.1
Инупи холодно. Он зябко кутается в тонкое одеяло и прижимает колени ближе к груди, становясь похожим на ребёнка. Во сне его черты лица разглаживаются, приобретая мягкость, словно ему и правда шестнадцать, как он любит говорить при первой встрече, а не двадцать три. Коко жаль, что таким — открытым и нежным — мальчишку можно застать в редкие минуты их встреч, потому что обычно голубые глаза Инуи совершенно ничего не выражают. Ни проблеска радости, ни тени страха перед неизвестностью.
Красивая кукла с пустотой внутри. Таких не любят. Таких используют, чтобы затем, поломанных и ненужных, отправить в утиль. И если подумать, то у молодого человека осталось не так уж много времени, чтобы иметь возможность зарабатывать своим телом. Он может сколько угодно отрицать, что браслет из ожогов вокруг запястья и порезы на внутренней стороне бедер — это всё в порядке игры. Но Хаджиме убежден: такое «веселье» рано или поздно приведет к трагедии.
Коко не меценат (смешно), но ценит искусство в людях и в Инупи в том числе. Ему нравится его отличное от женского, но по-своему изящное тело, дешевые красные каблуки и яркая помада в тон. От последней всегда остается химический привкус во рту и на рубашке пятна, но Хаджиме в восторге и совсем не злится, когда парень намеренно пачкает белую ткань губами. В конце концов, думает мужчина, их встречи — всего лишь временный кризис его ориентации, не более. И потому отказывается анализировать свои поступки, когда закрывает открытое настежь окно и накрывает Инупи вторым одеялом; вдруг простудится.
— Я заснул, — не открывая глаз, обезличенным голосом сообщает мальчишка. — Разбудил бы.
В голове Инуи наверняка встроен таймер, иначе объяснить, почему он просыпается ровно за пять минут до окончания выплаченного часа, не получается. Такие тихие минуты наедине друг с другом — редкость. Коко врёт, врёт, врёт самому себе, что их не ценит, что не любуется тем, кому платит деньги за внимание. Интересно, если бы Хаджиме попросил остаться просто так, без доплат, Сейшу бы остался?
— Можешь поспать ещё, если хочешь.
— Не могу, у меня вызов, — произносит Инупи так же обыденно, как «я люблю шоколадное молоко», и начинает собираться.
И проще задавить в себе это непонятное резкое чувство, возникающее при мысли о «других», чем попытаться его осознать. Ведь Хаджиме должно быть плевать на то, как и с кем этот парень проводит время, на его прошлое и будущее тоже. Но вот парадокс: он хочет знать об Инуи Сейшу всё.
.2
Однажды Инупи пропадает на целый месяц, и Коко страшно признаваться самому себе, что он волнуется или страшно все-таки за него. Когда они встречаются, миловидное лицо парня изувечено. Он неряшливо прикрывает свой изъян волосами, но ожог, сожравший нежную кожу вокруг левого глаза, по-прежнему отчетливо видно. В Хаджиме не достает такта, а ещё терпения, поэтому он хватает Инуи за подбородок и беззастенчиво смотрит на ярко-розовое пятно, чудом уцелевший глаз и сожженные светлые ресницы. Что-то подобное однажды всё равно бы произошло, но это не мешает Коко злиться.
— Что, я тебе больше не нравлюсь? — улыбка Инупи похожа на оскал раненого, но готового биться до последнего зверя. На мгновение Хаджиме обескуражен, потому что впервые видит на лице мальчишки живую эмоцию.
— Имя, — сдержано, без агрессии, чтобы не спугнуть и не потерять ещё на месяц, но Коко на грани. Этот импульс — защитить — такой сильный и яростный, что мужчине вопреки всему не удается его в себе подавить. Внутри горит огнем от желания свернуть больному ублюдку, испортившему красивое лицо Сейшу, шею.
— Это неважно, ты ничего не сможешь сделать.
— Имя.
— Коко, — рука Инупи слегка дрожит, когда он дотрагивается до лица мужчины, ласково проводит по щеке ладонью, — пожалуйста.
Одного слова оказывается достаточно, чтобы поумерить пыл, заставить переключиться. Что это, если не слабость? Но Хаджиме ничего не может с собой поделать, когда в глазах молодого человека он видит странную, неизвестную прежде мягкость. Сейшу словно знает и понимает их странную связь куда лучше, но отказывается этим откровением делиться.
