Все начинается с того момента, когда аль-Хайтам понимает, что влюблен в Кавеха.

- Ты можешь переехать ко мне, - говорит он, стараясь, чтобы его голос звучал ровно. К его чести, у него это получается.

Они стоят в Академии, в Доме даэны. Вокруг — ожидаемо никого, потому что в большинстве своем никто не хочет оказаться в зоне личного пространства аль-Хайтама.

Кавех щурится подозрительно, смотрит, кажется, в самую душу, но аль-Хайтам слишком хорошо умеет держать лицо. Он чувствует себя сраным актером погорелого театра, корча постную, деланно равнодушную мину и скрещивая руки на груди. Подсознательный защитный жест. Кавех мог бы его заметить, но давайте будем честными, Кавех редко замечает кого-то, кроме себя.

И Кавех соглашается.

На следующий день он объявляется на пороге с двумя увесистыми сумками. Сваливает их в коридоре, сладко-устало потягивается, небрежно скидывает обувь. Аль-Хайтам усилием воли заставляет себя не смотреть на изящные босые ступни и внутренне выдыхает, радуясь, что помыл полы. Он хочет произвести впечатление.

- Ты не передумал? - наконец спрашивает Кавех. Смотрит подчеркнуто небрежно, чуть вскинув подбородок. Будто бы уже готовый к тому, что это все одна большая шутка. К тому, что его сейчас развернут на пороге и отправят на улицу, и ему придется гордо усмехаться, стреляя глазами, и оправдываться, мол он знал, что так и будет, и пришел вообще-то лишь за тем, чтобы посмотреть на выражение лица аль-Хайтама. Переиграть попытку столь примитивного подъеба.

Но аль-Хайтам не шутит и не подъебывает.

Он хочет сказать «не передумал», но получается выдавить из себя только:

- Хватит мяться на одном месте и заходи в дом. Привычки трепаться без повода у меня не водится.

Кавех показушно фыркает, но расслабляется. Из позы уходит непривычная для него зажатость, плечи расслабленно опускаются. Он подпинывает одну из сумок, что полегче, ногой дальше по коридору. Аль-Хайтам думает, будет ли это странно выглядеть, если он возьмется помогать с вещами. Достаточно ли это непринужденный жест? Дружеский жест? Нельзя сказать, что они друзья, но..

Аль-Хайтам думает, что будет, если Кавех узнает о его чувствах. Чертов острый на язык Кавех. Сплетни в Академии он переживет как-нибудь, это точно. Смеющегося над ним Кавеха? Это уже удар побольнее. Ответную симпатию от Кавеха?

Что-то за гранью фантастики.

В конечном итоге Кавеху приходится тащить все самостоятельно (хотя он не упускает возможности театрально повздыхать).

***

- Ты придурок, - говорит аль-Хайтаму Тигнари, - Социально неловкий придурок. Когда нормальные люди испытывают к кому-то симпатию, они выражают ее по-другому.

Аль-Хайтам и Сайно синхронно закатывают глаза. Сайно — потому что в гробу он видел аль-Хайтама с его душевными терзаниями, аль-Хайтам — потому что не согласен с обвинениями в свою сторону. Точно не от Тигнари, который за проявление симпатии считает самые отвратительные шутки на свете.

Но - и это «но» перечеркивает все остальное - Тигнари его единственный друг.

Они сидят в его хижине в Гандхарве, на кухне хлопочет сияющая Коллеи и делает чай. Явно осторожничает, боясь уронить что-нибудь, но радуется выпавшей возможности побыть полезной.

- Ты зря сотрясаешь воздух, Тигнари, - говорит Сайно, складывая руки на груди, - Он слишком тупой, чтобы осознать это.

- Скажи это себе, когда в следующий раз соберешься открыть рот.

Тигнари вздыхает, трет лоб ладонью и единственный благодарно смотрит на Коллеи, подошедшую к столику с подносом в руках. На подносе три чашки ароматного зеленого чая.

