понимание, что лишь недавно там поселилось. 

Три месяца назад Александр собрал своим вещи и ушел из родного дома. Молча, ничего никому не сказав. Рано утром вышел и лишь через месяц соизволил позвонить и сказать, что еще жив. 

Спустя еще две недели он вновь позвонил, сообщив, что теперь счастлив. 

Вот только, почему он так сделал, Магнусу не спешили говорить. Из раздумий вырвал Джейс, который хотел услышать что-то, чего Бейн не помнил:

– Подумай еще. Может вы что-то планировали. Самое незначительное, хоть что-то.

Бейна допрашивали уже больше получаса, но так и не смогли ничего узнать. 

– Я же говорю – все, что хотел Александр, мы делали уже в этот или же на следующий день. Он меня с парашютом прыгать заставил! Пришел утром и сказал, что в четыре вылет. Вот так просто, – Магнус невольно улыбнулся. Воспоминания о том сумасшедшем дне грели изнутри, как и все остальные счастливые моменты, что они провели вдвоем.

Грели, оставляя ожоги и привкус горечи на языке. 

– Когда мы были маленькие, – Изабель, молчавшая все это время, тихо и спокойно заговорила, – он рассказывал мне разные мифы и невероятные истории про Тихий океан. Говорил, что, когда вырастет, обязательно проверит, насколько они правдивы. Алек мечтал увидеть Тихий океан не меньше, чем приехать в Бруклин. Наверное, даже больше, намного больше. Не знаю, почему именно его, именно Тихий. Но Алек всегда верил, что величие в спокойствии. 

– Это мило, но не думаю, что мы сумеем обыскать все побережье. – Джейс устало потер глаза и уставился на Магнуса, который снова погрузился в себя, скорее всего, утонув в воспоминаниях. 

– Почему-то мне кажется, я знаю, где он. – Бейн отозвался после продолжительной паузы, соединив воедино две имеющие части пазла. –Мы как-то раз говорили. Вернее, я говорил. Я хотел летом свозить его в Сан-Франциско. Там живут мои друзья детства, и не пришлось бы искать отель. Но Александр сказал, что до лета надо еще дожить, а еще он хотел бы отправиться в Карлсбад. – перед глазами сразу появился образ растрепанного после сна парня, который моментально становится серьезным и мрачным, напрягается и опускает плечи, поднимает огромные печальные глаза, наполненные неизвестной тоской и надеждой, и смотрит так, что забываешь, как дышать, растягивает губы в слабой улыбке, и хочется сделать что угодно, лишь бы она засияла неприкрытым счастьем. – Я тогда согласился, что мы поедем на следующий же день после Рождества, – закрывает глаза и не договаривает, что это было бы их предсвадебное путешествие, что это должен был быть медовый месяц, что все должно было быть иначе. 

– Там познакомились наши родители, – голос Изабель тихий, а взгляд опущен в чашку остывшего чая, который девушка все же решила выпить. На белой керамической поверхности осталась полоска бурого налета.

– Это уже что-то. Завтра едем в Карлсбад. Сай, ты за рулем первые несколько часов, потом я тебя сменю. А сейчас предлагаю всем пойти спать, – поднявшись с дивана, Джейс бросил что-то похожее на «спокойной ночи» и скрылся с гостиной. 

– Все будет хорошо. Мы найдем Алека. И уже он, не я, скажет, насколько сильно любит тебя, – Изабель поднялась вслед за братом и нежно улыбнулась. В ее глазах горела слабая надежда. 

Совсем скоро гостиная опустела. Слабый свет настенных бра играл с граненым бокалом, к которому так никто и не прикоснулся. Идеально ровные линии. Вытянутые блики отражались на гладкой лакированной поверхности стола из красного дерева, что гармонично сочетался с чертовым темным бордо плотных штор. Янтарная неподвижная жидкость манила. Протянуть руку –и дорогой алкоголь тут же обожжет горло. Только не делает этого. Водит пальцем по краю. Вглядывается в темноту перед собой. Одно резкое движение руки. Этот звук должен раздражать, но он кажется прекрасной песней, что успокаивает куда лучше выпитого. Ковер придется поменять. Плевать. Зарывается руками в волосы. Оттягивает. Это отвлекает. 

