Римус всегда испытывал странные эмоции, когда Сириус использовал свою анимагическую форму. Рука сама по себе тянулась к загривку, стремясь пропустить между пальцами шерсть, и, пройдя путь к ушам, закончить ласковым касанием носа. И если Римусу удавалось сдерживать этот порыв, Волку было наплевать. Полные осторожности обнюхивания в первые полнолуния с мародерами — будем честны, обнюхивал Волк всех — превратились в тычки мордами и непонятные звуки со стороны Римуса. Бродяга же радостно фыркал, припадая на передние лапы, показывая готовность поиграть. Джеймс потом три полнолуния смеялся над заигрываниями между Лунатиком и Бродягой, превратив это в локальные подколы — даже название придумал: «сримусовский фыр-фыр». Но со временем это стало настолько обыденной вещью, что фантазия Поттера просто устала производить новые шутки, да и теперь никто уже внимания не обращал на это. Для Римуса же это было одной из лучших частей полнолуния. Как и бег по Запретному лесу с мародёрами, как и радостный лай Сириуса рядом, как и бег по кругу с Сириусом с обязательным рыком, как и догонялки с Сириусом…

Римус тяжело вздохнул, повернувшись на другой бок. Слишком много Сириуса в его голове, даже тест по Трансфигурации через 6 часов (или сколько там до первого занятия осталось?) не так волновал его, как парень, лежащий за балдахином соседней кровати. Римус слышал, как тот резко выдохнул и зашуршал простыней, поворачиваясь с бока на спину. Люпин устало закрыл глаза ладонями — почему он вообще запомнил, как именно спит Бродяга, как именно лежат его волосы на подушке, как именно одна непокорная прядь остается лежать на лице, щекоча нос и щёки. И которую бы Римус обязательно убрал.

Волк недовольно завозился в груди — а что мешает?! Мы же видели, что балдахин со стороны Джеймса был открыт— они снова что-то обсуждали, и Бродяга снова уснул на середине обсуждения матча с Когтевраном на следующей неделе или на монологе Сохатого о красоте Лили Эванс — что тебе мешает взять себя в руки и подойти поправить эту грёбанную прядь, которая тебе не даёт покоя? Ах да, ты же ссыкло!

Римус больше не мог это терпеть. Он тихо встал с кровати, переоделся в обычную одежду — форма подождет оставшиеся пару часов до общего подъёма, в ней ещё ходить весь день, а пижама лишь оставляет горькое ощущение, что можно было бы и поспать, но внутренние голоса слишком громкие, чтобы уснуть — взял свои записи по Трансфигурации, учебник и палочку. Если уж не спится, то лучше потратить это время с пользой. Очень не кстати в голове возник образ Сириуса, который бы обязательно пошутил, что если не спится, то всегда можно спиться. Этот каламбур от воображаемого Бродяги вызвал грустную улыбку у Римуса. У него полный Сириус Блэк головного мозга.

Гостиная встретила удушающим теплом от камина, треском брёвен и слишком громким тиканьем часов. Тяжко вздохнув на два часа ночи циферблата, Римус устроился за столом около окна, от которого веяло спасительной прохладой. Кто-то оставил свой свиток с заданием по Прорицаниям. В овальных линиях почерка неизвестного гриффиндорца глаз Римуса зацепился за предложение: «Основным предзнаменованием гибели в гаданиях на кофейной гуще или чаинках является Грим — большая чёрная собака». Римус снова тяжело выдохнул (эту ночь про себя он назвал ночью тяжких вздохов) и закатил глаза. Даже тут — во время полуночных бдений в перемешку с подготовкой к Трансфигурации — мысли о Сириусе просто не могли оставить шанса побыть в одиночестве. Но было поздно давать по тормозам: мысли уже улетели на сверхзвуковой скорости в спальню к парню с вьющимися волосами — большому чёрному псу — спасибо Волку за вечные напоминания. Беспорядочный ворох мыслей во главе с явным недосыпом напомнили про услышанные от матери в детстве легенды о Чёрном Псе, являющимся прислужником дьявола, крадущим души и несущим смерть.

«Неудивительно, что ты превращаешься в черного пса, Бродяга, ты украл мою душу и когда-нибудь приведёшь к смерти, » — грустно подумал Римус, не в силах отвести взгляд от чьей-то домашки по Прорицаниям.

Понимая, что созерцание чужих заметок по Прорицаниям — ты даже не занимаешься Прорицаниями, Римус — уж никак не поможет ему с подготовкой, Люпин аккуратно отложил свиток ближе к окну, открыл свой учебник и записи, медленно перебирая в голове темы грядущего опроса. Духота, как кисель, обволакивала Римуса, парализуя каждую клеточку тела. Грешным делом мелькнула мысль перебраться спать в общую комнату, чего ни мародёры, ни староста в лице Лили, конечно, ему не простят. Формулы трансфигурации, общие определения, ведомые сонливостью и духотой смогли ненадолго выгнать из головы мысли о Бродяге. Но закон подлости — который негласно выбрал своим фаворитом Римуса — разыграл всё по-своему.

