Аль-Хайтам наблюдает за Кавехом, но увиденное ставит его в тупик. Он делает пробные маленькие шаги навстречу, но не знает, как относиться к результатам.

Он подходит к Кавеху и говорит:

- Доброе утро.

Кавех в ответ улыбается, улыбка перебивается неожиданном сонным зевком. Он прикрывает рот рукой, тихо смеется и желает доброго утра в ответ, а потом бредет в ванную чистить зубы.

Аль-Хайтам говорит Кавеху:

- Сегодня моя очередь готовить завтрак.

В красных глазах проблеск интереса. Кавех разглядывает продукты, гадая, что можно из них соорудить, а потом спрашивает:

- Бокал вина к твоему завтраку прилагается?

Аль-Хайтам молча открывает дверцу кухонного шкафчика, в котором хранится вино, и бросает как бы невзначай:

- И мне один бокал достань.

После этого Кавех вызывается добровольцем, чтобы почистить картошку.

Аль-Хайтам смотрит, как изящные пальцы ловко управляются с ножом, и тонкая кожура стружкой падает в мусорную корзину. Он понимает, что не понимает абсолютно ничего.

Аль-Хайтам подхватывает свой бокал с вином, говорит Кавеху «Я сейчас вернусь» и, не дождавшись ответа, выходит с кухни. Подцепляет со стоящей в коридоре тумбочки наушники, надевает их на голову и выходит из дома.

Солнечные лучи бьют в глаза, аль-Хайтам жмурится и отхлебывает вино. Ему не нравится, что рядом с домом проходит довольно оживленная дорога, но на улице сейчас так тепло и хорошо, что недовольство испаряется само по себе.

Женщина, подметающая листья невдалеке, неловко улыбается и отходит подальше, и этого аль-Хайтаму достаточно.

Ему надо подумать.

У входной двери стоит довольно потрепанный стул. Его еще давно притащил Кавех, заявив, что купил кальян и теперь будет здесь курить с видом на несчастных студентов Академии, снующих туда-сюда, потому что это поднимает ему настроение.

Аль-Хайтам мог на это только хмыкнуть.

Он садится на стул и закидывает ногу на ногу, щуря глаза. Теплый цветочно-весенний воздух щекочет ему ноздри.

Он думает о Кавехе, который за последние несколько дней улыбается ему чаще, чем за всю жизнь.

О Кавехе, который ходит по дому в полурасстегнутой рубашке, оставляет грязные стаканы на всех горизонтальных поверхностях и мокнет в ванной по два часа.

О Кавехе, на чей взгляд он натыкается теперь слишком часто. Кавех смотрит с хитринкой, легким смешком, но до того мягко и выразительно, что это сбивает с толку.

Аль-Хайтам думал, что знает Кавеха. Он точно знал, как тот закатывает глаза, раздраженно поводя плечом, хлопает дверьми, заводится с пол-оборота и не сдерживает себя в выражениях. Поджимает дрожащие от негодования губы, когда ответить уже нечего, но обида рвется наружу.

Но он не знал, как же тонко на самом деле Кавех реагирует на мир вокруг. Он отвечает наездом на наезд, колкостями на неосторожно брошенное слово, напускным равнодушием и отчужденностью на непринятие со стороны, но точно так же он расцветает на глазах от теплых слов или понимающих взглядов, улыбается и по-дружески пихает локтем в бок, возвращает все подаренное ему добро в стократном размере.

Аль-Хайтам отставляет бокал вина вниз и вытягивает вперед ладонь, на которой спустя секунду формируется небольшое, переливающееся зеленым зеркало. Он ловит в нем свое смазанное отражение и задумчиво покусывает нижнюю губу.

Кавех — такое же зеркало, отражающее обратно все, что ты продемонстрируешь.

Что за глупость..

Аль-Хайтам ведет рукой — зеркало растворяется в воздухе. Поднимает бокал, встает и, убрав стул в сторону, входит в дом.

- Предатель, - говорит Кавех немного неразборчиво, как только слышит хлопок входной двери.