Закрывает глаза и вновь пытается понять. Ничего не выходит – будто кто-то мог сомневаться. Мысли превратились в один сумасшедший ураган, что никак не хочет успокоиться и уйти восвояси. Возможно, если поспать... Возможно, утром станет лучше... Возможно, это все лишь плохой сон, и необходимо лишь уснуть вновь, чтобы после проснуться в сильных объятиях и днем уже начать украшать лофт, ведь скоро Рождество, хоть снег так и не выпал…

***

Ну что за странный парадокс?

Когда теряю все - живу,

Счастливый только в дождь,

А в ясную погоду я грущу.

Счастливый только на краю,

Когда уже иду на дно.

Когда почти что не живу –

Ищу спасения окно.

Ну что за странный парадокс?

Зачем доходит до такого?

Зачем я снова подвожу к краю

Жизнь некогда счастливую?

И, кажется, что делают так все,

Спускаются из гор в долины

И снова ищут силы у себя,

И снова поднимаются к вершине.

Летать, когда падаешь*

Солнце медленно садилось, окунаясь в глубокие черные воды. Только вот черными они не были – играли сотнями красок лазури и индиго, отливали красными бликами угасающих лучей этого долгого дня. Холодный ветер развивал пола осенней куртки, гоняя по коже легкий озноб, запутываясь в отросших черных волосах, засыпая кроссовки мелким песком. 

Александр просто стоял и смотрел вдаль, впитывая силу этого места. Она была везде. В густеющей темноте зимнего вечера, переходящего в ночь. В нарастающем ветре, что завтра будет гонять волны повыше. В величественных в своем покое водах, забравших множество жизней. В видениях, что не были реальностью, а лишь рождались смытыми образами перед ослепленными этим прекрасным видом глазами.

И, опуская тяжелые веки, он слышал океан. Плеск волн и далекие крики чаек. Если отгородиться от всех остальных звуков, можно даже услышать, как разрезает декабрьские воды то судно, что почти уже скрылось из поля зрения. Где-то на набережной еще ходили люди, они разговаривали, наверное, обсуждая прошедший день.

Алек тоже мог бы обсудить его с ними. Вот так подойти и сказать: «Здравствуйте, вы меня не знаете, да это и не важно. Просто сегодня я снова ушел и начал все с чистого листа. Знаете, а мне ведь осталось недолго. Три месяца, которые я мог бы провести с любимым человеком, но я покинул его, ведь смерть – это отнюдь не самое красивое зрелище. Особенно, когда она медленная. Знаете, а мне ведь осталось даже меньше. Я не выдержу всего этого. Лишь посещу еще несколько мест, начну курить и выпью снотворное. Вы не знаете меня, но я никогда раньше не курил, а еще давно уже купил смертельную дозу. Чтобы уснуть достаточно одной таблетки, в пачке их тридцать, а пачек у меня пять. Мои сестра и брат возненавидят меня за это, но они должны были уже давно. Знаете, а я ведь убил своих родителей и младшего брата. Его звали Макс, хоть вы и не запомните, но он любил животных и читать. Ему было девять, а мне сейчас лишь девятнадцать, и я научился жить только месяца два назад, когда встретил его. Мы переспали, а после оказалось, что это любовь. А я ведь так ему и не сказал, что люблю. Знаете, я неудачник, что не может молча умереть, что обязан был забрать кого-то с собой, обвиняя во всем судьбу, которая не была со мной милостива, которая с самого детства показала конец и пожелала удачи, скрывшись вместе с этим заходящим солнцем».

Вот только он не мог бы сказать это случайным прохожим. Возможно, он смог бы побороть свою чертову застенчивость и перешагнуть через чрезмерное стеснение. И возможно, незнакомцы ушли бы, так и не дослушав даже первое предложение до конца. Только вот идти Александру уже было сложно.

