Я не хочу бояться

Я не хочу умирать изнутри, только лишь чтобы вдыхать

Я устал чувствовать онемение,

Облегчение есть, я его нашёл,

Когда меня порезало

Он вцепился во что-то изо всех сил, осознавая, что мышцы оцепенели. Кошмарная, жгучая боль распространялась подобно огню по всем его рукам и ногам, насильно врываясь в сознание. Что же это такое?

Ушло несколько секунд на осознание того, что нечто врезалось ему в грудь — но не совсем с той силой, на которую он рассчитывал. Стало чрезвычайно некомфортно и тяжело, стало трудно дышать.

Дышать — этот инстинкт наконец-то заработал несколько запоздалых секунд спустя, и Саске резко и жадно заглотил воздух. Пока он хватал так много кислорода, как только мог, его осенило ещё одним осознанием; куда более некомфортным, чем давление на его груди вместе с жгучей болью.

Что-то пошло не так.

Где же бешеный всплеск адреналина, где его сладкое избавление? Где безболезненность, ощущение свободного дрейфа прочь из этого мира?

Та же самая сила, что сейчас давила на его грудь, вжимая в острый гравий, оттолкнула его прочь от этого тёмного рая — и тот всё больше и больше таял перед глазами. Он сопротивлялся ей и пытался погрузиться обратно, вот только не мог двинуть ни одним мускулом.

В следующий момент все ощущения вернулись к нему, причём с такой силой, что возникло желание физически спрятаться в собственном сознании. Острые камни впивались в спину, ужасная боль разносилась по всему телу, что-то придавливало его, что-то щекотало лицо, мыщцы заклинило, голова раскалывалась, что-то текло и намачивало волосы, шумный хаос из выкриков и топота ног, чьё-то прерывистое дыхание в ухе, запах грязи и чего-то металлического, от которого хотелось наморщить нос, а к горлу подкатывал приступ тошноты.

Саске заставил себя открыть глаза, и его огрело страхом: он не видел ничего. Вообще ничего, только темноту. Он моргнул пару раз и лишь тогда выявил причину своей слепоты. По лицу струилась кровь, оставлявшая после себя влажные тёплые дорожки. Он продолжал моргать, пока зрение более-менее не прояснилось.

А потом Саске понял, что смотрит прямо в огромные, кромешно-чёрные глаза Итачи. Сбивчиво дыша, Саске сделал попытку пошевелить руками и осознал, что пальцы намертво вцепились в мягкую ткань — в рубашку брата. Они были странно влажными и липкими, как он заметил.

Тело старшего брата было отчасти приподнято, отчасти прижато к его собственному. Эмоции исходили от него ударными волнами, из-за чего Саске был неспособен смотреть прямо на него.

— Отото...

И слёзы хлынули через край; он больше не мог их сдержать. Лицо Саске исказилось и вжалось в шею брату. Дыхание Итачи слегка замедлилось.

Саске ощутил, как щёку обняла ладонь, и давление с груди ушло. Это внезапное изменение оказалось неуютным как никогда. Саске попытался поднять кисть, чтобы заслонить лицо от яркого света, но безуспешно. В следующую секунду он оказался в колыбели рук своего брата, как будто весил не больше ребёнка.

Дезориентированный, Саске силился осмотреться вокруг, но глаза не желали отрываться от лица брата. Струйка крови, стекавшая по лицу Итачи, заставила его вздрогнуть.

Их окружал шум, крики и возгласы людей, доносящиеся до его чувствительных ушей. Ослепительный свет, боль... Должно быть, Итачи оттолкнул его с путей на тот минимальный участок пространства между рельсами и платформой.

Дыхание Итачи возле уха и ощущение его учащённого сердцебиения немного его успокоили. Саске отказывался думать о чём бы то ни было, кроме этого самого мгновения, в ужасе от того, что последует дальше.

Однако Итачи не сказал ни слова.

.......................

Саске понял, что, видимо, упал в обморок, потому что когда он вновь открыл глаза, то обнаружил себя уже дома. Они вернулись в свой семейный дом, где жили до сих пор. Саске был ссажен на диван в гостиной и заметил аптечку.