- Спасибо, Коллеи, - говорит Тигнари, пока аль-Хайтам и Сайно заняты тем, что пренебрежительно разглядывают друг друга, - Вернемся к теме. Хайтам, - говорит он с нажимом, - На прошлой неделе мне пришлось три часа слушать пьяные разглагольствования Кавеха о том, как тяжко ему с тобой живется. Три часа.

Аль-Хайтам вяло пытается возразить, но Тигнари перебивает его:

- Ты сказал ему, что только последний придурок мог так облажаться.

- Я хотел, чтобы он был более ответственным и осмотрительным.

- Я думал, ты хочешь построить с ним нормальные отношения, а не свести его в могилу своими упреками.

На это аль-Хайтаму возразить нечего.

Посиделки заканчиваются тем, что Тигнари советует быть хоть немного искренним и честным в своих чувствах, а аль-Хайтам соглашается сыграть в «Священный призыв Семерых», потому что успевает заметить в руках Сайно зловеще шелестящий страницами сборник анекдотов.

Надо уметь выбирать меньшее из зол.

***

Несмотря на хорошую зарплату, квартира у аль-Хайтама не очень большая — просторная комната с окном на пол стены, кухня с массивным обеденным столом посередине, коридор с прихожей.

И одна кровать.

Широкая, крепкая, с резной деревянной спинкой. Но одна.

Полгода назад, когда Кавех впервые переступил порог хайтамовского дома, он выразительно посмотрел на эту кровать и заявил, что на полу спать не собирается ни при каких обстоятельствах. И кинул на нее одну из своих сумок, будто надеясь отбить территорию. Прямо на чистую простынь. Аль-Хайтам фыркнул.

- Можешь спать на улице, если тебя оскорбляет мой жест доброй воли, - ответил он.

И принес вторую подушку. Мягкую, воздушную. Под стать капризному Кавеху.

Тот окинул подушку критичным взглядом, посмотрел украдкой на аль-Хайтама. И на удивление промолчал.

***

Домой аль-Хайтам возвращается поздно. Выдыхает, стягивает с головы наушники, кладет их на тумбочку в коридоре и, разувшись, проходит в комнату. Кавеха там нет. Машинально потирая уставшие за день уши, он идет дальше, на кухню.

Когда-то в качестве компенсации за необходимость жить в одной комнате и делить друг с другом личное пространство, аль-Хайтам разрешил Кавеху пользоваться кухонным столом как только душа пожелает.

Кавех как раз за ним и обнаруживается. Валяется на раскинутых по столу чертежах, прижавшись к ним щекой. В опасной близости от его локтя — винный бокал. На дне еще что-то плещется, поэтому аль-Хайтам спешит его убрать. Отставляет его подальше, смотрит на сбившееся перо в спутанных волосах, в порыве болезненно щемящей нежности проводит по нему кончиками пальцев. Выдыхает и прикрывает глаза.

Кавеха надо будить.

Аль-Хайтам кладет руку на его плечо, сжимает пальцы, встряхивает коротко. Кавех хрипло полусонно стонет, жмурится, пытаясь отмахнуться.

Кавех недоволен, Кавех пьян, Кавех хочет спать.

Как будто аль-Хайтама может это остановить.

- Вставай, придурок. Проснись и пой, если не хочешь попрощаться со своими наработками.

Кавех тут же вскидывается, сверкает глазами возмущенно, ревностно подгребает к себе чертежи и кладет сверху локти.

- Не смей покушаться на святое, безбожник! Искусство не терпит такого грубого обращения.

Он замечает недопитый бокал вина на другом конце стола, тянется за ним, шурша бумагами, опрокидывает в себя остатки одним глотком и морщится. Проводит большим пальцем по языку под вопросительный взгляд аль-Хайтама.

- Там была мошка, - неохотно поясняет Кавех и смазывает ее об стол, - Как долго я вообще спал?

- Без понятия. В отличие от тебя, я был занят делами и вернулся только что.

Технически, гонять чаи с Тигнари — это не дела. Но Кавеху об этом знать необязательно.