Болезнь прогрессировала, и завтра он купит себе трость, чтобы заменила постепенно теряющую чувствительность левую ногу. Это странно, будто он долго сидел на одной ноге, а после встал и теперь не чувствует ее, лишь легкое покалывание, но вскоре и оно исчезает. И Лайтвуд уже не способен размять затекшую конечность, вернуть ей способность нормально двигаться. Оставалось лишь смириться, что дальше его ждет лишь слепая тишина, и успеть, пока еще слушаются руки. И смотреть вдаль, где солнце почти уже скрылось из виду, а небо поглотила черная синева с фиолетовыми разводами некогда белых облаков.

Ореховые глаза снова раскрылись, и впервые за долгое время на щеках заблестели слезы. Так легко и отвратительно внезапно настигло осознание происходящего, стягивая поперек груди кожаными ремнями, чтобы не было возможности вдохнуть или же выдохнуть.

Все кажется таким простым и банальным, что начинает тошнить.

Просто очередной закат. Просто соленая вода. Просто Тихий океан.

Просто парень, что скоро умрет.

***

Двигатель все не хотел заводиться, как бы Льюис не хлопотал над ним. Джейс особо не стеснялся, демонстрируя всем богатство своей речи. Рыжая девчонка – Клэри, Кларисса, черт, Бейн, запомни уже ее имя – что-то бормотала без остановки в жалкой попытке всех успокоить. Возможно, ее тихое лепетание даже помогало: Изабель просто уставилась в окно машины, не замечая никого и ничего вокруг.

Магнус снова курил. Бросил ради Александра и из-за него же вновь пристрастился к горькому табачному вкусу, что изнутри обволакивает легкие тяжелым черным дымом, схожим с тучами над шпилями столетних сосен.

– Если не поторопимся, не успеем даже покинуть пределы штата, прежде чем начнется дождь, – прохрипел, выпуская кривые кольца дыма.

– Тебя пугает дождь? – Насмешливый тон плохо скрывает переживания, но Бейн все равно сжимает руки в кулаки, ломая сигарету, чтобы сдержаться и не заехать по смазливой блондинистой мордашке.

– Меня пугает, что я не знаю, где сейчас Александр, а побережье Тихого океана простилается далеко не на одну милю, пусть мы и примерно знаем, куда он подался, – буквально выплюнуть слова, трясущимися руками доставая очередную – последнюю в пачке – сигарету.

– Тебе уже хватит. – бледные ручки с безупречным маникюром не дали поднести зажигалку и активировать новую никотиновую смерть. – Алеку бы не понравилось.

А ему и не нравилось. Твой брат ломал мои сигареты и даже отказывался целоваться, когда от меня несло табачным дымом. Он покупал мне печенье и пончики, что должны были заменить никотин. Я бросил, потому что этого хотел Александр. Да только кого это сейчас волнует?

– Пошли в машину. Саймон ее уже почти починил. – удивительно, какой спокойной сейчас казалась Изабель, увлекая Магнуса за собой на задние сидения.

Хлопнула крышка капота. Бейн уставился в окно, мечтая быстрее уехать отсюда. Растрепанный Льюис без особых проблем сдвинул Джейса с водительского места и уселся сам, заводя машину. Скорость постепенно росла, пейзажи все сильнее смывались за окном, превращаясь в единое целое, усыпляя.

В «Охотничьей Луне» тихо, как никогда. Легкий джаз разбавляет обстановку полного умиротворения. Возможно, потому Магнус сегодня пришел сюда, а не к шумной музыке в каком-то новомодном клубе. Кажется, что здесь все друг друга знают давно и приходят, лишь чтобы повидаться со своим старым другом, перекинуть рюмку-другую и тихо разойтись, договорившись о новой встрече, которой, наверное, никогда и не будет. 

Е г о мужчина замечает не сразу. Молодой парень, сгорбившись, сидит за стойкой и со стеклянным взглядом опустошает бокал с чем-то, что подозрительно напоминает виски, только вот не хватает льда.