— Мне нужна передышка, — говорит Инупи вместо «я хочу побыть с тобой рядом» и горячо, торопливо целует. Это нечестно, потому что Коко скучал, потому что у него нет сил противостоять и спорить. Ему всё равно не удастся выведать ни одного ответа.
Совместная ночь, полная неловкой, но искренней нежности, не приносит ожидаемого облегчения. Будто предвестник бури она оставляет после себя сладко-горькое послевкусие. Коко целует каждый ожог и шрам на бледном теле, будто говоря «ты прекрасен», потому что даже с изъянами Инуи стоит целого мира, если не больше.
В этот раз мальчишка отказывается брать деньги и без приглашения остается до самого рассвета. Разглядывая его в лучах восходящего солнца, Хаджиме думает: «Может, я его выдумал?».
Сейшу — это наваждение, бред, чума. Коко чувствует себя отравленным.
.3
Коко пьян. Последние три рюмки наверняка были лишними. Только вот справиться со своими чувствами на трезвую голову невозможно. Забавно, ему ведь давно не пятнадцать, а от какого-то мальчишки с трассы ведет так, словно в животе вместо бабочек вдруг поселились крысы. Хаджиме приходилось влюбляться и раньше. Всегда страстно и горячо, но быстротечно. У любого, даже самого сильного влечения есть срок годности. И у Сейшу Инуи он тоже имеется. Но пока мужчина готов отдать ему всё. Забирай без остатка, обдери до нитки. Кто бы отказался от такой возможности? Никто, кроме дурака Инупи, у которого странные принципы.
— Я больше не хочу с тобой спать, — твердо говорит молодой человек. Он не выпил ни капли и выглядит как никогда собранным, даже перестал по привычке сутулиться. — Давай прекратим.
Вот так просто ставит в их отношениях точку, мол, наигрались и хватит.
— Тебе не нравится со мной трахаться? — Коко смотрит прямо в глаза и сжимает в руках хрусталь с такой силой, что тот начинает трескаться. — Больше по душе насилие?
Хаджиме выучил каждый шрам и ожог Инуи, оставленный чужими руками, но сам ни одним не пометил, лелея, как любимую куклу. Может, в этом его ошибка. Может, нужно было задавить в себе эмоции и стать жестче, как принято в преступном мире.
— Ты знаешь, что это не так, — Сейшу прямой, как стена, и эта его простота и честность выводят Коко из себя. И когда на мгновение ярость, ослепляющая и яркая, вытесняет все чувства, Хаджиме теряет над собой контроль.
Шея у Инупи оказывается по-цыплячьи тонкой, обхватить ее руками не составляет большого труда. Надави сильнее — сломается. И Коко от одной этой мысли опьяняюще хорошо и плохо одновременно. Он наклоняется к лицу мальчишки и истерично шепчет в потрескавшиеся губы:
— Вот что тебе нравится, а?
Тело под ним до странного податливое, даже не пытается вырваться. Убить его и избавить себя от мук было бы так легко. Сейшу даже искать никто (кроме Коко, ха-ха) не будет.
— Пре-кра-ти, — сипит Инупи и смотрит, смотрит доверчиво на Хаджиме своими голубыми глазами, которые, наверное, никогда уже не перестанут мужчине сниться.
Всё заканчивается уродливыми отметинами от пальцев на тонкой шее и не менее уродливыми извинениями. Коко всё ещё пьян и чертовски влюблен в парня, продающего свое тело за деньги, но последнее — наименее важное. Он мог бы купить сотни похожих, но проблема в том, что Сейшу Инуи такой один.
— Отпусти меня, Коко, — шепчет мальчишка, оставляя мягкое прикосновение губ на мужской щеке.
— Не хочу, — по-детски эгоистично, но искренне.
И в доказательство сжимает Инупи в крепких объятиях, уткнувшись носом в его плечо. Всё переворачивается с ног на голову: в попытке спасти Сейшу, Коко сам начал искать в нем спасение.
— Тебе придется. Мне нужно время, чтобы стать достойным человеком.
— Попроси меня, я помогу.
— Я должен сделать это сам, Коко.
Можно подрезать птице крылья и запереть в золотой клетке, но ее душа останется предана небу. Если вовремя отпустить, есть шанс, что однажды, истосковавшись по человеку, она вернется. И пусть это больно — больнее, чем когда-либо прежде — Хаджиме ослабляет хватку, стягивает с них обоих незримые цепи. Он не хочет быть тем, кто отнимет у Инупи свободу.
.4
Сейшу исчезает, оставив после себя ворох ярких воспоминаний и ни одного обещания. Но Коко готов ждать его столько, сколько потребуется.