Солнце-луна, солнце-луна

В погоне за славой Джейс Талис запутался в себе. Водоворот событий последних нескольких дней затянул его во мглу, и слышен здесь был лишь ритм шестерней хекстека, турбин дирижаблей да удары кузнечного молота. Время, в Пилтовере исчисляемое широкими шагами прогресса, перешло на бег. Его было в обрез. Для всех и в первую очередь для человека, ссутулившись сидящего в зале Совета по левую руку от Джейса и от болезненной слабости опирающегося на трость.

      Джейса мучала совесть из-за своего временами пренебрежительного отношения к дружбе с Виктором. Ослепленный собственным отражением в зеркале, он забыл о человеке, который поверил в него, когда не верил никто. Едкое чувство вины расплавленным стеклом жгло изнутри, и Джейсу наверняка полегчало бы, выскажи Виктор все ему в лицо без обиняков. Неприятно, зато заслуженно.

      Но Виктор этого не сделал — слишком обходительный. Слишком хороший друг.

      Потом, после Совета, с ним все равно нужно будет поговорить. А сейчас на кону будущее Соединенных городов, и зависит оно во многом от убедительности слов Джейса. Уверенности, что удастся склонить правителей города в свою сторону, ему добавляла возможность поделиться пережитым. Такой уж Джейс Талис человек: пока собственными глазами не увидит и не огребет от последствий — не уяснит, что правильно.

      Меньше десяти лет назад жизнь казалась предельно простой.

      Черное и белое разделялось четкой чертой. Слова о войне показались бы абсурдом, о ней и помыслить никто не мог. Но черта стерлась, краски смешались. Черный и белый слились в серый под стать заунскому Серому небу, а затем — с первой кровью — в бурый. Блеск пилтоверской роскоши рисковал померкнуть, в истории Валорана уступив место блеску начищенных ружей миротворцев, несущих смерть.

      Если «нижние» и «верхние» не придут к соглашению, мирная жизнь будет кончена для всех. Край, не обладающий военной мощью, и не видевший войны богатый город с привыкшими себе ни в чем не отказывать жителями захлестнет пучина хаоса и раздора.

      Конечно, советники сначала выскажут свое бурное негодование и не преминут заявить, что Джейс данного ему статуса не заслуживает. Но ему уже плевать. И на советников, и на их мнения, и на высокопоставленный пост. В просторном зале с искусными витражами и столом, выполненным в форме шестерни, Джейса волнует мнение лишь двоих: Мэл и Виктора. В первую очередь Виктора.

      Он решил: огонек надежды на мирное сосуществование Пилтовера и Зауна зажжется.

      И зажегся, стоило рукам на голосовании единодушно взметнуться вверх. А затем стремительно померк, как и красная Луна в огромном окне за спинами советников.

      — Уверен, что будет работать?

      — Не уверен, — скептически отозвался Виктор, обводя пальцем схему в блокноте, — но уверен, что, если не укрепить конструкцию вот здесь, получится хекс-фейерверк. И Хеймердингер выгонит нас из Академии.

      Минуло полгода со дня, когда Совет дал юным ученым добро на разработку хекстек-устройств. Что-то получалось, что-то — нет, однако работа кипела, ни на минуту не останавливаясь и подпитываясь стремительно крепнущей дружбой.

      Они расположились на крытой галерее вокруг внутреннего двора Академии, в разгар летнего дня не пользующегося особой популярностью. Все стремились укрыться от жары в прохладных мощеных мрамором коридорах и аудиториях с наглухо задернутыми шторами.

      Галдеж студентов внутри здания мешал Джейсу сосредоточиться, к тому же младшекурсники отвлекали: в двери кабинета каждые двадцать минут кто-нибудь стучался, задавал дурацкие вопросы, очевидные ответы на которые запросто можно было найти, наведавшись в библиотеку. Необходимость объяснять понятные вещи бесила. Да и вообще — почему бы не пойти с этим к Хеймердингеру? Он не только объяснит, но и в придачу еще какую-нибудь поучительную историю из своей молодости расскажет.