Видимо, у кого-то выдался плохой день. Кожаная куртка валяется на соседнем стуле, рукава черной рубашки подвернуты, обнажая странные татуировки на сильных руках. Широкая спина, обтянутая черной тканью, – парень явно чем-то занимается. Отросшие волосы – тоже черные – не дают нормально рассмотреть лицо незнакомца. А именно этим Магнус сейчас и занимается – рассматривает симпатичного юношу, подыскивая вариант на эту ночь.

Бейн, одним лишь взмахом руки попросив бармена повторить заказанное сегодняшней жертвой сексуального домогательства, уселся на соседний с ним высокий стул и начал прикидывать, как бы невзначай затянуть брюнета в постель, но тот его опередил:

– Алек. Меня зовут Алек. И ты красивый. – парень повернул голову, и Магнус смог разглядеть, что это скорее мальчик. Немного пьяный и очень сексуальный мальчик, которому продали алкоголь, а значит, он уже совершеннолетний. Хотя, признаться честно, т а к о г о еще не было, чтобы кролик сам полез в пасть к удаву.

– Ты тоже, ангел. Я Магнус. – он откинулся на стойку, чтоб лучше разглядеть прекрасное создание, что теперь покраснело от совершенно невинного еще флирта. Сам ведь начал игру. – Давно здесь?

– Может час, может больше... – юноша устремил свой взгляд в пустой граненый бокал, будто он может дать ответы на все волнующие вопросы.

– Не хочешь сменить обстановку? – Магнус лишь накрыл своей рукой бледную ладонь Алека, а тот почти что подпрыгнул на стуле, порываясь упасть с него, чему не дала случиться лишь сильная хватка мужчины. – Прости, наверное, это было слишком.

– Да нет, что ты… Это.. все нормально… Да... да, я не против… сменить обстановку и… – он так мило начал заикаться, что Магнус отчетливо почувствовал странное тепло внутри, коего не было уже очень и очень давно.

Вместо ответа Бейн лишь мягко улыбнулся, бросил крупную купюру на стойку и утянул своего кролика в логово змея.

Машина резко остановилась, нагло вырывая из приятного состояния полусна. Уставший, но громкий голос Льюиса только помог быстрее вернуться в реальность:

– Мы без остановки едем уже три часа. Предлагаю всем размяться. – он потянулся, намеренно задевая Джейса, чтоб тот не уснул снова. – Давайте, шевелитесь, выгружайте свои тушки из машины. Вейланд, дальше ведешь ты.

– Устал ты, а страдать должны все. – Изабель не без проблем выползла на холодный воздух и поежилась в жалких попытках натянуть куртку.

– Что-то я не видел, как ты бегала по салону, разминая затекшие мышцы, дорогая. – помогая девушке одеться, Саймон проследил взглядом за стоящем в одной футболке Бейном. – Уверенна, что лучше отвезти его к Алеку? Потому что я все еще считаю, что надо было оставить его в неведении. И твой брат так считает. – он говорил тихо, чтобы слышала только одна Изабель, ведь все еще можно повернуть назад, ссылаясь на вынужденный ремонт машины.

– Вы оба ошибаетесь. Так было бы легче. Обманывать всегда легче. Но так неправильно, – девушка замолчала, будто пыталась что-то вспомнить. Или забыть. – Если Алек захочет, он попросту сможет солгать снова, обрывая все концы.

– И что тогда?

– Тогда уже и мыперестанем пытаться. – Изабель повернулась в руках парня, вглядываясь в карие глаза. – Но пока еще есть время…

– Загружаемся и продолжаем путь, – громкий голос Джейса прервал диалоги и мысли, спуская всех на землю, где предстояло еще много долгих часов езды в машине навстречу океану и неизвестности.