Кавех красноречиво закатывает глаза.

- Как видишь, - надменно тянет он, выделяя голосом первую фразу и хлопая ладонью по своим чертежам, - Я тоже не сижу без дела, Хайтам. Так что изволь оставить свои упреки на потом, я в них не нуждаюсь.

Аль-Хайтам не хочет спорить. Кавех смотрит на него устало, с толикой пренебрежения, а Тигнари сегодня назвал его придурком.

Аль-Хайтам готов поверить в то, что явно что-то делает не так.

- Выпей чаю. Тигнари передал новую заварку, - спустя пару секунд молчания говорит он и опускает на стол перед Кавехом сверток, который все время держал в левой руке, - Поможет от похмелья.

Он сбегает в комнату, пользуясь чужим удивлением. Стягивает себя одежду, аккуратно вешает ее на спинку стула и ныряет под холодное одеяло. Лунный свет пробивается в щель меж двух занавесок и падает ему на лицо.

Аль-Хайтаму паршиво, потому что он не знает, как себя вести.

Аль-Хайтам ненавидит, когда он чего-то не знает.

Он долго не может уснуть, слушая доносящиеся с кухни шорохи — Кавех следует его совету и кипятит воду для чая.

Через полчаса кровать легко скрипит, продавливаясь под чужим весом. Кавех залезает под второе одеяло, мимолетно задевает ногой лодыжку аль-Хайтама (приходится приложить усилие, чтобы не потянуться ближе в попытке продлить прикосновение) и, поерзав, затихает.

***

На следующий день аль-Хайтам снова стоит на пороге хижины Тигнари, сжимая в руке травяную настойку с базара. Тигнари переводит взгляд с настойки на аль-Хайтама и вопросительно выгибает бровь:

- Подкупить меня решил?

Аль-Хайтам впихивает настойку ему в руки.

- Мне нужен совет, - говорит он и проходит внутрь хижины, оттесняя Тигнари плечом.

В итоге они сидят на кухне, на столе перед ними в крошечных стопочках плещется некая зеленая бурда. К радости аль-Хайтама, Сайно сегодня здесь нет, а Коллеи с утра ушла в дозор и до сих пор не вернулась.

- Это пиздец, - говорит аль-Хайтам, - Но я не знаю, что мне делать. То, что я пью здесь с тобой посреди бела дня явно означает, что моя жизнь катится к черту.

- Пожалуйста, не драматизируй, - вздыхает Тигнари.

- Я не драматизирую. Я не могу спокойно работать, я не могу расслабиться. Я стал хуже спать. А блядский Кавех продолжает смотреть на меня, как на врага народа.

Тигнари опрокидывает стопку и украдкой морщит нос, пока аль-Хайтам продолжает вещать:

- Я понимаю, что меня сложно назвать идеальным сожителем, и мои взгляды на жизнь поймет не каждый, но я уверен в том, что не сделал ему ничего плохого. Кроме того случая, когда забыл оставить ему запасной ключ. И того раза, когда скинул его с кровати на пол за то, что он залез туда в уличной рубашке. И..

Тигнари не отошел от первой стопки, но он подливает себе еще и взмахом ладони прерывает аль-Хайтама, пока тот не припомнил еще с десяток случаев, когда он исключительно из добрых побуждений доводил Кавеха до бешенства.

- Хайтам, Архонта ради.. Вам надо больше разговаривать. Словами через рот, а не через жопу, как вы это обычно делаете. И тебе стоит перестать строить из себя крутого парня, ты никому не сделаешь лучше, спрятав свои чувства. Ты просто не успеешь оглянуться, а Кавех соберет свои вещи и переберется под мое окно проситься на ночевку, которая затянется на год в лучшем случае.

- Может, мне станет лучше, если Кавех и правда уедет? - бормочет аль-Хайтам и берет в руки свою стопку, - Я явно не сделаю его счастливее.

Ауру осуждения вокруг Тигнари, кажется, можно потрогать руками.