      Когда очередной студент без спроса вошел в кабинет, чтобы поинтересоваться, над чем они работают, — проще говоря, хоть немного пообщаться с потенциальной звездой — Джейс взорвался. Виктор вежливо, но кратко, подразумевая под своими словами, что разговора не будет, ответил попавшему под горячую руку бедняге, и предложил напарнику продолжить работу на свежем воздухе. Талис согласился.

      Джейса искренне удивляло, что у Виктора хватает терпения там, где он сам моментально начинал вскипать. Нередко это подталкивало сдерживать собственные эмоции. С кем поведешься, как говорится.

      — Ты, кстати, перестал подписывать каждую страницу заметок, — с удивлением подметил Виктор, исправляя косой чертеж в чужом блокноте.

      — Мне это кажется нечестным, — произнес Джейс, стараясь не показывать смущения. — Теперь.

      От Виктора, как правило, ничто не ускользало. Если ты думал, что он что-то не заметил или не придал чему-то значения, то со стопроцентной вероятностью ошибался. Это касалось не только научной деятельности, которой Виктор отдал душу и сердце, — у него в принципе был такой подход к жизни. Взвешенный, зрелый. Опережающий возраст.

      Компенсирующий недостатки друга.

       — Вот теперь оно похоже на работоспособный механизм. — Виктор показал Джейсу разворот блокнота: поверх подтертых неточных линий был жирно нарисован верный вариант с объяснением. — Угол был неправильный. И еще я бы стер йордла, которого ты нарисовал на полях. Выглядит мило, но, если мы планируем показывать это Хеймердингеру, он, знаешь ли, может обидеться.

      Приподняв брови, Виктор неловко улыбнулся.

       — Перечертим заново на отдельном пергаменте и подтирать ничего не придется, — пожал плечами Джейс, пододвинувшись поближе, чтобы рассмотреть схему.

      Рисунок Виктора своей аккуратностью разительно контрастировал с каракулями Джейса. Записи в его блокноте, как правило, выглядели хаотично. Они были заляпаны чернилами и перемешаны с не имеющими к научному ремеслу отношения набросками. Эгоистичные именные подписи со страниц действительно исчезли, однако в привычку у юного изобретателя вошло писать один текст поверх другого. Словно он неразборчивым почерком плел паутину из слов. А потом сам в ней запутывался. По той же причине преподаватели Академии приходили в ужас, когда возникала нужда проверять конспекты Джейса, — прилежностью там и не пахло.

      — Дорожишь рисунками, — задумчиво произнес Виктор, перебирая стопку исписанных пергаментов рядом с собой. — Да, я оценил свой портрет.

      Забрав блокнот, Джейс зарделся. Скажи подобное кто-нибудь другой, он бы, сочтя заявление сарказмом, ощетинился. Но Виктор об оскорблении не помышлял никогда: в его словах чувствовалась искренность, а подтрунивания над другом не пересекали черты, становясь жестокими.

      Он умел дружить и научил дружить Джейса. У того в пору студенчества настоящих друзей не было. Лишь товарищи для болтовни на отвлеченные темы, как на учебе обычно и бывает. Едва ли с такими можно поделиться сокровенным, не рискуя остаться непонятым или поднятым на смех.

      А самым близким для Талиса стал человек, с которым его роднил скрупулезный подход к дорогому сердцу делу и отличало абсолютно все остальное. Словно мозаика сложилась: вспыльчивость Джейса уравновешивалась спокойствием Виктора, а отчужденность Виктора — тягой Джейса к широкой известности. Как заведено, для слаженной работы механизма нужны разнокалиберные детали.

      — Все равно от этих записей все приходят в ужас, — добавил Джейс, плюхнув блокнот на стопку бумаг, придавленных к каменной поверхности галереи увесистым справочником.

      — Почерк у тебя хуже, чем у немногочисленных заунских «врачей», — Виктор усмехнулся.

      Он согнул больную ногу. Обняв руками, подтянул ее к себе и положил голову на колено.

      — Болит?

      — Ноет иногда. Не смертельно.

      — А сейчас?

      — Сейчас нет.