Дорожка из впопыхах скинутой одежды, что утром окажется нещадно помятой, вела от самой входной двери аж до спальни, где все еще не была пересечена черта нежных, но одновременно с этим и грубых ласк. Недавнюю тишину лофта разрушали влажные звуки нескончаемых поцелуев, тяжелое дыхание и неразборчивое бормотание. Где-то на улице играла музыка, что вместе с холодным октябрьским воздухом проникала внутрь через открытые панорамные окна.

Возможно, вначале Магнус и хотел взять этого черноволосого ангела прямо у окна, наплевав, что случайные прохожие могут увидеть, лишь голову подними. Да только ангел оказался с л и ш к о м невинным, чтобы вот так вот просто лишить себя удовольствия исследовать бледное тело, придавив его собой к дорогим алым простыням, касаться, как никто и еще никогда раньше, все чаще срывать с искусанных губ сдавленные стоны.

Грех воплоти. Раскрасневшийся, разнеженный, горячий. Какая-то даже болезненная бледность кожи ушла от непрекращающихся поглаживаний, а черные завитки татуировок, разбросанных по всему телу, так и хочется зацеловать, оставить на каждой свою багровую метку. Да только имеет ли он на это право?

Будет ли он иметь право и дальше касаться этого ангела, когда пролетит ночь, взойдет солнце? Этот вопрос подгонял и заставлял замедлиться. Магнус буквально впитывал в себя все детали, наслаждался неумелыми прикосновениями и таял под напором чужих губ, что было до тошноты смешным, ужасающим даже. Ему двадцать шесть, он не должен терять рассудок от тихих стонов мальчишки, которого подцепил в баре. В последний раз ничем хорошим такое сумасшествие не закончилось, а сейчас… сейчас это только одна ночь.

– Что ты хочешь? – медленно, меж мелких поцелуев, которыми осыпал острые ключицы.

Поднял взгляд, лишь когда не услышал ответа, и столкнулся с широко распахнутыми ореховыми глазами. Мальчишка думал. Не знал, что выбрать? Не знал, что разрешено просить? Не знал, ч т о можно делать?

– Александр? – но он лишь сильнее покраснел, пытаясь выдавить хоть слово, неотрывно наблюдая за руками мужчины, что выводил неизвестные узоры на подтянутом животе. – Ты не знаешь, что хочешь?

– Нет, я… я знаю… – и посмотрел так открыто, почти беззащитно, что у Магнуса предательски сдавило горло от осознания – это лишь разово, возможно, он уже утром проснется один. – Возьми меня. Пожалуйста.

И от этих простых, д е т с к и х слов Бейну неоправданно легко снесло голову. Остатки самоконтроля улетели вместе с бельем куда-то явно за пределы этой комнаты.

Дыхание тяжелее, стоны громче, движения резче, воздух горячее. Безостановочный успокаивающий шепот, царапины на спине и руках, слегка хлюпающий от смазки звук, когда добавляется третий палец, поцелуи повсюду, куда только можно дотянуться, и тихие просьбы о большем. А после – выгнутая спина и беззвучный крик, будто Александр уже давно привык переносить боль молча, терпеть, пока не появится возможность сделать нормальный вдох и открыть глаза, смаргивая проступившие слезы.

Вот только подарите такую выдержку Бейну, что, стиснув зубы, сдерживал себя, чтобы тут же не начать вбиваться в парня с сумасшедшей скоростью, как привык. Легкое касание холодной руки к щеке, еле заметный кивок-«все хорошо», толчок на пробу и вновь сбитое дыхание. Искусанные ключицы и покрасневшая от царапин, оставленных короткими ногтями, спина, не сдерживаемые больше ничем стоны и одинокие вскрики.

И больше не слышно музыки с улицы, и холодный воздух не в силах остудить тот жар, и на рассвете Александр будет бесшумно искать свои вещи и уйдет, потому что это-лишь-на-один-раз.