- Ты даже не пробовал, а уже бросаешься такими громкими заявлениями. Ты же ученый! Вот и изучай его. Наблюдай за ним. Найти с ним точки соприкосновения, прощупай его зону комфорта, боже, я не знаю. Ты спишь с ним в одной кровати и делишь личное пространство, но, честное слово, вы ведете себя как парочка на грани развода.

- Я стараюсь заботиться о нем. Но боюсь, что это будет выглядеть двусмысленно.

- Это и должно выглядеть двусмысленно, если ты хочешь хоть как-то продвинуться дальше, - фыркает Тигнари.

Аль-Хайтам задумчиво пьет. За всеми этими переживаниями он видно совсем потерял здравый смысл. Да и если Тигнари считает, что может получиться…

В нем загорается исследовательское любопытство. Он щедро подливает настойку, а в голове потихоньку зреет план.

***

В первый момент Кавех лишь глупо моргает, отпирая входную дверь и видя за порогом аль-Хайтама, но в следующий уже смотрит с неприкрытой иронией во взгляде.

- Если бы я знал, что ты забыл дома ключи, я бы ни за что тебе не открыл. Посидел бы с мое на улицах ночью, может, перестал бы быть таким мудаком.

У аль-Хайтама язык чешется ответить какую-нибудь мерзость, но нельзя. Первый пункт плана, одобренного лично Тигнари: научиться быть откровеннее.

Аль-Хайтам делает глубокий вдох.

- Извини, - отвечает он через силу, продолжая стоять на месте и не делая попыток войти, потому что Кавех опирается бедром о дверной косяк и занимает весь проход, - Я больше не допущу такого.

Со стороны кажется, что он виновато опускает глаза, но на самом деле он смотрит на вышеупомянутое бедро. Обтянутое легкой тканью штанов, слабо колышущихся на ветру.

Эффект получается впечатляющим.

Кавех открывает рот, намереваясь что-то сказать, но тут же закрывает обратно. Моргает растерянно и в конце концов отлепляется от косяка, делая пару шагов назад и освобождая путь. Аль-Хайтам входит внутрь, привычным жестом стягивает наушники и облегченно выдыхает, потирая уши.

- Если что, я тебя не простил, - наконец обретает дар речи Кавех, но звучит уже не так нахально. Смотрит пристально, будто выискивая подвох, скрещивает руки на груди.

Аль-Хайтам, опираясь о стену, стягивает с себя сапоги.

- Хорошо, - просто говорит он на выдохе и, закончив, выпрямляется, делая шаг ближе. Заглядывает в глаза, с секунду молчит и продолжает, - Скажи, как мне загладить свою вину.

Кавех выглядит так, будто его вот-вот хватит удар. Он неверяще щурится, тянется ладонью к лицу аль-Хайтама — его сердце пропускает удар — и кладет ее на лоб. Всматривается, ловит его взгляд, а потом внезапно хохочет, скользит рукой ниже и трогает костяшками пальцев горячую щеку.

- Да ты пьян, Хайтам! - и продолжает веселиться, к огромному сожалению и облегчению аль-Хайтама убирая руку, - У тебя взгляд мутный. Вот как, значит, развлекаются ученые в Академии? А я было подумал, что ты заболел или переутомился, ха-ха. Не каждый день такое услышишь.

Аль-Хайтам раздраженно дергает плечом. «Нельзя вестись на его провокации и сыпать ответными гадостями, - напоминает он себе слова Тигнари, - Пункт первый. Помни про пункт первый».

- Я был у Тигнари. Не в Академии. У нас были.. дружеские посиделки.

«Я всего лишь два часа чувствовал себя полным идиотом, а потом мы до конца вечера надирались как в славные ученические времена», - добавляет про себя аль-Хайтам и протискивается на кухню, потому что стоять в коридоре под хихиканье Кавеха ему порядком надоело. Ему срочно надо присесть.

Кавех любопытно следует за ним.