Римус не услышал ни скрип двери, ни слегка шаркающие шаги по лестнице, ни тихие ругательства второго полуночника, споткнувшегося о ковёр общей комнаты. Поэтому руки, опустившиеся на плечи Римуса и самый знакомый — любимый — запах стали причиной ушедшего в пятки сердца и испуганного вздрагивания.

— Я, конечно, обожаю твой сексуальный мозг, — прохрипел сонливо Сириус, — но ты вообще видел, который сейчас час?

Римус хотел задать Блэку тот же вопрос.

Аккуратно промяв напряженные плечи Лунатика — да, пожалуйста, чуть ближе к шее — Сириус медленно убрал руки, мягко проведя чуть выше лопаток — нет, пожалуйста, верни свои шикарные руки обратно — и занял место перед Римусом, сонно пытаясь рассмотреть предмет полуночного интереса друга.

— Когда я назвал тебя Лунатиком, привязка была к луне, а не к полуночным заседаниям за, — Сириус силился открыть глаза, чтобы рассмотреть предмет интереса Римуса, — Трансфигурацией? Божечки, ты ж весь вечер провел в обнимку с ней, Макгонагалл тебе б и три «превосходно» поставила, была бы у нее возможность.

— Я просто хочу быть уверен, что она поставит мне хотя бы одно «превосходно», — Римус силился удержать взгляд на росчерке своего почерка. Это будет фатальной ошибкой, если он сейчас поднимет взгляд на Сириуса. Это фатальная ошибка, потому что он никак не может запретить себе эту слабость.

Волосы Сириуса были растрепаны — ни намека на дневной лоск и утончённость. Взгляд с небольшими проблесками осознанности и уходящего сна. Небольшой след от подушки на щеке. Чуть сухие губы.

«Сириус, мать твою, Блэк, ты не только украл мою душу, ты официально стал причиной моей смерти прямо сейчас».

Римус был не единственным в этой комнате, который пристально рассматривал человека, сидящего напротив. Несмотря на кажущееся частичное пребывание в мире Морфея, Сириус подмечал каждую деталь во внешности Римуса. От его цепкого взгляда не ушла ни одежда — Римус не собирался возвращаться в кровать — ни синяки под глазами — до полнолуния еще две с лишним недели, значит, бессонница появилась по другой причине — ни покрасневшие кончики ушей — спасибо тебе, Римус, что ты такой очевидный в своей реакции, а то иногда начинаешь сомневаться в твоих спутанных сокрытых от публики чувствах. Блэк разрывался в выборе своих действий: то ли улыбнуться чуть сонно, чтобы потом под предлогом экстренной помощи сделать Лунатику искусственное дыхание, то ли спросить про бессонницу, потому что еще пара таких ночей, и Лунатику не поможет его искусственное дыхание, то ли молча утащить в спальню и придавить своей анимагической формой. Но Сириусу нравилось это бездействие. И изучающий взгляд Лунатика тоже — Римус все никак не мог вернуться к немного расплывающимся строчкам текста.

Ни Лунатик, ни Бродяга не заметили, как в какой-то момент их ноги под столом соприкоснулись на уровне икр — но о чистоте совести Бродяги в вопросе этого происшествия всё-таки стоит немного усомниться. Лунатик же будто утонул в глазах напротив, перестав контролировать реакцию своего лица: румянец начал активные боевые действия за цвет его скул, захватывая права и территории щек, в глазах засияли звезды — за созвездиями которых любил наблюдать Сириус — а губы расплывались в дурацкой — только по мнению Римуса, Сириус же готов был вилять хвостом при виде ее — влюблённой улыбки. Блэк понимал, что выглядит ничуть не лучше — когда дело касалось Римуса и всего, что с ним связано, в нем включалась его пёсья половина с радостным лаем и тявканьем — ох, он сгорит когда-нибудь от стыда, если отреагирует так на Римуса — и бешенным вилянием хвоста, энергии которого хватило бы для полета.

В такие моменты — когда они оставались наедине — им не нужны были слова, чтобы общаться. Вся их коммуникация происходила как будто за пределами человеческого понимания. Немного опоздавший на ужин Джеймс как-то заметил это абсолютное единение: в абсолютной тишине они подкладывали друг другу в тарелки еду, доливали тыквенный сок в кубки, передавали хлеб и соус — не смог удержаться от комментария:

— Один у нас свалился со звезд со своим именем, другой у нас — ребенок луны. Чуваки, да вам буквально космосом или чем-то таким было предрешено пересечься.

