Макс сел, подогнув под себя ноги, напротив стеклянной стены, за которой в такой же позе дремал клон.
Слабость.
Его ссутуленные плечи, опущенная голова и закрытые, словно в бессилии глаза, притягивали взгляд. Макс не мог устоять, продолжая рассматривать его от кончиков светлых волос до голых коленок, видневшихся из-под длинного свитера. Мальчик послушно сложил маленькие ладони на своих коленях и неподвижно пребывал где-то в другом пространстве.
Время будто обездвижилось, загустело, и сквозь него еле проглядывался образ стройной фигуры, наряженной в свободную белую рубашку и широкие черные штаны, не подходящие по размеру, но делавшие мальчишескую фигуру до кома в горле хрупкой. Это был он. Он, сменивший омерзительно жалкий свитер на одежду танцора.
Пропал безобразный амбар и одиночная алая камера. Лицо клона почти размылось, спустя мгновение, обретая новые черты. Стало мягче, выразительнее, но осталось таким же притягательным. В его образе сочетались два человека, похожих друг на друга, но в то же время абсолютно разных, как две стороны луны.
Руки призрачного создания вытянулись вверх, а кончики пальцев подрагивали, в такт грустной мелодии, доносящейся от стоящего в углу сцены пианино. Инструмент плакал, трелью орошая лицо танцора. Из его закрытых глаз бежали влажные дорожки, под звуки инструмента, превращавшиеся в тяжелые капли на подбородке. Мальчик оттолкнулся босыми ногами от деревянной поверхности сцены и закружился в танце, запрокидывая голову и рисуя ногами ровные круги под собой. Пианино заплакало сильнее, почти отчаянно, вознося минорные ноты все выше, под крышу театра, отражаясь от нее и устремляясь вниз, поражая своей остротой сердце танцора. Он остановился, опуская пальцы на своё лицо, осторожно касаясь кожи, как будто боялся дотронуться до слез, боялся стереть воспоминания о печальной истории, которую знал только он. Его глаза распахнулись, и просветленный взгляд устремился на Макса, почти нежно и с благоговением наблюдая за своим единственным зрителем.
— Итан, — прошептал Макс.
— Итан? — голос походил на звон тысячи бриллиантов, рассыпанных на кафельный пол.
Театр, деревянная сцена, одинокое пианино и печальная мелодия растворились, расходясь в стороны блекнувшими точками.
Макс распахнул глаза и задержал взгляд на клоне, который в свою очередь опустил голову к плечу и приоткрыл рот. Мальчик глядел с любопытством, словно это он являлся лишь мимо проходящим посетителем. Красный свет освещал его как драгоценный камень на витрине ювелирного магазина. Тонкий, с острыми гранями подбородка и ключиц, в дорогой оправе из чистейшей непорочности.
— Ты умеешь говорить?
— Да.
— Но я прихожу сюда уже почти месяц, — опешил Макс. — Ты молчал всё это время.
— Ты тоже, — резонно заметил клон.
Макс сменил позу, чуть отодвигаясь и вытягивая ноги вперед. Мальчишка позы не сменил и Коэло стало интересно, не затекают ли у того ноги сидеть в таком положении.
— Так ты… сколько тебе лет?
— Я не знаю.
— Как тебя зовут?
— Я, — клон немного подумал, смотря на свои колени, и сконфуженно ответил, — не знаю.
— Можем придумать. Хочешь?
Клон опустил подбородок и с невероятной грустью взглянул на Макса. Он напоминал ребенка, которого лишили сладости.
— А можно?
— Да, почему бы и нет.
— Тогда, хочу.
— Давай подумаем, — Коэло поднял глаза к плоской крыше амбара, по которой тугой косой тянулись провода, и задумался.
— Итан? — зазвенело из-за стеклянной стенки.
— Так зовут моего друга, — тепло улыбнулся Макс и только потом до него дошло. — Тебе нравится это имя?
— Да. Можно мне его?
— Ну, — Коэло почесал затылок и поджал губы. — Думаю, мой друг не обидится.
Клон не улыбался, да и, кажется, не умел. Но по его умиротворенному лицу и румянцу на щеках, Макс догадался, что тот доволен.
