— Только не подсматривай, Така-чан, ладно? — обманчиво-ласково мурлычет на ухо Ран и игриво кусает за мочку уха. Довольный как кот. Надушенный своим лучшим парфюмом. У старшего Хайтани хорошее настроение, а это на его языке всегда означает веселье.

      Такаши не страшно, он взрослый мальчик в клетке с чудовищами и может за себя постоять; пистолет за пазухой — прагматичное решение. И все-таки молодой человек испытывает лёгкое волнение: действия и желания Рана трудно предугадать, даже по прошествии стольких лет, проведенных бок о бок. Может быть, особая связь работает только с родными, потому что Мицуе, к которому этот чудак прилип, как банный лист, пришлось просто смириться с его неординарными представлениями о развлечениях.

      — Что ты делаешь? — вопрос резонный, когда на глазах плотная повязка из тёмной ткани, а чужие руки ловко расправляются с тугими ремнями портупеи.

      — Раздеваю тебя.

      — Я заметил. Мне обязательно при этом ничего не видеть?

      Ран не отвечает, мыча под нос какую-то попсовую мелодию, но молодой человек готов поклясться: этот засранец сейчас самодовольно улыбается. Любой другой на его месте уже бы захлебывался слезами от боли, потому что совесть Мицуи, может, и чище, чем у всех Брахманов вместе взятых, но к лику святых его ни за что не причислят. А Ран — это Ран. У него неоднозначные привилегии, толковый вкус в одежде и классная задница. О последнем Такаши говорить отказывается.

      Вслед за портупеей летят рубашка и брюки. Становится зябко и неуютно, но Мицуя стоит прямо, не подает виду. Здесь, в пристанище диких зверей, за малейшее проявление слабости свои же легко загрызут. И дело вовсе не в наготе, а в том, насколько уверенно ты держишься на этом дне.

      — Мне не нравится быть испачканным кровью, — предупреждает Такаши, потому что в прошлый раз они играли в прятки с должниками, и всё закончилось побоищем. Рана кровь возбуждает. И, может быть, Мицую теперь — он отрицает — тоже.

      — Мм, в другой раз.

      Первое прикосновение приходится на нос. Мягкий ворс кисти обводит кривой контур, оставляя после себя липкий след. Молодой человек морщится и автоматически тянет руку к лицу, но ее быстро перехватывают, крепко сжимая в запястье.

      — Что за дерьмо?

      — Дерьмо у тебя в голове, Така-чан. Имей немного терпения.

      Мужчина вновь принимается за работу, очерчивая скулы и подбородок, спускаясь к шее и ниже. Когда Ран выводит на ребрах неведомые узоры, становится щекотно. Приходится прикусить щёку, чтобы не засмеяться; так глупо. В конце не остается ни одного участка тела, которого не коснулась бы кисть «мастера», и Мицуя ощущает, как краска неприятно стягивает кожу.

      Прикосновения исчезают, и повисает неуютная тишина. Молодой человек чувствует себя расписной фарфоровой куклой, выставленной на продажу, и готовится снять повязку, когда Ран вдруг оказывается близко-близко и восторженно шепчет прямо в губы:

      — Божественно.

      Чужие пальцы ловко развязывают узел на затылке, позволяя тёмной ткани скользнуть на пол, и Мицуя щурится от яркого света. На мгновение всё, что он видит — силуэт Хайтани, окруженного сиянием, а затем — зеркало во весь рост и, наконец, самого себя.

      Обнаженная светлая кожа исписана аккуратными узорами и иероглифами, губы и веки покрыты золотом. Под ярким светом единственной лампы и игрой теней Такаши похож на неземное существо, и в глазах Рана, посчитавшего себя его создателем, читается неподдельный восторг. Он смотрит на Мицую не привычно жадно и голодно, а как на произведение искусства. Если это провокация, то молодой человек безоружен.

      Знакомая тяжесть рук на талии ощущается правильно, острый подбородок на плече тоже. Ран прижимает его к себе с такой силой, что ещё немного и затрещат ребра.

      — Всё-таки надо было запереть тебя дома, — ни намека на улыбку. Хайтани серьезен.

      — Манджиро не одобрит, если его лучший связной вдруг исчезнет.

      Это неправда. Прошлое, из которого они оба родом, давно отравлено и сгнило под чужими костями. Иначе Такаши не стоял бы здесь, в объятиях старшего Хайтани, с ног до головы испачканный золотом (кровью). Смешно, как он до этого докатился.

      — Прекрати рефлексировать. Тебе вредно, — укус Рана в плечо болезненный, но отрезвляет. Только вот в этот раз молодой человек не сдерживается и локтем ударяет обидчика в солнечное сплетение.

      В одной из вселенных Мицуя наверняка счастлив по-другому, без криминала и смертей, без постоянной жизни на волоске, а пока он тянется к Рану, оставляя на его губах позолоченный след.