Так и сейчас Римус, не отрывая взгляда от Сириуса, закрыл учебник, собрал свои свитки, готовясь вернуться в их комнату. Они синхронно встали из-за стола, замерев в шаге друг от друга.

— Если хочешь, я могу лечь с тобой, — чуть сипло от долгого молчания сказал Сириус.

Римус знал, что это не было ни предложением, ни вопросом — между ними редко находилось для этого место. Они всегда знали, что нужно делать на уровне шестого чувства.

— Ага, чтобы мы проснулись на полу? — также хрипло выдал Римус.

— У меня есть одна мысль, как нам сделать так, чтобы и овцы были целы, и волки были сыты.

— А за бочок не укусишь?

— Это по твоей части, Лунатик.

Оба хрипло засмеялись. Но двигаться в сторону лестницы никто так и не решился, не желая портить момент. Сириус с трудом подавил в себе почти необузданное стремление прижаться к Римусу с поцелуем с обязательным вплетением своих пальцев в волосы Лунатика. Одному только богу известно, как сильно Сириус об этом мечтал: как ловил себя на неосознанном рывке руки к растрёпанным волосам, когда Лунатик внезапно засыпал на плече Бродяги после полнолуния в библиотеке. Аккуратное перебирание волос Римуса встало на первое место целей, которые нужно сделать до совершеннолетия. Такие мечты и цели как поцелуй не входили даже в первую двадцатку. Долгое объятие с я-бы-не-отпускал-тебя-никогда-сожми-меня-пожалуйста-крепче уверенно держало позицию под номером десять.

И все же эгоистичный, по мнению Сириуса, порыв разбивался о затапливающую глаза напротив усталость. Причина бессонницы не выяснялась внеземной коммуникацией, оставалось только выяснять её старым способом:

— Давно у тебя это продолжается? — тихо спросил Сириус.

Римус устало выдохнул и прикрыл глаза. Этого разговор он ждал, боялся и хотел избежать. В бессоннице не было каких-то конкретных причин, поддающихся формулировке словами. Вернее, это была не одна причина, а ворох всего, что угрожающе скрипело и гудело в голове днями напролёт. Но к задушевному обсуждению всего, что происходит в мыслях он сейчас не был готов. Да и вообще не был уверен, что будет к этому когда-то готов. Но оставлять Сириуса без ответа было, по мнению Римуса, неправильным — одна только мысль грызла его грудную клетку под жалобный скулёж Волка.

— Не знаю. Наверное, месяца два.

— Ты говорил с мадам Помфри?

— Да, она думает, что дело в других планетах, но точно не может сказать, что именно происходит — никто же не исследует это.

Сириус задумчиво отвел взгляд — мысли увели его куда-то далеко в лихорадочные рассуждения. Но Римус уже понимал, что Бродяга перебирает в голове всё, что может только вспомнить об особых положениях планет и их возможном влиянии на людей — и потенциально на оборотней — а также мысленно делал подборку книг, которые могли бы дать ответы. Лунатик знал, что Сириус может думать об этом до тех пор, пока не найдёт ответ, поэтому важно было его остановить:

— Давай мы подумаем об этом утром, хорошо? Нужно хотя бы чуть-чуть поспать.

Сириус только кивнул. Не решаясь хоть как-то прикоснуться друг к другу, они двинулись в сторону спальни.

Стоило только Римусу лечь, к нему тут же запрыгнул чёрный пёс. Когда Сириус обращался в пса, всё как будто становилось легче: он спокойно укладывал голову на плечо Римусу, горячо дыша в шею и постоянно тыкаясь носом в ключицы, уши, скулы, прижимался к боку, вилял хвостом; Римус же крепко сжимал в не-уходи-пожалуйста-никогда объятиях, лениво перебирая шерсть около ушей. Такое происходило редко: пару раз в больничном крыле — чудеса случаются, они не попадались мадам Помфри — и пару раз во время бессонницы Римуса. Каждый такой случай Римус помнил и трепетно хранил в сердце. Рациональная часть его сознания требовала объяснений, яростно стуча кулаком по импровизированному столу. А с другой стороны… какая нахер разница?

Римус почувствовал замедлившееся дыхание — Бродяга заснул — и, зная, что всё сказанное и услышанное останется в ночи, позволил себе прошептать:

— Ну и хрен с ним, что ты украл мою душу, я рад, что это был ты.

Бродяга толкнул его подбородок своим холодным мокрым носом и попытался лизнуть, как бы говоря, что всё он слышит и так-то не спит, чем только вызвал улыбку у Римуса. До слуха Лунатика донеслись учащённые удары хвостом, приглушаемые одеялом, а повторившийся толчок носом и более яростные попытки лизнуть как бы говорили:

— Я тоже, Лунатик. Я тоже.