Аль-Хайтам делает шаг на кухню и видит, как Кавех сидит на стуле перед ведерком уже очищенной картошки и держит во рту указательный палец. Он вопросительно выгибает бровь.

Кавех цокает, вынимает палец изо рта и перед тем, как продемонстрировать его аль-Хайтаму, слизывает моментально выступившую каплю крови.

- Если уж ты не поленился переточить все ножи в доме, мог бы и предупредить, - он откидывается на спинку стула и небрежно отодвигает от себя ведро ногой. Оно неловко покачивается, грозясь опрокинуться, но аль-Хайтам успевает наклониться и подхватить его.

- Осторожнее надо быть, - говорит он, и со стороны не совсем понятно, имеет он в виду чуть не рассыпавшуюся картошку или многострадальный кавеховский палец.

В любом случае, Кавех на это только фыркает. Из ранки продолжает сочиться кровь, она чуть не капает на штанину Кавеха, поэтому он торопливо возвращает палец в рот.

- Вкусно? - не удерживается аль-Хайтам. Кавех закатывает глаза. - Сиди, я сейчас приду.

Аль-Хайтам идет в комнату, долго роется в шкафу, с долей недовольства отмечая, что пора бы прибраться, потому что найти что-то среди вороха вещей становится все сложнее. Он замечает баночку слаймовой слизи в этом бардаке, замирает на секунду и мотает головой. Не время вспоминать это.

К тому времени, как он находит пластыри и возвращается к Кавеху, тот и правда на удивление покладисто сидит. Аль-Хайтам подходит ближе, опускается на колени между ног Кавеха и поднимает взгляд.

- Давай сюда палец.

Кавех медлит. Рассматривает аль-Хайтама, и у того внутри ощутимо екает. Он уже порывается подняться, просто отдать Кавеху пластырь и отвернуться, но Кавех все же протягивает ему ладонь.

У аль-Хайтама невольно замирает сердце. Он берет протянутую руку и подтягивает к себе ближе, отмечая загрубевшие от работы с механизмами кончики пальцев. Его ладонь теплая и немного влажная, судя по всему, Кавех все же вставал, чтобы вымыть грязные после чистки картошки руки.

Теплая..

Что-то тягуче-сладкое разливается в животе аль-Хайтама, но он запрещает себе об этом думать. Аккуратно берет поврежденный палец, зубами подцепляет защитную пленку и, прищурив один глаз, медленно клеит и оборачивает пластырь вокруг поврежденного места.

Кавех не шевелится, смотрит пристально. Аль-Хайтама охватывает совершенно иррациональное желание прижаться щекой к чужому бедру, поцеловать эту маленькую трогательную ранку, как целовала в глубоком детстве бабушка его ободранные коленки, говоря, что после этого болеть не будет. Тогда он лишь отмахивался, говорил, что уже взрослый и знает, что поцелуи не лечат. Лечат — врачи, лекарства и тщательный уход за болячками.

Аль-Хайтаму приходится закрыть глаза и абстрагироваться от воспоминаний. Он сплевывает в сторону все еще зажатую в зубах пленку, отпускает руку Кавеха и спешно поднимается с колен, отряхивая их от налипшей грязи.

Кавех провожает его долгим взглядом. Что-то в этом взгляде кажется аль-Хайтаму странным, но он не успевает об этом подумать — наваждение исчезает. Кавех встает со стула, поднимает ведро чищенной картошки и ставит его на стол.

- Дальше сам разберешься, - важно говорит он. - Я ранен и нуждаюсь в длительной терапии.

И тянется за своим вином.

Он так и остается на кухне — аль-Хайтаму хочется уточнить, входит ли в его терапию бессовестное любование на чужой труд, но он молчит. Берет нож, трогает лезвие подушечкой пальца.

И правда очень острый.

- Не режь слишком толсто, - комментирует Кавех с видом человека, выигравшего жизнь. Для пущей театральности он вальяжно покачивает бокалом в руке и, лениво щурясь, наблюдает, как вино оставляет на стеночках влажные следы.