***
Сидеть по другую сторону стекла и наблюдать, как Джин заходит в комнатку Итана, ловкими движениями расставляет раскладной стол и стул в дальнем углу, жестом приглашает Итана сесть и ставит перед ним поднос с едой, — как смотреть на исполнение собственных желаний кем-то посторонним, ощущая на ладонях фантомную шершавость дерева и колючесть коричневого свитера.
Клон не ел изысканных блюд, только каши, фрукты, изредка супы с зеленью, запивая молоком или водой. Он ел медленно, вдумчиво, внимательно рассматривая набранную в ложку жижу, иногда выливая обратно в тарелку и снова зачерпывая, чтобы уже наверняка положить в рот. Всё это напоминало некое таинство. Так случалось постоянно, и Макс ловил себя на мысли, что неотрывно следит за каждым движением ложки Итана, как пес у стола хозяина.
Когда клон заканчивал с приемом пищи, то садился в привычную позу на полу и дремал, даже не вздрагивая во сне. Просто уходил в спящий режим, подобно компьютеру и тогда в нем не было ни капли человеческого. Скорее кукольного.
Так проходил каждый день. Не зависимо от погоды. Была ли то невыносимая жара, выжигающая глаза, легкий летний дождик, мягко стучащий в окна амбара или белые отрывистые линии грозы, словно мимолетные шрамы на сером небе. Макс то вползал в амбар в расплавленном состоянии, то влетал мокрой сосулькой с по-клоунски пушистыми волосами, вздрагивая от ударов грома. Но не Итан. Тот не реагировал ни на что. В его красном мире за стеклом ничего не менялось, была своя атмосфера. Нерушимая.
Каждый день Макс занимался бумажной работой в небольшой комнатке, примыкающей к лаборатории, в одном из помещений амбара. В саму лабораторию доступ был закрыт, так как то была обитель Джина. Он коротал дни среди колб, неизвестных склянок, микроскопов, исписанных тетрадей и трех компьютеров. Там находилось еще с десяток приспособлений, но Макс не медик, химик или биолог, чтобы их распознать. Задача Макса — вникнуть в те исследования, которые спонсировала его семья. Не более.
— Почему я не могу к нему зайти? — как-то во время подачи еды клонам, спросил Коэло, указывая на Итана, который в своей обычной манере изучал лист салата.
— Потому что вы молоды и не подготовлены. Я вижу, как вы смотрите на этого клона, господин Коэло, — Джин зарылся в одну из своих многочисленных тетрадей и что-то записывал.
— Он же не кинется на меня, — усмехнулся Макс.
— Он — нет. — Джин смотрел поверх очков. — А вот в вас я не уверен.
— Что?
— Господин Коэло, — доктор снял очки, раздумывая над дальнейшими словами. — Прошу не обижаться, но этот клон не вызывает у вас научного интереса, так ведь?
— Я не увлекаюсь наукой.
— Как и делами своей семьи.
— Что вы хотите сказать? — Макс сложил руки на груди.
— У вас есть друзья? Любимый человек?
— У меня есть друг, — последнее слово вышло тихим.
— Вы часто видитесь?
— Я могу не отвечать?
Джин одно бесконечно тянущееся мгновение смотрел на Макса, перемещая взгляд с его глаз на скрещенные руки и обратно, пока, наконец, не натянул очки на нос и не произнес, пожимая плечами:
— Конечно.
Для того чтобы попасть к Итану, Максу требовался электронный пропуск или отпечаток пальца доктора. С пальцем выходило сложнее, вряд ли оттяпай он палец Джину это осталось бы незамеченным, а вот с пропуском было проще.
Наблюдательный Макс быстро заметил, как туманится разум доктора, пока тот пребывает в лаборатории и работает до потери рассудка, своим расфокусированным взором и качающейся от усталости головой напоминая глушенную рыбу. Поэтому не составило труда врезаться в него на выходе из лаборатории, когда Джин туда заходил с ежедневным стаканом кофе, и стянуть с груди пропуск, закрепленный небольшой прищепкой. Ну и ошпарить доктора кофе. Это в план не входило, но стало побочным эффектом, зато доктор сразу же проснулся и стал выглядеть бодрее.
— Хей, — Макс постучал в стекло, привлекая внимание клона. — Итан.
Мальчишка хлопал глазами и походил на детеныша-совенка.
— Не против, если я войду?
Итан промолчал и повернул голову к входной двери, соображая, что от него хотят.
