От огня из камина — единственного, освещающего комнату, красный ковер у кровати, казалось, горел и сам, окутывая собой бледные ноги, спущенные на пол. Невидящим взглядом Азазель наблюдал, как пламя безуспешно пытается его сжечь. Погрузившийся в размышления, он то и дело сжимал и разжимал правую руку в кулак, не замечая, что оставляет в тонкой атласной простыне прорези острыми когтями. 

Со дня падения Кокитоса прошло уже больше года. Люцифер, а значит и все его поддерживающие высокопоставленные сильнейшие демоны, оставившие столицу на попечение судьбы, все еще ничего не предпринимали. Или же, чего Азазелю совсем не хотелось допускать, пусть и простив ему огромную оплошность, Люцифер больше не доверял ему достаточно, чтобы делиться своими мыслями и планами. На последнее более чем намекало пренебрежительное отношение, с которым некоторые, почуяв, что теперь его статус правой руки под вопросом, начали злословить за его спиной, что жив он только из-за фаворитизма в другом «деле». Впрочем, нервировала Азазеля не невозможность пресечь эти пусть и не настолько распространенно ходившие раньше слухи, расправившись с распускающими их виновниками, и даже не молчание Люцифера, никогда не слывшего особо многословным, раздавая приказы. Его гордость требовала мести за всех демонов, пострадавших в Кокитосе.  

Те, кому повезло, лишились дома, часть были убиты, а самые несчастные оказались превращены в рабов. Такого отношения к своему виду, в отличие от Люцифера, внешне спокойно снесшего этот плевок в сторону их гордости, Азазель не мог. Не мог он и как-то воздействовать на мнение других демонов, имеющих силу, — с последней попытки переворота прошло всего несколько лет, а это был удобный предлог для повторного смещения Люцифера. Таким образом, Азазелю не оставалось ничего, кроме ожидания. Хотя, был вариант, могущий дать ему возможность отомстить, крайний случай, требующий огромных усилий, чтобы перешагнуть и перечеркнуть себя — преда… 

Додумать Азазелю не дала острая боль. Проткнув насквозь простынь, он вонзил когти уже в ладонь. Удивленный так, будто бы впервые видит свою демоническую руку, он отпустил ткань и подставил ладонь под свет огня. Несколько капель уже успели выступить и упали из-за движения на ковер, оставив на красном темно-фиолетовые пятна. Сжав кулак, Азазель выдавил из ладони еще несколько струек крови. Предательские мысли о том, чтобы оставить Люцифера в угоду своему мнению в последнее время появлялись все чаще. Заглушить их можно было лишь болью. Или удовольствием. Последним Люцифер делился с ним чаще, чем прежде. Его появления в своей комнате Азазель за этим и ждал. Да вот только глава падших ангелов что-то задерживался. Скорее всего, опять потерял счет времени за книгой, да только изведенный Азазель подумал и на другой вариант — кто-то вновь пытался склонить его приказать пойти против людей. Разумеется, безуспешно.

Люцифер явился спустя час. Как раз немногим позже, чем рана успела затянуться. Азазель склонил перед ним голову, прежде чем тот опустился на место рядом. Они обменялись привычными приветствиями, и все кажется пошло по накатанной. Откинувшись на кровать, цепляясь за чужие плечи, Азазель поддел пальцами кончики белых перьев. Изогнул шею кривой линией, давая щекотать кожу дыханием.

Неожиданно, взяв в свою, все еще покрытую перчаткой руку, демоническую ладонь Азазеля, Люцифер отстранился, подняв ее на уровень глаз. Заметить что-то в полумраке, где свет ежесекундно менял восприятие игрой теней, было трудно, но Люцифер нашел, что искал. По запаху. Запекшаяся кровь Азазеля испускала терпкую горькость, какой была и на вкус. Люцифер прикоснулся к испачканной коже, закрашивая светло-бежевый фиолетовым, размазал не успевшую высохнуть пару капель по губам и двинулся ниже по ладони, от запястья, где быстрым ритмом отвечая на ласку, вторило его собственному сердце Азазеля, до самого локтя, где он вобрал в рот острый угол согнутой руки. Его светлокожее сияющее божественным благословлением и после падения лицо ярко контрастировало с той частью тела Азазеля, что потеряла всякий намек на ангельское происхождение. Залюбовавшись, Азазель не сразу услышал вопрос. Люцифер выдержал паузу, пристально всмотревшись ему в глаза с любопытным беспокойством и повторил:

— Что с твоей рукой?