- Я бы на твоем месте не рисковал докапываться до человека с ножом, - говорит аль-Хайтам. Бровь Кавеха дергается. Он почти хмурится, но замечает приподнятый в беззлобной усмешке уголок губ аль-Хайтама и разом расслабляется, фыркая.

- Я и так истекаю кровью. Неужели собираешься меня добить?

Аль-Хайтам оборачивается и смотрит на Кавеха, внезапно с легким смехом отвечая:

- Ну да, с этим ты и сам справляешься.

Кавех старается напустить на себя оскорбленный вид, но его дрожащая закушенная губа с головой выдает попытки удержать улыбку.

- Никакой заботы в этом доме не дождешься, - в итоге говорит он и пфыкает. Аль-Хайтам кивает и доливает вино ему в бокал.

***

- Так никуда не годится, - Кавех придирчиво разглядывает аль-Хайтама со всех сторон, обходя по кругу.

Аль-Хайтам начинает жалеть, что вспомнил про приглашение Нилу сходить на ее выступление. Кавех трет подбородок и задумчиво заглядывает в шкаф с одеждой, не переставая при этом болтать.

- Если ты сунешься на базар в таком наряде, - говорит он, перетряхивая по очереди каждую полку и периодически откидывая что-то на кровать, - вся труппа подумает, что ты пришел арестовать их за нелегальные выступления.

- Я секретарь, а не матра, - слабо возражает аль-Хайтам, чувствуя, что его не слушают. - У меня нет таких полномочий. И выступают они вполне легально.

Кавех на секунду поворачивается, выгибает бровь и кидает аль-Хайтаму в руки черную рубашку.

- Может, твою одежду и не назовешь традиционно рабочей, - фыркает он, задерживая взгляд на обнаженном плече, - но и у тебя, и у всех остальных она определенно ассоциируется с академической формой. А мы идем отдыхать. Отдыхать!

Он всплескивает руками, сетуя на чужую непонятливость, и зарывается обратно в шкаф в поиске подходящих штанов. Аль-Хайтам вертит рубашку в руках.

- Я все равно не вижу ни одной причины, по которой моя одежда может помешать мне отдыхать, - отзывается он, но все же тянется отстегнуть плащ. Тот, шурша, падает на пол — чистый, вчера помытый, — а аль-Хайтам ведет плечом, разгоняя кровь, и присаживается на край кровати, рассматривая разбросанные вещи.

Это что, шелковый халат?

Он аккуратно складывает его и убирает с кровати на тумбочку, делая в голове заметку потом примерить.

Кавех закрывает шкаф и присаживается рядом.

- А ты примерь рубашку, - говорит он. - Сразу поймешь.

У аль-Хайтама на этот счет полно сомнений, но Кавех сидит рядом и смотрит так нетерпеливо, что у него пропадает всякая охота спорить. Он раздевается, обнажая подтянутый живот.

- Штаны не снимай. Я не нашел тебе ничего получше.

Аль-Хайтам кивает, убирая пальцы, уже коснувшиеся пояса. Накидывает на себя рубашку, просовывает руки в рукава и медленно застегивает ее на груди, удивленно замечая, что это не требует особых усилий — ткань не облегает, скорее висит свободно. Легкая и тонкая. Рукава широкие, с двумя маленькими пуговками на запястье.

«Такие рубашки обычно носит Кавех, - понимает он вдруг. - Но размер совсем не его. Мой.»

Он бросает на Кавеха вопросительный взгляд. Тот улыбается, что-то хитрое поблескивает в глубине его глаз.

- Чувствуешь? - спрашивает он.

Аль-Хайтам проводит ладонью по своей груди, прощупывая ткань. Приятная. Довольно плотная, хоть и ощущается почти невесомо.

- Качество хорошее. Где ты ее купил?

Кавех закатывает глаза.

- Я о другом. Встань, подвигайся. Пройдись.