— Да, в ту дверь. Можно?
— Да, — мяукнул клон.
Если бы кто-то сказал Максу, что когда-нибудь он сможет ходить настолько быстро, он бы не задумываясь ушел в большой спорт. Казалось, его душа неслась впереди тела и почти готова была сбросить мясную оболочку, так он спешил.
Дверь пиликнула, послышался звук замочного механизма. Макс толкнул дверь и медленно вошел, наблюдая за тем, как Итан поднимается с места. Его голые ноги, растущие из-под жутко растянутого длинного свитера, без стеклянной стены перед глазами выглядели еще тоньше. Крошечные пальцы на голых ступнях поджались, ключицы заострились, а плечи приподнялись.
— Привет, — Макс улыбнулся от распирающей его радости.
— Привет, — Итан привычно не улыбался, правда плечи сразу же вернулись в обычное положение, а пальцы на ногах распрямились.
Это глупо, но Максу хотелось визжать от умиления.
— Чем занимаешься? — Коэло спросил, не подумав, не зная куда деть руки и куда провалиться, да пониже.
— Сижу, — ответил клон и потом исправился. — Сидел.
Наверное, стоило принести что-нибудь с собой. Угощение, например. Но в спешке и раздирающем желании увидеть клона близко, Макс совершенно об этом не подумал и теперь стоял посреди камеры и смотрел на Итана, как фанат искусства на ожившую Мону Лизу. Тот смотрел в ответ, приоткрыв рот, как всегда делал, когда его что-то интересовало, и выглядел таким прелестным и хрупким, со своими солнечными волосами, блестящими, словно в бриллиантовой жидкости глазами, точкой носа и объемными яркими губами. Прекрасный, нереальный, почти что эфемерный. В этом действительно была его сила, которую излучало непорочное тело. Мощнейшие импульсы, которые Макс пропускал сквозь себя, одергивая руку от своей груди в последний момент, потому что хотел нажать на неё и пропустить воздух в легкие.
Такие, как этот клон не могут жить на Земле. Он походил на выдумку, слишком ненастоящий для этого мира. Не готовый к жестокости, к людским порокам, к дикому вихрю тоталитарного режима и всей той боли, которую по крупицам собирает человек в течение своей жизни. Этого создания не должно быть здесь, оно не заслуживает грязи, в которую наступит сразу же, как только выйдет за пределы своей камеры-клетки. И как же адски Максу захотелось его украсть. Спрятать, сохранить, спасти, закрыть ото всего плохого на свете, потому что Итан, этот Итан, совершенно не понимает, что с ним творят, зачем его создали и что люди могут с ним сделать. Он просто смотрит на мир сквозь стеклянную стенку своими потрясающе яркими бриллиантовыми глазами, иногда проваливаясь в сон, наверняка без сновидений, просыпаясь несколько раз, чтобы поближе рассмотреть, как плавает картофель в супе. И он совершенно не готов к жизни, которая будет выглядеть иначе.
— Тебе не холодно? — спросил Макс, протягивая руку раскрытой ладонью вверх.
И кто его знает, зачем вообще он это сделал. Просто повиновался непонятному инстинкту, природу которого, вероятно, не смог бы объяснить.
— Нет, — одними губами прошептал клон, даже не смотря на протянутую руку.
— Что-то не так? — растерялся Коэло и убрал руку.
— Губы, — Итан указал на лицо своего посетителя пальцем.
— Что? — Макс нахмурил брови и дотронулся двумя пальцами до своих губ, чуть проводя подушечками вдоль.
Кожа отметилась светло-красным.
— Черт, губу разбил.
— Зачем?
— Крал ключи от замка у дракона, чтобы спасти принцессу, — хохотнул Макс, вытирая кровавые пальцы о свои штаны.
Клон даже не шелохнулся, и только его выражение лица сменилось на озадаченное.
— Эм… это шутка, — Коэло сделал шаг вперед, жестикулируя. — Джин — дракон, ты — принцесса и всякое такое. Нет, я не хочу сказать, что ты девчонка или типа того, просто это ассоциация, ну ты понял.
В ответ на это, Итан лишь облизал свои губы и сделал брови «домиком», выглядя больше комично, чем понимающе.