На кухне — картина маслом. Чертежей на столе со вчерашнего дня, кажется, стало в два раза больше и они потихоньку начали переползать на стоящие рядом стулья. Аль-Хайтам находит единственный свободный стул и устало валится на него, откидываясь на спинку

- Я думал, у тебя нет друзей, - откуда-то из-за спины доносится голос Кавеха, после чего он появляется в поле зрения с бокалом вина в руках. Он непринужденно сдвигает бедром ворох бумажек чуть подальше и присаживается на край стола. Под ним что-то жалобно шуршит, но ему нет до этого никакого дела. Аль-Хайтам уверен, что если бы рискнул провернуть нечто подобное, то уже оглох бы от возмущенных воплей, - Я имею в виду, разве тебе есть дело до других людей?

- Не веришь, что я могу быть хорошим другом и о ком-то заботиться? - прохладно спрашивает аль-Хайтам. В груди тяжелеет. Это его вина, что Кавех так о нем думает. Он сам выстроил о себе такое впечатление.

Тигнари единственный, кто в свое время разглядел за обманчиво скучающим выражением и холодными ответами нечто большее, но Тигнари всегда был проницательным и умел найти подход к любому, искренне подкупая своей прямолинейностью и беспристрастностью.

Выпитая настойка щекочет изнутри. Прежде, чем Кавех успевает ответить, аль-Хайтам протягивает руку вперед и легким движением забирает из чужих пальцев бокал. Кавех дергается, хочет возмутиться, но вместо того, чтобы вылить вино и отчитать Кавеха за алкоголизм и бесполезное просаживание денег, аль-Хайтам подносит бокал ко рту — незаметно поворачивает тем местом, где стекла касались губы Кавеха — и делает крупный глоток. Терпкое вино обволакивает язык и горло, он жмурится, а когда открывает глаза, то ловит удивленный взгляд Кавеха, смотрящего на него сверху вниз.

- Я могу быть хорошим другом. И умею заботиться, - медленно говорит аль-Хайтам, не разрывая зрительную связь. Покачивает бокал в пальцах и вновь подносит его к губам, допивая остатки.

В глазах Кавеха что-то вспыхивает. Он все еще молчит, но растягивает уголок губ в усмешке. Грациозно спрыгивает со стола, отходит, чтобы достать из шкафа початую бутылку вина, а в следующий момент уже возникает за плечом аль-Хайтама и одной рукой обхватывает бокал, мимолетно задевая чужие пальцы, а второй льет вино ровно до середины, прерывисто дыша куда-то в ухо.

У аль-Хайтама по спине бегут мурашки, ухо горит огнем. Он знает, что Кавех едва сдерживает смех. Остается надеяться, что его руки не трясутся как у пропойцы.

- Как скажешь, Хайтам, - насмешливо говорит Кавех на выдохе и как ни в чем не бывало возвращается на свое место на столе, покачивая бутылкой в руке. Он запоздало понимает, что не взял для себя новый бокал, поэтому невозмутимо отпивает прямо из горлышка и продолжает разглядывать аль-Хайтама с плохо скрываемым любопытством. Ждет продолжения банкета, гадает, увидит ли еще что-то забавное, - Пей. Мы ни разу вместе не пили, а сегодня я узнаю, что ты бегаешь к Тигнари накидываться. Я думал, это моя привилегия, - его глаза слабо поблескивают в тусклом желтом свете люстры, - Выпей со мной.

- Выпью, - хрипло отзывается аль-Хайтам, чувствуя, как в горле пересохло. Думает о том, что настойки ему за глаза хватило, что отобрать бокал было лишь мимолетным неясным порывом, но Кавех просит — просит! - его так проникновенно, что аль-Хайтаму уже все равно на легкое головокружение и будущее похмелье. Он вытягивает руку, легко, почти невесомо бьет бокалом по бутылочному горлышку.

К которому в следующую секунду жадно припадают изогнутые в лукавой усмешке кавеховские губы. Уже алые от вина. Кавех запрокидывает голову, делает несколько щедрых глотков, большим пальцем стирает скатившуюся по подбородку каплю.