Аль-Хайтам медлит, но встает. На пробу потягивается, приподнимаясь на носках и вытягивая сцепленные руки вверх. Идет к зеркалу, смотрит на себя, поворачиваясь в разные стороны.

- Ощущается свободно.

Теперь Кавех выглядит довольным.

- То-то же, - говорит он, поднимаясь с кровати и назидательно поднимая указательный палец вверх. Он встает за спиной аль-Хайтама и опускает руки на его талию, легко погладив ее. Аль-Хайтам ловит взгляд Кавеха в зеркале, и у него резко пересыхает в горле.

- В этом и суть, смотри, как легко она сидит. Никакого давления на тело, никакой скованности в движениях, - продолжает распинаться Кавех. - Одежда тесно связана с нашим самоощущением. Свобода в движениях — свобода в мыслях.

Аль-Хайтам смотрит на себя и до него начинает доходить. Он разворачивается к Кавеху и насмешливо выгибает бровь.

- Ты ведь просто хотел посмотреть на меня в рубашке?

Кавех моргает и прячет руки за спину.

- Нет.

- Моя повседневная одежда никак не ограничивает мои движения. Твои аргументы необоснованны. Ты просто хотел, чтобы я примерил рубашку.

- Я хотел, чтобы ты не занудствовал хотя бы пару минут, но не всем желаниям суждено сбываться.

Кавех выглядит невозмутимым. Аль-Хайтам снова смотрит на себя в зеркало и чувствует щемящее тепло в груди. А ведь сидит-то и правда хорошо.

Это подобрал Кавех. Для него.

- Мне нравится, - говорит аль-Хайтам в итоге. Снова трогает рубашку на груди, гладит медленно, чувствуя чужой взгляд. - Все же скажи, где ты ее взял. Может, пополню гардероб.

- Только если под моим руководством, - фыркает Кавех, но аль-Хайтам видит, что в его голове сквозит плохо сдерживаемое предвкушение. - А то знаю я тебя и твое чувство стиля.

***

Им удается перехватить Нилу перед выступлением. Кавех аккуратно ведет аль-Хайтама за сцену, аль-Хайтам оглядывается, ловит на себе настороженные взгляды актеров. Все это исчезает, когда Нилу вылетает из-за ширмы для переодеваний и кидается к Кавеху в объятия.

- Ты пришел!

Кавех улыбается смешливо, подхватывает ее на руки и легко кружит. Нилу хохочет и начинает отбиваться. Когда ее ноги касаются земли, она поправляет платье и поворачивается к аль-Хайтаму. Смотрит немного смущенно, мнется на месте, но все же доброжелательно улыбается.

- Ты и правда пришел с ним, - говорит она. - Я очень рада.

Она с любопытством смотрит на аль-Хайтама, старания Кавеха не прошли мимо ее острого взгляда.

- Красивая рубашка. Тебе идет.

Аль-Хайтаму даже не нужно открывать рот, потому что Кавех тут же гордо выпрямляется, успевая при этом подмигнуть.

- Я же говорил.

Появляется недовольный Зубаир и выгоняет посторонних, постановка скоро начнется. Злить его не хочет даже Кавех, справедливо беспокоясь за Нилу, а потому они уходят, чтобы занять законное место перед сценой в ожидании выступления.

Народу собирается много.

Аль-Хайтам неуютно ведет плечом, отвлекается, рассматривая торговцев на базаре. Одергивает рукав рубашки, попутно осознавая, что наушники забыл дома.

Кавех легко трогает его за локоть, переключая внимание на себя.

- Знаешь, чего не хватает? - говорит он, глядя куда-то поверх толпы, а потом наклоняясь у уху аль-Хайтама, чтобы было лучше слышно. - Серьги. У тебя же было ухо проколото. Жаль, все заросло давно.

- Жаль, - эхом отзывается аль-Хайтам. Попытка Кавеха отвлечь его работает на ура – он не может думать ни о чем, кроме его горячего дыхания, когда Кавех шепчет, едва ли не пристроив на плечо подбородок.