— Ты не понял, — вздохнул Макс. — Ла-а-адно. Просто забудь. Да, забудь. Боже, ты вообще когда-нибудь улыбаешься? Нет? Ладно, не отвечай.
Затем смелая мысль пришла в его голову.
— Дай мне руку.
— Зачем?
— Пока не дашь, не узнаешь, — хитро ухмыльнулся Коэло, протягивая руку клону.
Тот сначала изучил протянутую ладонь, затем принялся разглядывать свою собственную, правую, и уже только потом протянул её вперед, тыльной стороной кладя в чужую.
— Вот же, — пробурчал Макс, схватил руку клона другой своей рукой и перевернул так, чтобы две ладони могли встретиться. — Вот так.
Они стояли на расстоянии одного шага друг от друга и просто смотрели. Макс был взбудоражен ощущением тонкой, мистически гладкой ладони в своей собственной. Ладонь была легкой и немного прохладной, словно отогревшаяся после мороза.
Сердце зашлось не на шутку, ухая в груди и мешая нормально дышать. Так страшно было отпускать его руку, даже на секунду страшно. Неизвестно что будет завтра, сегодня вечером или через минуту. Может клона заберут, усыпят и какие там еще варианты может придумать человеческий мозг. В конце концов, его клон, такой воздушный и невесомый может просто исчезнуть, поэтому та минута погружения в нежность его кожи, мягкость дыхания и восхищенный взгляд — волшебна.
— Что здесь происходит? — раздался голос со стороны выхода.
Макс развернулся, ошибочно отпуская чужую руку, и в последний момент осознал, что Итан слегка сжал его ладонь, услышав голос Джина.
— Я просто… мы просто…
— Вы — что? — Джин злился. — Вы украли мой пропуск! О чем вы думали?!
— Что плохого, что я зашел сюда? Смотрите, ничего же не случилось.
Макс обернулся на притихшего клона, с ужасом понимая, что тот в привычной манере напрягся и обнял себя за плечи, чуть наклоняясь вперед.
— Итан, — Коэло протянул к нему руки, намереваясь сделать то, что всегда хотел.
Обнять. Крепко. Прижать к себе и сойти с ума от ощущений, согреть его, показать, что такое нежность, объятия, которые так и не достались ему самому от настоящего Итана.
Но был остановлен рукой Джина на предплечье.
— Господин Коэло, прошу вас выйти.
— Доктор!
— Я не расскажу вашему брату, что вы нарушили правила лаборатории.
Это была угроза. Не отцом, не матерью, а именно братом.
— Идите в кабинет, закончите свою работу, — нарочито медленно приказал Джин.
И Макс повиновался. Но только в этот раз, напоследок обернувшись к Итану и, удостоверившись, что тот смотрит, прошептал:
— Я вернусь.
***
— Вы дали ему имя?! — голос тяжелой волной прошелся по стенам лаборатории, где Макс, стоя над рабочим столом, сортировал отчеты.
— Я бы не советовал вам на меня кричать.
— Зачем? Зачем, господин Коэло? — Джин сбавил тон, а его лоб исказился. — Вы же знаете, кто он. Знаете его силу. Зачем, объясните?
— Его сила в слабости, я в курсе, — они схлестнулись, словно вода и пламя. Макс чувствовал, как разгорается сильнее. — Что это за эксперимент такой? Его начал еще мой дед, да?
— Вы же прекрасно осведомлены о назначении клонов, — Джин глубоко вздохнул и сел в широкое кресло, которое они использовали для отдыха.
— Да, безусловно. Я здесь столько отчетов разобрал, что могу написать целый трактат. И мне предельно ясно всё о тестировании медицинских препаратов, изучении влияния электроники и даже трансплантологии. Всё это отвратительно и антигуманно.
— Вас же это вовсе не удивляет.
— Нет, — Макс сел на рабочий стул и развернулся лицом к доктору. — Я знаю, в каком мире живу. Но я не понимаю, что за идея взращивать клонов с определенным эмоциональным состоянием. Злость, слабость, страх. Что всё это значит и что будет с… Итаном?
— У него нет имени, господин Коэло. Только порядковый номер, — Джин всё еще злился и хмурился. — Если у нас получится контролировать их эмоциональный настрой, это будет прорывом. Просто представьте, что будет, если вывести особь с нужным спектром эмоций и полным отсутствием эмоционального интеллекта? Только представьте это на государственном уровне.
