Обессилев таскать эту тяжесть повсюду,

Медленно ломаясь, я угасаю

Ковыляя вслепую, я нуждаюсь хоть в частичке разума,

И стою сейчас на краю, а слышишь ли ты, как я зову?

День выдался какой-то тоскливый и пасмурный. Грязный снег слабо переливался в редких лучах солнца, умудрившихся пробиться сквозь тучи. Тем не менее и они скоро исчезнут. Когда зимняя темнота заключит мир в свои удушающие объятия, только уличные фонари да фары проезжающих машин будут освещать путь.

А впрочем, свой путь он закончит до того, как это произойдёт.

Подросток ускорил шаг. Со спрятанными глубоко в карманах руками и приметными волосами-колючками, различимыми издалека, он торопливо пересекал улицы, решительно двигаясь к своей цели. Саске был не из тех, кто колеблется. Он принял решение и будет следовать ему несмотря ни на что.

В этот раз не ты будешь тем, кто меня покинет.

Он достиг конца улицы и поднял глаза. Ему удалось различить силуэт ожидающей на станции толпы людей. Но даже их гомон не мог заглушить шумливый хаос в его голове, мысли в ней упруго дребезжали, словно натянутые резиновые ремни. Он замедлил шаг; временной график был изучен должным образом, так что не было шанса, что он упустит момент. Однако же он и не должен был прийти слишком рано; это было крайне важным.

Он не смог удержаться от дерзкого оскала, мысленно представляя голос Наруто. Он знал, как пришибло бы его друга, узнай тот, что он задумал: Наруто бы стиснул зубы и стал орать на него: «Да забей ты на это уже, идиот! Ты не можешь вот так просто сдаться, ты должен бороться!»

Я не хочу.

«Ты должен!»

Я слаб?

«Ты такой тупица, Тэме», — зыркнул бы на него Наруто и, пристально посмотрев, сказал бы: «Нельзя сдаваться! Ты обязан пытаться и дальше».

Зачем?

Так или иначе, Наруто здесь нет и он не сможет его остановить. Эта мысль принесла некое облегчение; Саске не хотелось видеть лица друга, когда тот всё узнает.

Саске коротко прикрыл глаза, а когда вновь открыл, в них был новый вид решительности. Он как чувствовал, что не пожалеет об этом. Саске не собирался больше нянчиться со своей депрессией или отсрочивать признание неизбежного: того, что в конце концов он уйдёт. На сей раз решения просто не было; никогда не наступит тот день, когда он станет счастливым. И остался лишь единственный выход.

Сейчас в голове слышался голос: Я люблю тебя, всегда.

От воспоминания он стиснул зубы. Я не могу без тебя функционировать. Останься со мной, ублюдок.

Но в конечном итоге не имело значения сказанное им или сделанное. Глаза Саске сузились. Если бы он не ушёл, невзирая на слова Саске... на его мольбы... тогда всё могло бы сложиться иначе.

Он не мог прекратить свои страдания и был вне себя от того факта, что перманетно оставался таким чудовищно зависимым от него, несмотря на всё своё сопротивление. И чем дольше он пытался цепляться за него, тем глубже становились внутренние раны. Он не собирался оставаться. Он хотел пожертвовать собой ради высшего блага. Он знал, что ради этого должен будет оставить Саске... и всё равно собирался пойти на это.

Нет, почти что с ликованием подумал Саске, сжимая кулаки, теперь моя очередь. Смотри же, брат. Ты не сможешь меня остановить, пока не будет слишком поздно. Мысль была странно удовлетворяющей, приятной.

Он осмотрелся вокруг в поисках подходящего места, удаляясь от толпы как можно дальше.

Привлечь внимание — это последнее, что ему было нужно.

Он нашёл идеальную точку, свободную от посторонних глаз и со свободным доступом к рельсам. У него оставалось несколько минут; надо было всего лишь переступить через край.

Почему вдруг оказалось так сложно сделать этот шаг? Он знал, что на платформу, на которой сейчас стоял, самостоятельно взобраться уже не сможет. Если он передумает... Сердце забилось быстрее, почти подначивая. Он бегло огляделся в поисках любых потенциальных очевидцев, или по крайней мере используя это как предлог оттянуть время, и задержался взглядом на больших часах на крыше. Мама с ребёнком ещё на несколько секунд заняли внимание его периферийного зрения.

Глубоко в сознании его упрекал голос: Кончай с этим, королева драмы. Если бы ты и впрямь собирался это сделать, уже бы сделал, насмешничал он. У тебя было столько возможностей.

— Завали! — зашипел Саске. Нет, он не был шизофреником.

И всё же, со скрипом признал он, какого чёрта меня принесло сюда средь бела дня? Можно было подумать, будто он чуть ли не просил себя остановить. Он же тщательно всё спланировал, когда уходил из дома сегодня утром.

Хотел ли он, чтобы его остановили?

К своему страху, Саске не знал ответа на этот вопрос.

Он не мог найти лечения своим страданиям — потому что лекарство навсегда останется для него недосягаемым. Не было возможности от этого сбежать — его сердце безнадёжно тяготело к нему, и ни с чем более мазохистским он никогда ещё не сталкивался. Он никогда специально не старался стать настолько зависимым от него, но это произошло, и ничего с этим не поделаешь.

