В зимней пурге даже такое чувство, как отчаяние, становится слишком горячим, чтобы полноценно его испытывать. Сердце Мак Ши было жарким и тревожным, но чем дольше она не находила на снегу знакомых следов от саней, тем сильнее леденело все то, что жарким узлом скручивалось в ее груди.

      Мак Ши знала — если заблудишься в пургу, то домой уже не вернешься, и родичам останется лишь оплакать тебя, тихо и без поминальных костров, ведь нечего будет жечь на ветках можжевельника и ели, а нести траур по тому, чью душу забрали снежные демоны — к худым последствиям.

      Мак Ши целых восемнадцать лет, десять из которых она без страха выходила в снежные долины и горы. Десять лет она возвращалась домой, десять лет слуги Ледяной Королевы не могли ее поймать.

      И теперь, когда через месяц должна получить убор жены и перейти в другую семью, она со сломанными снегоступами и все больше холодеющим сердцем бредет без ориентира и надежды под колким дыханием подступающей пурги.

      Говорят, в белом рое можно до последнего не видеть холодных демонов, но их смех слышен с самого начала, чтобы сердце несчастного разорвалось от страха, и духи без проблем получили возможность насытиться горячей человеческой кровью, поймать заметавшуюся в ужасе душу. Говорят, только самые отважные воины племени имеют шанс пережить эту встречу, ведь их сердца из стали, а души крепко связаны с телами, закаленными невзгодами.

      Мак Ши не воин, она просто ловкая, умелая и умная — так говорили отец и мать, так говорили даже ее старшие браться, с этим соглашалась младшая сестра. Но те, другие, белые и холодные, во сто крат ловчее и умнее. Духам будет просто заставить ее сердце разорваться на части.

      Теряя себя, Мак Ши уже слышит их вой и хохот — они смеялись, они улюлюкали и сквозь стену ледяных завихрений протягивали свои длинные ломкие пальцы.

      В детстве мама рассказывала про многих чудовищ…

      «Под горами трясут тысячелетними оковами ледяные великаны, по степям слоняются призраки, заполучившие тела замерзших насмерть людей, в небе мчится ледяная свита Холодной Девы. Но есть один, страшнее кровожадного Волка, опаснее неупокоенного мертвеца…»

      Сначала Мак Ши слышит звон, нежный и тонкий, будто это сестра тихонько за дверью украшает свои ленты колокольчиками. От мысли, что она рядом, становится теплее — на миг Мак Ши кажется, что она дома, пробуждается от кошмара, в котором свернулась в заледеневший комок меж огромных валунов, занесенных снегом.

      О нем запрещено говорить, но не в племени. Запрет прозвучал от отца для матери, но та все равно поведала дочери, расчесывая волосы перед сном, что есть такое существо где-то далеко за пределами их дома…

      Первое, что видит Мак Ши, с трудом разлепив побелевшие ресницы, протянутую руку. Но какую! Такой нет ни у одного мужчины в селении, а среди женщин даже Ява, несправедливо красивая и смешливая, не может похвастаться такими ровными, не знающими мозолей и грубости пальцами и изящными кистями, вызывающими даже в умирающем сердце глухую тоску. И кожа, глаже любого самого тонкого шерстяного одеяла, нежнее недоступного эдельвейса — и в завитках темного узора, окропившего кисти и запястья.

      Но и мама рассказала немного: что он похож на человека, что появился в этих краях после семи лет лютой стужи, когда Ледяная Дева не знала ни сострадания, ни милости. Что ни шаманская магия, ни копье воина, ни чужие проклятие не доставали до него — все отбивало ледяное колдовство, неотступно следующее за ним.

      И правда… похож на человека. Мак Ши проваливается куда-то в темноту, наверное это предсмертная агония или ее душу уже пьют, а тело рвут на клочки холодные пальцы… Иначе почему так спокойно, потеряв даже чувство бесчувствия, она рассматривает незнакомца, тень из обрывочной истории? Так четко в этой пурге видит надменный изгиб бровей, отдаленно напоминающий отцовский, резкие штрихи очерченных скул и плавные изгибы темных губ и чуть трепещущие ресницы над…

      Шептались, что это Ледяная Дева приняла мужское обличие, ведь вернее быть мужчине Господином, нежели женщине Госпожой над снежными просторами — но так говорили либо молодые и глупые, либо старики, чей разум крошился как череп курицы под ударом дубины. Шептались, что это принц из-за гор, что имел неосторожность потеряться в пурге, и теперь его телом управляет белоглазый вечно голодный дух.

И только однажды отец сплюнул и сказал: «Нет там принца или бабы, или духа, только одно чудовище с чужой забранной кровью и чужим сердцем, неубиваемое и равнодушное. Нет хуже него никого ни в горах, ни в равнинах, сын дьяволицы, погибель для…»

Тогда он много пил, а мама перестала рассказывать страшные сказки…

      Глаза у него темные, но это не ласковая ночь, какая жила на лице жениха Мак Ши. Это цвет давно пролитой на снег крови и — как странно это вспоминать! — цвета тех диковинных ягод, чей темный венозный сок стекал по пальцам чужака, однажды проходившего мимо деревни…

      Наверное, нужно испугаться, но как бояться сердцу, которое вот-вот остановится? Наверное, нужно, нужно почувствовать хоть что-то, ведь если он страшнее всех демонов долины, то и доля ее более незавидная, чем у соседнего мальчишки, которого нашли еще живого, но со съеденными ногами…

      Но как что-то может быть страшеннее смерти? Мак Ши восемнадцать, и так хочется, мечтается жить!

      Мак Ши готова сама отдать свою душу, лишь бы вернуться домой.

      За Его спиной вьются белые силуэты. Тонкие ломкие пальцы осторожно касаются волосы, длиннее чем у любой девушки, мерцающих как иней в ночи. Белые демоны танцуют вокруг Него, волк темных мехов на его плечах поднимает безвольную доселе морду и угрожающе скалится. Мертвое животное показывает на клыках подтеки крови, и Мак Ши верит, что это — ее. Пока глаза цвета самой темной кровь смотрят на нее, ее неощутимое безвольное тело грызет этот зверь.

      − Люди странные, − говорит Он.

      − Как можно одновременно и ненавидеть, и смотреть как на Бога?

      Ненависть? Боги? Мак Ши едва помнит, что можно испытывать чувства так сильно, Мак Ши и священные слова забыла — в голове только темный красный и затухающий звон колокольчиков с лент младшей сестры. Хочется плакать, но ее глаза выклевали белые вороны, кружащиеся в кружевах вьюги вокруг них. Хочется протянуть руки в мольбе, но обглоданные кости растащены волками и людоедами на многие мили вокруг. Хочется в голос крикнуть о том, как она прости, умоляет, хочет жить, что дома теплый очаг, незавершенная вышивка, жених… Вот только нечем — нет ни зубов, ни языка… лица тоже нет.

      Он рассматривает ее, чуть склонив голову к плечу. А потом отворачивается — волк роняет свою морду обратно ему на плечо, а скалящиеся белые лица делают шаг вперед…

***

      …Мак Ши находят в миле от деревни, кладут на сани, возвращают домой — продрогшую, в беспамятстве и жаре, но живую. С облегчением выдыхает отец, рыдает поседевшая мать.

      Придя в себя спустя неделю, Мак Ши тоже плачет. Плачет и вспоминает изукрашенную черным точечным узором руку и глаза цвета самой темной крови. В доме, в тепле шкур и с близкими за спиной, Мак Ши неимоверно страшно.

      Да. Есть на свете особенные чудовища…