— Вы что, — Макс содрогнулся от собственной догадки, — выращиваете кукольный театр? Идеальных солдат? Зомби? Беспрекословных патриотов?
Джин встал со своего места и подошел к Максу, глядя в глаза и размахивая руками с таким восторгом, словно собирался озвучить доказательства происхождения вселенной.
— Больше не нужно беспокоиться о подготовке солдат. Они буду выращены для войны, выращены с мыслью, что вся их жизнь ради защиты страны. Это будет прорывом, господин Коэло.
Их мир не стоял на месте. Развивался, кружился бесконечной юлой, притягивая к себе новые мысли, возможности, решения, как черная дыра притягивает космические объекты. Каждая новая идея воспринималась как нечто само собой разумеющееся, и никто не удивлялся, не распалялся, не пытался что-то изменить, потому что это бессмысленно и абсолютно не разумно. Зачем что-то менять, если проще создать новое. Зачем предотвращать войны, если можно создать идеальных солдат.
Есть много вещей, без которых люди существовать не могут: войны, стресс, ложь, толика милосердия и сериалы. И если их этого лишить, то они придумают что-нибудь похуже. Это главная причина, почему Макс не спорил. Он никогда не стал бы менять положение вещей, создавать движение против антигуманного использования такой замечательной прогрессивной идеи, как клонирование человека. Всё это делается для людей, ведь так? Для народа, для будущего. Потому что прогресс, как говорится, не стоит на месте, хоть порой и бывает страшно от мысли, куда еще может завести этот прогресс. Возможно, когда-нибудь человечество спустится в ад и там начнет проводить эксперименты, а когда сам Сатана поднимется со своего горящего красно-синем пламенем трона и громогласно поинтересуется о том, что вообще происходит, люди пожмут плечами и спокойно ответят: «Извини, мужик, прогресс!».
Во всей этой бездне слов о государстве, развитии, силе семьи, Макс видит вокруг себя абсолютно всё, кроме семьи. Ему всегда не хватало, того, о чем рассказывал Итан. Не хватало вопросов, прикосновений. Его подсознание кричало «Спросите меня! Хоть о чем-нибудь, пожалуйста! Как прошел мой день, кем я хочу быть, о чем мечтаю, из-за чего в последний раз плакал». И тут появился Итан и спросил! Обо всем этом, не готовясь, не раздумывая, просто взял и спросил. Потому что в его мире так принято, это нормально, обычно, на уровне инстинктов, наверное. Итан стал той самой частью Макса, которую называют семьей. А что сейчас? Его нет. Был только звонок около года назад, который на недолгие три минуты сделал Макса счастливее, чем кто бы то ни было в этом мире. Дыхание Итана, каждая нотка в его голосе, каждый смешок наполняли Макса Коэло такой радостью и удушливым восхищением, что стало в разы больнее, когда на том конце провода послышались гудки. Но слова Итана о том, что он скучает, дали Максу совсем маленькую, но надежду на то, что они всё еще близки и это сильнее расстояния.
Макс согласен смириться и принять что угодно, но не потерю. Потеря несет за собой страдание. И страдание это горячее, продолжительное и пугает больше, чем неопределенное будущее. Страдание Максу знакомо.
Тот клон в красной клетке напоминал его. Внешне, конечно, но всё же, напоминал. Как эхо, оставшееся после громкого крика. И не смотря на то, что Макс не высказывался против прогресса и клонирования, слова Джина его обескуражили. Теперь есть угроза лишиться и этого Итана. Клон видел в нем защитника, того, кто не смотрит на мальчишку, как на кусок мяса для эксперимента. Может клон и не знает слова дружба, но у него есть чувства. Не обязательно знать названия эмоций, чтобы их проявлять или названия чувств, чтобы их испытывать.
Так хотелось быть важным для кого-то. Быть опорой, другом, возможно, чем-то большим. Он смог почувствовать свою важность и необходимость год назад, чувствует сейчас, и желанное чувство наполняет его такой жизненной силой, что отказаться от этого, потерять — сродни лишению души. Вокруг так много пустых оболочек, что до мурашек по коже страшно стать одной из них.
Макс не против прогресса. Он против потерь, которые этот самый прогресс способен принести.
О том, что станет с клоном в будущем, Джин умолчал.