«Красуется, - внезапно понимает аль-Хайтам, медленно отпивая из бокала, - Понял, что я в хорошем настроении, и распушился как павлин».

Аль-Хайтам не уверен, что может назвать свое настроение хорошим. Он чувствует себя странно и у него невыносимо щекотно в груди.

- Доволен? - спрашивает он с напускным недовольством. Кавех не ведется на это, потому что взгляд у аль-Хайтама будто с поволокой, а на скулах цветут бледно-розовые пятна.

- Доволен, - отвечает и закидывает ногу на ногу, хитро сверкая глазами, - Так по какому поводу ты бегаешь к Тигнари напиваться?

- А вот это уже не твое дело, Кавех, - моментально срывается с языка аль-Хайтама. Он чуть хмурится и одним глотком допивает вино. Хочет отставить бокал на стол, но остерегается того, что чья-то наглая задница просто сметет его одним неловким движением. Поэтому он встает, придерживаясь рукой за спинку стула, и относит бокал в раковину. После чего подходит к Кавеху и, состроив совершенно невозмутимое и серьезное выражение лица, вытаскивает из его рук бутылку, затыкает обратно пробкой и относит в шкаф.

Кавех возмущается:

- Куда?! Я же только начал!

- Как начал, так и закончишь, - отрезает аль-Хайтам, - Спать. Если утром я найду тебя распластанного по столу и пускающего слюни, я начну запирать кухню на ночь.

Он разворачивается, выходит из кухни. В спину прилетает недовольное цоканье, но аль-Хайтам чувствует, что на сегодня план перевыполнен. Ему душно и все, чего он хочет — это умыть горящее от алкоголя лицо.

Добирается до кровати он минут через пятнадцать. Голова кружится все сильнее, пусть холодная вода и помогла освежиться. Кавех уже лежит, накинув на себя одеяло до груди, еще не спит, просто скучающе разглядывает потолок. Отвернувшись от него, аль-Хайтам медленно раздевается и складывает одежду на стул. Подходит ближе к кровати, на мгновение замирает, поймав взгляд Кавеха, и, дурея от собственной наглости, опирается о край кровати коленом, перекидывая вторую ногу через бедра Кавеха и оказываясь на нем сверху. Кусает губу, чтобы не вздохнуть, и быстро скатывается с него на свою половину, отворачиваясь спиной и натягивая одеяло сверху.

Тук-тук.

Аль-Хайтам ерзает, прижимает ладонь к своей груди, чувствуя гулкую пульсацию. Закутывается в одеяло по уши и медленно дышит. О, Архонты.. Это же можно списать на хмельную небрежность? Это же ничего не значит? Обычно он обходил кровать, чтобы лечь — так уж повелось, что Кавех всегда спит с краю.

Кавех ничего не говорит. Дышит размеренно где-то совсем рядом за спиной, ворочается и шуршит одеялом. Не возмущается, не подкалывает. Аль-Хайтам не может уснуть, поэтому честно выжидает десять минут после того, как все звуки с его стороны затихли, а после хочет перевернуться на другой бок, чтобы взглянуть на Кавеха.

Толчок.

Аль-Хайтам не успевает повернуться, как его локоть толкается в обнаженную горячую грудь. Он замирает, не ожидавший что.. Что Кавех.. С губ срывается вздох, когда на локоть опускается мягкая теплая ладонь и чуть сжимает его.

- Чего ты ерзаешь, Хайтам? - сонный шепот в затылок, - Сам прогнал меня спать, а теперь буянишь.

Кавех пиздец как близко, теперь это ощущается особенно явно. Аль-Хайтам почти готов попрощаться со сном, потому что он боится двинуться. Он чувствует, как чужой палец рассеянно оглаживает локтевую косточку и..

- Хайтам?

Аль-Хайтам вовремя закрывает глаза и чувствует, как Кавех приподнимает голову, заглядывая ему в лицо. Замирает так на пару секунд и молчаливо откидывается обратно на подушки, едва слышно зевая.

Локоть предательски горит в чужой хватке.

Кавех не убрал руку.