Но сейчас Магнус наслаждается тихим поскуливанием уже не невинного мальчишки, запоминает, как он мечется по постели, как запутываются пальцы в вихрях черных волос, как расширяются зрачки, съедая мутную радужку, как подстраивается, насаживается, коротко целует в ответ. Бейн впитывает каждое движение, каждый стон, слетевший с припухших от поцелуев и укусов губ, чтобы после отразить в памяти эту ночь, чтобы однажды напиться и вспоминать бессвязную речь:

– Магнус… Пожалуйста… Маг… Магнус…

– Магнус, просыпайся. Ну же. – кто-то тряс за плечо, развеивая образ из сна самым отвратительным образом. – Да вставай же ты, пока Джейс не выкинул из машины.

– Мы приехали? – пытаясь разлепить глаза, Бейн увидел рыжую макушку и сгущающиеся сумерки.

– Еще нет. Сай сказал, что снова надо размяться и тебя разбудить, ведь одну остановку ты благополучно проспал, пуская слюни на свою же куртку, – этот блондин специально пытается каждый раз вывести Магнуса из себя?

– Спасибо за заботу.

Пустая трасса и, кажется, нескончаемая пустыня. Мужчина просто отошел немного подальше от парочек, чтобы не расстраиваться еще сильнее, не задаваться все новыми вопросами и не маячить своей кислой миной.

Сильные порывы ветра, который задувал со всех сторон, путали волосы, что лезли в глаза и мешали еще больше. Зажигалка все никак не хотела работать, потому спустя какую-то минуту и отправилась навстречу асфальту, разлетаясь на мелкие осколки.

– Магнус… – встревоженный голос Изабель звучал где-то совсем рядом. Наверное, Снова хотела сказать что-то против сигареты, зажатой меж потряхивающих пальцев.

– Нет, мне не хватит. Просто дай мне что-то, – и он потрусил сигаретой перед носом девушки.

– Вейланд, зажигалку, – у нее голос холодный и отстраненный. Блондин что-то тихо пробубнил про «можно повежливее» и «у меня имя есть» и бросил необходимую вещицу прямо в руки младшей Лайтвуд. – Только попробуй сдохнуть раньше моего брата от рака легких.

Огонь появился сразу, и сразу же глубокая затяжка. Отвратительно. Ответом на неясный выпад девушки послужил нервный смех и запрокинутая голова – взгляд обращен к небу, струя дыма закрыла загорающиеся звезды.

И что это значит? «Только три месяца прошло». «Сдохнуть раньше моего брата». Что она имела в виду? Почему так сложно просто объяснить? Невозможно уже оставаться в неведении. Невозможно нормально дышать третью сигарету подряд и так долго не видеть любимых глаз.

***

За окном удивительно сильный ветер. На часах десять утра. На календаре второе ноября обведенное красным. Да, Александр уже минут десять смотрит на улицу в ожидании своего парня. В это до сих пор вериться с трудом, но это так.

Магнус выходит из комнаты тихо, незаметно подкрадываясь к юноше. Обнимает со спины, наслаждаясь, как тот вздрогнул от неожиданности, и ведет носом по шее.

– Поверить не могу, что мне досталось такое чудо.

От этих слов тепло, а главное – не нужно что-то отвечать. Алек просто расплывается в довольной улыбке и поворачивает голову для поцелуя. Еще совсем недавно он и не мечтал о таком, а сейчас увлекает Бейна за собой в сторону входной двери.

Солнце мягко светит и все еще продолжает греть, с деревьев слетают последние красно-золотые листья, ветер оказался не таким уж и холодным – прекрасный день для похода в парк, чтоб просто идти рядом и держать за руку идущего рядом человека, что занимает все больше места в юном сердце.

– О чем задумался, сладкий? – тихий голос вырвал с приятного ощущения, когда ничего не тревожит, когда мыслей нет никаких, когда можно просто наслаждаться моментом и думать, что так будет всегда, что не закончится.

– Просто… мне с тобой так хорошо.