Итачи сохранял молчание, его губы представляли собой жёсткую линию, а глаза были пусты. Саске оставался вялым и неподвижным, до сих пор чувствуя себя как в тумане, и позволял брату ухаживать за собой. Они не обменялись и словом, пока Итачи промывал и перебинтовывал длинные вертикальные порезы, покрывающие ноги Саске от бёдер до щиколоток, а также его руки от плеч до запястий.

Саске оглядел себя без интереса — он был по уши в грязи, после того как его поваляли по грязному гравию. Должно быть, поездом его всё же зацепило, прежде чем Итачи успел его оттолкнуть. А вот кое-что другое его очень даже беспокоило: у Итачи на плече зияла ужасная глубокая рана.

Но в то же время Саске не мог отыскать собственный голос и потребовать, чтобы брат в первую очередь позаботился о себе. Итачи всего-навсего прижал к ране полотенце, на котором проступали красно-бурые пятна.

Он позволил старшему брату раздеть себя и отнести в ванную. Саске тупо пялится Итачи в спину, пока тот наполнял ванну и в окружении облака пара наливал в неё эфирное масло. Саске рассеянно наблюдал, как Итачи обернулся, очень медленно, и вновь поднял младшего на руки, прежде чем бережно опустить в ванну.

Между ними пролегала тяжёлая тишина, и Саске тупо глядел в никуда. Итачи осторожно взял губку и принялся очищать его кожу с такой предельной нежностью, словно имел дело со стеклом. Саске позволял ему продолжать, даже не встречаясь с братом взглядом. Молчание становилось напряжённым, и в конце концов чаша терпения переполнилась.

Голос Итачи был лишённым любых эмоций, абсолютно безжизненным:

— Зачем ты это сделал, Саске?

Младший уклонился от его прикосновения, обрызгав водой. Отвернулся, уставившись на сеть микротрещин в сером кафеле.

— Когда Шисуи... — Саске заставил себя продолжить: — Когда Шисуи бросился под автобус, ты дал этому случиться.

Он знал, что эти слова ранят брата, и очень глубоко. Но тем не менее не почувствовал никакого раскаяния.

Голос, ответивший ему, был настолько тихим, что ответ едва было можно расслышать.

— Я не мог это остановить. Было слишком поздно.

— Так значит, ты просто чувствовал вину? — в голос Саске просочился гнев. Он повернул голову, чтобы бросить пристальный взгляд на брата, наконец-то обнаруживая в себе след эмоций, и удивился тому, что увидел.

Итачи больше не был собранным; его лицо принадлежало старому, усталому человеку. Неприкрытые боль и ярость прослеживались в каждой чёрточке его существа, и он источал эти эмоции с такой силой, что это пугало младшего. Итачи смотрел прямо на него своими ярко горящими, тёмными глазами.

— Ты в самом деле думал, что я позволю тебе умереть, Саске? Ты правда думал, я протяну без тебя хотя бы миг?

Младший посмотрел на него вызывающе.

— Ты собирался поступить со мной именно так, когда согласился на ту миссию.

Итачи упал на колени, его трясущиеся руки схватились Саске за плечи, чтобы не упасть самому. Губка утонула где-то между ними.

Итачи понурил голову, и в голосе его сквозила такая ужасная боль, о какой Саске относительно Итачи даже помыслить не мог.

— Я мог стоять и смотреть, как умирает Шисуи... но не ты. Только не ты, Отото.

Несколько мгновений протекли в абсолютной тишине. В конечном счёте Саске поднялся и вышагнул из ванны, глядя, как грязная вода убегает в водосток. Вокруг торса обвилось мягкое полотенце. Саске не протестовал, когда Итачи с нежностью обтирал его от макушки до пальцев ног а потом отвёл в их спальню, словно Саске сам не нашёл бы дорогу.

Итачи подошёл к комоду и достал для него свободные штаны и чистую футболку. Всё ещё находясь в раздрае, Саске надел их без дальнейших размышлений. Под перевязками болело, но оказалось на удивление легко загнать это ощущение куда-то в дальний угол подсознания.