      Обычный чуть импульсивный темп ходьбы Джейса не имел ничего общего с прогулочным шагом, но под Виктора он уже привык подстраиваться. Они никогда специально не обсуждали его изъян, но мимолетная молчаливая помощь Джейса не оставалась незамеченной — она отмечалась скромной благодарной улыбкой. А эскиз новой трости взамен той, что сломалась, когда миротворцы вышибли дверь в кабинет Хеймердингера, они нарисовали вместе.

      — Передохнуть не хочешь? — спросил Джейс.

      Похлопав друга по плечу, он спрыгнул с галереи на подстриженный зеленый газон.

      — И пойдем в Академию? Ты же опять вскипишь, — Виктор кивнул на резные двери на другой стороне двора.

      — Не в Академию. На проспект Часовщиков, поглядим что нового у них в лавках.

      Запихнув книги и записи в сумки, перекинутые через плечо, они пересекли дворик. Обогнув массивный старый дуб в центре, недавно разменявший вторую сотню лет, Джейс с Виктором направились к одному из корпусов Академии, через который можно было выйти в город.

      Ничем не примечательный день, освещенный золотистым солнцем, стал в воспоминаниях Джейса островком безмятежности.

      Солнце-луна, солнце-луна. Золотисто-красное. Огромное, жаркое, всеобъемлющее. Нет, не жаркое — раскаленное. Оглушительное.

      Никто не успел понять, что случилось.

      Ноздри Джейса втянули удушающий запах пепла. В ушах стоял противный звон. Картинка перед глазами никак не могла обрести четкость — ощущение, будто он смотрел на незавершенный холст Мэл. Очертания сюжета угадывались, но детали еще не прорисовали. А может и прорисовали, но кто-то в порыве гнева плеснул на картину растворителем.

      Все тело болело от ушиба. Джейс попытался шевельнуться, плечо моментально прострелило болью. Он мутно различил на белых одеждах кровавый след. Рыжеватый отсверк, на удивление, помог зрению вернуть четкость и Джейс увидел, что в плече засел осколок витража. Других ран вроде бы не было, но лучше не двигаться, чтобы не спровоцировать кровотечение.

      Взрыв, вероятно, был слышен в обеих частях Пилтовера, так что сюда вот-вот пришлют миротворцев. Вытащить раненных и…

      И забрать тела.

      Лежа навзничь, Джейс оглядел зал Совета. Догорающий огонь танцевал на руинах, чествуя крах надежд. Искры, тщась не утонуть в густом дыму, взвивались в ночное небо, видимое из дыры в крыше. Почерневшие парадные двери скорбно свисали с петель в изъеденной трещинами стене. Узорный пол местами провалился на предыдущий этаж, местами просел. Обугленные обломки стола отшвырнуло в дальний угол, а из-под них торчала рука в украшении, напоминающем золотую чешуйчатую перчатку. Еще кто-то валялся в отдалении, но за маревом Джейсу не удалось разглядеть, кто именно. Может и к лучшему.

      Мэл он глазами не нашел, Виктора — тоже. Только покрытую сажей трость, валяющуюся в десятке метров.

      По телу Джейса пробежала дрожь, к горлу подкатил комок. Неужели его нужда в поддержке стоила лучшему другу жизни? Виктора сегодня могло и не быть в этом зале, но он пришел, несмотря на слабость.

      Хотя по вискам тек пот и было омерзительно душно, внутренности сковал могильный холод. Больше всего Джейсу хотелось отключиться, чтобы не видеть всего этого. Он предпочел бы, минув страшный миг, проснуться в лазарете и узнать о случившемся от миротворцев, от Кейтлин.

      По грязному лицу потекли слезы: за друзей и врагов, за любимых, о не заставившей себя долго ждать расплате за испоганенные судьбы жителей Зауна.

      Меньше десяти лет назад жизнь казалась предельно простой. Небосвод и бескрайнее море окантовывали Пилтовер оттенками голубого. Город мечты, прогресса и здорового тщеславия процветал, только-только привыкая к хекстек-разработкам.

      Никто и не мог помыслить о войне.

      Солнце-луна, солнце-луна. Искра превратилась в адское пламя, пожравшее надежду на перемирие.