Такие простые слова – Лайтвуд никогда не умел говорить красиво, но отчего-то у Магнуса всегда начинали по-особенному блестеть глаза после каждой глупой фразы. Он не заслуживает таких сухих слов – ему мало посвятить целый мир. Да только сам он так не считает. Бейн иррационально упивается обществом нескладного мальчишки, чем вгоняет его в ступор. И вот сейчас тоже: мужчина смотрит во все глаза и улыбается слишком даже открыто, будто не он тут старше на семь лет.

В груди зарождаются глупая надежда на счастье и вера, что все будет хорошо, пока эти руки обнимают так крепко, пока тепло чужого тела чувствуется через слои одежды, пока лицо щекочут цветные пряди.

Поцелуй мягкий и почти невесомый – это даже больше разделенное на двоих дыхание, чем легкое касание губ, когда невозможно скрыть улыбку и хочется смеяться, потому что так хорошо, что реальность отходит на второй план.

И хочется кричать от переполняющих чувств и даже сказать, что это любовь, но они вместе меньше трех недель. Да и сколько раз Магнус уже слышал слова признания? Это для Алека все впервые, а у Бейна есть два кота и долгие отношения, что закончились переездом и разбитым сердцем. И о них парень узнал случайно, ненароком приняв вызов на телефоне Магнуса – это была его подруга, которая пригрозила скинуть с обрыва каждого, кто попытается обидеть ее падкого на сладкие мордашки друга. Но сейчас это не имеет значения.

Сейчас важны лишь минуты, прожитые рядом, и тихий шепот. Может, лишь потому, что Александр еще так юн и многого не знает, Магнус сейчас и лежит с ним в куче опавших листьев, смеется и пытается утянуть в очередной поцелуй, не давая промолвить и слова. Может, оно и к лучшему – еще слишком рано для признания, еще и сам не знает наверняка, это ли чувство абсолютного счастья и тепло, разливающееся внутри, люди называют «любовь».

Потом еще будет время. У Александра все еще есть время. Еще есть, еще достаточно для коротких трех слов.

– Я люблю тебя, – тихо, на выдохе, а взгляд все еще устремлен к горизонту. Потому что должен был сказать еще давно, но боялся, не верил сам себе, отрицал. А теперь уже никогда и не скажет, не услышит ответа, теперь уже попросту поздно. Слишком поздно для чего-либо…

Со спины легко обнимают чьи-то руки. Такие до боли знакомые невесомые прикосновения. И запах табака, который уже успел забыть. Такая реальная иллюзия, что закрывает глаза и тонет в своем же сумасшествии, в своем личном адском раю.

– Я тоже люблю тебя, – мягкий голос незаметно врывается в сознание, когда объятия становятся крепче и больше не кажутся играми разума. – Александр, прошу, открой глаза. – сильные руки разворачивают спиной к океану. Ветер порывами бьет в лицо, а волосы щекочут веки. Слишком знакомое ощущение. – Пожалуйста, – умоляюще, когда на щеку ложится холодная рука, что, кажется, совсем еще недавно держала сигарету. Парень льнет к ней, как и раньше, морщит нос и повторяя себе, что это лишь иллюзия, что невозможно…

В груди что-то замирает, когда, все же открыв глаза, видение не развеивается по ветру. Магнус. Такой простой, такой… обычный. Только в волосах все еще виднеются темно-зеленые пряди, а на ногтях – облущенный черный лак. Вот он, стоит перед Алеком, абсолютно реальный. Без макияжа, какой-то даже утренний, хоть и разглядеть детали возможно лишь из-за слабого света фонарей с пустой набережной.

– Что ты… здесь делаешь?

– Тебя ищу.

Взгляд такой открытый и полный любви, что вынести его становится просто невозможно. Потому Алек разворачивается обратно к океану. Резко, что чужие – родные – руки безвольно опадают.

Без их прикосновений становится холодно.

– Не стоило. – казалось, парень и сам себя не слышал. Отчаянно хотелось наплевать на все и вновь кинуться в объятия. Так эгоистично.

– Не говори так.

– Как ты меня нашел? – все тише. Затылком чувствует горячее дыхание, и тело начинает бить дрожь от такого привычного ощущения. – Зачем?