Итачи оставил его одного буквально ненадолго, вернувшись уже с аптечкой, и занялся обработкой собственной раны. Он сбросил с себя окровавленную рубашку и ловко надел чистую, однако той не удалось целиком скрыть его объёмную перевязку.

Ему больно из-за меня. Я принёс ему боль.

Саске по-прежнему стоял посреди комнаты, не зная, что делать дальше. Так вышло, что его план полетел ко всем чертям. Он не предполагал очутиться здесь лицом к лицу с последствиями своего решения, какими бы те ни оказались. Он не хотел нести за них какую бы то ни было ответственность.

Саске стиснул зубы. Чёртов Итачи, который вечно во всё вмешивался, не остался в стороне даже тогда, когда Саске хотел принять собственное решение.

Итачи аккуратно подвёл его к кровати и жестом велел лечь. Саске не стал артачиться и покорно забрался под одеяло. Знакомый вес мягко вжался ему в спину.

В следующий момент Итачи обнял его сзади и прижал ближе.

Теперь его голос смягчился и был преисполнен печали:

— О чём ты думал, Отото?

Саске уставился в стену напротив. Он сконцентрировался на дыхании, медленно вдыхая и выдыхая. Хотелось надеяться, что этого будет достаточно, чтобы не разлететься на части, достаточно, чтобы держать себя в руках.

Внутри поселилась какая-то онемелая неподвижность. Можно было не бояться, что она даст трещину; дикий водопад эмоций внутри полностью превратился в лёд.

Должны ли быть такие чувства, когда получаешь второй шанс на жизнь?

Если бы не он, тогда...

Саске прижал руки к груди; внезапная боль растеклась по грудной клетке. Такое ощущение, что в груди разверзлась дыра.

— Тебе больно?

Саске закрыл глаза. Его голос всегда такой неподдельно обеспокоенный... через что бы Саске ни заставлял его проходить, как бы больно старшему ни было... Итачи всегда оставался таким непереносимо самоотверженным.

Руки вокруг него сжались немного крепче.

— Я рядом, Саске. Я позабочусь о тебе.

Этот добрый голос был настоящей пыткой. Но дыра в груди вынуждала Саске говорить.

— Ты уже думал о том, чтобы уйти; не прикидывайся, будто это не так.

Тишина.

— ...И поэтому ты решил себя убить? —

Теперь Саске мог почувствовать это, этот обвинительный оттенок в низком голосе Итачи.

Саске развернулся, чтобы встретиться с ним пристальным взглядом.

— Я бы справился, не вмешайся ты, Нии-сан.

Итачи таращился на него с мгновение, прежде чем поднять руку и положить Саске на затылок, лишая младшего брата возможности отстраниться. Он крепко сомкнул их лбы, отчего они соприкоснулись кончиками носов.

— Что заставляет тебя думать, будто я не стал бы вмешиваться, когда мой маленький брат готов был совершить такую чудовищную ошибку? — выдохнул он. Почему-то от его прямого взгляда у Саске пересохло во рту; голос пропал.

Саске попытался зыркнуть на него, но дыхание старшего омывало всё его лицо, и странным образом этого было достаточно, чтобы погасить пульсацию в голове.

— Хватит, — зашипел он. — Если собрался уходить, то вперёд и с песней.

Глаза Итачи смягчились.

— Я думал, ты сможешь без меня жить, даже если из-за своей миссии меня больше не будет рядом. Мне хотелось, чтобы ты жил дальше.

Саске скрепил кулаки.

— Хреново ты думал!

Итачи поднял вторую руку, чтобы стереть те слёзы, что уже выступили у Саске на глазах, грозя вот-вот пролиться. Он сел и медленно притянул мальчика в свои объятия, баюкая у себя на груди. Саске который раз вцепился ему в рубашку, словно желая удержать. Зарылся лицом Итачи в плечо, и барьеры наконец-то пали, давая волю прорве слёз.

Итачи уткнулся лицом ему в волосы.

— Саске, сегодня я испытал такой ужас, какой даже вообразить себе не мог. Когда увидел тебя там... Я хочу донести до тебя кое-что. Если бы ты погиб под тем поездом, я бы прыгнул под следующий.