Азазель было открыл рот для ответа, но не смог ничего сказать. Ему не хотелось, особенно сейчас, в момент уязвимости их обоих, произнести то, в чем он и сам еще не был полностью уверен, тем самым пошатнув доверие к себе.

— Раз не хочешь, можешь не отвечать.

Люцифер перенес вес тела с края кровати, лег рядом, протянул руку к Азазелю. Щекоча, провел кончиком ногтей по скуле, слегка царапнул подбородок и остановил пальцы на губах. Азазель открыл рот и впустил их внутрь. Дразнящее прикосновение к языку острых даже сквозь ткань ногтей оставило легкую опаску, тут же обратившуюся в взбудораженность. Сомкнув зубы на перчатке, когда Люцифер потянул руку назад, Азазель уже позабыл как свое желание вернуть демонам прежнее влияние, так и чувство вины за сомнения. Пока Люцифер находился рядом, оставаться непредвзятым было невозможно. Кожа, по которой тот провел губами, покалывала от магической энергии. Ласка подушечек пальцев без перчатки оставляла за собой приятное тепло, заставлявшее тянуться за ним, чтобы получить еще больше.

Азазель привстал, протянул руку к наплечнику, стянул его и, перевернув Люцифера на спину, сел сверху. Задержав ладонь на плече, круговым движением большого пальца погладив сияющую кожу, принялся за другой наплечник, наклонившись для поцелуя. Собственная кровь на губах неприятно загорчила, отвлекая, все же напоминая о прошлых, пускай сейчас и исчезнувших полностью, ранах, полученных по своей глупости. Люцифер надавил ртом Азазелю на губу, вобрал меж своих и слегка сжал, лаская. Завел руку за талию, повел вверх, щекоча когтями, до самых лопаток, на чувствительное место над крыльями, заставляя их проявиться, вызывая стон. 

— Что так занимает твои мысли, что даже я не могу тебя отвлечь?

Под хлопок собственных крыльев Азазель выпрямился, вырвавшись из объятий, и замер. Лежащий под ним Люцифер усмехнулся. Выбившиеся перья, походя на черные крупные хлопья снега, закружились вокруг них, опадая, напоминая красными отблесками огня о таком же ярком пламени, что сожгло Кокитос.

— И этого не скажешь?

Дразнящее поглаживание по бедрам привело Азазеля в чувство. Люцифер, в отличие от него, настроя не потерял, и не похоже было, что собирался, несмотря ни на что, — его глаза отражали прежнее желание.  

— Люди… 

Азазель поджал губы, не договорив. Неприкрытая чужая внимательность ничуть не побуждала делиться сомнениями. Да и что бы это изменило, озвучь он их? Решительно отбросив, теперь уже точно, все, что находилось за пределами комнаты, Азазель, двинув коленями, сел Люциферу ниже живота. Дернул крыльями и, не встречая взгляда, наклонился за поцелуем, принявшись дальше раздевать Люцифера. Тот остановил его, перехватив лицо за подбородок. Прикоснулся щекой к щеке, щекоча волосами.

— Терпение никогда не было твоим достоинством, но, Азазель, — Люцифер отстранил его от себя, — не перестарайся угодить всем.

Редкий даже для ушей Азазеля тон подействовал соответствующе. Вынужденный, он все-таки сказал:

— Простите, Люцифер-сама, но люди слишком обнаглели, и я не могу не думать об этом. Позволять им и дальше творить все, что вздумается, это…

— А ведь стоит немного подождать, и они сами себя уничтожат. Хотя… я и сам когда-то рвался действовать.

Что-то похожее на нравоучение в голосе Люцифера сменилось нотками ностальгии. Не понимая, к чему тот клонит, Азазель свел брови вместе, когда Люцифер смахнул с его лба челку. 

— Ты же понимаешь, что я не могу открыто разрешить тебе уйти, и в этом случае тебе не будет никакой помощи? 

Азазель ответил незамедлительно:

— Разумеется. Мне достаточно одного вашего одобрения.

— В таком случае, ты его получишь. 

Облизнув губы, Азазель кивнул. Ощущение чужой энергии через соприкосновение приятно обожгло, насыщая удовольствием, заставляя кожу испускать схожее с сиянием Люцифера переливчатое свечение. Потеряв причину беспокоиться, Азазель отдался ему полностью, постаравшись впитать его и в воспоминания. Предстоявшее скорое расставание, пускай и на короткий срок, побуждало действовать лучше любых слов.