– Хочу узнать, почему ты ушел, – и горчило во рту не от сигарет и неприлично крепкого кофе.

– Нет, Магнус, не хочешь.

– Я ведь не уйду, ты знаешь это. – в подтверждение своих слов он встал перед Лайтвудом, перекрвая вид на океан, демонстрируя расстегнутую легкую – не для конца декабря – куртку, накинутую на совсем уж обычную черную футболку. Руки автоматически потянулись к молнии, чтобы не мерз, не заболел. Но это незатейливое проявление заботы Магнус грубо прервал, перехватывая бледные руки, крепко удерживая в своих. – Просто скажи мне, Александр.

– Хорошо, – голос тихий, а взгляд опущен на переплетенные руки. – Я умираю. Вот так вот просто. Мне осталось месяца три.

Хватка на запястьях усилилась, не давая вновь сбежать, а взгляды столкнулись. Магнус сильный, сильнее, чем Лайтвуд думал вначале. Но настолько ли?

– У меня БАС, – увидев горькие проблески понимания в карих глазах, он продолжил, – то самое неизлечимое заболевание. Это в поддержку таких, как я, полмира обливалось ледяной водой. Возможно, ты даже знаешь, как все будет протекать. Я уже перестаю чувствовать левую ногу, а дальше будет только хуже. Это будет продолжаться, пока мой чертов организм не забудет, как дышать, пока в один прекрасный день, он не забудет, что сердцу надо биться, чтобы я хоть как-то мог жить, – грубая правда глаза в глаза была брошена отнюдь не для того, чтобы больнее ударить – чтобы образумить, чтобы Магнус смог уйти, пока не поздно, пока Александр все еще может контролировать себя. Он не должен видеть медленную смерть, какую вселенная подготовила парню. Бейн заслуживает лучшего.

Но продолжает просто стоять и сжимать уже согревшиеся ладони.

– И ты думал, что я брошу тебя, узнав правду? Потому ты первый оборвал концы? – Вот так ты видел ситуацию? Думал, что я попросту не смог бы выдержать разрыва, потому и свалил? Неужели не понимаешь, что я лишь уберечь тебя хотел? Чтобы ты не знал больше потерь. – Почему ты молчишь?

– А что еще я должен сказать? – от холода в голосе самому стало не по себе. Но так ведь будет лучше, да? Просто надо перетерпеть этот взгляд, полный боли, опустившиеся руки и зимний ветер, разрывающее изнутри чувство безысходности и голос, пищащий все громче, что неправильно.

– Что не думал так, что не из-за этого ушел, что…

– Что это изменит? – Алек посмел думать, что рушить чужую надежду, какой эфемерной она бы не была, легко. Но это и его душу на части разывало.

– Ты не избавишься от меня так просто. – бегающий по лицу еще какое-то мгновение назад взгляд раскосых глаз остановился. Теперь парень мог видеть лишь пугающую решимость. – У нас еще будет личное «счастливо», пусть и недолго.

И больше ничего не надо было. Так просто. Оружие опущено, поднят белый флаг. Все слова, что Лайтвуд придумал, дабы оттолкнуть, разбились, как пенные волны.

Теперь лишь густая ночь и сильный ветер остались. Зачем ждать определенного дня, когда каждый на счету? Один из многочисленных фонарей начал мигать – он вскоре погаснет, и силуэт двух людей, утонувших в долгих объятиях на берегу океана, станет почти не видно. Изабель сможет и завтра накричать на своего брата, потому и ушла, не решившись нарушить их идиллию.

Тихие признания заглушены шумом волн, но не остаются без ответа. Холодный песок больше не кажется таковым, когда рядом есть тот, кто периодически осыпает плечи мелкими поцелуями. Конец грубой трости намок в соленой воде, да и плевать: совсем скоро она уже не понадобится. Ее будет мало.

Свет звезд мягко отражался от поверхности кольца из белого золота, что больше не лежало в маленькой коробочке, покрытой черным бархатом.