Саске остервенело впился ногтями себе в ладони. Что вдруг за колебание? Часть его просто умоляла уже покончить со всем, желая, чтобы его сердце остановилось и жизнь закончилась. Он молил об этом столько раз, заливая до мокроты подушку и проклиная само своё существование. Он уже даже не мог вспомнить, каково это — быть счастливым — но, оглядываясь в прошлое, на своё детство с ним, он знал что был счастлив тогда, раньше. Но не теперь — теперь всё напоминало сплошной больной ночной кошмар. Каждый день его жизни представлял собой битву. Его покинули, его ранили изнутри, и он не собирался больше сражаться. Он был потерян.

Он ждал день за днём, и если что и было сейчас в его силах — так это взять дело в собственные руки и положить конец ожиданию.

Прямо как Итачи взял дело в собственные руки, когда решил бросить тебя в пользу высшего блага.

И в скором времени его избавление прибудет на станцию: его сладкий, безболезненный выход из этого ада. Каждый сделанный им шаг в любом другом направлении служил напоминанием о его плохом выборе. Так что он просто двигался дальше от станции, чтобы была возможность встретить поезд на большой скорости — как минимум достаточной для того, чтобы убить его без лишней боли. Он не собирался быть медленно раздавленным — к этому моменту он уже планировал умереть.

Но возможно, злорадно продолжил за него разум, достаточно медленно, чтобы Итачи тебя увидел и всё осознал.

Чем он часто интересовался, так это о чём думают люди в последние секунды перед тем, покончить с собой? Счастливы ли они, улыбаются ли? Он точно не знал.

Но когда ты сделал необратимый выбор, это уже не имеет значения.

Когда он мельком бросил взгляд на бледное, болезненно-белое небо, перед внутренним взором на миг возникло родное лицо, терзающее его здравый рассудок. Его тёплый внимательный взгляд, исполненный любви и доброты. От этого решимость Саске только укрепилась.

— Прекрати, — зашипел он, — не смотри на меня так только потому, что собираешься уйти.

Сделав поверхностный вздох, он спрыгнул на рельсы. Колени сильно ударились о холодный металл. Так значит, он всё ещё мог испытывать боль. Хотелось бы знать, будет ли больно... и насколько сильно. Ощущение ледяного холода разлилось по венам, заставляя сердце подпрыгнуть.

В голове опять возник раздражающий голос Наруто:

«Подумай о своём брате!»

Да, подумаем о моём брате. Разобьёт ли это сердце Итачи?

Ответ на этот вопрос отдался в груди такой болью, что ему пришлось удостовериться, что его пока ещё не переехало. Нет, осознал он, когда понял, что до сих пор рассеянно таращится на гравийный балласт перед собой.

Пока ещё нет. Он услышал, как по станции разнёсся голос диспетчера:

**Одиннадцатый поезд прибывает через две минуты**

Саске на секунду стиснул зубы. Глубокий вдох; гомон толпы людей норовил пробить его ментальный барьер. Они были в блаженном неведении на его счёт.

Сколько секунд прошло? Он начал обратный отсчёт.

Одна минута сорок секунд...

Одна минута двадцать секунд...

В голове мельтешило лицо Итачи. Саске мысленно постарался зажмуриться и зажать уши, но его прекрасное лицо никуда не исчезало и всё смотрело на него с такой любовью.

Прекрати это, ты рвёшь меня на куски!

Его дни сочтены. Все его шрамы наконец-то исчезнут, так же как и его мысли. ‘Сколько ещё я это выдержу?’ ‘Почему мне просто не умереть?’ ‘Лучше бы я вообще не родился. Миру было бы куда лучше без меня — нет — ему было бы вообще всё равно’.

Всевозможные избитые клише исчезнут из его мира. "Всё наладится", "наступит и светлая полоса". Оставьте свою грязную ложь при себе.

Даже его слова — “Всё будет хорошо, Саске”.

И вот сейчас он был на волоске от смерти. Саске потратил ещё несколько мгновений на то, чтобы вообразить реакцию Итачи, когда тот увидит его мёртвым или же узнает о смерти своего младшего брата.

Пускай ублюдок поплачет.

Саске сильнее зажмурился. Проклятье. Не было никакого смысла думать о нём. Потому что жизнь была невъебенно несправедливой, и справедливости не существовало ни в чём.

Ему не хотелось видеть, как Итачи плачет. Он не хотел, чтобы тот страдал. Саске так много о таком слышал: что его поступок затронет всех, кроме него самого. Нет, его затронет, конечно, но испытать он это уже не сможет.

И каждый, кто об этом узнает, однажды спросит себя: «Почему это произошло? Что стало последней каплей? Причастен ли к этому... я?» Все будут чувствовать, что подвели его. Можно подумать, ему было до них какое-то дело.

А он просто потерял всякую цель без Итачи.

Осталось всего тридцать секунд.

Саске схватился руками за камни, отмечая где-то на краю сознания — гул приближающегося поезда.

Ослепительные огни ударили в лицо. Громкий грохот нарастал, становясь оглушительным.

Он закрыл глаза.

— Саске!