— ...Ты лжёшь.

— Саске, взгляни на меня. Когда после истеричного звонка от твоего друга я двинулся к станции, то уже проверил расписание следующего поезда. Просто поверь.

Младший наконец-то поднял глаза. По лицу Итачи струились слёзы, зубы стиснулись до скрежета от душераздирающей боли.

Саске опять уронил их обоих на матрас, сосредоточенно глядя в глаза напротив.

— Тогда останься со мной.

Хватка Итачи вокруг его тела стала туже. На мгновение он прикрыл глаза. Принятая им миссия могла таить опасность, и он прекрасно об этом знал. Он отказался брать Саске с собой, зная, как мал шанс того, что они оба уцелеют. В то же время Итачи был связан клятвой: исполнить последнюю волю Шисуи. Сейчас, когда его давний лучший друг больше не мог сделать это лично, Итачи пообещал ему самостоятельно провести переговоры между двумя нациями. Но он и представить не мог, что Саске отреагирует на это таким образом, потому как считал, что младший брат будет в порядке. Наруто о нём позаботится. И не только он, ведь у Саске есть и ещё друзья.

Итачи захотелось вломить себе, когда он осознал, что могло повлечь за собой его решение. Саске — единственный важный человек в этом мире.

Саске. Тот единственный, ради кого Итачи пожертвовал бы собой до последней частички.

Он огладил мягкие пряди волос своего маленького брата, и грудь зажало капканом при мысли о нём, сидящем на рельсах, сдавило голову при воспоминании о том, как Саске взглянул в прожектора локомотива без тени страха на лице. В тот момент поза его тела была настолько уничтоженной, словно в нём не осталось ни капли надежды.

Как же всё к этому пришло?

Этот образ будет преследовать Итачи месяцами, снова и снова являясь ему в кошмарах. Хотелось встряхнуть Саске, орать на него и кричать о том, как он мог хотя бы подумать о том, чтобы сотворить такое? Как ни крути, это решение было необратимым. С какой лёгкостью это хрупкое тело могло превратиться в ничто, безвозвратно. Да Итачи тысячу раз бы занял его место, только бы с Саске этого не случилось.

Шисуи утрачен навсегда. Тогда, накануне ночью он сказал Итачи, что ему никак не изменить свою участь. Итачи умолял его, пытался остановить, но наступило утро и стало слишком поздно. Итачи был в отчаянии, подрываясь каждую ночь в приступе немилосердной дрожи. Тем не менее он только сейчас вспомнил тот странный блеск в глазах Саске, когда он услышал новость.

Стоила ли миссия того? Итачи не заботила собственная кончина, однако, что касается Саске... Саске должен жить. Это непреложное правило во вселенной Итачи.

Итачи поклялся защищать его с момента его появления на свет. И компромисс здесь был попросту невозможен.

Боль, столь несоразмерная, что могла просто в нём не поместиться, грозила одолеть Итачи, как только он осознал, насколько тонка была грань случившегося.

Он вцепился в тело своего младшего брата, держа его так, как будто это его самого нужно было утешать.

— ...Обещаю, — дал он ответ.

Саске столкнул воедино их губы, да так грубо, что из лёгких исчез весь воздух. Пока их рты вминались друг в друга, Итачи терял весь свой здравый рассудок. Он перекатился на младшего брата сверху и мягко впечатал в матрас, придерживая его лицо обеими руками. Поцелуй перерастал в лихорадочный, настойчивый и глубокий одновременно. Дышать обоим стало нечем, но воздух был просто не нужен. Лёгкие Саске чувствовали себя просто отлично. Итачи обнимал его так, словно от этого зависела его жизнь, а Саске вплёл пальцы брату в волосы, притягивая ещё ближе.

Так вот каково это — ощущать себя живым.

Саске откинул голову и сделал глубокий вдох, чувствуя, как кислород врывается в лёгкие с глубочайшим облегчением. Итачи был рядом, вдыхая в него жизнь.

Возможно, это всё же было лучше смерти.