- Если не хочешь колоть снова, я могу потом сделать тебе клипсы, - воодушевленно бормочет он. - Хотя с наушниками, должно быть, будут мешаться.. Но когда носишь наушники, тут ведь и украшения не нужны, все равно не видно будет.

У аль-Хайтама в животе горячо. Он позволяет себе прислониться к Кавеху ближе, уходя от столкновения с человеком, пробирающимся через толпу. Его все равно задевают плечом, но на прилетевшее в спину «извините» он даже не морщится, довольный короткому моменту близости.

Он концентрируется на Кавехе и не думает о том, как становится шумно, когда люди начинают аплодировать выходящим на сцену артистам.

- Так что там насчет клипс? - Кавех косится на сцену, но все еще ждет ответа.

- Проще уж проколоть заново, - принимает поражение аль-Хайтам.

***

Он начинает понимать, почему Нилу решила пригласить его. И, кажется, подозревать ее в излишней проницательности.

Она изящно двигается на сцене, ритмично вскидывает руки вверх — вся плавная, гибкая. Подмигивает им коротко и снова уходит в себя, концентрируясь на танце.

Аль-Хайтам смотрит на Кавеха — тот увлечен полностью и едва ли не светится. Завороженно ловит каждое движение, неосознанно ведет запястьем, следуя за нарастающей музыкой. Резко оборачивается на Хайтама.

- Слышал, как сейчас красиво было? - он отвлекается, напевая под нос мелодию и покачивая купленной у ближайшего продавца бутылкой сока. - Это было похоже на инадзумские напевы. Или лиюэйские?..

Кавех забавно морщит лоб, пытаясь вспомнить отличия между двумя культурами. Он не успевает додумать мысль, потому что толпа взрывается одобрительными криками и свистом. Нилу кланяется, ловит на себе взгляд аль-Хайтама и улыбается.

Кавех возбужденно покусывает губу.

- Селестия, это было круто. Даже не знаю, жалею, что давно тут не был, или радуюсь, потому что так впечатление еще сильнее.

Наверное, именно это называют радостью от того, что делаешь близкому человеку приятно.

Аль-Хайтам не жалеет, что пришел. Может, он далек от искусства, но даже он — всего лишь человек. А людям не чуждо чувство прекрасного.

Кавех хлопает, провожая взглядом уходящую со сцены Нилу.

- Надо поблагодарить ее.

***

Они сидят в кафе «Пуспа». Здесь не так многолюдно, как на базаре. За дальним столиком несколько человек ожесточенно рубятся в карты.

- Я угощаю, - мягко говорит аль-Хайтам, отмахиваясь от возражений Нилу. Ее оборона держится недолго.

- Мне нужно беречь фигуру, - в итоге говорит она и улыбается. - Поэтому я буду просто кофе.

Аль-Хайтам уходит сделать заказ. Временная хозяйка кафе, Энтека, понимающе кивает на просьбу подать лучшее вино. Она выставляет на поднос чашку свежесваренного кофе и уходит искать бутылку.

Отсюда слышно все, что происходит в зале, поэтому волей-неволей, но аль-Хайтам может разобрать некоторые фразы, долетающие с занятого Кавехом стола.

- Клянусь, если я еще раз увижу.. Блять, Нилу, солнце мое. Ты не представляешь, как это тяжко, но торопиться нельзя.

- Куда уж мне до того, чтобы вас понять, - вздыхает она и насмешливо качает головой. - Столько времени потратили..

Кавех фыркает и барабанит пальцами по столешнице.

- Вот пожила бы ты с мое..

Энтека возвращается с вином в руках и звенит бокалами.

- Простите за ожидание.

Аль-Хайтам перестает прислушиваться.

- Все в порядке, - говорит он, рассеянно обдумывая обрывки услышанного разговора. - Не волнуйтесь, напитки я отнесу сам.

Боковым зрением он видит Кавеха и Нилу, почему-то синхронно обернувшихся на него, и берет в руки поднос.